Они выехали затемно, когда в общаге стояла непривычная тишина. Беззвучно проскользили по пустым улицам Дессау. Не тормозя, пролетели перекрёсток с моргающим жёлтым светофором, резко свернули у старого моста с двумя арками, похожими на совиные глаза. Выскочили на Девятое шоссе.
– В полдень будем в Варшаве, – не отрываясь от дороги, сказал Лис.
Настя кивнула. Она молча улыбалась в темноте, искоса поглядывая на профиль Лиса.
Вот она, взрослая жизнь! Настя закрыла глаза, она попыталась уловить страх, хотя бы тревогу, но ничего, кроме тихого восторга обнаружить не смогла. Она отодвинула кресло до упора, вытянула ноги. Лис потыкал по каналам, нашёл какую-то дремотную музыку – контрабас и фортепьяно. Отстукивая большим пальцем ритм, спросил:
– Ты у кого защищаешь?
– У Роттенау...
– По прикладному? – Лис удивлённо повернулся к ней.
Настя пожала плечами, смутясь:
– Гобелен... У меня два батика на биеналле взяли...
– Роттенау – нормальная баба, – снисходительно одобрил Лис. – В смысле прикладного...
Лис был внучатым племянником «того самого Лисицкого» – художника, архитектора, дизайнера, теоретика супрематизма, отца русского авангарда. На стене класса «Кинетического дизайна» висел портрет прадеда с цитатой про целенаправленность творческого процесса. Даже профессора относились к Лису с придыханием, а о студентах и говорить нечего. Лис принимал почести с благосклонной скромностью, как и подобает наследному принцу.
– Ты как плаваешь, нормально? Умеешь плавать? – Лис, щурясь, опустил козырёк. Солнце выплеснулось и шоссе вспыхнуло лимонным. Они неслись прямо на восток. Настя достала очки, подставила лицо тёплому свету.
* * *
Проехали Франкфурт, пересекли по гулкому мосту серый Одер. В десять, не заезжая, обогнули с севера Познань, потом Лодзь. В двенадцать въехали в Варшаву, в начале первого пили, обжигая губы, кофе из картонных стаканов в придорожной забегаловке.
2
– А чего вы с Вальтером... – Лис запнулся, подыскивая слово.
– Разбежались? – подсказала Настя и отвернулась к окну. Предместья Варшавы, пыльные и скучные, напоминали Питерские спальные кварталы. Мимо пролетел указатель, состоящий из дюжины согласных, половина из которых были “Z” и “W”. Настя задумалась, переплетя пальцы худых рук. Действительно, почему?
Роман с Вальтером тянулся почти год. На курсе его уважали, но считали занудой. Проекты он всегда сдавал в срок на безукоризненно натянутых планшетах. В заднем кармане носил костяную расчёску в кожаном чехольчике. В мае он сказал, что хочет познакомить Настю с родителями. Что уже и билеты купил. Настя сначала обрадовалась, но за день до отъезда сбежала в Берлин.
– Озеро называется Лаури. Вокруг лес, рядом несколько хуторов. Никаких мотелей, кемпингов. Дичь полная, ягоды-грибы. Рыбалка – супер: голавль, лещ, щука на блесну… Народу никого, не то что…– Лис кивнул в окно, – куда ни плюнь – непременно в туриста угодишь. Там во время войны немецкий аэродром рядом был. На дне до сих пор лежит сбитый «юнкерс»... – Лис, прикусил губу, обгоняя ревущий бензовоз, – но глубоко, без акваланга не донырнуть... метров двадцать.
– А я никогда не ныряла с маской, – Настя грустно улыбнулась и провела пальцем по стеклу. – Вот.
Отец Насти умер, когда ей было шесть лет, мать сразу вышла замуж, потом они переехали в Питер, потом Настя болела. Вспоминать об этом не хотелось, говорить тем более.
– Да ладно... – Лис недоверчиво поглядел на неё поверх чёрных очков. Все ныряли...
