Врач и сын врача Иосиф Сироко проделал страшный путь отступления от Белоруссии до Москвы, сотни раз побывал под бомбежками и обстрелами, под огнем вплавь переправлялся через Днепр, на всю жизнь насмотрелся на картины страданий человеческих. На склоне лет написал книгу о своей жизни, «Записки счастливого человека».
– Иосиф Аронович, у нас сегодня военная тема. Скажите, знали ли Вы заранее, что будете воевать? Готовили ли Вас к этому в школе, в вузе? – Знал, конечно, знал. О том, что война будет – не только говорилось, но даже и пелось. Но что говорилось и что пелось! Нас готовили воевать «малой кровью на чужой территории», война рисовалась нам пропагандистским походом, в ходе которого мы, граждане самого передового государства рабочих и крестьян, будем просвещать противников, угнетенных, обманутых своими вождями и нуждающихся в нашей защите. К настоящей войне, с кровью и страданиями, мы были психологически абсолютно не готовы. Мы были такими идиотами, что свято верили, что встреть мы противника – достаточно будет пересказать ему основные тезисы Краткого курса, чтобы его «перековать». Говоря об этом идиотизме, я не случайно сказал «мы». Не только я, молодой и зеленый, думал так, но и зрелые, облеченные властью люди. В подтверждение этого я мог бы, опустив подробности, рассказать об одном случае, который я описал в своей книге.
– Это история том как в середине июля командир медсанбата... – ...да-да, как командир медсанбата, на медсанбатовской эмке отправился в разведку, прихватив с собой комиссара и в качестве охраны – меня, вооруженного карабином красноармейца второго года службы. У офицеров были только пистолеты. Мы свернули с забитого отступающими войсками и техникой Минского шоссе в направлении станции Рудня и увидели далеко впереди какую-то машину, возле которой суетились люди. При нашем приближении люди побежали в лес, а машина оказалась заблудившимся немецким бензовозом, у которого заглох двигатель. О том, что мы делали дальше, я до сих пор вспоминаю с чувством изумления и стыда. Мы бегали по лесу и искали этих немцев, кричали им: «Геноссе!», чтобы поговорить с ними полчасика и перевоспитать. Нам сказочно повезло, что они, видимо, далеко убежали. Одной их автоматной очереди хватило бы на нас всех. Правда, уже через несколько дней, после Соловьевской переправы, мы весьма возмужали и в военном и в политическом отношении. Другим примером изумительной наивности может послужить история моих бердичевских дедушки и бабушки, не пожелавших в начале войны покинуть город, так как были уверены: раз немцы – народ высококультурный, то ничего плохого с ними произойти не может. Они разделили участь всего еврейского населения Бердичева в июле 1941 г.
– Вы сказали, что встретили начало войны красноармейцем второго года службы. Как это могло случиться, ведь Вы учились на биофаке МГУ? – Да, в 1939 году я стал студентом, и биофак МГУ – это была моя многолетняя мечта. Я поступил туда сразу после школы и даже без экзаменов. Но уже первого сентября немецкие войска начали оккупацию Польши, Красная Армия двинулась им навстречу, а еще через несколько дней был объявлен призыв лиц 1921 года рождения, в том числе и студентов. То есть отсрочку у нас отняли. А к армейской службе отношение у меня изначально было отрицательное, но по прихоти судьбы, не имея возможности вернуться на биофак, я получил образование а Военно-медицинской академии. И прослужил в армии 52 года.
– Вы написали в своей книге о двух чудесах, присутствующих в Вашей жизни: то, что Вы невредимым вернулись с фронта, и то, что без раздумий и колебаний спустя несколько дней после знакомства женились на Ларисе Петровне. Со вторым чудом более или менее понятно. Это редко, но все же случается, что мужчине достается жена, встречу с которой он, после 63 лет супружества, может назвать чудом. Хотя, в вашем случае имеет место двойное чудо, потому что Вашей жене муж тоже достался соответствующий...
