Со сборами Ирина дотянула „до последнего“. Только когда до начала оставались считанные несколько часов, она-таки вывалила из шкафа всё, что сколько-нибудь напоминало принадлежность к нарядному ансамблю. Затем уселась в кресло напротив этой горы тряпок и предалась созерцанию. А всего-то-навсего надо было прилично одеться, вызвать такси и вовремя явиться на место - в Музиктемпель, на выступление Джей-Джей орхестра. Чтобы сегодня туда попасть, Ирине пришлось полгода собирать денежки. Потому что лишних у нее не имелось ни копеечки, то бишь, ни центика.
В благословенном бывшем постсоветском государстве этот оркестр можно было услышать крайне редко, и только по телевизору. Такие передачи были для Ирины подарками свыше. Завороженно глядела она в старенький экран. Именно „В“, внутрь, туда, где на пространстве сцены располагались одетые во фрачные пары и бальные платья цветного атласа оркестранты и оркестрантки. Дирижировал этим праздничным разноцветьем сам Джей-Джей, он же Ян Янсен, первая скрипка оркестра (как когда-то в прошлом было принято), он же его руководитель и владелец, похожий на странствующих виртуозов девятнадцатого века, какими они представлялись Ирине.
Изящный, в чёрном фраке, весь, казалось бы, устремлённый ввысь, он, тем не менее, прочно и легко стоял на сцене. Умопомрачительной стройности ноги в лакированных длинных и тонких туфлях, тонкие и сильные кисти в ослепительных манжетах со сверкающими запонками. Стоячий воротничок над кружевным жабо с камеей, от которой так и тянуло стариной.
Ирине в принципе не нравились длинные волосы у мужчин, но вьющуюся тёмную гриву маэстро Яна Янсена она принимала, как должное. Лицо его не являло никакой необыкновенной красоты, может быть, даже чуть простоватым было. Но Иринина душа при виде его восторженно замирала. Она глядела на него и видела Паганини, Листа, Шопена... Тот же высокий лоб, подвижные брови и умные глаза. Прямой, достаточно крупный нос на худощавом лице. А когда он играл, то смотрел, склонив голову, на свою скрипку, и чуть улыбался, словно знал что-то, что другим неведомо.
Ирина тоже кое-что знала и частенько о том думала. Например, что для знатоков репертуар Джей-Джей орхестра был чересчур демократичен, а попросту говоря, популярен до примитивизма. Но ей почему-то нравилось почти все, что они играли. И вальсы Штрауса, и музыка из оперетт, известные „вещи“ оперных гигантов и мелодии неаполитанских песен, и „Аве Мария“ Шуберта и многое другое, что было хорошо „на слуху“ и не очень. Это было ей немного странно, ведь она не была всеядной, она была совсем из „другой оперы“, из другого общества.
На самом деле все объяснялось очень просто: Ирина Небеляйн, зрелая дама, еще не признаваясь в этом самой себе, была, как романтичная девчонка, влюблена в артиста. Стыдобище, конечно, но все мы люди и ничто человеческое нам не чуждо.
И как раз теперь она намеревалась доставить себе непозволительное удовольствие. Так почему же нет, раз уж она попала в эту страну и у нее есть возможность реально побывать в том самом концертном зале, который она прежде видела лишь по телевизору, и наяву увидеть своего „АРТИСТА“, и для этого надо всего лишь хорошенько поэкономить?
Из всех своих нарядов Ирина выбрала чёрные шифоновые юбку-брюки миди, чёрный топ, весь в стеклярусе, и шифоновый жакет на атласном подкладе, слегка отделанный на груди крошечными стразами. На шею тоже что-то просилось. Подумав, она нашла шелковый шнурок, приколола к нему старую брошь с маленькими, очень натуралистичными фиалками. Изюминка была в том, что в каждом цветочке неназойливо светился микроскопический стразик. Вот вам и ансамбль. В уши пошли такие же крохотные копеечные стразы, теперь о таких громко говорят - Кристаллы Сваровски. На пальцы – дедово обручальное кольцо и бабкин бриллиантик, почти в целый карат – все Иринины драгоценности.
Однако, имеючи двух внуков и год назад расставшись с мужем, который внезапно обнаружил рядом с собой постаревшую жену, а вокруг - сонм молодых красавиц, она, Ирина, не могла позволить себе унизиться и появиться в обществе без обручального кольца, словно какая-нибудь старая дева.
Своё, кстати отросшее, каре она при помощи жуткого количества лака собрала в пучок, устроив вечную бабушкину дульку с двумя спиральками у висков. Когда-то эта прическа была ей очень к лицу, но посмотрев в зеркало, Ирина увидела, что уже очень созрела и, в общем-то, бывший муж прав.
Она расстроенно прилепила висюльки к общей массе и выехала в Музиктемпель, предварительно побрызгавшись «Пятой авеню». Туфли она, естественно, везла с собой, а ехала на такси. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.
От волнения, своей смелости и решительности, а так же транжирства, Ирина всю праздничную атмосферу видела вроде бы как во сне. Такси, снег и зимний вечер, а телевизионщиков ни в холле и ни ещё где-то, вовсе не заметила.
Делая этакое самоуверенное лицо среди богатых и благополучных любителей музыки, Ирина направилась к своему предполагаемому месту (средней дешёвости), но была изысканно вежливо остановлена уже совсем рядом. Она долго пыталась понять, чего от неё хотят. Уже скрывая от себя трагическую истину – ей нет места на этом празднике и зря она мечтала и тратилась.
Стоящие около неё кандидаты на её собственное выстраданное кресло и пара местных администраторов-распорядителей глядели на даму в чёрном кто с раздражением, а кто с сожалением. Тупость её их удивляла. Чего ей, этой малоцивилизованной русской здесь надо? У них есть свои концерты. Добро, конечно, пожаловать, но лучше бы не мешаться под ногами.
Всё, что в Иринином существе было счастливо предвкушающего, упало к её ногам, просочилось сквозь сверкающие полы и прочие перекрытия дворца многажды раз, и сжалось в комочек в сырой, грустной темноте самой последней норки подвала, подземелья под Музиктемпелем. Там, где случайно остался крохотный незабетонированный клочочек земли.
Стоящий чуть в стороне главный администратор с интересом наблюдал за усилиями своих сотрудников в наведении порядка. Лицо женщины, которой продали второй билет на одно место, было таким убитым, таким отчаянно опустошенным. Она мельком скользнула мимо него взглядом. Столько боли и безнадёжности излучали ее глаза...
- Стоп, - сказал главный, - уважаемая дама будет великолепно смотреться на экране, мы просим извинить нас за досадное недоразумение. Прошу вас – он могущественной рукою сделал приглашающий жест. И перед вытаращенными глазами сотрудников усадил Ирину в кресло у самой сцены. - Ещё раз простите, и много вам удовольствия, милостивая фрау, - сказал он, собираясь прочистить мозги продавцу билетов.
Ничего не соображающая Ирина, зрелая дама в чёрном, плюхнулась в кресло у самой сцены и только через некоторое время стала приходить в себя и оглядываться.
Странно, как она попала сюда, и что она отсюда увидит?!
А увидела она много – прямо перед ней, в нескольких шагах чуть в сторону, появился ОН, маэстро Джей-Джей. За ним разместилось его воинство во фраках и бальных платьях. Самый воздух вокруг артистов был напоён рождественской и новогодней атрибутикой - всё блистало и переливалось. Ирина, бабуля Ромки и Петьки, потеряла ощущение пространства и времени, забыла о себе. Она сидела выпрямившись в кресле, как проглотившая аршин королева английская в собственном парламенте, который собирается подвергнуть её сиюминутному остракизму. Ирина едва дышала, во все глаза глядя на своего Паганини–Листа. И слегка шевелилась, только когда зал взрывался аплодисментами и смехом в ответ на хулиганство, или шутки Янсена и музыкантов.
Шуток было много. Маэстро говорил глуховатым, мягким голосом, шутил, что-то доверительно рассказывал. Взгляд его частенько скользил по Ирине и, кажется, останавливался. К середине концерта она уже даже увидела себя на большом экране, узнала и ужаснулась: зачем телевизионщики её-то показывают?
Телевизионщики ее показывали, потому что она действительно весьма эффектно смотрелась в своём чёрном наряде, и очень к месту. Прав был главный администратор.
Старый конь борозды не испортит. Апропо, о старости – маэстро уже час был на ногах только на сцене. Стройные его ноги много чего выделывали по велению хозяина. Ирина, следя за ним, вдруг подумала, что он, естественно, не юноша..Судя по тому, как давно она его знает, Янсен уже старенький и столько времени на ногах! А может у него от этой работы ножки уже такие, как когда-то рассказывали по телевизору об изуродованных, переплетённых венами, больных ногах противного Клинта Иствуда. Бедненький Маэстро, как не просто достаётся ему его Маленький замок, о котором тоже рассказывали неугомонные телевизионщики. Правда, Ирина всю передачу тогда увидеть не успела. Поздно включила телевизор. А жаль.