Настя молча смотрела в своё окно.
– Не горюй, – Лис тронул её колено, – Я научу. У меня запасной комплект в багажнике. И ласты.
Настя сразу подумала, что эти ласты и маска Соловьёвой, Лис догадался и добавил:
– Ласты регулируются, там резинка такая... У тебя какой размер?
– У меня? Меньше.
* * *
Литва неожиданно оказалась холмистой, после Каунаса дорога начала петлять, шоссе то взлетало, то проваливалось. Лис, не сбавляя скорость, нарезал виражи, Настя ойкала и смеялась, прижимая ладони к щекам. Шоссе вдруг обступили разлапистые сосны с рыжими стволами, песчаные обрывы, из которых торчали корни.
– Гляди! – закричал Лис.
В прогале между деревьями за покатым клеверным полем сверкнула вода и остров с белым замком. Всё это мелькнуло и исчезло. Снова замельтешили рыжие сосны, заморгали заплатки синего неба. Настя успела разглядеть на шпиле замка флюгер. Она опустила стекло и высунулась, смеясь и жмурясь от упругого ветра. Пахло смолой и тёплой травой.
3
Латвия, с жёлтыми полями, уходящими за горизонт, чинными хуторами с белёными стенами и красной черепицей крыш, показалась ей скучной. Лис не согласился, сказал, что просто устала. Они ехали почти десять часов. После эстакады свернули с шоссе, проехали железнодорожную станцию. По пустому перрону бродили голуби, в тупике ржавел древний паровоз с толстой чёрной трубой. Съехали на грунтовку. Лис притормозил у указателя «Лаури Эзерс – 5км», подмигнул Насте:
– Приехали!
Жестянка указателя была пробита крупной охотничьей дробью. По обеим сторонам дороги тянулись поля, справа темнел лес, там было озеро. Над полем мелькали лимонницы.
Лис на второй передаче бесшумно катился по грунтовке, дорога плавно шла под уклон, мелкие камни звонко выстреливали из-под колёс. На обочине боком стояла телега, бледная лошадь с большой, мохнатой головой лениво жевала траву. Поодаль три латыша орудовали граблями, сгребая скошенную траву. Самый молодой, лет двадцати с выгоревшими полосками белых бровей, выпрямился и помахал рукой. Настя махнула в ответ.
– Как по-латышски «здравствуйте»? – спросила она Лиса.
Дорога пошла ещё круче вниз, они въехали в орешник, который неожиданно перешёл в сводчатый сосновый бор, тенистый и влажный, с пряным грибным духом. Меж стволов солнечными зайчиками сверкнула вода, машина выкатила на лужайку.
Перед ними лежало озеро, окружённое соснами. На том берегу, обрывистом и диком, деревья подступали к самой воде, за ними темнел бор.
Настя, покачиваясь на гудящих ногах, улыбаясь от пьянящей усталости и дорожной болтанки, подошла к пологому берегу, с полоской светлого пляжного песка. Сев не корточки, провела ладонями по воде, словно расправляла скатерть.
– Тёплая... – сказала она и тихо засмеялась. Потом повернулась к Лису, крикнула:
– Она тёплая!
Лис, смуглый и долговязый, выкидывал из багажника сумки и мешки. Настя, склонив голову наблюдала, как он вытряхнул из чехла ярко-синюю палатку, разложил её на траве. Шагал взад и вперёд, что-то примеряя и прикидывая, хмурился и ерошил волосы. Лицом он напоминал ей молодого Пастернака, тот же диковатый взгляд, большой рот, упрямые скулы.
Она вспомнила, как зимой Вальтер пригласил её в ресторан, как заметил пятнышко на скатерти и долго отчитывал официанта. Настя смотрела в окно, там торжественно и тихо падал рождественский снег, она чувствовала, как у неё разгораются щёки. Потом появился метрдотель, тоже извинялся, а под конец дал им скидку за ужин.
