Сельма нервно смотрела на часы. Самолет опаздывал. Наконец он появился в утреннем небе, приземлился и подали трап.
Струйка людей потянулась вниз.
“- Он выйдет последним, - думала она, последним...”
Оскар вышел последним. Он не торопился. Он остановился в дверном проеме и начал болтать со стюардессой. Та смеялась...
“- Так он торопится к сестре, которую не видел 44 года! – подумала она, - такой же, как и был, годы ничего не меняют”.
Потом Оскар начал спускаться по трапу, не торопясь, насвистывая.
Сельма видела все это в бинокль. Она б убила его. Она опаздывала – оставалось десять минут.
- Оскар, - завопила она, - Оскар!
Он шёл по летному полю с молодой женщиной.
“- Может, он женился, - думала она, - совсем сдурел! Я же пригласила его одного. Куда я дену двоих?”
Появился он минут через двадцать, слава Богу, один. Они обнялись.
- Ну, как ты здесь, сестричка? - спросил он.
- Побежали, я тебе все расскажу по дороге.
Они понеслись к машине. Оскар еле поспевал.
- Куда мы так торопимся?
- На кладбище, - сказала она.
- На кладбище?! – он застыл.
- Да, да, - она подтолкнула его, - я покупаю место на кладбище.
- К-кому?
- Себе, мужу, я знаю.
- Ты себя плохо чувствуешь? – спросил он.
- При чем здесь здоровье?! – удивилась она, - земля дорожает!
За последний год на 7 процентов! Представляешь, сколько она будет стоить, если я еще протяну десяток-другой?
Она забросила его в голубой “Вольво”, нажала на газ.
- А-а, черт! – ворчала она, - сколько машин! Час пик. Сейчас у нас круглые сутки час пик.
Она чертыхалась, била рукой по рулю, клаксонила.
- Куда ты так торопишься? – спросил он, - мы не виделись 44 года.
- Там чудесный участок, - сказала она, - его могут отдать. Ты не мог чуть быстрее выйти из самолета?
- Я уже давно никуда не тороплюсь.
- 2 -
- Ты – нет, а я – да. Это чудесный участок, в тени, последние годы я на солнце чувствовала себя не очень...
Она наконец вырвалась на простор и погнала.
- У тебя 160! – сказал он.
- У нас нет ограничений, ты не знаешь?
- Ты всегда так водишь?
- С чего ты взял? Ты же знаешь, куда мы едем!
- Ты летишь на кладбище, как на первое свидание, - сказал Оскар.
... Место действительно было в тени. Сельма внимательно изучала его. Оскар печально сидел на своем чемодане.
- Вот мое место, - показывала Сельма, - вот мужа, вот детей, тут внуки... – Она указала на место чуть поодаль, - Хочешь?
Оскар вздрогнул.
- Не стесняйся! Дарю!
- Не надо, - Оскар замахал руками, - это же дорого, что ты!
- Для брата?! Что жалко для брата?!!!
- Я понимаю... И все же... Подари мне что-нибудь попроще. Баночку кофе...
- Понимаю, - протянула она, - ты уже купил себе место в Риге...
- Нет, - признался он.
- Понимаю, - опять протянула она, - у вас нет и кладбищ! Ни мяса, ни мыла, ни кладбищ.
- Сестрица, - сказал он, - я впервые на Западе, мы не виделись 44 года, давай поговорим о чем-нибудь другом.
- Ты прав, я совсем обалдела. Расскажи мне о себе, все, все, подробно!
Он покосился на памятники, могильные камни.
- Может, в другом месте?.. – спросил он.
- Почему-бы и нет? Сейчас оформлю – и поедем. Так тебе брать или нет?..
Они снова мчались, на этот раз к Копенгагену.
- Ты странный тип, Оскар, - говорила она, - не думаешь о будущем - не купил место на кладбище! Не составил завещания! Ты легкомыслен, Оскар. Каким был, таким и остался ветрен и легкомыслен.
- Легкие мысли лучше тяжелых, - сказал он.