Теперь она смотрела на ноги восхитительного маэстро и сердилась, когда он ими ещё что-то выделывал, кроме необходимого стояния. И были они, ножки маэстро, точно такими же, как много-много лет назад.
Зал в очередной раз затих, Янсен представил следующего, что-то слишком самодовольно-делового, солиста. Ни на кого не глядя, мужчина уселся на стул перед маленьким столиком с пишущей машинкой, брюзгливо потребовал заменить стул, сосредоточился и... заиграл. Записной шут Джей-Джей ансамбля исполнил „Соло для пишущей машинки с оркестром.“ Пьеса прозвучала блестяще и сорвала бурю заслуженных аплодисментов. Когда-то Ирина уже слышала нечто подобное, но ЭТО было превосходно.
Потом исполнялся вальс „Жизнь артиста“. Янсен предложил желающим потанцевать и даже сам сделал пару кругов с соседкой Ирины через два кресла. Бедная Небеляйн обомлела и чуть не умерла, едва он направился в её сторону. Вот был бы номер – несчастная и двух шагов не смогла бы сделать, не то что кружиться. Какой там вальс! Вот оно - в чём минус сего престижного места. Непредсказуемый маэстро вполне может отколоть продуманный экспромт, а каково при этом будет экспромтируемой?!
Слава Богу, никто даму в чёрном не побеспокоил. Все пришли в неописуемый восторг от юной певицы, прекрасно исполнившей пару избранных отрывков из Вердиевской Травиаты. Очень неплох, на Иринин взгляд, был баритон в арии о покинутом «родном Провансе». Музыка дарила праздник щедро, безгранично и неостановимо. Конца празднику не хотелось. Так бывает. Читаешь, к примеру, книгу и смотришь со страхом, далеко ли конец? Хочется чтоб подольше она не кончалась.
Ирина жадно впитывала такой близкий образ живого кумира, дышала им и великолепной музыкой. Ну и что, что „демократичной“. Она от этого не стала менее прекрасной или исполненной с недостаточным мастерством! Ирина даже не поморщилась, когда молодой итальянец исполнил соло хоровую сцену из Набукко, хотя терпеть не могла переделок классики. Обожаемому Маэстро всё прощалось, всё было позволено.
А он опять о чём-то доверительно беседовал с залом, оказывается, о музыкальных инструментах и сколько времени он сам играет на своей любимой и неповторимой скрипке, работы ученика великого Страдивари, а может даже и его самого.
Вскоре Ирину ожидал забавный сюрприз. Маэстро объявил вальс Вальдтойфеля, и оркестр заиграл что-то знакомое. Ирина почти тотчас вспомнила, что, еще в бытность ученицей музыкальной школы, играла эту пьесу из старого, еще довоенного сборника. На обложке стояла фамилия композитора - Вантейфель. А теперь оказалось, что по-настоящему его звали – Лесной чёрт.
- Век живи, век учись, - подумала зрелая дама в чёрном, - и дураком помрёшь. Последними в концерте прозвучали полька „На охоте“, „Ракоци-Марш “и, неожиданно, „Прощание славянки“.
Ирина чувствовала себя, словно налетавшейся по радужным волнам праздничного воздуха – вроде бы и устала, и вроде бы ещё на крыльях.
Милое лицо Янсена с улыбкой в последний раз обратилось, приблизилось к восторженным зрителям, негромкий голос тепло поздравил присутствующих с наступающими праздниками, пожелал много хорошего и довольная толпа медленно потекла из зала. Машинально Ирина направилась к остановке У-бана и опомнилась почти уже на ней. Хорошо еще, что в холле гардероба она машинально переобулась и аккуратно закуталась, а не вышла на мороз раздетой. Совершенно случайно, не веря своей смелости, она остановила такси и всё-таки приехала домой.
В квартире было очень тепло: уходя, она забыла экономно выключить батарею. Немного пахло сборами на праздник – духами, кремом и лаком и ещё, оставшимися от обеда голубцами. Ирина, нежно улыбаясь мыслям и воспоминаниям, прощаясь с молодостью и глупыми мечтами, аккуратно сняла заслуженного возраста парадный наряд, вывесила его на лоджию, чтобы проветрился - не стирать же каждый раз эту ветхость - и облеклась в старенькую, тоненькую, и потому мягкую мужскую пижаму, тёплые носки и толстый, не менее старый, чем всё остальное, громадный банный халат. Аллес. Конец. Праздники и жестокая экономия закончились. Остался тёплый халат и заботы о внуках.
Бабуля сообразила, чем будет кормить-потчевать мальчишек, когда они нагрянут с визитом, ещё кое-о-чём подумала и блаженно угнездилась, расправилась в тёплой постели.
- Какое счастье, - подумала Ирина, - что есть собственная удобная постель, где можно вот так насладиться отдыхом. Спасибо тебе за это, Господи.
Сквозь улыбку и сон она видела очень близко, словно через увеличительное стекло, прекрасные руки, пальцы Маэстро, управляющиеся со скрипкой с дамской талией.
Руки сухие и сильные, то порхающие, то властные. Шарфом, струящимся вокруг них, странно вились прозрачные волны чёрного шифона. Потом она уже ничего не видела, потому что крепко спала. А может и видела, да не помнила.
С раннего утра Ирину завертели заботы о готовке, кухня кого угодно замотает. Но всё-таки, где-то в глубине души её продолжал жить праздник, и чувствовала она себя немного под гипнозом. Никогда, кстати, она и не была под этим самым гипнозом. Потому что посторонним влияниям не поддавалась, как некоторые легко внушаемые. (Пф-фи)
Мальчишки прибежали только на второй день, проявили заботу и прочие необходимые ритуально-протокольные деяния. А может, и правда, любили бабулю, поели и умчались по каким-то каникулярным надобностям. Оба пепельноволосые, большеглазые, длинноногие. Старший уже начинал темнеть и над верхней губёшкой пробивались чёр ные волоски. Будто в шутку акварелью мазнули. Ирина любила мальчишек безумно, безоглядно. Если бы для их счастья понадобилась её жизнь – отдала бы ни секунды не колеблясь. Только кому теперь нужна её жизнь?
Вот и последняя детская, или скорее бабская блажь исполнена. Что остаётся в её жизни ешё, кроме желания счастья внукам и сыну?
Эта последняя блажь отняла от её средств большую долю. Вообще, вроде как у неких Шолоховских героев, жизнь которых была «заострённой на мировую революцию», у
Ирины она «заострялась» на подарки сыну, снохе и, конечно, внукам. Последовательно: «рыбкам золотым», «мартышкам», «воробьям», «ангелам» и далее прочие совершенно не подходящие прозвания.
Естественно, что в её крохотной однокомнатной квартирке получили вторую жизнь почти все предметы обстановки, будучи когда-то кем-то выставлены за ненадобностью на знаменитый немецкий «шпермель». Кухни в квартирке не было, была некая ниша за стилизованной аркой. Стилизацию уже сама Ирина исполнила из всяких подручных средств. В ход пошли сломанные полки, бамбуковые палки и куски обоев под каменную кладку, краски с кистями, лак и множество вьющихся и других растений. Получилось что-то вроде грота, однако оно нравилось хозяйке и мальчишкам тоже.
А что ещё надо?
И в самой комнате развелось огромное количество цветов. Многие не только цвели приятно для глаз, но и пахли приятно для носа.
Главным преимуществом ее жилища была лоджия. Большая, она служила верандой и даже летней спальней для старшего внука в жаркие дни, если, конечно, молодые люди решали почтить бабулю посещением с санкционированной ночёвкой. Теперь уже и младший начинает претендовать на уличную спальню. Как же, экзотика!
Н-да-с. – « ... Теперь зима и те же ели покрыты инеем стоят, а за окном шумят метели и звуки вальса не звучат....» - Экий внезапный поворот в мыслях. Впрочем никакой не поворот, она всё время думала о музыке, о вальсах. Просто мысли шли параллельно и хозяйка старалась делать вид, что никаких таких музыкальных мыслей нет и в помине, как и многозначительных ассоциаций.
