Все слабее звуки старых клавесинов – голоса живые… Булат Окуджава
– Опять Козориз книги пытался продать, слышал? – спросил он.
– Ага, – равнодушно заметил Классик, – жалко, что его не подстрелили. Принципы предает, гад, – правда, пафоса в его инвективе не чувствовалось совсем.
Пафос, вообще, был Классику чужд, играл он в такого себе олимпийца, потому и классиком был прозван, правда, и книги его в советских еще школьных учебниках упоминались.
– Какие принципы у Козориза?! – он удивленно взглянул на Классика, – Козориз ведь парторгом был Секции драматургии при Советах, а потом националистом заделался перед самым Апартеидом, – он хихикнул и добавил, – а книги, между прочим, не Козоризовы, а мои – почитать попросил.
– И ты дал?! – Классик усмехнулся в холеные усы. – Узнаю интеллигента. Интересно, с каких это пор Козориз читать стал?!
– Тут ты не прав – Козориз всегда читал, и до Апартеида тоже, – возразил он Классику. – С тех пор, как мы в резервации оказались, вообще чуть ли не книголюбом стал, и у нас книги брал, и возвращал всегда. А тут сказал, что не в коммерции дело, просто надо пожалеть тех, что по ту сторону колючки, уж больно они по духовной пище стосковались, – он засмеялся и подставил Классику свою рюмку, – перерыв затягивается.
Классик налил ему водки и спросил, - за что пьем?
– За апартеид, – не задумываясь, предложил он.
– Хороший тост, – одобрил Классик и чокнулся с ним, – Правда, несколько уже заезженный.
– Ничего удивительного, – он выпил и потянулся за маринованным грибочком, – апартеид всем нравится.
Угу, – нечленораздельно согласился Классик, жуя кусок ветчины.
«Апартеид действительно нравится всем, – подумал он, но потом мысленно поправил себя, – почти всем».
Были от апартеида в восторге толстопузые менеджеры, маркетологи, мерчандайзеры, фэн-шуй дизайнеры и прочие бизнесмены и истовые поклонники доллара, пива и футбола – не морочили им больше голову своими непонятными речами и негламурным обликом хилые «ботаники», интеллигенты и книгочеи, ну а те всегда стремились отделиться, и тут вдруг – Ура! – апартеид.
Долго не могли придумать, как разойтись, пока не сказал свое золотое слово Лидер.
Принцип развода, казалось бы, был придуман гениальный.
– Моисей сорок лет водил народ по пустыне, – сказал Лидер в телеобращении к нации, – чтобы умерли, те, что были рабами, чтобы забылось рабство и родился новый свободный человек. Однако, – продолжил он своим хрипловатым от кокаина «сексуальным» баритоном, – мудрый вождь иудеев не учел, что бывшие рабы, живя среди новых, свободных людей, отравляли их своей рабской идеологией. Новые люди тащили за собой стариков, помнивших рабство, как полуразложившийся труп и он отравлял своим зловонием новый этнос. Мы не должны повторить эту ошибку.
«И все-таки без ошибок не обошлось», – злорадно усмехнулся он, вспомнив знаменитую речь, – и поинтересовался, – Адик придет?
– Должен, – ответил Классик, – юбилей все-таки. И Марис обещал. Да ты закусывай, пока нас мало, – Классик придвинул ближе к нему тарелку с ветчиной и засмеялся – «пока нас мало» была шутка из их общей юности – он уже не помнил, что там было связано с этой фразой, но для Классика все, связанное с юностью, было свято.
Действительно, принцип развода, предложенный Лидером, был почти гениальным – предлагалось разойтись по возрастному признаку: на своем месте оставались те, кому в год крушения Советской Империи было не больше десяти лет, остальные шли в резервации.
– Двадцати – тридцатилетние свято верят в принципы рыночной экономики, в живительную силу денег, – говорил Лидер в своей знаменитой речи, – старики же либо ненавидят, либо равнодушны.
Вот тут как раз он и ошибался – не учел, что и пятидесятилетний новеллист Адик (Он как раз вторую фабрику купил.) и шестидесятилетний лирик Марис (тот книгоиздателем заделался) только в эту живительную силу и верили, а оказались в резервации, и довольно много было таких «адиков» и «марисов».
«До сих пор они, не примирились с Апартеидом», – подумал он, вспомнив коммерческое предприятие драматурга Козориза, улыбнулся и с удовольствием посмотрел в окно.
За окном были заснеженные сосны и рубленные избы их родной литературно-художественной резервации – Спецпоселения СВ/105, которому – и вместе с ним и самому Апартеиду – как раз сегодня исполнялось десять лет. Двадцатилетние стали тридцатилетними и тридцатилетние повзрослели на десять лет.