- Как вы там все живете, - продолжала она, - только настоящим, не думаете о будущем.
- Мы думаем о светлом будущем, - рассмеялся он, - ну, что у тебя нового, сестричка?
- Всё! Муж, дети, дом! И 70 лет! Главная новость... 70 лет! На западе очень быстро бежит время.
- 3 -
- На востоке еще быстрее, - заметил он, - мне 72! Кто твой муж?
- Датчанин, - ответила она.
- Ага... А дети?
- Тоже датчане...
- Интересно, - сказал он. – Мама бы очень смеялась, если б узнала, что ее внуки – датчане.
- Она любила селедку, - заметила Сельма, - может быть, это ее примирило бы с ее внуками.
- Ты единственная еврейка в вашей семье? – спросил Оскар.
- Я датчанка, - ответила она, - тут все датчане. Даже евреи. Еврей здесь не национальность, как у вас.
- У нас тоже не национальность, - сказал Оскар. – У нас это порода козлов – козлы отпущения! Вот сейчас одного старого козла выпустили попастись на датский лужок, пожевать свежей травки. У вас хорошая травка?
- Неплохая, - ответила она.
- Вот пожую – и обратно в хлев...
Они мчались по деревянной дороге. Желтела пшеница. Лежали коровы.
- Пастораль, - сказал он. – Приятно ехать по земле, чей король надел желтую звезду, правда, Сарра?
- Оскар, - ответила она, - возможно, ты не знаешь, но меня здесь зовут Сельма... 44 года...
- Сельма. – протянул он, - очень поэтично – Сель-ма... Папа искал тебе имя год. Полгода – Сарра, полгода Роха, ты была Сарра-Роха. На что папа убил год? Роха ты хотя бы оставила? Сельма-Роха – куда ни шло...
Дом Сельмы оказался замком. Краснели башни. Ржала лошадь. Лежал сенбернар.
- Я – на первом, Свенс с Олафом на втором, муж на третьем.
- А где Гамлет?
Она не поняла. Со стороны замка приближалась белобрысая команда.
- Знакомься, - сказала Сельма, - Свенс, Кристен, Олаф. А это мой любимый брат – Оскар, таскал для меня яблочки из соседнего сада.
Датчане кивали пшеничными головами.
Затем был королевский обед – фарфор, серебро, икра, лосось.
- Нет, нет, Оскар, куда ты садишься, ты слева от меня, Кристен – справа.
- “Как на кладбище”, - подумал Оскар и сел.
- 4 -
Все начали молиться. Он налил водку.
- Оскар. – прошептала она, - неприлично, молитва...
- Это – мой Бог, - ответил он.
Первый тост был за королеву.
- Она тоже носила желтую звезду? – спросил Оскар.
- Положить тебе семги? – ответила Сельма.
Оскар ел, пил, дурачился. Рассказывал о своей жизни, о жизни в стране.
- Впервые ем чистыми руками, - смеялся он, - представляете – нет мыла! Один день моем руки, другой - шею, третьи – ноги...
Смеялся только он. Датчане понимающе кивали.
- Живем в состоянии войны, - продолжал он, - в каждой республике – свой фронт, национальный фронт – латышский, литовский.
И всюду – евреи! Почему, скажите мне, любой национальный фронт – это евреи?!! Главный латыш Риги – Абрам Клецкин.
Он от души хохотал. Датчане загадочно молчали.
- Я что-нибудь не то говорю? – спросил он.
- То, то, им очень нравится!
- Почему ж они не смеются?
- Как это не смеются, - Сельма удивилась, - они гогочут!
- Я не вижу, - сказал он.
- В Дании, Оскар, гогочут иначе... Я их давно не видела такими веселыми.
Это заявление прибавило Оскару сил.
- А вот чем, по-вашему, отличаются русские евреи от западных, а? – пошел он в наступление.
Датчане наморщили лбы.
- Да это анекдот, Сельма, анекдот, пусть не думают, чего они наморщили лбы ? Так вот – западные евреи живут на Западе, а русские евреи мечтают там жить.