Отухаживав за именитыми визитёрами, Ирина полчаса отдохнула, слегка перекусила сама, и решила немного погулять. Было у неё любимое место для променада, в двух шагах за аккуратным благоустроенным двором соседнего дома, последнего в этом жилом массиве. Дальше шли поля, сады, лес и горы. Стояли редкие усадьбы, а может, хутора. В общем, вдоль дороги-автобана с обеих сторон были устроены уютные пешеходные дорожки. По ним постоянно гуляли как местные, так и приезжие собачники. Естественно, страстная собачница – Ирина гуляла только там. Так приятно было поговорить с доброжелательной псиной всегда счастливо отзывающейся на льстивое:
- Ах, какая собачка замечательная! - Конечно на немецком языке. Мало какой собакеус был столь строго воспитан, на лесть все припадали. Собачьи любимые и всегда готовые любить, глаза, холодный нос, специфический запах – всё было Ирине дорого.
Погода пока держалась прекрасная, снега не было, особенного холода – тоже.
Светило солнышко, недалеко впереди прогуливались девица лет четырнадцати с биглем на поводке и крошкой йоркширом без поводка и намордника (!). Рядом шагал молодой человек того же возраста, что и дама, с очень коротко удерживаемым фокстерьером. Ирина любовалась собаками, думала о людях, своих мальчишках, конечно.
Она не очень обратила внимание на звук мотора, а был он не стандартным, с каким-то гулом, что ли. Внезапно мохнатая кроха, остервенело тявкая, метнулась с дорожки прямо под колёса сверкающего чёрного автомобиля. Девочка страшно завизжала, чёрный снаряд рванулся в сторону, вверх, упёрся в ствол старой рябины и замер. Ирина сначала оцепенела, потом бросилась вперёд к машине.
Теперь стал понятен и странный гул очень сильного мотора непростого авто.
За стёклами было смутно видно, как от лёгкого удара вздулась белая подушка, какая-то светло-коричневая одежда водителя, его руки на тёмном руле. Ирина рванула дверь нелепо задравшего нос элегантного, с некоей даже аурой самоуверенности и лёгкой агрессивности, автомобиля и очень интеллигентно вопросила:
- Sind Sie OK? - Совершенно идиотский, по её мнению вопрос американского полицейского, пробегающего по своим антикриминальным надобностям мимо пассажира, только что сбитого электропоездом. Истинно американский потерпевший, размазанный по рельсам, естественно, хрипит в ответ: - ОK. Ирина всегда в этот момент воображала российского терпилу, его ответ был бы тоже лаконичным, но несколько другим. Если бы вообще был. И тут, вдруг, нате, сама ляпает этот идиотский вопрос.
Немецкий потерпевший в собственном шикарном автомобиле обернулся к ней с тихим шипеньем сдувающейся подушки безопасности.
- ОK, - негромко ответил он. Лучше бы Ирина не открывала эту дверь, не смотрела бы на водителя. В автомобиле с оскорбительно задранным на рябину носом сидел он – Маэстро Джей-Джей..!
Это был точно Он (!).Точно. В дублёночке с задравшимся воротником, сбившемся толстом пушистом шарфе, без никакой шапки и с руками на красивом руле. Его руками. Машина тем временем тихонько сползла с дерева и косогорчика, маэстро ступил наружу ногой в синей джинсе и нормальной, вроде бы, кроссовке . Кстати вторая нога была экипирована так же, что Ирину не удивило.
Янсен оказался очень высоким. Со сцены это было не так понятно, как рядом, плечо к плечу. Откуда-то сбоку прозвучало грозное рычание. Ирина оглянулась: прямо напротив них, расставив крохотные лапки для большего упора, стоял тот самый йоркширчик и строжился на трусливо увернувшуюся от него машину.
- О майн Готт, ах ты собачий сын, таракашка волосатая, что ты тут делаешь! - воскликнула Ирина и подхватила пёсика на руки. Зверь почему-то не стал обороняться и вырываться.
- Это ваша собака, что ж вы за ней не смотрите? Могла беда случиться, - сказал правдашный Янсен таким знакомым милым голосом. Кроха на Ирининых руках напрягся и тихонько рыкнул. Фрау Небеляйн собиралась сказать, что это не её собака, но истинная хозяйка уже подбежала к ним, плачущая и бледная. Она, захлёбываясь, лепетала какие-то извинения, ещё что-то. Маэстро довольно сердито выговаривал девочке, потом вдруг глубоко вздохнул и, сделав руками жест словно собирался лететь, жалобно предложил немного пройтись.
Он более цивилизованно разместил свою шикарную машину, выставил какие-то знаки, по логике вроде аварийные, и, крепко взяв Ирину за локоть, двинулся по прогулочной дорожке. Бывшая дама в чёрном вся обратилась в этот самый локоть, ставший невероятно чувствительным, и шла вперёд словно накачанная наркотиками. Маэстро тем временем шагал довольно широко и лишь несколько мгновений спустя, слегка приноровился к находящейся в трансе спутнице. Впрочем о её состоянии он пока не догадывался.
Зато Ирина неотрывно всматривалась в него если и не откровенным, то уж внутренним взглядом, точно. Девочка, поглядывая на так и обретавшегося на ирининых руках грозного щенка, объясняла случайному спутнику, что кроха такой смешной, потому как мишлинг из тирхайма, а гуляют они здесь, потому что живут рядом, в этом самом последнем доме и дорожку, все просторы полей и плантации цветов видно из окна её комнаты. Потом их разговоры как-то перешли на музыкальные пристрастия присутствующих. Наверное, Ирина прослушала и Маэстро признался в своей профессии.
Хозяйка виновника происшествия обожала „Токио Хотель“. Молодой человек питал слабость к Мерлину Мэнсону с его яркой готичностью. А Ирина невнятно пролепетала о своей приверженности к классике и „фольксмузик“. Особенно распространяться она не стала по причине косноязычия, да и в голове у неё не всё было в порядке, чтобы изощряться. Якобы слегка „деприниртый“ и „зеер беайндруктый“ Маэстро от собственных откровений ловко ушёл. Зато он в упор поглядел на соседку и спросил сверху, почему она так на него смотрит, наверное узнала?
- Да, - совсем не по партизански выдала Ирина. – Вы известный скрипач Ян Янсен, руководитель знаменитого оркестра и позавчера играли в большом концертном зале.
- Не только позавчера, - замедленно проговорил Маэстро. - Я думаю вы там были. Да? Где вы сидели?
- В первом ряду, почти в центре, - была лаконична не партизанка Небеляйн. –
- Вы - дама в чёрном?! - воскликнул всегда такой невозмутимый Джей-Джей. - Вам нравится такая музыка, вы часто ходите на концерты?
- Нет, - была вынуждена разочаровать его собеседница. - У меня нет такой возможности.
- Но эти места дорого стоят?
- Мой билет был совсем в другом ряду, но туда нечаянно продали два билета и меня, кажется, хотели просто выгнать. Однако там стоял такой пожилой, весьма представительный мужчина. И сказал, что он считает – моё место «вот здесь» и посадил меня на это дорогое место. Я была, как вы понимаете, сильно расстроена и растеряна. Я - иностранка. Просто шмякнулась на шикарное место, не думая о последствиях. Потом мне сказали,что администрация вполне могла потребовать доплату за vip-кресло, но „дуракам везёт“, - это русская пословица такая, - и никто у меня ничего не потребовал.
Янсен тихонько засмеялся:
- Значит, вы русская. Понравился вам концерт?
- Конечно, я всегда смотрю их по телевизору и когда, очень редко, концерты частично показывали там, дома, - тоже смотрела. О многом можно спорить, но ЭТО - праздник и сравнивать вашу музыку с диким разгулом техно, тяжелого рока, отвратительного рэпа - просто оскорбительно. И вообще, учёные заметили, что рэп среди животных только свиньям нравится, - проинформировала русачка.
- Данке. - Маэстро засмеялся, мельком склонил художественно лохматую голову и коснулся губами Ирининой руки. Конечно, символически. Ее сердце окончательно ушло в пятки. К таким эскападам она совсем не была готова.
Ей очень хотелось положить сухую горячую кисть обожаемого (чего там крутить)
Маэстро на ладонь одной руки, а другой гладить кончиками пальцев, ощущать ладонью и смотреть, смотреть... Дышать этой рукой из прошлых мечтаний. Рука действительно была необыкновенная. Мужская, красивая, музыкальная, наконец, трудовая.
Янсен пояснил невольным спутникам своё присутствие на этой дороге желанием взглянуть на маленький замок где-то здесь неподалёку. Он продаётся владельцами.
- Не знаете, это близко? - обратился он к подросткам.
Обрадованные отсутствием вероятных последствий происшедшего, дети наперебой кинулись его консультировать.
- Он такой хорошенький, - воскликнула хозяйка двух собак. - Ну просто Замок Барби или Людвига.
- Только в некоторых местах уже разрушается, - пробурчал будущий практичный мужчина - Ингольф.
