Марик как-то неудачно подвинулся вместе со своим стулом и заслонил экран телевизора. «У тебя что, отец стекольщик?» - выскочило у меня автоматически. А он, вдруг, как закричит: «Да! Стекольщик, тебе то что!?» - и убежал. Мне стало очень стыдно, обидел человека просто так, не задумываясь. Я потом извинился, да он и сам всё понял, когда поостыл, однако нет худа без добра - мы подружились.
К слову сказать, в детстве профессии в ряду престижности располагаются совершенно не так, как у взрослых и эта звучала ничуть не хуже других, но... не для Марика. Многочисленные родственники дяди Миши, отца Марика почти все пошли по-стекольному. Однажды, то ли на день рождения, то ли на бармицве они сделали Марику роскошный подарок, купив ему в складчину алмаз, то есть стеклорез с алмазом, просто принято так говорить.
У стекольщиков стеклорез – это который с колёсиком, а то – алмаз! Он мне показывал. Замысловатая, точёная, тёмно-красная ручка, потом бронзовая часть и, будто растущий из неё, маленький, разочаровывающе тусклый камешек. Красивый инструмент. Однако душа у моего друга к этому не лежала.
Недавно дядя Миша купил «Газон» - Газ 69 с милицейским (!) брезентом. Почему –то этот факт значительно поднимал престиж вышеназванного транспортного средства. Передние крылья, нарочито угловатые, напоминавшие «Виллис» военных времён, явно не подходившие этому «газону», принадлежали предыдущей модели. Марик объяснил, что с нормальными крыльями его бы не удалось зарегестрировать, таковы были капризы госавтоинспекции.
Позади переднего ряда сидений помещался длинный, на всю ширину машины, стекольный ящик. Родственники дяди Миши – старые и не очень старые евреи приходили и завистливо цокали языками: «Газон – это вещь! Ха! С Газоном–то конечно! Ясное дело, это вам не то, что бродить по дворам с тяжеленным ящиком на плече!» Непосвящённым объясню, что для стекольщика эта модель – единственна и вожделенна, как никакая другая, ибо в другие ящик просто не лез, а если бы и залез, то был слишком тяжёл. Размеры же ящика диктовались размером стандартного стекольного листа. Учитывая то, что возле нашего 80 – квартирного дома стояли всего три – пять частных автомобилей, это была необыкновенная роскошь!
Дядя Миша покупал на каком-то хитром складе ящик стекла (как всегда мокрого, по поводу чего привычно ворчал что-то неразборчивое) и лист за листом, аккуратно перекладывал в свой ящик. Одно неправильно, т. е. с зазором поставленное стекло могло погубить весь ящик. Затем уезжал он на несколько дней с рейдом по самым глухим деревням. Ездил почти всегда один, Марик составлял ему компанию очень неохотно. Он и меня звал с собой неоднократно, но не получалось. То занятия, уж и не помню в школе или уже в техникуме, то ещё чего... Однажды дядя Миша очередной раз предложил мне поехать с ним, даже посулил заработок. « Поехали, завтра же и вернёмся. Покрутишь там баранку...» - искушал дядя Миша.
Заработать первый раз в жизни было соблазнительно, но САМОМУ ПОВОДИТЬ МАШИНУ!!!! Соблазн был очень велик. Прав у меня ещё не было и предложение просто не обсуждалось. Я мигом улетел отпрашиваться у родителей.
Ровно к назначенному сроку я ждал у машины. Стекло было уложено без приключений, часа через три, когда мы оставили последнюю асфальтовую дорогу далеко позади, дядя Миша (без напоминаний) поменялся со мной местами...
Сухие, равнодушные люди, никогда не испытавшие лёгкой дрожи неопытного любовника в момент проникновения ключа зажигания в соответственную щель, могут спокойно пропустить несколько строк. Они ничего не потеряют.
Газон имел три передачи. Заметив некоторую нерешительность, дядя Миша успокоил меня:» Врубай любую, она поедет!» Я врубил. Всё получилось! Пару раз я упражнялся уже с отцом на нашем «горбатом» Запорожце, но куда было браться моему папе до дяди Миши! Папа так любил машину, что мама его к ней всерьёз ревновала. И если у меня машина начинала дёргаться, а начинала она всегда, папа сердился черезвычайно! Я только и ждал, когда он начнёт кричать. Жуть, это отбивало всякую охоту и веру в себя. Дядя Миша по сравнению с ним был Макаренко – Песталоцци! Единственный раз, когда мы просто чудом не перевнулись на повороте, он мне сказал, что надо бы притормаживать. А я испугался. Не того, что чуть не перевернулись, (просто не успел), а того, что не оправдал доверия.
По деревне я ехал медленно–медленно. Дядя Миша дурным голосом орал: «Стёкла вставлять кому. Кому вставлять стёкла!» Не думайте, я не забыл поставить знаки вопроса, их просто не было. Предложения выкрикивались на одной ноте и вопросительными по сути не являлись. Клиентов было немного. Порой проезжали мы всё село по его горбатым, пыльным дорогам пока какая-то тётка, одолеваемая сомнениями в целесообразности задуманного, приближалась к нам.