Опять разнесся только его смех. Датчане серьезно молчали.
- Они сейчас тоже смеются? – неуверенно спросил Оскар.
- Ну, конечно, - ответила Сельма, - отведай омара. Или сыру. Вот с орехами, с кокосом, с коньяком. У вас, говорят, нету сыру?
- Утром. В очереди. Подсохший. Не с моими зубами! Помните байку: “Бога нет! А сыр есть?..”
И он опять расхохотался один. Становилось неловко.
- Простите, - сказал он, - я впервые за рубежом, простите...
Вскоре перешли к камину и расположились на узорчатых креслах. Потрескивали поленья. Кристен важно помешивал их кочергой,
- 5 -
надев специальные перчатки, Олаф со Свенсеном что-то раздували мехами.
Оскару налили коньяка. Он опять был в ударе. Изображал перестройку, гласность, ветер свободы.
- Когда дует ветер свободы, - вопил он, - флюгер танцует на крыше. От его смеха камин потух. Было тихо. За окном ржала только лошадь...
- Простите, - опять произнес Оскар, - впервые на Западе...
Сыновья вновь взялись за меха.
Он подлил себе коньяку: - Прости, сестричка, 72 года не выезжал...
Все молча смотрели на огонь. На городской башне пробило десять. Кристен с сыновьями встали и чинно откланялись.
- В чем дело? – удивился Оскар.
- Дания, - объяснила Сельма, - завтра рано вставать.
- Я думал, просидим всю ночь. Поболтаем. Вспомним прошлое.
- В Дании ночью не болтают, - сказала Сельма.
- Прости, родная. Профан... Ты помнишь наши взморские ночи ?
Мама ставила топчан на балконе, мы спали под столом, на столе Зямка, а папа, - он...
- Я тебе постелю на втором этаже, - сказала Сельма, - твой туалет – справа.
- Ты уходишь?! – удивился он.
- Оскар, впереди целый месяц, наговоримся.
Он просидел всю ночь у остывшего камина. Он вылакал весь аперитив и съел все 12 видов сыра.
Утром, в халате, появилась Сельма.
- У тебя такая постель, - сказала она, - будто ты не ложился.
- Ты права, - ответил он, - я спал под столом.
- Оскар, в Дании под столом не спят.
- Под чем спят в Дании? – спросил он.
Следующие три дня она рассказывала ему о покупке дома.
- Понимаешь, если б мы его не купили тогда – сегодня б он стоил в три раза дороже. Лес дороже. Стекла – дороже.
- Кирпич? – поинтересовался он.
- Дороже, - подтвердила она, - всё! Я уж не говорю о земле. Земля всё время дорожает!
- Как на кладбище? – спросил он...
Вторая неделя была посвящена завещанию.
- Я сегодня не спала всю ночь, - жаловалась Сельма, - переписывала завещание.
- 6 -
- Опять? Ты же переписывала его вчера!!
- Я переписываю его все время. Я меняю... Я решила отдать тебе второй этаж... а лошадь – Олафу. Ты всё равно на неё не залезешь. И потом, как её доставить в Ригу?
- А как доставить второй этаж? – спросил он.
- Действительно! – Сельма удивилась, - я об этом не подумала.
И пошла переписывать.
Он умолял её не говорить о наследстве и ничего ему не оставлять.
- Живи! Я умру раньше тебя – у нас нет мыла, сыров, камина. На лицо все симптомы – я уйду раньше!
- Не торопись, - сказала она, - я тут кое-что переписала. Возьмешь катер, сыр, селедку и мыло – ты говоришь, у вас мыла нет?
Как только я умру – ты сядешь за штурвал и поплывешь с мылом в Ригу.
- Прошу тебя, - умолял он, - не говори об этом! Почему ты всё время говоришь о смерти?! Давай поговорим о жизни!
- В Дании не говорят о жизни, Оскар.
- О чем говорят в Дании? Давай поговорим о том, о чем говорят в Дании.
