Во время перестроек в СССР автору – одному из основоположников экологической онкологии, довелось побывать в различных городах европейских стран. Научная цель этих поездок была связана с изучением действия опасных веществ, вызывающих у человека рак. Объединяют рассказы цели этих поездок – научные симпозиумы (Париж, Брюссель, Валенсия) чтение лекций студентам (Павия,Валенсия,Орхус) и работа в научных центрах, где изучались эти канцерогенные вещества (Гиссен, Гейдельберг,Орхус), и др. Кратко во всех рассказах указана цель командировок автора, но как писателя его интересуют разные аспекты жизни зарубежных стран, о которых он рассказывает живо, с интересом и юмором. Часть очерков опубликована в книге Б.Рубенчика "Места и главы жизни целой","Алетейя", с.308 ,СП. 2004.
В положительном отзыве на книгу московской Независимой газеты от 24.03.2005, автор назван борцом с "мертвечиной" в науке, призывающим, подобно Пастернаку творческих людей к жизни "без самозванства."
1.Первый раз в Париже
При Горбачёве я получил приглашение в город, о котором мечтал всю жизнь. Пригласил меня известный французский онколог-парижанин вьетнамского происхождения. Он оплачивал все расходы, и прилетел я с двадцатью франками в кармане. Рейс был вечерним, но в аэропорту Шарль де Голль меня должна была встретить приятельница - бывшая москвичка, человек очень надежный.
Попрощавшись с учителями, летевшими в том же самолете на стажировку во Францию, я безмятежно вышел на привокзальную площадь. Увы, там меня никто не встречал. Такой чертовщины я не ожидал. Время для Парижа уже ночное. Неизвестно где гостиница и как до нее добираться, а главное - нет денег. Ринувшись обратно в здание аэропорта, я обменял купюру на монеты и бросился к автомату. Квартирный телефон Софьи не отвечал. Прерывистые гудки раздавались, и когда я набирал номер парижского профессора. Снова бросился к выходу в надежде, что меня ожидают в другом месте. Но все уже разошлись, и только издевательски подмигивали зеленые глаза скучающих такси. Теряя надежду, я обратился к единственному стоящему рядом мужчине и спросил по-английски:
- В этом месте обычно встречают прилетающих?
- Да, если встречают - ответил он мне по-русски.
- А как отсюда добраться до центра?
- Не знаю, кажется, скоростная линия метро сейчас не работает. Забастовка. Я приехал на машине.
После разговора он попытался отвернуться, но я задал еще один вопрос, который оказался спасительным.
- Вы не обратили внимания, уехала ли группа русских учителей. Может быть, они помогут мне добраться до центра?
- Я их проводил двадцать минут назад.
Мозг заработал лихорадочно. Он их встречал. Советский. Официальное лицо. С машиной. Может помочь. Надо отрекомендоваться и объяснить ситуацию.
Пока я говорил, на его бровастом лице с крупным носом и отставленной нижней губой последовательно сменялись выражения скуки, отвращения и досады.
- Куда же в центр вам надо? Париж большой - процедил он сквозь зубы. Я назвал гостиницу, обозначенную в приглашении, присланном три месяца назад.
- Господи, неужели вы думаете, что я могу знать все гостиницы Парижа? Ладно, садитесь. Подвезу вас, а там посмотрим.
Вместе с чемоданом я плюхнулся на заднее сидение, и машина легко тронула. По дороге мой спаситель развернул карту Парижа, какой-то справочник и с трудом отыскал нужное место.
- Есть такая гостиница, - с досадой произнес он. - В Париж надо приезжать днем, а не ночью. Ведь есть же дневной рейс из Москвы!
Совершив этот первый акт благотворительности, он начал оттаивать и даже разговорился. Оказалось, что это советник по культуре при советском посольстве.
Между тем, перед нами разворачивалась панорама великого города. Вдали показалась иллюминированная Эйфелева башня, сверкающий купол Дома Инвалидов, Опера. Потом мы сворачивали в какие-то переулки. По дороге останавливались, сверяли путь с картой. Пока не подрулили к маленькой гостинице. Вышли из машины и начали прощаться. Да, Господь послал мне его в качестве ангела-хранителя. В момент расставания, когда я уже перестал рассыпаться в благодарностях, в его глазах отразилось сочувствие, и он вдруг сказал: - «Давайте зайдем!»
