Поют о любви – поэты
Поют... Да красиво как!
Дуэли и менуэты,
Цыганские вопли, кабак...
И верится душной ночью
Над книжкою у ночника,
Что яблоки - без червоточин,
Без водоворотов - река.
Но стрелка у Купидончика,
Как яблонька, привита
Дубинкой в руке загонщика,
Трещоткой в руке шута.
* * *
На кухне капает из крана:
- Лю- блю, лю- блю, лю- блю.
Сосед за стенкой неустанно
Играет свой лю- блюз.
Такой дуэт - ну, просто слов нет!
И это только плюс.
Кровать под ними жарко стонет:
- Лю- блю, лю- блю, лю- блю.
Кран приверну. Окно открою -
В открытый космос люк.
Там пахнет похотью чужою
И булькает: Лю- блю.
Там ночь свежа и монохромна
Пульсирует, как флюс.
Кровь - сумасшедшим метрономом:
- Лю- блю, лю- блю, влю- блюсь.
* * *
Там у сцены,
Где блюзом блевал саксофон,
И трубач
Облизывал губы
Перед тем как
Поцеловать мундштук.
Там, где чашки на блюдцах
Позвякивали в такт,
Ты молчала
О любви, о вечности и о нас.
А я был дурак дураком:
Тянулся к тягучим звукам
И говорил, говорил, говорил...
А надо было просто...
Но это оказалось
Намного сложней,
Чем укутывать слова
В сигаретный дым.
Ведь между преданностью
И предательством
Разница - несколько букв.
* * *
Спит рояль до времени, пока
Не пройдёт по клавишам рука,
Чтоб не млели звуки мёртвым грузом.
И рванётся птицей в облака
Из-под крышки чёрной муз. зэка -
Струнами стреноженная Муза.
До поры до времени... И вот
Чёрной птицей дирижёр впорхнёт.
Фрак. Живот. Лицо хмельной весталки.
Взвизгнут скрипки, заревёт фагот...
Зал в восторге приоткроет рот.
Вдохновенно!
Жаль, что из-под палки.
* * *
Волна не зря качала
Обломки корабля.
В который раз – сначала.
И каждый раз - с нуля.
И вновь пожар бегоний,
По памяти круги:
Несыгранных симфоний
Неслышные шаги.
В который раз на коже
Рубцами - ритмы дня.
За что это, за что же?
И почему - меня?
А где - то одиноко,
Прозрачны и тихи,
Русалкой волоокой
Плывут мои стихи.
* * *
Июль. У крыши - солнечный удар.
В тени деревьев - царство сладкой лени.
Из-за забора свесились сирени.
Провинция. Любительский театр.
Наш режиссёр в экстазе от ролей.
Он элегантен, сух и гениален.
Перины бьют и пух семейных спален
Парит, как пух от старых тополей.
Актёры дремлют - некуда уйти.
Что им Гекуба, что они Гекубе?
Джульетта незаметно красит губы
И видно, что ей больше тридцати.
Ромео - толст, небрит. Он одурел
От лени, от жары и от похмелья.
Гудят слова, и лёгкий дух безделья
Смешался с ароматом потных тел.
Воспоминанья канут в никуда.
Их на ночь, видно, ворошить не стоит.
Но почему ж так сердце сладко стонет?
Провинция… Блаженные года.
СЛУШАЯ ОКУДЖАВУ
Давай за радость бытия
нальём с тобой по стопочке.
Потом поднимем по второй
за нетерпенье юных.
Ах, неужели это я
сижу на крайнем облачке
И тихо песенку пою,
перебирая струны?
Пока гитарная струна
не изменила свойства,
Пока, с рукой обручена,
звучать обречена,
Мне сверху суть вещей видна,
их подлость и геройство,
Мне независимость дана,
мне молодость дана.
Давай - ка снова по одной,
чтобы явилась в гости
Весна глотком живой воды,
предвестницей дорог.
Вот, я стою, совсем седой
под ивой на погосте.
Я сам себе принёс венок
и положил у ног.
Я сам себя сплетал в слова,
отбрасывал увявшие:
Хотелось, чтобы обожгло
холодное чело.
А время шло едва, едва
и листьями опавшими
Меня укрыло, замело -
и в рамку под стекло.
Ах, если б с облака упасть
всё заревом, да на реку,
Чтоб посмотреть, куда уйдёт
последний пароход.
Ты песню, словно варежку,
зимой наденешь на руку,
А время знать, да поминать
когда - нибудь придёт.
В А Л Ь С
Ах, как хотелось обнимать,
По зеркалу паркета шаркать,
Чтоб люстры взвизгивали жарко,
Чтоб - жалко руки отнимать.
Кружил, себя не узнавал,
Прибой танцующего вальса.
Бил в зеркала и стены зальца,
Но даже платьев не измял.
А между тем пришла пора
Потанцевать в кирзе по плацу
И вальса дрогнувшие пальцы
Повестку приняли с утра.
Срывался на фальцет басок
В желаньи выглядеть постарше.
И звали саднящие марши
Печатать шаг, тянуть носок.
Строй от муштровки изнемог,
Жизнь показала новый ракурс
И африканский страус - Штраус
Засунул голову в песок.
Но всё - таки терзает душу
Неповторимый старый ритм -
Иду раз - два, но раз - два - три
Стремится вырваться наружу.
Зовёт оркестр полковой,
Держать равнение направо.
Фуражка - весело и браво
Парит, как нимб, над головой.
* * *
В фуражке, в старой телогрейке,
У развалившихся ворот
Пастух играет на жалейке,
Жалеет нас, да не спасёт.
Он не пасёт сегодня стадо,
А ублажает слух старух.
И вместо сада - вертограда
Растёт репейник, да лопух.
И нет ни выхода, ни входа -
Измождена, разорена
Становится страной Исхода
Моя Великая страна.
Чужие страны - всё не впору.
И остаётся молча жить,
Храня язык свой, словно Тору.
А будет для кого хранить?
Но это, впрочем, и не важно.
Не всё потеряно, пока
Хрипит восторженно и страшно
Слепая дудка пастуха.
Прощание славянки
По мостовой катился звук
Надкусанной баранкой.
Рвалось из музыкантских рук
"Прощание славянки".
Басисты обнимали медь
И щёки надували.
И невозможность умереть
В пространство выдували.
Пророчит барабан грозу,
А флейта птицей стонет!
И ты монетку, как слезу,
Обронишь на перроне.
Пускай чернеет на ветру
В волненьях и тревоге.
Её найду и подберу,
Когда вернусь безногим.
* * *
Леса - совсем не древеса.
Они - органа трубы.
Хотят пропеть о чудесах,
О мачтах в алых парусах,
О синих птицах в небесах,
Да очень грубы губы.
И от азарта чуть дыша,
Нажравшись сала с луком,
Грибник в лесу ползёт, как вша,
С лукошком вместо брюха.
КАПЕЛЛА
Апрель. Фиалки. Запах прели.
И звонко, на виду у всех,
Капелла стрельчатой капелью
Ритмично каплет снизу вверх.
В ней - эхо гулкого сопрано,
В ней - восковых свечей пожар,
Тела скамей, оргазм органа,
Цветные стёкла витража.
А на хорах ненужным кладом
Тетрадей нотных тлен и прах.
Что если здесь писал кантаты
Для прихожан маэстро Бах?
Скрипит паркет. Окно открыто.
Жизнь бесконечна и легка.
И на пюпитре позабыты
Тугие букли парика.
