– Позвольте?
– Это вы, Балуевский? Который теперь час?
– Восемь с четвертью.
– Входите. Я встал в шестом часу, что-то не спалось. После безвременной и трагической кончины нашего венценосного отца, блаженной памяти императора Александра Павловича, я бы хотел, князь, чтобы мы произвели некоторые, подобающие нашему взгляду, изменения в уставе, особливо касающиеся внутренней караульной службы, возложенной на кавалергардов пажеского корпуса, ни в коей мере не затрагивающие основополагающие правила, заложенные в оный устав. Для исполнения сего, поручаю вам подготовить именной указ в коем указать, что улан потребно заменить кирасирами на внешней линии караулов, а семеновцам передать вахты на городских заставах. Повелеть полковнику Алтуфьеву немедленно прибыть с двумя эскадронами гусар для постоянного нахождения в распоряжении генерал-губернатора для сопровождения экипажей по указанию канцелярии министра двора и для участия в торжественных вахт-парадах в случаях особой государственной необходимости. Выдать им голубые чепраки с вензелем, плюмажи на кивера и новые чехлы. Вы записали?
– Я все запомнил, Ваше Императорское Величество. Рад видеть Вас в добром здравии. Позвольте мне покинуть Вас, дабы подготовить указ?
– Постойте. Не забыли ли вы о Петре Колыванове, пожалованом нами Орденом Дмитрия Онежского с лентой, титулом барона и потомственным дворянством?
– По вашему указу все было исполненно. Колыванов просил передать Вашему Императорскому Величеству слова искренней верноподданнической благодарности и заверения, что столь высокочтимая и желанная награда значит для него много меньше благосклонного внимания Вашего Императорского Величества.
– Хорошо. Завтра на докладе я бы хотел видеть именной указ, полагая дело безотлагательным. Передайте княгине от меня поздравления по случаю благополучного разрешения от бремени наследником.
– Покорнейше благодарю Ваше Императорское Величество за столь ценное для нас внимание. Сегодня по-полудни я должен быть на аудиенции у Вашей августейшей матушки – не соблаговолите ли передать ей что-либо?
– Мы благодарим нашу августейшую матушку за вишневое варенье, что она прислала нам и просим ее внимательнейшим образом следить за своим здоровьем, потому как полагаем сие важнейшим из государственных дел, важнее иных. Что говорит ее лейб-медик Юлиус фон Краузе? Не прекратились ли ее кашли? Подействовали ли благотворно венские порошки, кои он ей прописал?
– Бесценное здоровье императрицы, по мнению медиков, не вызывает ни малейших опасений.
Я передам ей слова сыновней благодарности, как было угодно Вашему Императорскому Величеству и завтра на докладе представлю вам указ о коем получил августейшее распоряжение.
– Пришло время, Балуевский, положить конец столь широко распространившейся практике арестов офицеров и содержания их на гауптвахтах за малейшие нарушения. Ну, ладно, князь, идите. Возможно завтра обсудим это. Будете ли вы с супругой в четверг на ассамблеях у вдовствующей императрицы?
– Почту за честь, оказанную нижайше преданному слуге Вашего Императорского Величества.
Канцлер откланялся и вышел.
Николай Александрович подошел к окну, постукивая пальцами по стеклу, задумался. Как там великие князья Кирилл и Александр? Давно он не видел их. Как учатся они? Наверное выросли, стали совсем взрослыми. Императрица отдалилась от него, возможно у нее очередной фаворит. Этим она дает повод для пересудов, что не может не отразиться на имени, которое он когда-то дал никому не известной девушке из захудалого голштинского баронского рода. Скоро придет лекарь со своими микстурами, потом надо будет, наконец, написать для Фридриха свои воспоминания о Крымской кампании. Какой бы кунштюк не приготовили для нас немцы, у русского всегда найдется средство от их интриг. Правильно сказал поэт: «Умом Россию не понять...» Надо будет узнать о судьбе этого несчастного де Брюера. Его мать упала в ноги императрице и со слезами на глазах молила о нем. Этот болтун уже отсидел несколько лет в Шлиссельбурге и, судя по всему, урок пошел на пользу – больше никаких крамольных речей не ведет, смирился, читает псалтырь. Надо, верно, помиловать болвана и отправить к Нессельроде в Курляндию. Отведав кнута, этот франкмасон в своем вольнодумстве будет поосторожней. Все беды от иллюминатов!
Вошел лекарь, неся на простой фаянсовой тарелке лекарства и склянку с водой.
– А, это ты, Колыванов? Опять по мою душу? – вздохнув, спросил император.
Лекарь молча протянул пилюли и склянку.
– Не отравите вы тут меня? – полушутя-полусерьезно спросил император, вопросительно глядя на него.
– Нужен ты тебя тут травить. – равнодушно сказал лекарь. – Давай, глотай скорей, мне некогда с тобой болтать.
– Ты, брат, не груби, – примирительно сказал император. – Я ведь на тебя мог канцлеру пожаловаться, он только у меня был.
– Жалуйся кому хочешь. У него работа такая вас, придурков, слушать. Мне-то это зачем за мои деньги? Тут таких как ты полный дурдом.
– Согласен. Но отчего ты, любезный, не потребуешь, чтобы тебе повысили зарплату до достойного уровня?
– Тьфу, черт! Да жри ты свои таблетки и не п..ди. Дурак – он и есть дурак.
– Да ты, я вижу, якобинец!