В маленькой гостинице портье безуспешно искал мою фамилию в толстой книге и нажимал клавиши компьютера. Он не слышал ни про меня, ни про профессора Тран Ба Лока, ни про оргкомитет симпозиума по онкологии.
- Так куда, собственно говоря, вы приехали? - спросил мой благодетель. - Покажите ваши бумажки!
Дрожащей рукой я протянул книжку с телефонами. Взяв остаток моих монет, он стал звонить в кабине, обитой розовым плюшем. Номера не отвечали, и советник чертыхался по-русски и по-французски. Наконец, через застекленную дверь кабины я увидел, что разговор состоялся. Он вышел, утер лоб носовым платком и прошипел в ярости: «В другом конце Парижа!».
Остаток пути до следующей гостиницы проехали молча, но он не бросил меня, пока не убедился, что номер забронирован. Второй раз мы пожимали друг другу руки с искренней сердечностью. Я обрел кров над головой и ночлег. Он избавился от меня и понял, что теперь я не попрошу политического убежища у другого государства, и не потребую поставить на ночь раскладушку в советском посольстве.
Ночь я прекрасно проспал, приняв порцию снотворного. Проснулся в восьмом часу и вспомнил, что приехал на конгресс, который должен был состояться на Крыше Большой Арки. Оставалось лишь выяснить, где находится эта арка и как до нее добраться, не имея ни франка в кармане. У меня была моральная поддержка - приятельница в Париже нашлась. Она опоздала в аэропорт на час из-за забастовки в метро. Но была далеко - в другом конце города.
Портье в маленьком вестибюле знал фамилию профессора Тран Ба Лока - «Мсье, который оплатил номер», но понятия не имел о конгрессе и об арке. К счастью, в голову пришла спасительная идея, и я попросил список приезжих, поселившихся накануне. Среди них оказался профессор Бойланд из Шотландии, один из основоположников учения о канцерогенах. Мы познакомились три месяца назад в Брюсселе. Я позвонил ему, и мы решили вместе отправиться на конгресс. Старик неплохо знает Париж.
На станции метро Бойланд купил два билета, удлиненных с ферромагнитной полосой посредине. Предстоит несколько пересадок. Маленький юркий старик с длинным носом неплохо ориентируется в сложном переплетении линий парижского метро. Внезапно один из автоматов на переходе не срабатывает. Не долго думая, профессор нагибается и пролезает под турникетом. Жестом предлагает и мне сделать то же самое - ему не хочется платить за себя и меня лишние 18 франков. Но, вот длинный последний эскалатор при выходе из метро. Во время подъема Бойланд вытаскивает программу конгресса и протягивает ее мне. Читаю и покрываюсь холодным потом - мои доклады третий и седьмой по счету, а мы уже опаздываем. Нет времени полюбоваться прекрасным районом небоскребов Дефанс.
Устремляемся к огромной арке на возвышении. В одном из залов на ее крыше будет проходить заседание конгресса. Сначала преодолеваем многоступенчатую лестницу. У подножья арки толпятся туристы, которых делит на группы молодой лифтер в форменной фуражке, как у полицейского. В прозрачной шахте поднимаются и опускаются два огромных лифта. Во время подъема можно любоваться Парижем. Мне сейчас не до этого. Перед входом в лифты выставлена цена - 50 франков. Старику платить 100 франков не хочется. Он не теряет присутствия духа и не торопится. Из опустившегося лифта выходит высокая дама в форменной одежде. Бойланд стремительно бросается к ней и, глядя снизу вверх, что-то объясняет. Дама сочувственно кивает и делает знак лифтеру, который отодвигает сбоку турникет. Мы в лифте и через десять минут в зале заседаний.
Конгресс уже начался, но с опозданием. Теперь надо отдышаться и мобилизовать себя. Через 20 минут мой доклад.