«А мы, поселенцы, стареем катастрофически, – вздохнул он, – кладбища в спецпоселениях все разрастаются и скоро в стране останутся одни мерчандайзеры».
В соседней комнате жена Классика смотрела сериал. Своего телевидения у спецпоселений, естественно, не было, поэтому смотрели то, что показывала «Большая земля».
– Если хочешь мой совет, Эрни, заполучи брокером Чаки, – доносился сквозь неплотно закрытую дверь громкий самоуверенный баритон, – пусть он инвестирует в реальный сектор.
– А сколько? Еще пять тысяч хватит? – интересовался вкрадчивый женский голос.
– Тьфу! – с чувством произнес Классик, – как можно смотреть эту дрянь?! – и захлопнул дверь в соседнюю комнату.
«Они тайком читают наши книги, а мы смотрим их телевизор», – подумал он и спросил Классика, – а знаешь, как Козориз наши книги реализовать думал?
– Как? – поинтересовался Классик по-прежнему без особого интереса в голосе.
- Через самиздатовскую мафию, – сказал он, – они встречались с Козоризом на пустыре, за фермой – там их и накрыли спецназовцы. Перестрелка была. Козориза чуть не убили.
– Жаль, что не убили, – Классик опять наполнил рюмки и спросил - А книги?
Ответить он не успел. На улице, возле их избы раздался громкий гудок – это вездеход привез туристов.
Первым в избу вошел жовиальный толстячок- экскурсовод в возрасте, близком к критическому, но молодящийся, в высокой то ли ушанке, то ли шляпе в мелкую ярко-зеленую полоску. За ним в комнату стали входить туристы и, столпившись у порога перед желтой разделительной линией, уставились на них.
Замыкали группу два солдата охраны с автоматами и собакой.
Туристы были совсем молоденькие – хорошенькие такие мальчики и девочки. Двое держались за руки, одна пара тут же стала показательно целоваться. У всех губы были ярко-красные от модной жвачки «бетель-кока».
Толстячок вышел вперед и затараторил:
– Перед вами типичное жилище спецпоселенцев, где эти несчастные (он показал рукой на них с Классиком) сохранили особенности убогого быта своего дикого времени.
– Достаточно взглянуть на этот примитивный деревянный стол и стулья, на книжные полки из дешевой фанеры,- громко выкрикивал он, – чтобы наглядно убедиться, что им незнакомы и чужды блага нашей цивилизации.
– Вам повезло, – экскурсовод обернулся к своей аудитории, призывая их оценить представившийся шанс, – Вы можете лично наблюдать, как они пьют свой излюбленный напиток – водку.
Целующаяся парочка прервала свой показательный поцелуй и вместе с другими уставилась на них с Классиком.
– По мнению ведущих Западных экономистов, – продолжил толстячок, – именно этот напиток виноват в том, что наша страна и другие бывшие советские колонии отстают в развитии на много десятилетий.
Он старался не слушать – экскурсии с «Большой земли» были вещью полезной – на получаемые за них талоны можно было купить те самые «блага цивилизации», о которых говорил экскурсовод, например, новую стиральную машину или микроволновку или, что важнее, водку. Еду и предметы первой необходимости поселенцы получали бесплатно.
– Кто разрешил экскурсию? – спросил он Классика.
– Как ты думаешь?! – достаточно раздраженно ответил тот, и он понял, что талоны пойдут не на водку.
– Что планируется? – ехидно продолжил он. Классик посмотрел на него злым взглядом, но до ответа снизошел, – посудомоечная машина.
Он хотел было продолжать и дальше ехидничать – у него у самого дома ситуация была похожая, но тут громко залаяла собака охранника и он посмотрел на экскурсантов. Один из мальчиков решил подойти к ним ближе и переступил желтую разделительную линию, что строго воспрещалось, охранник схватил мальчика за руку и собака нервничала.
– Общение со спецпоселенцами строго воспрещается! – строго сказал экскурсовод.
– Я как бы вопрос задать хочу, – возмутился мальчик и выдернул руку. Собака зарычала.
– Общение со спецпоселенцами строго воспрещается, – тем же суровым тоном повторил толстяк-экскурсовод. – Все вопросы через посредника. Что ты хочешь спросить?
– Они как бы человечину едят и как бы водку чем закусывают? – спросил мальчик – в глазах его светился неподдельный интерес.
Экскурсовод ступил за желтую линию.
– Полноценный Гражданин задал спецпоселенцам вопрос, – обратился он к ним с Классиком, но больше к Классику в связи с олимпийской внушительностью последнего – тургеневская седая грива, блуза а-ля Горький на Волге. – Закусывают ли они как бы водку как бы человечиной?