Выяснилось, что до игрушечного замка езды пять минут. Маэстро заглянул в лицо усиленно переживающей Ирине:
- А вы не составите мне компанию? Ведь это совсем рядом и быстро. Поедемте, мне приятно побыть в вашем обществе, поговорим.
- Хорошо тебе говорить, владея тремя, а то и четырьмя языками, - подумала восторженная собеседница. Отказаться было, конечно, выше её сил.
- Квеши, Квеши! – воскликнула, смеясь, хозяйка йоркширского мишлинга, забрала всеми забытого мохнатого таракана и Ирина помчалась в „замок поблизости“, угнездившись в шикарном салоне рядом с водителем. Этого, без сомнения, быть не могло, но почему-то было. Что за невероятный финт ушами производила над ней судьба, понять „без бутылки“ казалось невозможно.
Искомое строение действительно появилось перед ними минут через пятнадцать - двадцать. На невысоком пригорке, совсем как настоящая средневековая твердыня на неприступной скале, возник крошечный замок из мультфильма. Он был окружён густым садом-парком. Когда-то, видимо, тщательно спланированным, но теперь давно запущенным. Отчего, несмотря на близкое Рождество и бесснежную погоду, казался ещё более романтичным. В зимнее время темнеет рано и, уже собравшееся на отдых германское солнышко, начинало окрашивать игрушечный замок в розоватые тона. Он был так ярко освещён, словно некий режиссёр-осветитель навёл на него софиты. Бриллиантовыми огнями горели и переливались, видимо, кое-где мозаичные, стёкла, редкие барашки облаков в синеве неба контрастировали с красной крышей большой башни и мелких резных башенок.
Ирина раскрыла рот, ахнула и застыла на выдохе. Её спутник искоса поглядывал на столь яркую реакцию. Сквозь все, как всамделишные, атрибуты настоящего замка - стены, мосты, ворота, посетители въехали во двор и попали прямо в объятия уже собиравшегося уходить агента по продаже. Пока маэстро Янсен беседовал с агентом, Ирина оглядывалась вокруг. Потом их повели показывать красоты и, конечно, некие недостатки.
«Средневековому» замку было где-то около восьмидесяти лет, кроме того он постоянно совершенствовался жильцами-хозяевами в смысле коммунальных удобств и прочих чудес цивилизации. Бродя по комнатам и комнаткам, лесенкам и галереям, Ирина ощущала себя почти в легендарном Нойшванштайне. Здесь было много росписей и просто фотообоев, имитирующих росписи, картины, а так же много гобеленов. Может быть копий известных, а может и нет. Редкие живые растения, естественно, страдали без человеческого присутствия, но общее впечатление всё равно было сказочное. Пройдясь по всем помещениям и уличным постройкам, побывав в подземном царстве кукольного замка, каприза некого богатого фантазёра – фанатика короля Людвига Второго, посетители остановились у своих, терпеливо ожидающих хозяев, машин. Кое-чем они всё-таки отличались от былых красавцев-скакунов. Янсен закончил беседу с агентом и открыл перед Ириной дверь экипажа современности.
Молча они отъехали совсем недалеко и остановились. Маэстро Янсен пожелал выйти и ещё раз взглянуть на замок издали. Здание было размером с трёхэтажный дом на три подъезда. По Ирининым старым представлениям. Только может высота этажей была немного побольше, чем в стандартных хрущёвках.
- Ну и как вам? - поинтересовался ценным мнением случайной спутницы обожаемый Маэстро. Ирина тут же принялась что-то долго и сложно мямлить по поводу некорректности её мнений и впечатлений, поскольку по причине дикости и малоцивилизованности ничего не видела, кроме Самаркандских ансамблей. А по правде-то, она была просто в восторге и потрясена собственным везением, так неожиданно попала в сказку.
- Вы купили ли бы этот замок? - пристал избалованный образом жизни Маэстро. –
- Да! - с жаром воскликнула Ирина, - конечно! Жаль только, что бодливой корове Бог рогы нэ дав.
- ?
И, увидев недоумённое лицо Янсена, перевела и пояснила. - Это украинская пословица, ирония по поводу несовпадения желаний и возможностей.
Поясняла она малопонятно, потому что языком владела весьма приблизительно. Однако собеседник всё-таки продрался сквозь колючие заросли её красноречия и опять захохотал.
Потом Ирина ехала домой очень быстро, отчаянно трусила и беседовала с водителем. Беседа заключалась в пристрастном допросе знаменитостью случайной знакомой. Допрашиваемая вела себя как кролик перед удавом, лепетала что-то заплетающимся языком. Однако честно и откровенно, всё как на духу. Когда разговор от юности, музыки и финансовых возможностей перешёл на неожиданно нахальное:
- А могу я взглянуть, как вы живёте, ведь это рядом с местом, где мы встретились, как я понимаю? - Ирина оторопело подумала:
- Чем дальше в лес, тем толще партизаны. - Ассоциация с производимым допросом, конечно. Утвердительно кивнув и что-то невразумительно промычав, она принялась панически вспоминать, что творится у неё дома? Кажется, вопреки обычному, всё было в порядке, только на диване элегантно брошена вешалка с „вэчэрним туалэтом“. Занесла с лоджии перед уходом. Ну и ладно, как-нибудь обойдётся.
Всё-таки происходящее скорее походило на сон. Хотелось немедленно и безболезненно проснуться, или наверное не просыпаться вообще. Она не проснулась, напротив, сле дуя её робким указаниям, путешественники въехали во двор дома и, шипя шинами, осторожно подкрались к нужному подъезду.
Собираясь выйти из авто, Ирина на мгновение замерла. В воспалённом мозгу вертелась мысль:
- Что ему от меня надо и Джей-Джей ли это в действительности? Может двойник, аферист какой-нибудь? Но что же ему может быть от меня-то надо? Воровать нечего. Это ясно и дураку. Для секса старовата. Да и у настоящего маэстро Янсена для этой роли кандидаток, вероятнее всего, воз и маленькая тележка. Если он маньяк-геронтофил, я, вроде, пока возрастом не вышла...
Сии многотрудные панические мысли мгновенно пронеслись и даже где-то отразились на её лице, пока она собиралась любезно пригласить Маэстро в свою обитель. Замерев рядышком, они, не сговариваясь, повернулись друг к другу. На мгновение встретились глаза. В машине, несмотря на уже горящие фонари, было не разобрать, чьи очи серые, чьи янтарные.
Неожиданно Ирина поняла, что спутник протягивает ей какую-то карточку.
- Во избежание всяких сомнений и чтобы вы не нервничали - мои водительские права и удостоверение личности, - почти не улыбнулся Янсен.
Лицо было внимательно и мягко, как на привычном крупном плане телеэкрана. Ирина немедленно устыдилась и, балда, взяла в руку плотные глянцевые карточки, правда, смотрела она в лицо Маэстро, а не куда следует.
- Ну, - улыбнулся её детской растерянности Джей-Джей. - Что же вы? Прочтите и показывайте вашу обитель. Ирен, - позвал он видимо уснувшую спутницу.
Ирина, опомнившись, сунула документы назад в спокойные красивые пальцы лежащие на банальном джинсовом колене музыканта и, едва не плюхнувшись на мокрый бетон, вывалилась из машины. На воздухе она быстренько приосанилась и принялась играть роль гостеприимной хозяйки.
В прихожей Хозяйка первым делом потянула носом, не пахнет ли прошлым обедом, потому как сие шибко не комильфо. В квартире ничем не пахло, но немедленно повеяло какими-то удивительно свежими, тонкими и чистыми, очень мужскими духами. Это маэстро Янсен, осматриваясь, остановился рядом.
Самоуверенный, он ничуть не скрывал своего любопытства и вообще, все его поступки казались само собой разумеющимися. Ирина представления не имела, как она должна себя вести в данный момент – предложить гостю раздеться, не предлагать?..
Не предложила, он сам сбросил дублёночку, стянул яркий дорогой шарф, разглядывал нищую обстановку, самодельный экспромт на тему арки и романтичной кухни. Хозяйка тем временем жадно внюхивалась в необыкновенный запах и быстро соображала, есть ли у неё кофе. Сама она давненько его не пила. Как только курить бросила, так и от кофе отказалась.
Нахальный посетитель, известно – незванный гость хуже татарина, расспрашивал о жизни иммигрантов, о цветах, согласился выпить кофе. Который Ирина между делом сварила в турке и только потом подумала, что может быть он такого не пьёт. Заговорили о кофе по-турецки и гречески, На удивление, напиток получился удачный, хотя Небеляйн давно забыла, как его варить. Она нечаянно вспомнила о хранящихся в холодильнике остатках мальчишкинского пиршества. Бабуля стряпала архаровцам их любимый клюквенный пирог. Благо ожирение им пока не грозило. От пирога Маэстро пришёл в восторг и долго не верил, что Ирина его делала сама сегодня утром. Он тоже не боялся располнеть. Конечно, при его работе это несколько проблематично.