После доклада - перерыв. В состоянии эйфории беседую с элегантными и приветливыми дамами и господами, но не успеваю подойти к столику со скромной закуской - тартинками, кексами, конфетами и напитками. Да и аппетита после пережитого волнения нет.
Настоящее чувство голода появляется к концу заседаний. В помещении арки прекрасные кафе и закусочные. Напротив Мак Дональдс. Но денег нет.
В центре зала улыбающийся, сгибающийся в изящных азиатских поклонах и сверкающий фарфоровыми вставными зубами наш хозяин и спонсор - профессор Тран Ба Лок. Он очень доброжелателен и оживлен. Но годы есть годы, и склероз, да и понять человеку из цивилизованного мира очень трудно, что профессор из великой страны не имеет минимальной суммы в 15 франков, чтобы зайти в Мак Дональдс съесть бутерброд.
На конгрессе у меня два товарища по несчастью. Доктор Юлюс Пташекас из Литвы - маленький, с длинными усами в мешковатом костюме, и высокий элегантный еще не старый, но седовласый профессор Николов из Софии. Мы оказались в одной гостинице, где утренний завтрак состоял из маленькой сдобной булочки и чашечки кофе величиной в наперсток. Они на таких же птичьих правах как и я, но считают, что мои шансы получить деньги на еду у Тран Ба Лока предпочтительнее. Я старше, и как они утверждают, солиднее. Кроме того наш институт уже пригласил Тран Ба Лока в Киев, где оплатят все расходы. Невольно выплывает из памяти наставление Остапа Бендера, адресованное Кисе Воробьянинову - протяни руку, иначе протянешь ноги. В гениальном произведении Ильфа и Петрова есть и подходящая фраза, причем по-французски: «Жё нё манжё па си жур»: «Я не ел шесть дней». Пришлось обращаться к нашему спонсору.
И вот в одном из наиболее престижных мест Парижа на Крыше Большой Арки в районе Дефанс разыгралась сцена типичная для русских забегаловок и проходных дворов возле гастрономов, где обычно «соображают на троих». Краснея и запинаясь, я пытался объяснить Тран Ба Локу сложившуюся ситуацию, а два других представителя соцлагеря, высокий и маленький, как Пат и Паташон голодными взорами следили издали за моими действиями.
На обычно непроницаемой азиатской физиономии парижского профессора, обтянутой желтой кожей со складками, вначале появляется выражение непонимания, а затем растерянности и стыда. Он краснеет и, засунув руку во внутренний карман, извлекает купюру в 100 франков.
- Простите, - лепечет он, - я не подумал и не взял денег. Но завтра утром, разумеется... Простите меня.
Пат и Паташон внимательно изучают мой опыт. Завтра им предстоит сыграть ту же роль. Сегодня же у нас было достаточно денег, чтобы на метро вернуться в гостиницу. Нашим проводником был Николов, не раз бывавший в Париже. На одном из переходов он ошибся, и это стоило мне 27 франков.
Но вот мы подкрепляемся в гостинице. Отдаю коллегам остатки киевского печенья и колбасы. Сегодняшний вечер я проведу с Софьей и ее друзьями. Юлюс добирался в Париж из Вильнюса поездом почти три дня и по дороге съел свои припасы, а Николов легкомысленно захватил с собой только несколько бутылок коньяка.
- Толкни коньяк, - учим мы его. Он прекрасно говорит по-русски, но в первое время не смог понять значение слова «толкни». Потом понял и очень оживился. Таким способом он путешествовал по Польше.
Каждый человек вольно или невольно переступает в жизни порог своей гордости. По необходимости, в силу алчности, ради карьеры.
Признаюсь, что я сделал это с лёгкостью, успокаивая совесть словами Бендера: «Не протянешь руку - протянешь ноги».
Не все решаются стать попрошайкой; меня принудил к этому социализм; кроме того, я ещё в юности прочитал у Мориса Дрюона, что Париж стоит мессы. Это был праздник, который навсегда остался со мной….
На следующий день я после гостиницы питался бесплатными бутербродами и напитками во время перерывов в заседаниях, а на вечер великодушный спонсор пригласил всю социалистическую ораву в роскошный китайский ресторан.
