...И вот он на этом грёбаном испанском курорте подскользнулся на лестнице и сосчитал их траханые ступеньки. Чем, чем?! Неважно чем! Собой! Короче, болит у него это всё охренетельно, саднит и страшно, а вдруг там что серьёзное!? Доктор, естественно, в этом зачуханном городке отсуствует. Вернее он есть, но с нашей немецкой страховкой не работает. Или она с ним не работает? Хрен его знает. Надо ехать в другой городок, в больницу.
Добрались кое-как, высидели очередь к одному, другому, муж мой, бедняга, просто на глазах бледнеет, хреново ему. Сынок замучился там по коридорам ошиваться среди этих мучачос или как их там... Парень он у меня спокойный, не то, что я, но ведь семь лет всего! Одна баба напротив него сидела в босоножках с чёрными ногами, у неё с рукой что-то было. А Димочка, мальчик мой, смотрит то на её грёбаные, траурного цвета ноги, то на меня, мол, гляди, мама, вон у неё ноги какие чёрные... и ничего!
– Но рука-то поломана! – обороняюсь я.
– А папа всегда моет ноги перед сном!
Ну что ты этим умным детям ответишь!? Только «Давай, кушай!» или «Иди, уроки учи!» А тут, как назло, их эта больница захолустная испанская и каникулы.
Врач, знамо дело, обрадовался, что благоверный мой с лестницы рухнул. Шутка сказать, такие бабки с немцев срубит! Мы-то не платим, а страховка наша отстегнёт ему будь здоров!
Подлатали моего муженька, пообещали, что жить будет, оклемался он немного. Однако завтра, хоть кровь из носу, надо туда снова ехать на перевязки да процедуры всякие. Надо, так надо, ребёнка только жаль с собой тащить.
На ужин мы поспели. Рассказали о наших приключениях соседям по столу, мы с ними ещё раньше вроде как поддружились. Приятные ребята, сынок у них тоже, на годик младше Димочки и, что особо греет, говорят они на нормальном немецком, не то, что наши швабы. Немцы эти наши откуда-то из-под Гановера, у них там, вроде, все так говорят. Это ж благодать какая! Практически всё понимаю, прям, как на курсах. Нас там именно этому языку и учили.
Заболталась я однако. Димочка, кушай сынок!
– Да чё ты к нему, мать, пристала!? Он уже добавку приканчивает! – это муж. Видать очухался, миленький!
Рассказываем мы нашим немцам про эти больничные приключения, они слушают так внимательно, головки наклонили: «Ja, ja, ah, wirklich?!» в смысле: «Да? Правда?». Ну, прям рыдать сейчас у нас на плечиках будут! Ну всё понимают! А я им намекаю, мол, так не хочется завтра опять ребёнка по автобусам да по этой больнице чахоточной таскать! Ещё заразу там какую, не приведи Господь, подхватит!
Немцы мои: “Ah, Gottes Wille!” – ну, причитают там по-ихнему!
А я уже нервничать начинаю, ну что ж они, думаю, такие тупые!? Симпатичные с виду и понимают, вроде, а ни хрена не сообразят предложить Димочку на полдня с ними оставить! Мы уж отвалились от столов, кормили-то там жутко, еле сползёшь, бывало, со стула от этого разврата ихнего калорийного! Стоим с ними в холле гутарим, я им три раза всё повторила, а они – ни в одном глазу!
И вот Димочка, сынуля мой дорогой (ну откуда у меня – взбаламошной, психованой бабы такой ребёнок?) стоит между нами и смотрит снизу, точно, как в этой больнице то на нас, то на них, то туда, то сюда и вдруг говорит мне по-русски: «Мама, они тебя не понимают, скажи, что вы хотите меня с ними оставить, пока ты с папой к поедешь к доктору». Немцы последнее слово поняли, смотрят на меня вопросительно. Мне и самой уже надоело порядком к ним из-за угла подъезжать, взяла и перевела предложение слово в слово. Сил уже не было пируэты выписывать, уж кипело всё внутри, вот-вот крышка слетит!
Они прямо с облегченгием вздохнули: « Да конечно, да о чём речь!? И накормим, и на пляже присмотрим, езжайте себе спокойно, всё будет хорошо!» И так я их сразу полюбила, немчуру нашу родную, так расстрогалась, что слёзы на глаза навернулись. А ещё обидно мне стало, как же так, я уже полжизни прожила и ни в зуб ногой, а Димочка, малыш мой, кровиночка моя родная, от горшка два вершка, а понял, увидел эту разницу менталитетов! И ещё яподумала, что ж это за язык у нас такой, что люди нас не понимают? Они ж нормальные, вроде, люди и мы, слава Богу, не придурки, так в чём же дело?