-А шо, дядьку, багато визьмеш шибку поставыты, га? - шла в осторожную разведку потенциальная клиентка.
-Та ни, шо ты, зараз подывымось! – успокаивал мастер. На самом деле жертва была обречена. Из нас троих лишь она одна оставалась в неведеньи. Высокий, чуть сутуловатый, с крупными, грубыми руками, с таким же под стать крупным носом шёл он к дому. Хозяйка, семеня рядом, будто пыталась и не решалась обогнать его то слева, то справа и услышать, наконец, заветную цифру. Не на того напала!
Спокойными, сноровистыми движениями выбивал дядя Миша слегка треснутое стекло в игрушечном оконце. Следом в мгновение ока вылетали остатки замазки и гвоздей. Я в это время должен был принести подходящий обрезок (возьми там, за правым сиденьем, самый маленький.) Всегда чуть-чуть недорасправленный деревянный метр быстро касался окна вдоль и поперёк. Тут же на замеренную ширину становились его руки: левая, держа начало метра, чудесным образом безнаказанно скользила по краю стекла, правая, приставив к последней метке алмаз, быстро и ровно тянула его по стеклу. Стекло держали эти же руки, а лежало оно на его колене. Жжик – проехал алмаз. Шпок – лёгким ударом об колено отделена нужная полоса. Жжик – коротко спел алмаз, шпок – лишняя полоска летит в мусор. Три скользящих по стеклу удара массивной, толстой стамеской загоняют в раму гвоздики. Всё! Стекло стоит.
- Пъять рублив!
-Ой, лышенько, чого ж так дорого!? А замазка!?– причитает хозйка, но это уже ритуал. Мысленно она с пятёркой уже рассталась. А вот по поводу замазки – это придётся исполнить. Мастер неохотно достаёт из бездонного кармана сильно пахнущий олифой шар замазки. Ещё 3-4 секунды работы. Удивительно! Кажется, что всё это ребёнку под силу, лишь бы смог удержать в руках тяжёлую стамеску или как она там называется...
Много лет спустя я пробовал это делать сам. Нет, не резать, боже упаси, стекло было заказано по размеру! Речь шла лишь о том, чтобы вставить его, закрепить гвоздиками и положить замазку. Я промучался часа полтора, чудом не разбил стекло, гвозди не втыкались, замазка мазалась куда угодно, кроме нужного места, а выглядело это всё так, что стыдно вспоминать...
...Дядь Миша, а чего мы всё по этим богом забытым сёлам тыняемся, чего бы не проехаться по Беляевке или Раздельной!? Там и народу побольше, и живут побогаче.
– Нельзя! Там свои есть – с сожалением ответил он. Очевидно конвенция стекольщиков по разделу сфер влияния была уже давно подписана...
...И снова мелькали одинаковые дворы с местной «красотой» - упитанные голубки из листового железа на воротах, камышёвые крыши для бедных и жестяные - для элиты, козы, словно испорченные часы, описывающие круги вокруг своих колышков, сорокалетние старухи, окна, веранды, запах бензина, замазки, стружки, прилипшей к стеклу...
«Стёкла вставлять кому» звучало к вечеру уже не так убедительно. Усталость и пыль брали своё. Неожиданно для самого себя и я стал пискляво вторить ему. –А Марик не хочет, стесняется! – вздохнул дядя Миша. Мне же некого было здесь стесняться. Для меня всё происходило, словно в сказке, по-нарошку. Я играл в чужую жизнь. Завтра я снова буду чистеньким и отутюженным. Для меня представление кончается сегодня вечером.
Темнело, мы возвращались. Дядя Миша сменил меня. Нарулившись вдоволь, с гудящими от непривычной работы руками, я клевал носом и не заметил, как заснул...
Прошло несколько лет. Я закончил техникум, в армию меня не взяли. Марик служил под Каунасом, возил вертолётчиков на полёты. Я начал работать в КБ и снова поступать в институт. Получив первый аванс, я улыбнулся: дядя Миша когда-то заплатил мне на 5 рублей больше.
Марик не хотел быть стекольщиком. Ни за что! Шоферить начал он ещё до армии, после – на грузовике, потом перешёл в такси. Так и таксовал до самого отъезда.
В Нью–Йорке он несколько раз пытался подтвердить права второго класса. Ему очень хотелось купить большую фуру и работать на себя. Даже с кредитом на её покупку всё было уже договорено. Однако, видать, не судьба, так и не сдал.
Постепенно всё образовалось. Он всё-таки работает на себя, или почти на себя, сооружает витрины для магазинов. Ему приходится и кирпич класть, и штукатурить, и много ещё чего, но самая трудоёмкая часть работы в этом деле – большое, толстое стекло.
