№5/3, 2010 - 27 мая 2010 года – годовщина со дня кончины Андрея Кучаева, русского писателя

Светлана Василенко

КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ

1.

Лето. Я маленькая. Едем с мамой
К ее брату – моему крёстному –
Дяде Васе в Ростовскую область;
Увязли в ночи, как в смоле,
Посреди дороги.
Ночь, плотная и живая,
Пахнущая черноземом.
Черный ветер дотрагивается
до моего лица теплыми
руками и ощупывает его,
как слепой. Мне страшно.
Я вдыхаю ночь в себя,
Всю ее черноту,
Чтобы переработать ее в свет, -
Ведь меня зовут Света.
Выдохнула и ослепла -
В глаза бьет свет фары
Мотоцикла, вижу –
Смеющееся лицо крестного,
Обнимает и целует меня.
Я вдыхаю его запах –
Запах моего рода.
Садимся с мамой в коляску мотоцикла.
Летим в ночи, разрезая тьму светом,
В совхоз «Красная заря», -
Туда, где нас ждут
деревенские родственники,
Сидя за накрытым столом,
где живет мой крестный.
Полное счастье.


2.

Через много лет,
Когда крестный умрет, -
Сон.
Черная, неподвижная, мертвая,
Как материя, ночь,
И я в ней, как в трауре, стою одна,
Чего-то ожидая, - и вдруг
Свет фары – это он,
Мой крестный, на мотоцикле…
Он улыбается,
Я бросаюсь к нему на шею,
Мы молча, крепко, жадно
после невозможной разлуки
обнимаемся, целуемся, -
я так счастлива, -
мой крестный, родной…
Так ты жив? Там есть жизнь?
Он молча кивает. Расстаемся.


3.

Пройдет десять лет.
Он опять приедет ко мне
Во сне на своем мотоцикле.
Не доезжая, остановится.
Притушит свет фары.
Молча без улыбки
Посмотрит на меня,
Словно о чем-то предупреждая…

Через месяц умрет мой муж.

…………………………………….

Крестный! С тех пор
Я жду, когда ты приедешь
За мной
На мотоцикле с коляской,
Как тогда, в детстве,
И мы поедем, вдыхая
Земной запах ночи,
Ее полынную горечь, -
Разрезая темноту светом
Полетим навстречу
Красной заре, туда,
Где нас ждут,
Сидя за накрытым столом
Мои родственники,
Где Дом нашего рода.

12-13 марта 2008 г.
г. Москва



Крёстный сын

Соседка, подруга детства,
Всю жизнь продающая розы
У магазина «Вояж»,
Прибегает ранним утром,
Говорит, что хочет
Покрестить дочь, -
ей идти этой осенью в школу,
и чтобы я была
крёстной.
По дороге в церковь
Выясняется, что
Старший сон
Не крещен тоже,
А ему этим летом
Сдавать экзамены
В институт,
И только Бог
Может помочь
Её хулигану и двоечнику,
Пропадающему весь день на Ахтубе
На рыбалке, -
Поступить.
А иначе забреют в армию, отправят в Чечню.
На бегу соглашаюсь стать
Крёстной у обоих.
В церкви священник,
Похожий на профессора
Из фильма «Собачье сердце»,
Спрашивает детей,
Верят ли они в Бога.
Мой будущий крёстный сын
Говорит, что нет.
- Так зачем же ты крестишься?-
Спрашивает священник.
- Я верю, что как покрещусь,
Так и поверю, - отвечает тот.
- Веришь в силу креста? Молодец!
Священник доволен.
Крестит его с особым чувством.
Через месяц тот сходу поступает
В институт в Ахтубинске,
Филиал МАИ,
куда невозможно поступить,
заканчивает его,
женится на любимой девушке,
бабушка дарит им квартиру.
Он навещает меня,
Когда я приезжаю в родной город,
Называет меня крёстной,
Рассказывает о сестре-отличнице,
Сообщает, что принес мне гостинец, -
Пойманную в Ахтубе рыбу, –
И на мой вопрос,
Верит ли он сейчас
В Бога,
Говорит,
Что не знает.
Помолчав, поднимает глаза
И быстро, шепотом,
Будто нас могут подслушать,
Добавляет,
Что после крещенья
Стал другим человеком.
И что кто-то его стал любить
И заботиться о нем.
Он это постоянно чувствует.
Может, это и есть Бог?
И вынимая из вещмешка
огромного судака,
Улыбаясь,
Громко и радостно, словно
Только увидел меня,
Говорит:
«Вот, поймал на стрелке
Ахтубы и Верблюжки.
Килограмма на два потянет…»

7 января 2008 г.