Она на секунду задумалась и начала о налогах.
- Ты знаешь, сколько мы отдаем государству?
13 процентов на страховку, 24 – подоходный, 8...
Она все считала и считала – получалось около 140 процентов!
Они отдавали государству больше, чем зарабатывали. В конце концов оказалось, что они – нищие.
- Что мы купили за всю жизнь? - жаловалась Сельма - этот замок, башня которого всё время падает? Табун лошадей? Яхту, которая уже текла, этот «Порш» и дачу у моря, которую продувают ветры ? Ты купил дачу?
- Я не купил ещё дома, - ответил он.
- Что же ты делал с деньгами? – удивилась она, - у вас такие низкие налоги. Где все твои деньги?!!
- Истратил на сыр, - сказал он…
Затем налил себе коньяку.
- Конечно, жизнь – это цирк, - сказал Оскар, - но почему это одни все время ходят по проволоке, а другие – по ковру?
- Эквилибристка я, а не ты, - сказала Сельма. – Это я всю жизнь ношусь по проволоке. Потому что все твои тюрьмы не стоят одного моего мужа. Ты хотя бы из тюрьмы выходил. Я – нет. Поэтому я эквилибристка, Оскар, я!
- 7 -
- Почему ты за него вышла, Сарра?
- Я Сельма, Оскар, Сельма, я тебе уже говорила.
- Прости, я не могу слышать это имя. Я сидел в лагере почти с таким же названием. И потом, там, на дюнах, что я тебе кричал – Сельма или Сарра?
- Он ещё помнит эти дюны, - вздохнула она.
- Я не помню, я там живу! Ты забыла, я приехал из Риги.
Я живу в Риге!
- И поэтому ты стал Оскаром?
- Радость моя – я же живу среди латышей – по-твоему я мог оставаться Пейсахом? Мы в рабстве, а ты – на свободе!
- Оставь меня в покое – он называл меня Сельмой – я стала Сельмой. Я за него вышла потому, что он порядочный и честный.
- Откуда ты все это узнала? Он все время молчит.
- Оскар, мы в Дании, тут все молчат. Мы все узнаём по молчанию.
Чтобы узнать человека, надо с ним помолчать. У вас съесть пуд соли, выпить цистерну коньяку, у нас – помолчать. Вот ты всё время болтаешь, и мой муж до сих пор не может понять, кто ты.
- Как ты можешь понять, что он не может понять? – спросил Оскар, - Он с тобой говорит?
- Молчание, - объяснила Сельма, - молчание – разное! Ты не заметил, как молчит мой муж и как молчат мои дети?
- Не совсем, - сказал Оскар.
- Дети молчат возвышенно, - продолжала она, - поэтично, восторженно, он – пусто, холодно, бездушно, за его молчанием ничего не стоит. Она поднялась: - И всё. Пошли. Уже обед! Не надо опаздывать на обед…
- Опять, - Оскар испугался, - каждый день обед?! Сарра, прости меня, я не пойду. Я б лучше спустился в шахту. Это легче. Сидеть два часа, рассказывать анекдоты, смешить – и получать за это молчание, пусть даже возвышенное. Это хуже пощёчины. Я не пойду!
- Как хочешь. Кристен приготовил суп из лосося. Он обидится и перестанет с тобой разговаривать…
Оскар сидел и молча хлебал лососевый суп…
- Скажи «вкусно», - шепнула Сельма, - ты видишь, Кристен спрашивает. Скажи «вкусно»…
- Вкусно, - криво улыбнулся Оскар.
Кристен вытер салфеткой губы.
- Он тебя благодарит, - объяснила Сельма, - спроси, как он его готовит.
- 8 -
- Как вы его готовите? – спросил Оскар.
Кристен достал огромную сигару, осторожно зажег её и задымил, любовно глядя на Оскара. Он дымил минут семь.
- Ты понял? – спросила Сельма.
- Да, да, конечно, я только не расслышал, сколько соли, - ответил Оскар.