В последний, третий день конгресса меня одолевали соблазны иного рода. Я жил в центре Парижа в квартале Марэ, недалеко от средневековой площади Вогезов и Нотр-Дама, но внутренний голос мне подсказывал, что нельзя пропускать последний день докладов, и, составив список деловых встреч, я отправился на конгресс.
Заседание открыл известный французский радиолог, который похвалил мои предыдущие выступления и предложил, чтобы на следующем конгрессе они были связаны с проблемами аварии на Чернобыльской АЭС. На этот раз Конгресс оплатит моё пребывание в Париже.
Возвращаясь в Киев, я благодарил Бога, что устоял перед соблазном нечестивого улизнуть с последнего заседания и погулять по Парижу.
Через год, несмотря на подкреплённое деньгами приглашение, на конгресс я не попал – из-за кризиса институт не смог оплатить стоимость билетов на самолёт. Но участники конгресса заочно избрали меня вице-президентом Европейского института экологии и рака (INEC).
2. Конгресс в Брюсселе
Это была первая и единственная поездка за границу, которую Академия Наук Украины мне оплатила. Впервые я чувствовал себя без охраны, даже без оброка и с деньгами. Выдавая валюту, бухгалтер напутствовала: «Эту сумму можете потратить на гостиницу, эту - вам на прокорм. Можете ездить на транспорте, но такси и метро не оплачиваются. Все расходы должны быть подтверждены, а остаток валюты вы обязаны вернуть»
Вот самолет подруливает к зданию аэровокзала. Я спускаюсь по трапу. Удары сердца отражает застегнутый на молнию карман, в котором пачка новых бельгийских франков и гербастый синий советский паспорт. И мышление у меня советское. Как у нас встречают участников международных конгрессов? Большими плакатами, эмблемами, лозунгами, а рядом дежурят автобусы или ЗИЛы.
Здесь тоже встречали многих, но не меня. Через полчаса сиротливого ожидания у входа я понял, что в жестоком капиталистическом мире каждый отвечает сам за себя, и это довольно просто, когда у тебя есть деньги. Другие приезжие подзывали такси, которые мягко подкатывали к автоматическим дверям аэровокзала. Но на такси для меня был бухгалтером наложен запрет. Да и самому жалко было тратить эту хрустящую пружинистую валюту.
С тоской размениваю первую купюру. В металлическую чашку перед окошечком с надписью «Обмен», строгий юноша в галстуке выбрасывает несколько мелких купюр и монет. Теперь надо научиться обращаться с брюссельским телефоном-автоматом. Его не так просто найти. Все на Западе кроме уличных нищих предпочитают иметь дело с кредитными карточками. Бросаю монеты, которые автомат с жадностью поглощает.
Наконец, дозваниваюсь до оргкомитета конгресса. Называю себя и спрашиваю, как добраться до гостиницы. В этот момент связь прерывается. Надо снова кормить этого монстра. Уже другой голос в трубке называет гостиницу и объясняет, что проще всего взять такси... Решаю пробиваться своим ходом.
В окошке с надписью «Информация» мне вручают карту Брюсселя и отмечают место, где находится маленькая гостиница «Сан-Кэтрин» Надо ехать поездом, метро и добираться пешком. Взваливаю на плечо тяжелую сумку, в которой пара банок консервов, колбаса и печенье, и тащу за ремешок чемодан на колесиках. Шесть остановок на поезде. Прячу квитанцию. На метро поеду за свой счет. Вежливый полицейский подводит меня к нужному эскалатору и подносит мой чемодан. Ему непонятно, почему мсье с таким грузом предпочитает подземный транспорт такси. По-видимому, это мудрость чудака. Но вот, нужная станция, которая, как и гостиница называется «Сан-Кэтрин».
Огибаю старую площадь, мощенную брусчаткой, и, повесив сумку на плечо, двумя руками волочу чемодан. Через полчаса принимаю душ в маленьком номере гостиницы. Сегодня я одержал первую победу. Я уже здесь на Западе. И деньги мои еще здесь, почти нетронутые, в левом кармане.
