Бася — маленькая старушка: сухонькая, с непослушными волосами, с бледным лицом и рябоватой пергаментной старческой кожей на детских руках.
Она ходит в чёрной шубке из искусственного меха — ей теперь все время холодно.
Всякий раз после субботней службы раввин нашей синагоги сажает немногочисленных прихожан за общий стол.
Большая бутылка водки идёт по кругу; разрезается, разламывается хала; раскладывается по тарелкам незамысловатая закуска.
Бася всегда сидит напротив меня. Она слегка шамкает губами, будто что-то бормочет — и роняет крошки халы на воротник своей искусственной шубы.
Она подносит к губам пластиковую рюмочку с клюквенным соком, и смотрит куда-то поверх моей головы.
Много лет назад, когда Бася была совсем маленькой, она жила в крошечном городке посередине большого мира.
В раскрытое окно ударяло яркое солнце. Его лучи преломлялись в гранях прозрачного графина на столе, загадочно раскрывались на деревянном полу аккуратной лёгкой радугой.
Она ходила босиком по радуге, чтобы радоваться жизни. И она радовалась жизни, и не знала, что где-то далеко есть странные люди, которые уже решили, что совершенно необходимо, во что бы то ни стало, им нужно убить маленькую Басю.
Чтобы убить Басю, они соорудили танки и самолеты; вооружили солдат и научили их красиво маршировать так, чтобы сверкали их штыки и каски. Они соткали громадные флаги, чтобы праздновать победу над маленькой Басей. Чтобы убить Басю, они захватывали одну страну за другой: заключали союзы и нарушали договоры, были вероломны и изворотливы, расчётливы и беспощадны.
Лидеры кричали в микрофоны перед огромными сборищами ликующих людей, и долгое лающее эхо висело над толпой. И все они соглашались, что совершенно необходимо, во что бы то ни стало, им нужно убить Басю.
Цель эта казалась настолько важной, что были даже построены специальные лагеря смерти — с подъездными путями, трубами, вышками, псарнями, массивными воротами — всё это только для того, чтобы убить маленькую Басю.
Настал день, когда они пришли в крошечный городок посередине большого мира, и собрали всех на вокзальной площади.
Они так хотели убить Басю, что решили убить всех — чтобы не промахнуться. Они стреляли, но промахнулись. Бася — маленькая Бася — выбралась из ямы мёртвых, и спряталась в лесу.
Она собирала влажную болотную клюкву — и жила.
Кода они поняли, что Бася осталась жива, они немедленно предприняли попытку найти её.
Злые собаки надрывались до хрипоты, и долгое лающее эхо висело над лесом. Люди в касках спотыкались о корни деревьев, проваливались в жирную жижу болот. Колючие еловые ветки стегали наотмашь, и люди вытирали струи дождя и капли пота с оцарапанных лиц.
Они терпели всё это ради одной важной цели — им совершенно необходимо, просто обязательно нужно было убить Басю.
И они нашли её.
Прижавшись спиной к берёзе, маленькая Бася сидела и смотрела куда-то поверх людей и собак. Её губы слегка шевелились так, будто она что-то бормотала. Ей было холодно.
Трава пахла отшумевшим дождём, солнце искрилось в листьях, — а сквозь эти листья и хвою загадочно проглядывал кусочек аккуратной лёгкой радуги.
Люди, которые хотели убить Басю, могли бы сделать это прямо там, в лесу. Но они посоветовались, и решили, что так будет слишком просто. Как-то странно было соорудить столько танков и самолётов, научить солдат красиво маршировать, захватывать одну страну за другой, чтобы теперь так вот просто убить Басю. К тому же, они помнили, что уже один раз пробовали убить её там, на вокзальной площади.
Поэтому, посоветовавшись, они послали маленькую Басю в лагерь смерти. Ведь, в конце концов, именно чтобы убить Басю и были построены все эти лагеря.
Они переводили её из одного лагеря в другой: иногда в холодном вагоне, иногда пешком многодневным маршем. Они подгоняли её прикладами в спину. Они торопились.
В трёх разных лагерях пытались они убить маленькую Басю, но Бася жила.
Победные знамёна сожгли на площади.
Каски и штыки переплавили на детские велосипеды и коляски. Умерли все люди, которые хотели убить Басю.
А Бася живёт.
Вот, только, ей теперь все время холодно, поэтому она никогда не снимает чёрную шубку из искусственного меха.
Когда весёлый раввин поднимает пластиковую рюмочку и говорит: "Лехаим! За жизнь!", — "За жизнь!", — повторяет за ним нестройный хор прихожан.
"За жизнь", — тихо шепчет Бася, — "За то, чтобы радоваться жизни"
Она пьёт клюквенный сок. Её взгляд устремлён куда-то поверх моей головы, и я машинально оборачиваюсь, чтобы понять, куда она смотрит.
Там, за моей спиной закрытое шторой окно.
Штора закрывает окно неплотно, и острый солнечный луч, преломляясь в небольшой трещине в верхней части окна, загадочно раскладывается аккуратной лёгкой радугой.