- Потому что о соли он ничего не говорил, - объяснила Сельма, - мы на бессолевой диете.
- Ещё пару месяцев, - произнес Оскар, - и я начну понимать по-датски.
Кристен протянул Оскару сигару, тот вставил её в рот.
Кристен сделал какой-то жест рукой.
- Кристен говорит тебе, что сначала надо обрезать.
- Скажи ему, что я курю необрезанные, - отчеканил Оскар, - достаточно, что обрезан я! Пусть курит обрезанные тот, кто не обрезан.
Кристен и Оскар дымили, уставившись друг на друга. Это продолжалось минут семь. У Оскара выступил пот. Пересохло в горле. Сигару он курил впервые.
- Ну, хватит, - сказал он, - очень интенсивная беседа. Я не успеваю за его мыслью.
Он встал:
- Данкешен.
- Подожди, а второе? – удивилась Сельма, - ещё есть второе – семга с осетриной.
- В шахте, - сказал он, - семгу – в шахте!
И вышел.
Он шел по датскому городку, название которого вот уже третью неделю не мог запомнить. Что-то вроде Мём-стрём-шмём. Он уходил далеко, в порт, смотрел на корабли, на рыбаков, думал о своей жизни, потом возвращался - и долго плутал – не мог найти дома своей сестры, и тогда доставал бумажку, на которой было написано: «Фру Сельма Петерсен, QRSTEDS VEJ, IL”, показывал её кому-нибудь – и его всегда доводили, доброжелательно, без слов.
День был похож на день – обеды, лососи, Кристен, Свенс, проценты, вечера у камина.
Самое страшное – были вечера у камина.
Днем он ещё мог уходить, болтаться по городу, глазеть на эту новую жизнь. У камина надо было сидеть!
- В Дании вечером сидят у камина, - говорила Сельма.
И он сидел. И молчал. И ждал десяти часов. Били куранты.
- 9 -
Кристен жал руку. Откланивался. Вставала Сельма.
- Я тебе постелю? Туалет справа.
- Почему ты мне всё время это повторяешь?! – взорвался Оскар.
- Ты дважды сходил в туалет Кристена. Он торопился на работу – а туалет был занят.
- Он мог сходить в мой.
- В Дании в чужие туалеты не ходят.
Он стал убегать с утра. Шатался в порту. Ел селедку с луком. Листал книги на непонятном языке, тянул пиво, наблюдал за людьми…
Он уходил с завтраков. Не являлся на обеды, сестра шумела, они ссорились. Он мечтал, чтобы камин сгорел. Тот светился пламенем, но не сгорал.
Однажды синим датским вечером, когда куранты пробили девять и оставался ещё час, целый час, он вдруг вспрыгнул на мраморный столик с аперитивами, опрокинул «Шерри-Бренди» и начал отплясывать «Фрейлахс». Руки его летали, язык цокал, глаза блистали. Датчанин мирно курил.
- В Дании на столе не танцуют, - сказала Сельма.
- Что делают в Дании?! – спросил он, - вешаются?! Я повешусь!!
Где крюк? Где веревка? Я повешусь! Зачем я отказался от места на кладбище? Кристен, дружище, почему ты открываешь свой рот, только чтоб зевнуть? Сельма-Роха, оставь себе катер, но скажи мне тёплое слово! Почему, когда ночью вы сходите – вы говорите о кронах?!
- В Дании… - начала Сельма.
- Задушу! – сказал он, - в Дании душат? Задушу!!!
Он выбежал в ночь и порвал бумажку с адресом, он хотел затеряться, сгинуть! Его привели домой добрые люди, доброжелатели, с улыбкой.
Ночью Сельма вызвала Ивара, их брата. Он прилетел первым самолетом. Она встретила его в аэропорту взмыленная, возбужденная, путающая датский и идиш.
- Забери его, - начала она, - или я повешусь сама или повешу его!
Я не знаю, что делать – ничего ему не нравится, называет меня Саррой, ходит в туалет мужа, завещание его не интересует, забери его, Ивар.