4
Настя залезла в сумку, выудила оттуда бирюзовый купальник. Спряталась за машину, стянула джинсы, переоделась. Поправила бретельки, тихо ступая босыми ногами прошла по траве. Прибрежный песок оказался упругим и твёрдым, как спортивный тартан. Она зашла в озеро по щиколотку и остановилась. Лис видел, как она повела острыми лопатками. По-детски сутулясь, зябко обняла себя за плечи.
– Тёплая? – насмешливо спросил Лис, но вышло сипло и он, смутясь, закашлялся. После города и гула дороги, здешняя тишина казалась особенно хрупкой. Настя замерла: за лесом в поле перекрикивались латыши, к станции подходил поезд.
Лис бесшумно прокрался по траве. Выпрямился, сорвал майку и, размахивая ей над головой, галлопом пронёсся мимо Насти. Бросился в воду, обдав её веером брызг. Вынырнул, фыркая, поплыл к середине. Взрывая буруны пены, сверкнул пятками и ушёл под воду.
Волна докатилась до Настиных ног. Снова стало тихо. Вдали, набирая обороты, свистнул локомотив, едва слышно, заворчали колёса. Настя вытянула шею, вглядываясь в озёрную рябь. Там отражались облака.
Настя сделал шаг в глубину, помешкала, развернулась и быстро вышла на берег. Сжала кулаки, прошла взад и вперёд, привстала на цыпочки. По озеру пробежал ветерок, у дальних камышей плеснула рыбёшка.
Лис вынырнул почти на середине озера, взмахнул руками:
– Давай сюда! – хватая ртом воздух, крикнул он. – Тут «юнкерс»! Вот он, прямо подо мной!
– Дурак...– пробормртала Настя, у неё стучало в висках от волнения. Она, часто дыша, вошла в озеро, скрестила руки на груди. Присела и, плавно разгребая воду, поплыла. Солнце покраснело и застряло в верхушках сосен, края облаков подёрнуло розовым.
– Вот гляди, здесь... – Лис кружил на одном месте, энергично работая ногами.
Настя отчётливо видела его смуглые ступни с белыми ногтями, свои бледные и худые ноги. Под ними темнела бутылочной синевой толща воды. Там в глубине мерцали тусклые лучи света, бродили какие-то тени. Лис был прав – вода действительно была на редкость прозрачной и от этого Насте сделалось ещё страшней.
– Давай завтра... Я с дороги что-то...
Лис приблизился, скользнул ладонью по её животу:
– Давай завтра...
5
Шампанское оказалось тёплым. К тому же Лис забыл стаканы и они пили из горлышка, захлёбываясь щекотными пузырями, хохоча и толкаясь. Настя подумала, что вот Вальтер бы никогда не забыл стаканы и эта мысль развеселила её ещё больше. Она плюхнулась на траву, смеясь и икая, Лис тоже захмелел, стал громким и начал суетиться, потом скрылся в лесу и почти тут же вернулся, волоча за собой сухую рыжую ёлку.
– С одной спички! Спорим? – костёр вспыхнул, по веткам побежало жёлтое пламя, иголки затрещали, корчась и чернея. Запахло смолой.
– Ты после диплома куда? – Лис наконец перестал ворошить палкой в костре, сломал её о колено и сунул в огонь. Сел напротив по-турецки. Настя пожала плечами и икнула.
– У меня два варианта. Я думаю – Лондон всё-таки. И потом Штиглиц меня звал... – Лис провёл ладонью по скуле. – Может, бороду отпустить, а? А, Настюха?
– А я вообще не знаю зачем я на дизайн поступала... – Настя обняла колени, не отрываясь от огня, продолжила. – Закончила художку, отчим сказал – выбирай. Юлька мне – Баухаус, ты что! Фирма! Ну вот я и... А что Баухаус, зачем Баухаус...
Лис хотел поправить дрова, но палки не было, он пару раз ткнул кедом в горящие сучья. После угомонился, снова сел, выставив растопыренные ладони. За спиной у Насти послышались голоса, она обернулась. На том берегу показались латыши. Белобрысый парень снова помахал им.