- А мне у вас нравится, фрау Ирэн, - признался незванный татарин. - У вас уютно и очень по-домашнему. Знаете что, я приглашаю вас ко мне домой. Я там сам сто лет не был. Покажу вам ту самую оранжерею, о которой вы спрашивали. Я, кстати, её так и не достроил ещё. - Янсен засмеялся. - Не столько лень, сколько работаю много. Езжу.
- Понятно, - улыбнулась оттаявшая Ирина, гость явно пока не покушался ни на её богатства, ни на честь. - Моя бабушка говорила:
- С этим щэгольством да пьянством, некогда и по-миру пройти...
Пришлось опять перевести и пояснить значение слов.
- Ну- с. Вы согласны ли посетить мой хвалёный замок? Поедемте, пожалуйста. Вы ничем не заняты. Ненадолго. В этом городе в ближайшее время наших концертов не предвидится. Дорогие билеты не пропадут, - собеседники засмеялись. – Простите, - повинился маэстро в некоей бестактности. - Я обещаю вам, что на следующий концерт и все последующие, какие будут здесь, вы с этого момента приглашены и снабжены контрамаркой. Но!! - Маэстро воздел указующий палец горе, - только если вы поедете ко мне в гости.
Неудобная тема была прервана продолжительным звонком в дверь. Ирина тайно
облегчённо вздохнула:
- Мальчишки...
Это действительно были мальчишки, они ворвались, с жаром, наперебой выкладывая новости и абсолютно невозмутимо реагируя на присутствие высокого гостя. Воспитанный Пётр глянул на чужака мельком и ляпнул:
- Здрасти, - потом подумал, ещё раз взглянул и добавил со своим классическим германским акцентом – Гутентаг. - Ромка тоже чирикнул свой „ таг“.
Размахивая руками они объяснили, почему поняли, что гость не русский. А Ромашка даже сообщил, что он похож на этого скрипача из телевизора, которого Ома обожает и слушает, как настоящая фанатка. Бескомплексный Янсен охотно (ну совершенно свой парень, он же, банщик), поддерживал провокационную тему. Естественно, ему-то она была приятна, а каково Ирине! Она, бедняга, то краснела, как варёный рак, то бледнела как обморочная барышня. Наивный и очень доброжелательный, вроде старого ретривера, Ромашка сообщил гостю и бабуле, что родители аж на три дня неожиданно отправились кататься на лыжах, их дядя Юра позвал, и „значит мы будем у тебя“. –
Телефон запиликал Аве Марию, звонила сноха. Конечно, сын в привычной его манере, оставил разговор с матерью жене. Смешно, будто она хоть когда-нибудь отказывалась побыть с мальчишками. Пока Ирина тихонько беседовала с швигетохтер, молодые люди весьма оживлённо лопотали по-немецки с маэстро Янсеном. Закончив разговор Ирина услышала только:
- А где же вам всем здесь спать? - оглядывался любопытный гость.
- Поместимся, - степенно отмахнулся Петя. - Не в первый раз.
- Да, - с не менее бывалым видом кивнул Ромашка, - в тесноте, да не в обиде. –
- Тут ему пришлось несколько задуматься, гость таращил глаза явно не понимая, чем это так блеснул молодой человек. Ирина с большим интересом подождала, как умудрённый годами внучек выйдет из положения. Вышел. С помощью старшего брата, который уже понял, что значит переводить и, как это можно не понимать такой простой и ясный немецкий язык, а значит и русский. Сама-то она помочь им не могла. -
- Эврика! - воскликнул Янсен, - я знаю, как мы все можем отлично поместиться и прекрасно развлечься. Вы не забыли, что сейчас каникулы и праздник? –
Ирина, конечно, тираду поняла и сильно насторожилась, что ещё придумал беспокойный кумир? Молодые люди непринуждённо навалились на генератора идей.
- Мы все поедем ко мне в гости. Я живу совсем недалеко. На границе с Францией, нет - наоборот, на границе с Германией у меня маленький замок. Можно сколько угодно бегать во дворе, заниматься снегом, если он есть, кататься на коляске с осликом. У меня есть знакомый ослик. Сосед. Что дома сидеть, если даже родители отдыхают?
Ну. Поедем?
Провокатор хорошо рассчитал. Мальчишки воодушевились необыкновенно. Маэстро Янсен, по совместительству татарин и поп Гапон, пристально смотрел на хозяйку. Та, покрываясь гусиной кожей и застыв в японской улыбке (аж скулы заболели), тоже смотрела на явившегося из нереальных мечтаний Маэстро Джей-Джея, теперь это, наверное, называется виртуалом. Да, в реальности он явно много беспокойнее.
- Неужели вы откажете детям, они так рады? - тихо и проникновенно, как истинный змей-искуситель, взял хозяйку за руку кумир, татарин и по совместительству Маэстро. (А может наоборот – татарин по совместительству.)
Конечно, Ирина сдалась почти без боя. Просто позвонила снохе и предупредила.
Та в суматохе возражать не стала. Янсен уже звонил кому-то и говорил по-французски, наверное предупреждал, что будет с гостями. Сели, прикинули время и, немного поспорив, решили ехать сразу, сейчас. Янсен был уверен, что к девяти-десяти они уже будут на месте. Машина скоростная и дети (мальчишки оскорблённо поморщились), лягут спать. Места, слава Господу, там побольше.
- А какая у вас машина? - немедленно вылез Роман.
- Ламборджини, она у дома стоит, вы видели, - скучным голосом ответил кумир.
- Фью-у, – присвистнул Пётр.
- Да-а, – протянул потрясённый Роман.
Ирина поняла, что если они не поедут куда-либо на машине с таким уникальным названием, ей этого никогда не простят, а в сочинении „Как я провёл каникулы“ главной темой будет поездка на Ламборджини. О!
И, скорее всего, всё равно куда.
Сборы были недолги, почти как ...“от Кубани до Волги“. Ирина просто не знала, что следует пихнуть в большую сумку, служившую в качестве дорожной. Особенно разъезжать ей до сих пор почему-то не приходилось. Тем более, что собираться в присутствии собственного кумира как-то не слишком комфортно. Прихватила она и свою маленькую сумочку с косметикой и лекарствами, с засунутой в тайный кармашек программкой супер-концерта, где красовался портрет Маэстро.
Лихорадочно собираясь, Ирина подумывала, как бы понепринуждённее исхитриться и получить автограф артиста. На сумочке висел модный в прошлом году анхенгер, подаренный внуками. Это делало её окончательно раритетной. Анхенгер стоил почти целых два евро, но не в цене суть.
Бедное Иринино сердечко колотилось где-то в горле и воздуха не очень хватало.
Чем дольше длилось активное знакомство с телевизионным кумиром, тем более терзала её мысль - зачем она понадобилась этому человеку, и зачем ему её дети? Нет, Иринино восхищение Маэстро Джей-Джеем не исчезло. Возможно, относись она к нему, как к человеку обычному, не мучилась бы такими сомнениями.
В дороге рьяные пассажиры обретались на заднем сидении. Носы их удлиннились не менее чем на полметра, так интересовало молодых людей совершенно неподобающее бабуле переднее сидение. Но за неимением лучшего, довольствуются скромным. Ламборджини мчалась немного медленнее скорости света. За окнами летела зимняя совсем ночная темнота. Фонари, праздничные окна, иллюминированные к Рождеству дворы, деревья, поместья. Янсен рассказывал какие места они презжают, звучала тихая музыка. Время было ещё детское, но от массы впечатлений, а скорее, от тихого звучания клавесина, молодые люди к девяти часам уже притихли и засопели. Маэстро частенько поглядывал в зеркало, наблюдал за пассажирами. Ирина тоже оглядывалась, волновалась удобно ли сморились дети. На несколько минут хозяин даже притормозил на специальной площадке, достал из багажника большой пушистый плед и устроил мальчишек поудобнее, а Ирина укрыла их его пледом. Невесомая шерсть легко и тонко пахла Джей-Джеем. Пока Янсен возился с детьми, Ирина млела и таяла от нежности, ощущения счастья.