Она продолжала орать на эскалаторе, в машине.
«- Она орёт даже с закрытым ртом», - подумал Ивар.
Он решил быть миротворцем – он обнимал Оскара, во всем ему поддакивал, утешал и, наконец, решил увезти его. Показать ему
- 10 -
Скандинавию и первым делом – Осло.
- Зачем мне Осло? – удивился Оскар, - я молчал в Дании – теперь буду молчать в Норвегии?
- Тогда махнем на Мальдивы.
- К каминам?
- Там нет каминов – пляж, океан, пальмы. 7000 километров.
- В такую даль?! Не хочу.
- А что бы тебе хотелось?
- Что б мне хотелось?.. Ходить во все туалеты, справа и слева, чтобы Сельма стала Саррой и взорвать камин. Я хочу взорвать камин!
- Пойдём, сначала пообедаем, - предложил Ивар.
- Зямка, я не голоден, поверь мне.
- Меня зовут Ивар, - сказал он.
- С каких это пор?
- С тех пор, как я в Норвегии.
- Ты хочешь сказать, что ты – норвежец?
- Да, если хочешь.
- А дети?
- Тоже.
- Бедные мама и папа. Слава Богу, что они не дожили до датчан и норвежцев.
- Оскар, пойдём поедим, я не ел дня два…
Ивар выбрал богатый китайский ресторан «Три счастья».
- Целых три, - улыбнулся Оскар, - мне б хватило и одного.
Ивар заказал суп из соловьиного гнезда, копченный акулий плавник, ус кита в соусе из струи, которую тот выпускает.
- Почему я должен есть чей-то дом, - сказал Оскар, - плавник карпа в сто раз вкуснее, а струя кита – это пишахс! И почему все косят?
- Это китайский ресторан, Оскар.
- Ну и что? У нас китайцы не косят. И попроси вилку. Что это за палочки – в моём возрасте кушать палкой?
- Тебе не нравится у Сельмы? – спросил Ивар.
- Я не знаю, - ответил Оскар, - муж её за 30 дней не сказал ни слова, дети её – викинги, белые, сильные, прости меня – идиоты, она готовит только рыбу. В доме такие запахи – у меня ощущение, что я на втором рыбном заводе… И потом – все постны, как фрикадельки для желудочника.
Оскар замолчал.
- Я пожалуй, поеду домой! Конечно, у нас нет мяса, свободы, но
- 11 -
меня хоть могут прирезать – и я предпочитаю быть прирезанным, чем сдохнуть здесь от скуки. Тогда её муж, может быть, произнесет слово. Я мечтаю услышать его голос. Все вы здесь заняты, решаете мировые проблемы, и ни у кого нет времени посидеть и вспомнить наше давнее детство, наше взморье, дюну, на которой валялись, костры на Лиго, смоляные бочки, которые горели всю ночь, камыш, которым стегали по голым ногам. Ты помнишь ноги Арии?..
- Прости нас, - произнёс Ивар, - мы здесь 44 года. Мы стали скандинавами…
- Я в лагере был не намного меньше, - огрызнулся Оскар, - однако ж я не стал уголовником… Я думаю, что скоро поеду домой, успокой её…
Вскоре они вернулись. Сестричка удивилась:
- Уже? Ну как, Оскар, тебе понравилось?
- Я знаю? – ответил тот. – Что мне уже может понравиться?
Сестра начала заводиться:
- Как это что? За ус кита тебе можно было купить два магнитофона.
- Зачем мне два магнитофона? – спросил он.
- А что ты хочешь, - взмолилась сестра. – Что? Целый месяц я добиваюсь, что ты хочешь – видео? камеру? костюм? – скажи, чёрт бы тебя побрал!
- Плавник акулы, - ответил Оскар, - сосать плавник акулы в полном одиночестве. Что это за ресторан, где ни души!
- Оскар, - сестра становилась пунцовой, - у нас в рестораны ходят в субботу, а сегодня понедельник.
- А у нас ходят и в понедельник.