Так бы и закончиться этой испано-немецкой истории в Коста-Браве или Лорет-де-Маре, кабы не...
Но это уже следующая история, которая называется "Немецкий менталитет 2"
Немецкий менталитет2 Так бы и закончится этой немецко-русско-испанской истории, кабы не потерял Уве, так звали нашего курортного знакомого, работу. А работа, надо сказать, тут в Германии – первое дело. У нас ведь как было? Потерял работу или сам ушёл со старого места и ищешь, рыскаешь по городу, пока хоть что-то надыбаешь. У немцев не так. Он, ежели специалист, будет искать сугубо по профилю и по всей стране. Нет в Германии –ищет дальше. И вот, так оно повернулось, что работу он нашёл недалеко от нас, буквально в 30 километрах. Ох и дали мы с ними по копоти, когда снова встретились! Я уж тут тряхнула стариной, где той Испании браться! Уве с Хельгой мои закуски как увидели, стушевались немного, говорят: «Вы ещё человек десять ждёте?
– Не, говорю, только вы да мы. Садитесь, закусим.
Ну, сели, то да сё, мы по-немецки кричим к каждой рюмке : «Prost!», они, якобы по-русски : «Наздровья!» А уж лопали, так, что за ушами хрустело. Как увидели горячее, чуть со стульев не попадали. Мы, говорят, лопнем!
– Мы же не лопаемся, и вы выживете! – отвечаю.
И пошло. Одну субботу мы у них, другую – они у нас. Только столы у Хели выглядели как-то по-столовски. Вот тебе порция котлет, вот гарнир, вот компот. А выпить – Сангрия, вино такое дешёвое из пакета, ну с понтом воспоминания об Испании.
Ладно, думаю, главное – дружба. Опять же в языке упражняемся, менталитет усваиваем... Хельга мне как-то говорит: «Зачем такие дикие деньги в столы бухаете? Сделай чего попроще! Тут я себе и представила, как придёт кто из наших, русских, в гости, а я им в тарелку по сосиске с кашей, один салат и Сангрию из пакета, что по две марки литр в Aldi продают, и такой смех меня разобрал! Точняк все б сказали, что рехнулась Нинка!
Однако встречаемся мы почти каждые выходные и всю дорогу одна и та же картина: я выкладываюсь, столы у меня ломятся, а Хели ведёт экономное хозяйство и кормит нас по-общепитовски. Гляжу как-то у неё на холодильнике магнитиками листик прижат с полным расписанием блюд на всю неделю, а рядом листик, по которому они закупаются, причём закупка – строго соответственно этому меню, то есть прямо шаг влево, шаг вправо – побег, а на субботу ближайшую – прочерк... Я и говорю: «Хели, а чё тут у тебя на субботе прочерк, не можешь никак выбрать между сосисками и котлетами из «Lidla»?
– Да нет же, мы ведь в субботу к вам идём !
И тут я, простая советская женщина, умишком своим прикидываю, как Харри, сын её и Уве ходят полдня кругами по кухне поближе к холодильнику и высматривают с голодухи, что бы такое в пасти закинуть, а Хели кнутом грозно щёлкает и орёт: «Терпеть! Ещё три с половиной часа и будете жрать! Сегодня к Нинке стебанутой идём!»
А мне Хели покровительственно так (они же немцы!) втирает, мол, вы уже столько лет тут живёте, а немецкий менталитет вам по-прежнему чужд...
В следующую субботу собирались у нас. Вот я и решила, сделаю человеку приятное, пускай чувствует себя, как дома и менталитету еёному опять же приятно будет. И повторила листик в листик её немецкое антигуманное меню. Хотела ещё алюминевые вилки из русского магазина и одноразовую посуду поставить, да муж отговорил.
– Да, меняешься ты, становишься на немку похожа – сказала после обеда Хельга. Особой радости в её голосе я, однако, не услышала. Встречаться стали всё реже, а потом и вовсе прекратили.
Так мы, тёмные и живём при своём менталитете. Муж как-то после обеда от стола отвалился и вещает задумчиво: «Зато какие они стройные!» «А толку что?» – отвечаю. « И то правда!» - согласился он.