Вряд ли стоит говорить о соблазнах и искушениях, подстерегавших советских людей, попадавших в девяностые годы на Запад. Желтый дьявол мог найти доступ к каждому. Привлечь меня дорогими магазинами он не мог. Витрины быстро наскучили, и остался лишь утилитарный интерес к дешевым раскладкам под открытым небом, где можно было купить недорогие подарки для домашних. Но туристические экскурсии, музеи, овощные лавки и бесстыдно выставленные наружу обнаженные столики с яствами, многочисленные кафе, забегаловки!
Во второй половине дня узкие улицы, соединявшие маленькую площадь «Сан-Кэтрин» с ратушной, превращались в один нескончаемый ресторан Нет, меня не привлекали лангусты, омары и устрицы, обложенные зеленью и кубиками льда, груды мяса на вертелах, вращающиеся карусели подрумяненных кур и поросят, причудливые фаршированные рыбы и розовые мозаики колбас, ветчин и беконов. Но дьявол издевательски предлагал мне всего за десять франков жареную сосиску «хот-дог», посыпанную салатом из зелени и тушеного лука, смазанную горчицей и вложенную в хрустящую свежую булку. А гамбургеры с тонким ломтиком жареного мяса, салатом и чесночным соусом. И всего за 15 франков!
Сначала я крепился. Потом купил гамбургер, сел за столик на улице, и понял, что в меня вошел Сатана и изгнать его будет очень трудно. Пришлось бороться с собой, наедаясь заранее в гостинице одесской колбасы, российского сыра и закусив вафлями «Ягодка».
Во время этой поездки Бог сжалился надо мной. На конгрессе начались банкеты и приемы. В последний день я нашел способ посрамить дьявола. Взяв с собой оставшуюся банку мясной тушенки, уселся за столик и заказал фритюр - нарезанный соломкой картофель, прожаренный в оливковом масле. Впервые за этим столиком я почувствовал себя полноценным членом европейского сообщества. Как и все, спокойно наблюдал жизнь улицы, заедал эти впечатления русской говядиной, брюссельским картофелем и всасывал космополитическую кока-колу через красную соломинку.
На следующий день дьявол возник передо мной в лице крепкого немолодого мужчины с румяным лицом и неестественно черными волосами. Он стоял за стойкой туристического бюро в центе Брюсселя. За его спиной мелом на грифельной доске были выписаны маршруты путешествий и цены, которые я мысленно переводил доллары.
За гостиницу расплачиваются перед отъездом. Бог знает, какие расходы ещё ждут меня впереди! Я грустно покачал головой: «Мерси, мсье, советский образ жизни приучил меня к честности...» За мной никто не следил в этот момент, но страх был в хромосомах. Перерасход валюты! Санкции!
Вернувшись в Киев, я честно сдал бухгалтеру несколько новых бельгийских банкнот. Значительно выгоднее было заплатить за покупки штраф в десятикратном размере по тогдашнему курсу рубля. Но социалистический дьявол казался мне более страшным, чем капиталистический!
Однако начнем по порядку. Конгресс открылся в Брюсселе в зале дворца Эгмон. Вначале было непонятно, как организаторы международного научного объединения - Европейского института экологии и рака смогли пробиться в столь престижное место. Там обычно заседал Совет НАТО и проходили торжественные церемонии, связанные с Европейским Сообществом.
Я всё понял, узнав, что патроном нашего конгресса стал король Бельгии Бодуэн.
Мы попали «с корабля на бал». Роскошный мраморный зал с огромными бархатными креслами, десятком хрустальных люстр и микрофонами перед каждым из участников.
Заседание шло своим чередом, и неотвратимо наступал момент, когда и мне необходимо будет выступить. Стараясь справиться с ударами сердца и проглатывая вставшие поперек горла английские слова, я погрузился в омут научной дискуссии. Но первых слов никто не услышал, так как моя дрожащая рука не сразу нашла кнопку микрофона. Мне помогла соседка, молодая черноволосая женщина с орлиным профилем.
Пауза пошла на пользу. Я спокойнее все повторил, сделал пару спасительных вдохов, и через пять минут почувствовал, что уже плыву и неплохо держусь на воде.