– Аборигены, – усмехнулся Лис и махнул в ответ. Латыши, смеясь и балагуря, разделись, бросились в воду. – Нудисты, дети природы, – добавил Лис.
Настя снова повернулась, но латыши уже были в воде, орали и плескались, толкая друг друга.
– Я тебе скажу, когда они на берег выйдут, – пошутил Лис. Насте стало неловко, она тоже хотела пошутить, но ничего не пришло в голову и она уставилась в огонь. Лис начал снова про Штиглица, что после Лондона надо в Нью-Йорк, и хоть Америка, конечно, помойка, но имя надо делать там.
Настя кивала. Слова Лиса казались ей какой-то тайной мантрой, она вдруг перестала понимать их смысл. Она разглядывала угли, прислушивалась к крикам с того берега, пытаясь догадаться, о чём идёт речь, думала о том, что придётся возвращаться в Питер и, что ей уже двадцать три. Лес стал плоским и фиолетовым, оттуда потянуло сыростью. На скучном сером небе повисла тусклая звезда. Вот и солнце уже село, и костёр догорел почти, подумала она, наблюдая, как на сучке канифолью пузырится смола. Латыши смолкли, Лис говорил про Миланскую школу, но говорил как-то странно, сбиваясь и растягивая слова. Потом замолчал, глядя поверх Настиного плеча.
Настя обернулась.
На том берегу было тихо. Латыши ныряли, подолгу оставаясь под водой. Потом один, что-то закричал и нырнул снова. Другой подгрёб торопливыми саженками и тоже нырнул. Настя привстала на колени. Две головы показались из воды и, быстро гребя, что-то потащили к берегу. Это был белобрысый парень. Они волокли его, как куль по мелководью. Дотащив до берега, положили на спину и принялись откачивать.
– Он, что... – Настя не закончила вопрос, происходящее на том берегу напоминало туземный обряд или авангардный перформанс. Латыши были абсолютно голые.
– Сюр... – пробормотал Лис.
– Нужно пойти туда, может, мы... – быстро заговорила Настя, глядя в глаза Лису и часто моргая.
– Ну что мы? – он перебил её раздражённо. – Что мы?
– Не можем же мы просто сидеть тут и всё? – она растерянно развела руками. – Он там... может... мёртвый, а мы тут...
– Мёртвый... – сердито повторил Лис. – Не нужно было по пьяни в воду лезть.
– Да с чего ты взял? Да и причём тут...Ты что? – она хотела встать, но Лис ухватил её за руку.
– Настя, – он приблизил своё лицо к ней. – Мы ничем не можем помочь. Понимаешь?
Он говорил тихо, почти касаясь губами её щеки.
Один латыш, на ходу натягивая штаны, быстро побежал вверх по тропе и скрылся в орешнике, другой продолжал делать искусственное дыхание. Парень не шевелился.
Лис обнял Настю, прижал к себе. После сдобной Соловьёвой, она казалась щуплым подростком. От волос пахло озёрной водой и чем-то горьковатым. Он втянул воздух, пытаясь угадать запах. Потом поцеловал в макушку, Настя шмыгнула носом и уткнулась ему в грудь. Лис молча гладил её спину, наблюдая за тем берегом. Латыш сдался и теперь сидел рядом с утопленником, глядя в землю. Настя тихо всхлипывала, костёр догорал, небо неожиданно вспыхнуло малиновым и тут же погасло.
– Настюха, – тихо позвал Лис. – Я за хворостом... Костёр прогорел почти. Темнеет.
– Я с тобой, – не отпуская его, сказала она, – с тобой.
6
Когда они вернулись, на том берегу стоял джип с включёнными фарами и жёлтым маяком на крыше. Оба латыша, жестикулируя, что-то говорили полицейскому, тот кивал, записывал, изредка поглядывая на утопленника. Из распахнутой двери доносился треск радио, обрывки латышских фраз оператора. Полицейский лениво обошёл тело, сделал несколько фотографий, потом вызвал кого-то по радио и долго с кем-то ругался.