А вот с первым чудом... Вы написали в своей книге, что Вы неверующий, но, тем не менее, признаете «чудом» свою тотальную удачу. – Да, я неверующий, как и большинство людей моего поколения. Но я пережил бессчётное число бомбёжек и обстрелов, неоднократно бывал в таких острых ситуациях, когда жизнь от смерти отделяли секунды и метры, или когда от окружения, а следовательно и от печальной, как правило, участи окруженцев, нас отделяли минуты. Но я уцелел. И скоро привык к этому исключительному везению, у меня выработалась какая-то фаталистическая уверенность, что со мной ничего не случится. Я чувствовал, что меня что-то оберегает – назовем это «что-то» интуицией. Мне было дано своевременно ощутить некое беспокойство и, например, передислоцироваться. Вот был такой случай. После Соловьевской переправы наша группа по пути к месту сосредоточения дивизии остановилась на отдых во дворе брошеной усадьбы. Через несколько минут я почувствовал опасность и, хотя никаких обоснований ощущению я привести не мог, убедил всех встать и двинуться к выходу со двора. Мы отошли метров на 20, когда точно на том месте, где мы только что сидели, разорвался снаряд.
– Вообще-то эта «интуиция» зовется в народе Ангелом-хранителем. А после войны Вы продолжали чувствовать, что Вас оберегают? – Да, и многократно, в моей книге этим случаям посвящена отдельная глава. Но на самом же деле таких ситуаций, различных по обстоятельствам и масштабу происходившего, было значительно больше, чем можно уместить в книге. Одним из таких счастливых случаев я считаю эмиграцию нашей семьи в полном составе в Германию. Когда дети уже полностью настроились на Израиль (куда я по многим соображениям категорически отказался ехать), вдруг, совершенно неожиданно, открылась калитка в Германию. Единство семьи было спасено. А ведь сколько разорванных семей, где разные поколения не имеют даже надежд на воссоединение.
– Что бы в те годы Вы ответили тому, кто в годы войны сказал бы, что впоследствии Вы будете жить в Германии? – Не только в те годы, а даже в 80-х я бы плюнул ему в лицо. Но время многое сглаживает.
– Но предубеждение оставалось? – Предубеждение оставалось, была опаска, душевный дискомфорт, первые несколько месяцев я ждал подвохов.
– И? – И не дождался. Наоборот, коренные немцы, с которыми нам приходилось (особенно в первое время) постоянно сталкиваться, включая чиновников, все были к нам неизменно лояльны и доброжелательны. Против ожидания, гораздо холоднее и с нескрываемым недоверием нас принимали в еврейской общине. Но их тоже можно понять.
– Всю жизнь вы вели активный образ жизни. Вашими любимыми хобби были рыбалка, настольный теннис, сбор грибов и садоводство. Что осталось, что ушло? Что добавилось? – Ушел настольнй теннис – вместе со здоровьем. Садоводство, так как у нас здесь нет дачи, ограничивается выращиванием помидоров на балконе. Зато добавились путешествия и экскурсии. Рыбалка – представьте, за годы жизни в Германии я выловил в ее водоемах около 2 тонн рыбы! Конечно, наша семья столько съесть не могла, но нам с удовольствием помогали соседи и многие другие люди, знакомые и незнакомые. Говорят, на древней ассирийской каменной плите археологи обнаружили и расшифровали такую надпись: «Дни, проведенные на рыбалке, боги не засчитывают человеку в счёт жизни». Теперь я начинаю в это верить. Что же касается грибов – приезжайте в гости, угостим солененькими.
– Ох, Иосиф Аронович, какая прелесть, с удовольствием.
А сейчас мой последний вопрос. Ваше отношение к празднику Победы. – Отношение самое уважительное и положительное. Такого подъема и такого восторга, как в те дни, когда была объявлена победа, я больше в жизни не испытывал. Мы шли по улицам – это было в Ленинграде, и в толпе еще были различимы блокадники – и обнимались с незнакомыми людьми, испытывающими те же чувства. Этого не забыть никогда.
– Большое спасибо Вам. Позвольте на прощанье пожелать Вам и Ларисе Петровне крепкого здоровья и всяческого благополучия. – И мы Вам желаем мира и любви.
* * *
Второй солдат, Клаус Фрицше, сын учителя, фронтовика и инвалида Первой Мировой, не успев повоевать, шесть долгих лет провел в плену, где выучил русский и полюбил русских людей. Вернувшись домой, долгие годы работал техническим переводчиком и составителем словарей. Написал на русском языке книгу «Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой». Наша беседа с Клаусом состоялась 4 мая, накануне его 85-летия.