- У вас нечего жрать! – орала сестра.
- Нечего жрать – но ходят. А у вас есть – и пусто!
- В Дании в рестораны… - начала сестра.
- У нас ходят всегда, - продолжал Оскар.
Глаза сестры заблестели.
- У нас, - ворчал Оскар, - ходят и в понедельник, и во вторник, и
в …
- В Дании в понедельник в рестораны не ход-ят! – вдруг завопила сестра. Так орут, когда режут. – В Дании в понедельник в рестораны не ходят, - она сотрясала своего брата, - ты слышишь, не ходят!
Вся ярость, накопившаяся за месяц, вырывалась из её глубокого рта, ушей и ноздрей: - В понедельник! ...в Дании! ..в Дании.. в
- 12 -
понедельник! в рестораны! …ходят! не!..
Минут семь она повторяла эту фразу. Потом обессилела. Выпустила Оскара и откинулась в кресле. Муж был тут же.
- Вы что-то хотите сказать? – с надеждой спросил Оскар. – Ходят или не ходят?
Муж покачал головой и закурил сигару.
- Чтоб ты сгорел, - улыбнулся Оскар, - я не уеду, не услышав от тебя слова.
И тут вдруг открыл рот Ивар.
Он был возмущён.
- Кричать на моего брата?! Для этого ты его вызывала из Риги?!
Отдых на свободе? Ноги моей здесь больше не будет!..
Ивар переехал в гостиницу и забрал с собой Оскара. Тот был спокоен. Ивар угощал его венским шоколадом.
- Почему ты спокоен, - возмущался он, - ты даже не возмутился! Не удивился! Ты даже не заметил!
- Чего? – не понял Оскар.
- Как она орала.
- Я замечаю только, когда она молчит. А она всегда орёт. Я думаю, что она меня выписала из Риги, потому что в Дании ей не на кого орать. Я чувствую себя здесь лишним – этот муж, эти викинги…
- Скажи ей об этом, - посоветовал Ивар.
- Я говорил.
- Ну и?..
- Она не слышит.
- У неё есть прекрасный слуховой аппарат.
- Когда я говорю, в кого она превратилась – она его отключает.
- Прости её, ей за семьдесят.
Оскар вздохнул.
- Я, пожалуй, поеду домой. Мы тут не понимаем друг друга. Я приехал к Сарре, а встретил Сельму. Я не с ней ел чернику, не с ней собирал янтарь. Не её ноги вместе с моими свисали над нашим огородом с крыши нашей дачи. И не её щеки были перепачканы свежей вишней в знойный июль, понимаешь, Зяма.
- Меня зовут Ивар, - вновь повторил тот.
В воздухе повисла тишина. Было слышно, как в Северном море идёт волна.
- Дорогой мой брат Ивар, - вдруг сказал Оскар, - завещал ли ты мне второй этаж, мой любимый брат Ивар, с туалетом справа?
- 13-
Ивар не удивился.
- Что за вопрос? – ответил он, - но я переписал. Как ты его увезешь? Я тебе завещал яхту и селедки.
- А мыло?!
- Ну, конечно! У вас же нет мыла. Два ящика мыла. И потом – если ты останешься – я отдам тебе второй этаж. Будем вместе. Всегда вместе…
- Что значит – всегда вместе?! – Оскар что-то почувствовал.
- Ну как?.. Прекрасное солнечное место. Под сосной. Я слева, Сарма справа, Берта и Хендрик – чуть поодаль, и сразу ты! Хочешь?..
- Я хочу жить! – завопил Оскар, - жить!..
- Живи, - успокоил Ивар, - кто тебе мешает. Твое место всегда за тобой! Если я его куплю сейчас… Завтра мы полетим в Осло и купим.
- Не-ет! Завтра я полечу в Ригу. Я хочу домой! Завтра я улечу в Ригу.
- Почему, Оскар? Куда ты торопишься?!
- Неужели ты не понимаешь, мой дорогой брат? Я же еще не купил места на кладбище…