- Скоро будем на месте. Осталось совсем немного, - устраиваясь за рулём наклонился к ней улыбающийся Маэстро. - Вы не пожалеете, что поехали, Ирен. - А она и не жалела. Она пыталась любоваться очарованием мест, проносящихся за окном, слушать музыку и голос человека, который так долго грезился ей. А теперь оказался рядом. Она могла чувствовать его тепло, запах, слышать даже дыхание и иногда прикосновение плеча, руки. Некоторое время, пока они ехали после остановки, глупая зрелая дама даже позволила себе вообразить, что они - семья и едут домой и сейчас приедут. Любимый, сказочно прекрасный, как в романах, муж и отец понесёт детей в дом и они будут шептаться, нежно и весело устраивая их на ночь. И всё будет ещё впереди. Без унылого чувства безнадёжного груза подошедшей старости.
Она позволила себе это воображаемое счастье, этих бабочек, порхающих вокругсердца. Слаб человек, ах слаб, особенно если он – женщина, а дело идёт о чувствах, о семье.
Он – кумир, артист, Казанова и сердцеед, самодостаточный и вполне состоявшийся отец троих детей, юный душой и телом, всё более не понимал, что делает, зачем так неприлично настойчиво привязался к случайной немолодой женщине, что за странную линию гнёт не желая отпустить от себя неизвестную фанатку? Чем так привлекли его эти спящие на заднем сидении мальчишки? Куда заведёт его попустительство этим спонтанным желаниям? Уютное тепло грело его сердце, когда он поглядывал в зеркало на спящих детей. Тепло шло вовсе не из отопительной системы его не самого малопрестижного автомобиля. Оно как-то самопроизвольно возникало в сердце и было совсем не похоже на ощущение счастья и ликования. Это было что-то другое.
Он помнил своих детей, вспоминал и сейчас. Старший с супругой неплохо обосновался в Америке, средний, кстати, тоже Петер - учился в старой доброй Британии. Посещали они отца весьма нечасто. Даже на Рождественские праздники заглядывали редко. После смерти матери считали, что нежничать и соблюдать этикет с ним не стоит. Тем более, что у молодых собственных дел и проблем хватало выше головы. Только младший пока вертелся у отца на глазах, занимался всей этой электроникой, спецэффектами на сцене и в зале. Даже, кажется, из него получался неплохой профессионал. Только сейчас там возникли некие сложности и трагедии с подругой. Любимая девушка с чего-то взбрыкивала и ему было не до „старика Джей-Джея“. Да и как можно было создавать семейные традиции, когда Глава сам постоянно на колёсах или крыльях в те же праздники? Нынешние Рождество и Сильвестр неожиданно оказались фатально свободными. Концерты расписаны заранее, последний – живой - состоялся вчера. Следующий - только третьего января в Москве, далее – в Санкт Петербурге. А потом гастроли в Японии.
После Генделя Моцарт звучал как-то особенно светло и легко. Празднично.
Привычные руки ввели машину в знакомый двор. Маэстро взглянул на тихую спутницу и почувствовал нечто похожее на страх. После смерти жены в этом доме никогда не появлялась посторонняя женщина. Были, конечно, у него дамы сердца, или чего ниже. Всё-таки он здоровый, не слишком старый мужчина. Артист. Как же ему без любви, без женщин!? Были, но не здесь, не в маленьком замке. Как отреагирует старый дом на появление этой поклонницы и шумных детей?
Неизменный и уже очень старенький Андре Бове из управителя давно превратился в вечного хранителя и неофициального владельца. Ему всё было дозволено, кроме работы над достройкой оранжереи. Этот архитектурный памятник метил в конкуренты пирамиде Хеопса. Уж очень долго Ян мусолил его завершение. Возможно, смерть жены тоже сыграла здесь свою роль. Когда-то Янсен торопился возвести свой Тадж Махал к удовольствию захворавшей супруги, но потом спешить стало вовсе ни к чему. Эти мысли проскользнули в сознании очень быстро. А хозяин Маленького замка, предупредив оторопевшего хранителя, занялся извлечением гостей с заднего сидения машины. Естественно, процедуру производили вдвоём со старшей путешественницей. Самый младший, горячий, пахнущий молоком, так и не проснулся. Только почмокал губами и неожиданно обнял маэстро Янсена за шею. Здрассте. Берите нас тёпленькими. Ешьте нас с маслом. А какой был взрослый и значительный! Его старший брат проснулся. Отчасти. И, то и дело цепляясь ногами за всё, за что возможно зацепиться, в том числе и за собственные ноги в необъятных штанинах с болтающимися, а ля кальсонные, полуметровыми завязками, потащился в обнимку с бабулей. Интересное, кстати, русское название - гроссмуттер. Следом за месье, или херром Бове, они подняли мальчишек на второй этаж, кое-как уложили, немедля был принесён и включён во всю силу тепловентилятор запредельной мощности. Старый Анри помчался за тёплым молоком, круассанами и сыром. Теперь до него дошло, почему маэстро протелефонировал такие странные заказы.
Интересно, когда старик, наконец, выразит недовольство незапланированным беспокойством. До сих пор он почему–то выглядел почти довольным. Может, Янсен так отвык от него, что перестал понимать?
Укладывали детей, шептались, посмеивались. Было тепло и странно. Полутемно и совсем тихо. Казалось, на большую и давно пустующую детскую младшего Янсена опустилось некое дежавю. И тишина, и запахи, и звуки, и состояние – всё было знакомо.
Есть дети не стали, ни старший, ни младший. Их поплотнее укрыли, ещё много раз поцеловали, воспользовавшись сонной беспомощностью, и вышли, затворив дверь. Хозяин и гостья-поклонница (Зачем делать невинное лицо? Конечно, поклонница.) задержались у дверей в полутёмном коридоре, посмотрели друг на друга с улыбкой. –
- Лёгкий ужин, бокал вина, душ, или сил больше нет – спать и всё потом? - тихо, совсем не так как со сцены или экрана телевизора склонился к гостье хозяин. Ирина даже вздрогнула и внезапно замёрзла. ОН был другой, не тот, привычный, обожаемый. Господи Боже, да какой же он настоящий-то, Маэстро Джей-Джей!?
Конечно, она отказалась от ужина, дура, уцапала оставшийся стакан молока и круассан и приготовилась следовать в постель, куда отправят.
С любовно зажатым в кулаке у груди тёплым стаканом молока и круассаном наперевес, ни дать ни взять последняя граната, Ирина осталась сидеть в небольшой, очень милой комнате, освещённой сиреневым торшером. Жутко любезный старик подробно, но очень быстро объяснил, как она может здесь устроиться на ночь и откланялся. В дверях китайским болванчиком кивал и улыбался Маэстро Джей-Джей. Последний отправил ей грациозный воздушный поцелуй и пожелал приятных сновидений, как предположила бедная Ирина, что-то помнившая из классики по поводу „дормир“ по-французски. В приятном одиночестве весьма зрелая мадам не нашла ничего лучше, как вцепиться зубами в одуряюще пахнущий маминой сдобой круассан, даже помычала от удовольствия и быстро заглотила тёплым молоком. Молоко тоже пахло настоящим, недавно из коровушки.
Странно это, странно это, милейший Каде-Бове. Обжора, она почему-то вполне наелась этой порцией еды, умылась в обнаруженном рядом умывальнике и растянулась в приятной совершенно чужой постели. О чём она вспомнила весьма потом, уже засыпая, но не переполошилась и не проснулась.
Проснулась она, к своему великому стыду, абсолютно всё продрыхнув, от воплей любимых внуков, что колотились в её дверь. Колотились, но не входили, вопреки привычкам, потому что месье-херр Андре велел обязательно постучаться и услышать ответ. Иначе нельзя. Ирине стало смешно – вот они, плоды воспитания.
Молодые люди сообщили бабуле, что уже позавтракали с херром Андре - пили морковный сок („бэ-э“), ели омлет, салат, круассан, мармелад и какао, а теперь поедут на маленькой тележке с осликом и тем же сопровождающим по хозяйственным делам, а потом немного кататься. Восхититься Ирина успела, но возразить – нет.
Она выскочила, наскоро приведя себя в кое-какой вид, вниз в большой, залитый солнцем холл. Кроме солнца, отдалённых воплей снаружи и удаляющегося цокота копыт там никого и ничего не было. Ирина замерла, прислушиваясь. Где-то очень далеко и едва слышно играла скрипка. Показалось, включено радио или проигрыватель. Однако, нет. Звучала только царица музыки.
- Занимается, - с благоговением заключила Небеляйн. Звучание оборвалось внезапно и так же внезапно в заскучавший холл из боковой двери ворвался маэстро Джей-Джей. Он был такой домашний, почти родной. Хоть обнимай и гладь по головке. От чувств у вполне зрелой мадам Небеляйн едва не разрывалось сердце. До полного счастья всё это должно было быть навечно и оказаться правдой. То есть – наоборот. Потом день с Янсеном завертелся в сумасшедшем коловороте событий. Сначала изысканный завтрак вдвоём. За длинным полированным столом с цветами (откуда?) и серебряными канделябрами. Потом экскурсия по дому и мастерской, осмотр оранжереи, болтовня, планы и собственные Янсеновские издевательства над ними.