Они с Классиком молча смотрели на толстяка.
Выдержав положенную паузу, экскурсовод сказал:
– Спецпоселенцы не ответили.
– Блин! – сказал мальчик и перебрался в задние ряды туристов.
– Водка выдыхается, – усмехнувшись, заметил Классик, когда экскурсия покинула избу. Он поднял свою рюмку и чокнулся с Классиком.
– Как бы водка, – уточнил он и подложил себе на тарелку ветчины, – модернист Корнетик считает, что «как бы» - это эквивалент отсутствующего в русском языке неопределенного артикля, «как бы водка» – это водка вообще, а та, что мы пьем – определенная водка, без артикля .
– Мудрит Корнетик: как бы водка – это не водка, – припечатал Классик и, вернувшись к теме Козоризовой торговли книгами, опять спросил, куда спецназовцы книги дели.
– В Музей проклятого прошлого, наверно, передали, – предположил он.
– Это же твои книги! – возмутился Классик, - надо было назад потребовать. Знаешь, сколько сейчас книги у них стоят!
– У кого требовать?! – задал он риторический вопрос.
Классик ничего на это не сказал и занялся закуской, а он стал думать о том, какая странная штука книга, сколько из-за книг случалось всякого: и хорошего, и плохого, но больше плохого.
«Ну запретил Лидер печатные издания – говорили тогда, что страшный вирус какой-то в книгах – слепнут от него и с ума сходят, – думал он, с интересом наблюдая, как Классик пытается удержать два больших куска буженины на маленьком ломтике хлеба. – Ну запретил, и к чему это привело? Стали книги ценным товаром, ценнее золота – электронные эти коробки везде валяются – никто их не берет, а за хорошую книгу убить могут, за старенькую какую-нибудь в драной обложке. Мафия на самиздатовских перепечатках миллионы наживает».
– Пауза затягивается, – сказал в этот раз уже не он, а Классик и разлил водку по рюмкам.
– За что теперь пьем? – спросил он, поднимая свою рюмку.
– Можно еще раз за Апартеид, уж больно мне нравится с ними через посредников общаться, – предложил Классик и зло продолжил, – полноценные граждане. Этот пацан, видишь ли, Полноценный, а я – нет или ты.
Он ничего не сказал и молча чокнулся с Классиком. «Новое время, – привычно думал он, – новые люди, новые правила и нравы, наше время ушло и ничего с этим не поделаешь. Нас осталось мало, как пел когда-то наш любимый бард. Пожалуй только те, что должны сегодня собраться на юбилей Апартеида. Где они, кстати»?
– Что-то долго сегодня народ собирается, – сказал он Классику, но тут заметил, что тот уже спит. Сидя, сохраняя на лице олимпийское выражение. Прядь густых седых волос упала ему на лоб и стал он похож на свой виртуальный бюст в каком-нибудь литературном Пантеоне.
«Едва ли – думал он, глядя на спящего Классика, – такой бюст когда-нибудь станет реальностью. А было бы здорово, если бы кто-нибудь изваял его таким. Надо предложить Корнетику. – кроме основного своего занятия – модерна, Корнетик и лепил неплохо, и рисовал – одна эта тургеневская грива чего стоит, а блузон толстовско-горьковский. Нет, мелки все-таки «полноценные граждане» по сравнению с такими, как Классик! Или взять того же Корнетика. Странно, что все опаздывают – юбилей все-таки», – подумал он и тоже заснул.
Ему приснились все, кто должен был прийти к Классику: кудрявый седой культурист Корнетик, внушительный Адик с его скульптурным лысым черепом, нахальный весельчак Козориз, красавец Окунь-актер, товарищ его юности боксер по кличке Арага, меркантильный лирик Марис, еще один друг его юности театральный режиссер Эдик Войтенко, Иоська- артиллерист … .
«Постой, - думал он во сне, – ведь они умерли – и Эдик, и Йоська, как же они могут прийти?»
Но смерть казалась ему во сне невозможной – все были молодые, здоровые, веселые. Они с молодым Классиком, чернявым, похожим на фольклорного казака, рассказывали им про спецпоселение и экскурсантов. Все смеялись. За окнами просторной квартиры Классика была весна, на балкон тянул ветки цветущий каштан.
Из своей комнаты вышла жена Классика, молча постояла, глядя на спящих, погасила свет и ушла, а они продолжали спать.
За окнами Спецпоселения СВ/105 наступала ночь. Поднявшийся вдруг ветер гнул ветки сосен и нес с собой мелкий колючий снег, бросал его в окна и казалось, кто-то скребется там и просит впустить в дом.