– Скажите, Клаус, Вы готовились воевать, еще будучи школьником? – Да, конечно, меня воспитывали в духе прусской дисциплины и любви к отечеству. С 10 лет занимался планеризмом, а в гитлерюгенде планеристы считались элитой. Я был в таком восторге от успехов наших войск, что, едва окончив гимназию, пошел добровольцем в ВВС – мечтал стать пилотом, как старший брат. Вместо этого был принят учиться на стрелка-радиста и оставлен в школе инструктором. А так хотелось стать героем...
– При этом Вы понимали, что война – это кровь, боль, ужас? – Понимал, и видел раненых, и, представьте, очень сильно им завидовал. Наконец, в июне 1943-го мне удалось получить назначение на восточный фронт, но в том же месяце моя военная карьера бесславно окончилась и начались 6 лет плена.
– Скажите, что за эти 6 лет было самым тяжким? – Самые первые сутки. Нас – экипаж сбитого самолета – взял в плен рыболовный катер, и рыбаки, посчитав нас повинными в гибели плавбазы, на которой были их жены и дети и едва не учинили над нами самосуд. Нас раздели до трусов, связали веревками руки за спиной и вкровь избили палками. Больше всех досталось командиру. Избитый, с переломами рук и черепа, он пытался подняться по лестнице и был тяжело ранен из винтовки нашим сторожем. Затем нам связали еще и ноги, мы сидели и смотрели, как умирал наш командир и ничем не могли ему помочь... А потом на нас, дрожащих от страха, изнывающих от голода и жажды, обрушилась целая армада комаров. Это и оказалось самым тяжким. Вся поверхность наших тел была предоставлена в корм этим кровососам. Они залезали в уши и нос, оставляя опухоли больших размеров. Чтобы облегчить свои страдания, мы танцевали вокруг, потирая тело о тело. Когда рассвело, мы не смогли узнать друг друга. Нет, я вижу, что вы подумали, это не было направленной пыткой.
– Как же получилось, что оказавшись в плену, Вы не возненавидели своих тюремщиков? – Потому что тюремщиков как таковых не было. Были разные лагеря, одни лучше, другие – хуже. Были разные люди, относившиеся ко мне, в целом, с симпатией. В первом же лагере я начал учить русский. Там был политрук лейтенант Мейер, который хорошо говорил по-немецки, пытался меня «перековать», приобщая к историческому и диалектическому материализму. Должен сказать, что не мог не признать превосходства его проповеди дружбы всех людей в мире над хаотичными нацистскими тирадами ненависти и грабительской идеологии. Кстати, моя мать была антисемиткой, потому что какой-то наш предок финансово пострадал из-за еврея-банкира, а политрук Мейер оказался первым евреем, которого я встретил в своей жизни. Это был урок, скажем так, интернационализма.
– А как вы относитесь к тому, что сегодня немалое число евреев из стран бывшего СССР эмигрировали в Вашу страну? – Я думаю, это хорошо. Это значит, что они нам доверяют.
– Я была несколько лет назад на Вашем выступлении в еврейской общине Мёхенгладбаха. Мне очень понравилась Ваша формулировка антисемитизма. Вы можете ее повторить? – Могу. Антисемитизм eсть выражение бездарности, неспособности победить в равноправной жизненной борьбе, всюду – в науке, в торговле, в ремесле, в живописи. Антисемитизм – мера человеческой бездарности. Государства ищут объяснения своей неудачливости в происках мирового еврейства.