Дети несколько раз появлялись - то со стороны парадного входа, то из зимнего сада во внутреннем дворе. Ирина пыталась как-то контролировать события, но сдалась не в силах совладать со стихией маэстро, мальчишек и попустительством месье Бове.
Обед состоялся в парадной столовой, с луковым супом, какой-то рыбой (очень вкусной). Молодые гости было закрутили носами, но, взглянув на старого Андре, попробовали и слопали всё.
- Может так постепенно и привыкнут есть рыбу, - размечталась бабуля. Сама жуткая рыбоедка. Салфетки, приборы, лёгкий звон столового серебра и перебранка мальчишек, что и как надо есть. Причём маэстро старательно помогал припомнить правила, особенно те, которых молодые люди знать не знали. Бабуля была потрясена проделанной ими работой и вообще кипучей деятельностью. После обеда дети ровно час смотрели мультфильм в малой гостиной и уехали со старым Бове в какой-то местный развлекательный центр для детей. Ирина забеспокоилась: кто управляется на кухне и успел ли бедняга Бове хоть перекусить?
- Конечно, - успокоил её хозяин. - Старик просто счастлив. Он очень скучает по обществу, детям. И такая канитель всего лишь на два дня. Праздник. У Андре Бове не осталось никого из родственников, только семья маэстро Янсена. Они тоже считают его роднёй. Какие бы ещё события не происходили, Ирина ждала, когда внезапно проснётся. И опять не проснулась. Ужинать в какой-то местный ресторанчик они не поехали. Ирине было жаль тратить, делить, разменивать общение со своей старой сказкой – Маэстро на лишние впечатления. Весь день они говорили. Особенно она. На собственном языке. О жизни в прошлом, о музыке, о природе и о собаках. Конечно. Ведь без них человек не сможет выжить. Особенно во времени, вдали от родины и молодости. Янсен тоже много говорил. Смотрел, склоняя милую лохматую голову. Может она и не всё понимала, но, как вампир, пила невероятное присутствие, голос, глаза, руки. Кто же позволит их потрогать, поцеловать? Что за глупость, что за дикие желания? Это в её-то более чем зрелом возрасте. Да, но что ему всё-таки от неё, от них, надо?
День завершился за полночь перед горящим камином, на толстой синтетической шкуре белого медведя, сначала приводившей мальчишек в безумный восторг. С половины вечернего возлежания младшего гостя, как и вчера, понесли укладывать в глубоком сне. Нёс опять маэстро. Старший снисходительно презирал эту детскую слабость, но сам уснул, кажется, ещё на полпути к подушке. Несмотря на позднее завершение вечера, Ирина долго стояла под душем, наслаждалась невероятной мягкой водой. (Не иначе – французской.) Не менее долго расстраивалась перед зеркалом. И к чему в таком возрасте в ванне зеркала этаких размеров?
Печаль по утерянной молодости и красоте была неутолима и непонятного происхож дения. Будто сказочный Маэстро предложил ей руку и сердце, а она-то, конечно, теперь уж его недостойна. Была, однако, ничего, очень даже ничего. Когда-то.
С этими идиотскими мыслями старая фантазёрка уснула в чужой, но удобной постели. Возвращаться Ирина собиралась не так лихорадочно, кумир находился в гостиной с детьми. Однако и тут ухитрилась отличиться. Уже в машине она весьма, скажем так, непосредственно, возопила-закудахтала:
- Забыла, забыла! - перепуганный такими звуками маэстро хозяин вытаращил глаза, но с парадного крыльца уже торопливо спускался месье Бове с чёрной сумочкой, побрякивающей подвеской. –
- Спасибо, спасибо. Данке, грациас! - усиленно замерсикала, по гроб жизни благодарная фрау Небеляйн. «Навек» утерянную бесценную сумочку она прижимала к груди, как драгоценный футляр с главной короной Британского королевства. Маэстро и господин Бове обменялись странными взглядами и автомобиль бесшумно покатился со двора. Наконец.
По дороге, доставляя домой гостей, бедная непривыкшая к такому шуму благородная Ламборджини сотрясалась и едва не лопалась от разговоров. Болтали все – и сам маэстро Янсен, и дети, и Ирина. Звучала музыка - Штраус, Паганини, Шопен и опять Моцарт. Темы наскакивали одна на другую. Погода портилась по мере приближения германской территории и почти испортилась совсем, когда они уже ехали к дому.
По уникальной прогулочной дорожке гуляли знакомые собаки и обстоятельный Ингольф с Ясмин, хозяйкой опасного Квеши. Янсен остановился. Совсем ненадолго. Дети погладили псов, а Ирина взяла на руки кудлатого таракана. Строгий Квеши не рычал, просто был очень серьёзен. Ирина, казалось превратилась в тень. Была бы она воздушный шарик, можно было подумать, что из неё выпустили воздух. Она тихо поставила собачку на землю, беззвучно пошевелила губами, поколдовала, и села в машину. Ехать оставалось не больше полутора минут. За это время Янсен раз пять вгляделся в соседкино лицо, так и не ухитрился заглянуть в глаза и три раза спросил как она себя чувствует.
А она чувствовала, что сказка, то есть сон перед рождеством, закончились и уже надо быстро проснуться и всё забыть без сопливого сожаления. Ей невероятно повезло. Один раз в жизни. Вот и всё. Ну и конец.
Прямо перед домом стояла серебристая коровка сынова мерседеса, и мальчишки заскакали, заорали. Родитель несколько оторопело и уважительно вгляделся в ламборджини, из которой выкатывались его дети. Состоялось, между прочим, ни к чему не обязывающее знакомство. Любезные поклоны, галантерейные словеса. Захлопали двери и мерседес с вдохновенно машущими мальчишками поехал. Разбирательство с сыном материного поведения, как и прочие объяснения, осталось на потом.
Шикарная ламборджини мешала семейному мерседесику выехать на простор германских хвалёных дорог, и любезный маэстро Янсен двинулся задним ходом за угол дома. Ирина посмотрела всем им вслед, постояла пару секунд и вошла в свою жутко сиротливую и, какую-то внезапно ставшую убогой, квартиру.
- Ты, моя родная, прости. Это из-за всех этих многочисленных замков. - Ты - моя родная, - сказала Небеляйн печально. Она с детства не терпела изменников-иуд во всех видах. Она ещё походила по квартире, включила отопление и села на диван. Узамбарские фиалки цвели, как сумасшедшие. Они не заметили кратковременного отсутствия хозяйки.
Заулюлюкал домофон. Дети, как всегда, забыли что-нибудь главное. Бабушка вздохнула и ворча отправилась открывать.
Известный маэстро Янсен, весьма не очень юный Ян, не стал возвращаться для персонального прощания к парадному входу в дом Ирэн. На душе было тяжко и беспокойно. Что-то шло совсем не так, как надо. А как надо - было совсем не ясно. Однако великий маэстро абсолютно точно знал, что собирается сделать в данный момент и очень торопился. Только бы они ещё не ушли. Только бы задержались. А то где потом он будет искать нужную квартиру? Перед внутренним зрением, мешая вести его немалопрестижную машину с таким многозначительно женским названием, или может даже княжеским, стояло увядшее лицо новой знакомой - Ирен Небеляйн.
Нечто такое было в лице его жены перед смертью. И в сознании Янсена словно взорвался огромный, радужный мыльный пузырь. Живая, Ирен умирала на глазах.
Здесь же, в необъятном внутреннем зрении художника, словно для сравнения, сиял портрет дамы в чёрном, сидевшей перед ним на последнем концерте. Её лицо, взгляд, каким она смотрела на него. Уже тогда у маэстро появилось отнюдь не альтруистическое желание получить, забрать эту женщину в своё личное пользование. Низменное такое. Мало духовное.
Сейчас он, вопреки своей жадности и эгоизму, чувствовал нечто другое. Во всяком случае он точно знал, что должен сделать, чтобы у этой женщины было неумирающее лицо. И лихорадочно действовал. Маэстро Янсен не привык оставлять свои желания и намерения на потом.
- Иду-иду, - пропела Ирина, делая улыбку для сына на застывшем в печали лице. - Что вы на сей раз забыли? - Она распахнула дверь и застыла с раззявленным, нет, скажем так, - приоткрытым ртом. Идиотизм.
Когда нам, именно в некрасивом возрасте, надо бы для собственного престижа, для самолюбия, выглядеть покрасивше - фиг тебе это получится.