Заданные мне вопросы оказались простыми, и со временем выяснилось, что на хорошем английском говорил только председатель конгресса, известный американский онколог, профессор Эдгар Моран.
В конце после аплодисментов он пожал мне руку и произнёс сакраментальную фразу: « Благодарю вас. Мы рады, что вы теперь с нами!»
После перерыва со шведским столом, я почувствовал себя настолько уверенным, что стал задавать вопросы.
Перед моей соседкой на столе стояла табличка с надписью: «Профессор Мария Моралес Суарес Валера». «Такая молодая и уже профессор, да еще с таким количеством имен», - подумал я. Тогда мне было невдомек, что профессорами во многих странах зовут преподавателей любого ранга, а обилие имен - явление испанское. Это смесь имени, данного при рождении с именами родителей и мужа.
Супруг Марии профессор фармакологии Августин Лопес-Суарес не принимал участия в заседании, но находился в конце зала. Невысокий, коренастый с окладистой бородой и большими ушами, он показался мне Санчо Пансой с кинокамерой и сумкой через плечо.
Моя соседка нервничала, постоянно заглядывала в конспект, бормотала что-то по-английски. Готовилась к выступлению. Потом, покраснев, обратилась ко мне:
- Круг наших интересов достаточно близок, но, пожалуйста, если можно, не задавайте мне вопросов. Мы ведь соседи и можем все обсудить без микрофона.
Произнеся эту длинную фразу на плохом английском, Мария покраснела и виновато улыбнулась, а я был обезоружен такой непосредственностью.
Мы еще не раз сталкивались на заседаниях и во время многочисленных застолий, и расстались добрыми друзьями.
Присутствие на конгрессе оказалось для меня важным – подавляющее большинство участников были врачами. Коллеги из разных стран пытались изучить влияние веществ, вызывающих рак (канцерогенов) на человека. Но мы в наших исследованиях старались раскрыть особенности действия канцерогенов на животные организмы. Биологический подход открывал новые возможности понимания причин возникновения рака. Поэтому нестандартные подходы к проблеме его возникновения вызвали интерес, и меня начали приглашать для чтения лекций и работы в научные центры разных стран.
Мне повезло, нас не только кормили, но и оставляли свободное время для экскурсий по городу.
С юных лет я интересовался живописью, но современное западное искусство и особенно русский модерн были в СССР мало доступны и частично запрещены.
Гуляя в перерыве вокруг Эдмонского дворца, я обнаружил, что напротив расположен музей современного искусства, и выкраивал время, чтобы его посещать.
Меня там ожидали сюрпризы – полотна Малевича, Кандинского, Татлина и Наталии Гончаровой, художники «Мира искусств», а среди западников – титаны Шагал, Сальвадор Дали, Пикассо, а рядом постимпрессионисты - Модильяни и Тулуз-Лотрек.
Днём и ближе к вечеру улицы от моей гостиницы к центральной площади превращались в сплошные рестораны. Потрясение меня ожидало, когда я случайно вышел на центральную площадь Гранд Плас, которая по праву считается красивейшей в мире.
Я оказался там в седьмом часу вечера, когда было ещё светло, но уже включали фонари. С одной стороны - магазины с красивейшими кружевами, а на переднем плане масса изящных изысканно одетых женщин и мужчин, сидящих за сервированными столиками.
Мне казалось, что все они сошли с картин Эдуарда Мане.
Задняя сторона площади состояла из ярко окрашенных фасадов домов, принадлежащих раньше гильдиям, а среди них были дворцы – Ратуша, «Дом Короля» (в котором он никогда не жил). На фоне шедевров архитектуры и разноцветных знамён поклонение перед раскрашенным писающим мальчиком показалось мне воплощением вульгарности.
Темнело, я отошёл назад по одной из улиц и повернулся к уже залитой огнями Гранд Плас, и передо мной возникло полотно пуантилиста Писсаро…
Потом заиграла музыка, и начался праздник, главную роль на котором играли пожиратели огня. Они выплёвывали загорающуюся жидкость и жонглировали горящими факелами.
Площадь Гранд Плас стала для меня праздником, который навсегда останется со мной…