Лис с треском ломал сухие сучья, Настя сидела у огня, сутулясь и уткнув подбородок в колени.
– Слышь, Насть, – позвал Лис, – ты случайно хлеб не прихватила?
– Там, в сумке. Яблоки и печенье. Хлеба нет.
Лис вернулся к костру, вывалил снедь на траву. Пакеты с чипсами, консервы, бутылка вина. Печенье и яблоки. Одно подкатилось к Настиной ноге.
– Что уж бог послал, завтра сгоняем в сельпо – сделаем стратегические закупки. Напомни стаканы купить, – он подмигнул, доставая перочинный нож.
Ловко откупорив вино, он кинул пробку в костёр и протянул бутылку Насте. Пить не хотелось, но она сделала несколько глотков. Капнула на свитер. Хотела стереть – только размазала. Подумала, что Вальтер устроил бы сцену, а Лис даже не заметил. Лис грыз яблоко и ворошил угли палкой.
– Ничего, ничего...Это только первый вечер – всухомятку... – он хрустел яблоком, сок лился по подбородку, – мы тут такой бивуак наладим... И коптильню, и мангал. Раков будем варить, раки – это вообще отпад! Тут грибов прорва, они как раз сейчас пойдут... Подосиновики, белые. Лисичек – как грязи, местные их даже не собирают.
Настя ничего не ела, от вина голова куда-то поплыла, лицо горело. Лис открыл паштет, мазал его на печенье, говорил, что безумно вкусно. Настю тошнило от одного запаха.
Полицейский забрался в джип, те двое сели сзади, Машина развернулась, моргнула красными огнями и, переваливаясь, полезла вверх по тропе. Утопленник остался лежать на берегу.
– Они его оставили... – Настя привстала. – Оставили там...
– Ну, я думаю... – Лис вытер сальные губы рукой. – Мент вызвал труповозку, крестьян забрал в каталажку.
– В каталажку?
– Ну. Может они его утопили.
– А почему полицейский тогда нас не допросил? Мы ж свидетели.
– Какие свидетели? – Лис отпил вина, протянул Насте. – Ты что-нибудь видела? Ну вот, и я – нет.
Настя незаметно обтёрла ладонью горлышко, но от бутылки всё равно пахло гусиной печёнкой.
– Мент понимает, что мы туристы. Отдыхаем. А это – их дела... местные, – Лис откинулся, закурил. – Зачем усложнять? Курить будешь?
Настя кивнула.
Стало совсем темно. Озеро казалось неподвижным, хмурым. Выползла луна, от её тусклого света тени сгустились. Лес превратился в плоский задник с наспех очерченным контуром.
7
– Почему они не едут? – Настя тихо спросила, натягивая воротник свитера на подбородок. Теперь ей было холодно.
– Приедут, приедут, – говорил Лис, прижимаясь к ней и тиская её плечо – обязательно приедут. Пойдём в палатку.
Он встал, потянул её за собой. Она вывернула руку из его цепких пальцев.
– Погоди, Лис. Так нельзя. Он там... лежит, а мы... тут...– она пыталась найти правильные, взрослые слова, а выходило какое-то бормотанье.
– Ты что, мертвецов боишься? – Лис выпрямился.
– Да не в этом дело... – Насте показалось, что он сейчас рассмеётся. Ей хотелось сказать что-то важное и умное, то, что она чувствовала, но слова приходили в голову плоские и банальные.
Лис не смеялся, он присел на корточки, провёл ладонью по её щеке.
– Да мне самому жутковато, – сказал он серьёзно, – это я так, со страху хорохорюсь. Я покойников до судорог боюсь. Моя бабка когда умерла, никого не было, я из школы пришёл, а она на полу лежит и в потолок смотрит. До сих пор мурашки по коже, как вспомню. Пойдём в палатку, – он улыбнулся. – Вдвоём будем бояться.