Так умно, без натянутого неудобства прощания, уехавший маэстро Джей-Джей стоял перед её дверью собственной персоной и смотрел в её неземной красоты и интеллигентности лицо во все глаза. Чёрт побери, что ему от неё надо? С физиономией следовало что-то срочно произвести, но ничего не получалось. Зато лицо визави, такое знакомое - глаза, улыбка, сто раз виденная по телевизору. Не виденная, обласканная душой. Бог знает, что она перечувствовала, передумала когда-то, глядя на него. Дура. И руки его. Что он в них держит, протягивает ей?
- Я привёз вам собаку. Нет, купил. Она ваша. Он. Навсегда.
В прекрасных руках, которые так хотелось потрогать, Маэстро держал крохотного косматого йоркшира. Йоркшир хмурился и терпел руки Маэстро с трудом. Янсен протягивал ей Квеши. Надо было восхищаться, визжать и смотреть на собачонку, а не на Яна Янсена, который проминенте Джей-Джей. Ирина стала восхищаться и целовать Квеши и, очень глупо, смотреть на Янсена. Знаменитость в банальном социальном подъезде быстро развернулся и, что-то пробормотав по-поводу опоздания, сбежал по ступенькам своими лёгкими, стройными ножками. Дверь негромко хлопнула за ним. Почти неслышно отъехала машина-женщина, элегантная и красивая. Так по крайней мере представлялось Ирине в стенах собственной прихожей.
Она была бы в восторге от того, что получила желанную собачонку, да ещё от него – принца из снов её молодости. Однако счастье приобретения заслонял он сам, принц. Всё-таки надо бы проснуться. Последнее время её жизнь стала вести себя как-то не так. Нелогично, непредсказуемо. И началось это с двойных билетов на концерт. Следовало срочно брать себя в руки. Ирина взяла. Оставшееся время до праздника ушло в заботах о сожителе. Квеши оказался невероятно ласковым, послушным и безрассудно смелым. Сердце Ирины всегда было открыто для собак, но крошка Квеши поселился в нём непререкаемо и безраздельно. Странный собачонок мог подолгу смотреть Ирине в глаза. Этого она у собак никогда не встречала. Малыш молча смотрел на неё серьёзно и осмысленно, словно сопереживая хозяйкиным чувствам.
В Маленьком замке на французской границе, у окна в осыпаемый рождественским снегом сад, много часов то сидел в любимом кресле, то стоял, перекатываясь с пятки на носок, известный маэстро Джей-Джей, хозяин. Янсен. Было вполне тепло. Потому что горел камин и работало отопление.
Управитель Бове много раз на цыпочках заглядывал в приоткрытую дверь на хозяина и почти родственника. Он, конечно волновался, что происходит с дорогим маэстро. Знаменитым, весьма богатым и таким же одиноким, как он - старый служитель. Даже дети почти не вспоминали о постаревшем отце. Да и что они могли поделать с безжалостным временем и законами жизни?
О чём думал Янсен? О даме в чёрном? О щенке йоркшире? О детях или будущих концертах? Может, его мучили непривычные одиночество и бездеятельность? -
Перед глазами, чёрт бы побрал это артистическое воображение, стояло лицо фрау Ирены, её глаза. Как она была рада крошечной собачке, сколь мало всё-таки человеку надо для сиюминутного счастья! Как она смотрела на щенка!...- На руки, когда он протянул ей малыша. Смотрела на руки...
Или, конечно, на щенка... - На руки! Ирена смотрела на его руки.
Она всё время смотрела на него, старого осла. Она и раньше смотрела на его руки так, словно грела, ласкала, гладила их тёплым взглядом прекрасных глаз. Да, прекрасных. Ей не восемнадцать лет и она не мисс Германия, но глаза её прекрасны. Сейчас он поедет к ней и встретит Рождество не один. С чудесной, влюблённой в него, старого болвана, женщиной и волкодавом по имени Квеши. Надо, кстати, йоркшира переименовать.
Потом он мог бы, с разрешения родителей, конечно, забрать в замок на каникулы и великолепных мальчишек. Как сказал бы старший - Это ему один раз плюнуть. - Или как-то так. Сейчас Ян позвонит и поедет. Словно одобряя его сумасшедшее решение, снег повалил огромными хлопьями и сад стал ещё более похож на сказку о снежной королеве. Особенно, когда Андре включил в гостиной второй торшер. Цветной свет лился в окна и создавал за стёклами некое фантастическое пространство.
Звонок Янсена привёл Ирину в полное оторопение. Он объявил, что сию минуту выезжает к ней. Говорил в совершенно чужой, незнакомой манере и сразу отключил телефон. Словно боялся, что она запретит ему приехать. Она. Запретит.
- А надо бы. Что происходит? Что это будет?
За окном бушевала настоящая казахстанская метель, даже соседнего дома, где обитала бывшая хозяйка Квеши, не было видно. Радио, передававшее Рождественские мелодии, время от времени рассказывало, какая погода ожидается в праздничную ночь, какие ожидаются заторы. Этого бича германских дорог, слава Богу, не предвиделось.
Сквозь густую завесу снега слабо мерцали многоцветные узоры. В этот раз жители близь лежащих домов, словно соревнуясь, стремились превзойти себя в праздничном оформлении окон и балконов, в расточительстве электричества, ставшего столь разорительно дорогим. Ирина закуталась в шубейку и старую оренбургскую шаль. Такую старую, что остававшаяся в пряже редкая грубая ость давно повылезла и поэтому бабуля-неженка могла кутаться только в неё и жутко боялась лишиться со временем своего „утеплителя“.
Она шагнула на лоджию и остановилась, глядя под ноги. Косматый таракашка подбежал, встал рядом задрав голову. На вопрос, чего бы ему хотелось, он ничего не ответил. Тогда Ирина подняла его перед собой обеими руками, ткнулась носом в крошечную холодную чёрную кнопку.
- Ну, и чего ты хочешь, а, собачий сын, воробей мохнатый? - воробей опять ничего сказал, даже будучи поставлен на один уровень с хозяйкой. - Давай я тебя переименую, стану по-своему называть. Есть подходящее имя. И не очень от твоего гебуртстагснаме отличается. Ты у меня будешь Кеша – Константин. А что ? - Замечательно. Уменьшительно-ласкательное – Кеша, а строгое, как ты, мой бодигард – Константин. - Мокрая чёрная кнопка перенесла лёгкий шок чувственного хозяйкиного поцелуя, а мощное телосложение (скорее, вычитание) - страстное объятие у меховой груди. Константин, бывший Квеши, не возражал.
Они встали у балконного поручня и долго смотрели в ночное небо, бурно осыпающее землю колкой белой крупой, постепенно превратившейся в пушистые хлопья, а потом в целые белые комья. Конечно все эти превращения они наблюдали уже из увитого цветущим плющом окна, стоя в обнимку у тёплой батареи. Странное ощущение всё больше овладевало Ириной. Она вновь оглядела свою «шикарную» обитель. Почти королевские чертоги. Не нашла хозяйка, чего бы ещё следовало скрыть от взыскательно-избалованного взгляда приближающегося гостя и подивилась своей нервозности. Маэстро здесь уже был, всё видел. Если бы его шокировала её убогая обстановка, он, вероятно, не ехал бы к ней. Впрочем, может, он собирается прикатить на некоторое время и потом удалится ночевать в пятизвёздочный отель. Кто знает, что у него на уме? Чужая душа – потёмки. Зачем он вообще едет? Вопросы, вопросы. Что пользы вопрошать? Звучит такая прекрасная музыка.
Столь прозаичен земной человек - Бах, а какая чистота мелодии, какая щемящая тоска. Следом зачастили хрустальные капли небесной воды - Вивальди. Когда
Пассакалья Генделя окончательно вынула остатки Ирининой души, дом напротив стало отлично видно. Каких только светящихся украшений не развесили соседи и отовсюду музыка, музыка! Ирина, изнемогая от классики, щёлкнула пультом - на экране маленького телевизора чёрной стрелой тянулся вверх за звуками, льющимися из его пальцев, из струн и труб его сияющего оркестра, великолепный маэстро Джей-Джей.
Без сил она опустилась в кресло у экрана. Жадно, как в последний раз, смотрела на знакомую фигуру, впитывала восхитительные звуки. Он играл только для неё, его оркестр играл для неё.
Где-то, вдали кухонной арки глухо бубнили о резком потеплении и похолодании, к моменту воссияния звезды Христовой. Здесь, в палаццо у Ирины, плыли чувственные волны Голубого Дуная. К ней ехал, нёсся по летящей во времени дороге, прекрасный принц – Маэстро. Ожидание становилось почти невыносимым.
Дорога в эту Рождественскую ночь была похожа на зеркало покрытое густой толщей подтаявшего мороженого. В далёкой России это, кажется, называется шуга, или нет...