– Спасибо. Отлично сказано. А скажите, Клаус, Вы счастливый человек? – Безусловно. У меня даже статья есть с таким названием: «Я – счастливый человек». Однажды мне гадала цыганка. Очень давно, еще в мае 44-го. «Эх, – сказала она, – какая у тебя длинная линия жизни. Жить тебе 100 лет. И какой же ты счастливец. Счастье всегда с тобой, но не забывай, что оно нередко будет состоять в спасении от несчастья, от гибели». Я слушал и изумлялся. Цыганка, конечно, не могла знать, что к этому времени я уже много раз чудом избежал неминуемой смерти. Ее предсказания оказались абсолютно точными, удача действительно всю жизнь была ко мне как будто прикреплена. Уже одно то, что после шести лет военного плена я вернулся на родину живым – это огромное счастье. Ведь многие мои товарищи по бомбардировочной эскадре погибли на Курской дуге ещё летом 43-го, а другие не пережили оборонительных боев под Берлином, где летчикам приходилось воевать в пехоте. Но мало того, что я остался в живых, я был также и здоров, и даже на вышесреднем уровне здоровья. И далее – в работе, в карьере и в личной жизни я всегда был счастлив, и еще сейчас продолжаю получать от судьбы подарки. Три года назад я встретил чудесную женщину с невероятной биографией. Маргот немка, преподавательница русского языка, в молодости стала женой советского офицера, причем, им потребовались нечеловеческие усилия, чтобы добиться от советских властей разрешения на брак. А добившись, они долгие годы жили в СССР (она преподавала там немецкий язык), она скиталась вместе с ним по городам и весям, как и все советские офицерские жены, вырастила двоих дочерей. В конце концов они вернулись в Германию, а пять лет назад ее муж скончался. Маргот долго оплакивала свою потерю, но потом мы с ней встретились и очень полюбили друг друга. Разве это не везение?
– Клаус, бесспорно, это Ваша с Маргот общая огромная жизненная удача.
– Скажите, а как Вам живется «на покое»? Ведь Вы всегда были чрезвычайно деятельным человеком? – Я и сейчас такой же. Мое финансовое положение позволяло мне увлекаться любимым хобби – летным делом. Пилотские права я приобрел в 1991 году и сдал их по решению медкомиссии только в 2003 году, т.е. в возрасте 80 лет. За 12 лет я налетал 750 часов, в том числе 250 часов на планерах. В отставку я подал еще в конце 1993 года, и с того момента переключился на занятия общественного характера: я – член правления аэроклуба, член сельского совета, занимаюсь оказанием помощи переселенцам из России и др. В 1998 написал на русском языке книгу воспоминаний о военном плене, которая под заголовком «Цель – выжить» выставлена во многих интернетских библиотеках. Ту же книгу, переизданную в 2006 году под названием «Вынужденная посадка. Записки немецкого военнопленного» - можно приобрести по интернету.
Эти же воспоминания я затем написал и на немецком языке в совершенно новой редакции. Оба издания направлены на укрепление взаимопонимания и дружбы немцев с русскими.
В начале марта в подмосковном Красногорске, в Мемориальном Музее Немецких Антифашистов, я участвовал в презентации книги И.П.Кузнецовой «Зона милосердия» (о работе автора в госпитале немецких военнопленных) и ТВ-фильма А.Митюнина «Опаленная жизнь» (о судьбе военнопленных в СССР). И там же был согласован вопрос о новом издании русского варианта моей книги, специально для которого я сейчас дописываю главы, касающиеся периодов моей жизни до и после плена.
Живу в прекрасном местечке Морицбург под Дрезденом, очень довольный своим состоянием здоровья.
Живу в убеждении, что счастье и везение всегда держали верх над несчастьем и невезением, наслаждаюсь жизнью, оптимизм всегда со мной.
– Спасибо, Клаус. Последний вопрос: как Вы относитесь к празднованию Дня Победы? Правомерно ли на Ваш взгляд праздновать такое событие? – Нет!!! Поздравлять людей с результатами взаимного беспощадного массового уничтожения – это сумaсшествие!
Можно поздравить наши с вами народы, что мы уже 63 года друг с другом не дрались.
Можно поздравить ветеранов с тем, что они уцелели.
В эти дни надо вспоминать, с какой жестокостью, с каким зверством велась эта война с обеих сторон. Вспоминать о страшных жертвах, принесеных теми кто воевал или оказался в зоне боев. Вспоминать, какие лишения пережили народы всех воевавших сторон. Военные потери, как бы они не были велики, определяются не числом погибших, а объемом потерянной человеческой доброты, количеством напрасно уничтоженных умов, утратой человечности.
Вспоминайте в эти дни, сколько горьких слез пролили матери, жены, подруги павших, пропавших без вести и увечных.
Вспоминайте бойцов Советской Армии, заключенных в лагеря на долгие годы за то, что находясь в безвыходном положении, они сдались в плен.
Я, несмотря на свое шестилетнее пребывание за колючей проволокой, всю жизнь испытывал искреннюю симпатию к русским. Как это ни странно – я тоскую по России. Я желаю вечного мира нашим с вами народам и всему миру.
С Иосифом Сироко и Клаусом Фритцше беседовала Евгения Жмурко