Он расстегнул спальный мешок, скинул кеды, залез внутрь.
– Ну? – позвал он. – Ныряй! Места всем хватит.
Настя присела, нырнула в мешок, легла на спину. Стараясь не касаться Лиса, сложила руки на груди. Лис выключил фонарик. У Насти перед глазами поплыли яркие круги, потом всплыло лицо с выгоревшими бровями, потом неподвижное, словно залитое серым цементом, озеро. Рука Лиса коснулась её живота и медленно поползла вверх, наткнулась на локоть, протиснулась к груди. Настя перестала дышать, пальцы Лиса сжали её сосок, она еле слышно сказала:
– Я не могу... Не надо.
– Ты что, Насть? – сиплым шёпотом возмутился Лис. – Нельзя же так! Что нам теперь национальный траур объявлять? Мы ж его даже и не знаем, мало ли кто где утонет, а? – по всем теперь скорбеть будем? Ну утонул деревенский парень, ну да – жалко. Погрустили и будет, жизнь ведь ...
– Да не в парне дело, как же ты не поймёшь...– перебила его Настя, слеза стекла по виску и щекотно забралась в ухо. Она говорила тихо, ей не хотелось, чтоб Лис догадался, что она плачет.
– Вот видишь, просто устала. Шутка ли – через пол-Европы, считай, махнули... – Лис говорил и мял её грудь. От него пахло вином и паштетом. Он оттянул ворот свитера и начал целовать шею, потом губы. Коленом раздвинул ноги. Молния в её джинсах заела и Лис, ухватив за пояс, рывком стянул их.
8
После духоты палатки, снаружи было свежо, пахло мокрым сосновым лесом. Настя, прижимая скомканную одежду к груди, подошла к воде. Луна уползла в дальний угол неба и касалась макушек деревьев. На том берегу чернела непроглядная тень.
Настя бросила одежду на песок, вошла в озеро. Она сделала несколько шагов, присела, медленно поплыла. Вглубь было страшно, она кружилась на одном месте, вглядываясь в дальний берег. Теперь, когда глаза привыкли к ночи, ей казалось, что она различает кусты орешника, стволы сосен, чернильные дыры между ними. Видит бледный силуэт на траве.
Она вышла на берег, обтёрлась майкой, натянула свитер, джинсы. Кеды остались в палатке. Настя подвернула джинсы до колен и пошла по мелководью. Песок тут был плотный и ребристый. Она пыталась вспомнить, как называется озеро: Лари? Рауи? Перебирала разные сочетания, но всё звучало не так. Озеро оказалось не таким уж большим, она обогнула почти половину и теперь отчётливо видела парня. Она остановилась, вглядываясь. Подошла ближе. Он лежал, худой и строгий, вытянув руки по швам и выставив вверх подбородок.
Настя села на корточки. Никогда не видела покойника так близко, даже когда отца хоронили. Редкие волосы на груди казались седыми, седыми казались и брови, и ресницы, а под глазами лежала тень, словно плохо смытая тушь. Какая нелепость, когда говорят, что мёртвый похож на спящего, подумала Настя. Мёртвый похож на неодушевлённый предмет. Это тело никакого отношения не имело к тому мальчишке, который вчера смеялся и весело махал ей рукой в поле. Какая нелепость.
Она осторожно провела пальцем по его плечу, холодному и гладкому как кость. Наклонилась и прошептала:
– Ты прости нас, пожалуйста. Ладно?
* * *
Она вернулась к машине. Сняла с орешника так и не высохший купальник, скомкала, сунула его в сумку. Направилась к палатке, передумала, достала из сумки резиновые шлёпанцы. Бог с ними, с кедами. Её часы тоже остались в палатке, она прикинула, что скоро будет светать, что уже, пожалуй, часа три. А, может, четыре.
Оглянулась на озеро. Так и не вспомнив названия, Настя закинула сумку за спину и, быстро зашагала вверх по тропинке в сторону станции.