Вольное поселение

Мой дедушка сумасшедший.
Он живет в поселении для сумасшедших,
Которое называется вольным.
Семь километров от станции Миллерово
Мы с мамой едем на автобусе.
А потом идем – сначала клеверным лугом,
Свекольным сахарным полем,
Пробираемся через тёрн
(от вкуса его чернильных плодов
У меня сводит скулы,
А от колючих цепких ветвей
Все руки будут расцарапаны),
Долго идём по нескончаемому
Вишнёвому саду: грачи с клювами,
Испачканными в красном, клейком,
Будто в крови, вишнёвом соке,
Пьяно терзают вишневые деревья, -
Ягодами усыпана земля,
Сочится, как свежая кровавая рана.
Я залезаю на дерево и тут же пачкаю
Платье в алом (потом на обратной дороге
В автобусе одна женщина,
Пристально глядя мне в глаза,
Скажет интимно и загадочно:
«Девочка, а у тебя начались майские праздники…», -
И укажет на красное пятно сзади
на подоле моего платья
Я не понимая, о чём она говорит,
почему-то страшно краснею…).
И вот – подсолнухи, их целое поле –
Круглолицых людей с жёлтыми волосами,
А дальше – пшеница: мы с мамой
заходим в нее, как в воду, -
Маме она по пояс, мне по шею,
Словно плывем по пшеничной
Реке…
Выплываем к белёным длинным хаткам –
Это корпуса психбольницы. В хатах –
Палаты для больных.
Мы садимся за деревянный стол
под шелковицей. Мама уходит.
Я остаюсь одна. Где-то надо мной, в кроне,
Запутавшись, звенит, как бензопила, оса.
Умолкает. Чернильной кляксой сверху
на стол падает ягода шелковицы. Тишина.
Вдруг из зарослей кустов выбегает
Огромный, абсолютно голый парень.
Увидев меня, останавливается.
Мы смотрим друг на друга, как звери в лесу.
Я впервые вижу обнаженного мужчину.
Он сложён, как бог.
Глаза мои скатываются вниз, туда,
Где у него между ног висит жгучая, стыдная тайна,
запретный плод. Мы одни, как Адам и Ева…
Услышав голоса, он срывается с места,
Исчезает в кустах. Но с тех пор
он будет приходить в мои сны,
А через много лет в музее изобразительных
Искусств им. Пушкина я увижу его –
Он будет стоять там – голый, огромный –
Под именем Аполлона…
Возвращается мать с пожилым
коротко стриженным арестантом,
одетым в темно-синюю байковую пижаму,
с пришитым номером 33
над верхним карманом куртки.
Это мой деда Савва.
Он берет пачку махорки,
Которую мы привезли ему,
Из газеты крутит козью ножку, закуривает,
Блаженно щурясь на солнце.
Сладкий дым самосада остается в моей памяти
На всю жизнь, как запах счастья и родственного единения:
Мой дед, моя мать и я – мы семья.
Мы вместе и мы счастливы.
Потом дед ест яйца, сваренные мамой вкрутую,
Лук, хлеб, сало… По его лицу не скажешь,
Что он сумасшедший, просто как будто
Мы навещаем его в больнице,
Простой больнице, где он лежит
С больным животом… Или горлом…
Только он упорно называет меня Маринкой, -
Так зовут его младшую дочь, которой во время войны
Было, как и мне сейчас – двенадцать…
Мне это не нравится, я поправляю его:
«Я не Маринка, - упрямлюсь я,
ведь мы хохлы, а хохлы все упрямые, -
меня зовут Света!..»
Натыкаюсь на его неподвижный
Ласковый взгляд, - Маринка, -
Говорит он мне – Маринка…
«Папа, - уговаривает его моя мама, -
Это дочка моя, Светлана…»
Где-то хлопает дверь.
Дед оглядывается. Поворачивается ко мне
И вдруг кричит мне: «Маринка! Ложись! Танки!»
Я кручу головой: где танки?
До самого горизонта стоят подсолнухи.
«Немцы! - показывает на подсолнухи дед, -
Ложись!»
Он скидывает меня с лавки на землю,
Прикрывает меня собой и страшно кричит:
«Немцы! Нас окружают!»
Я вижу его белые безумные глаза и верю,
Что немцы уже рядом, что мы окружены,
И кричу тоже…
Прибегает врач, санитары, курносая Нюрка,
Дедова гражданская жена, тоже сумасшедшая
(через год, когда дед умрет, она обмоет его,
а другие больные отнесут на руках его гроб в грузовик,
который повезет тело деда в совхоз «Красная заря»,
где его и похоронят родные).
Санитары скручивают деда и тащат его в белёную хатку…
Он оглядывается на меня: «Маринка! Беги!» -
Кричит он мне хрипло.
И я бегу. Бегу по пшенице, подсолнухам,
через вишневый сад, терновник, свекольное поле…
Мама догоняет меня на лугу. Рассказывает,
Что во время войны дед партизанил,
попал в плен к немцам, его расстреливали, чудом выжил…
А после войны кто-то из совхозных сторожей
Пошутил, выстрелил из ружья, - и дед сошел с ума:
решил, что вернулись немцы…
Время для него остановилось:
он воюет с немцами до сих пор.
Мы трясемся в автобусе. Смотрю в окно автобуса.
Всё также светит солнце.
Всё также стоят до самого горизонта подсолнухи.
Но время изменилось.
Я вижу, как по полю идут, -
подминая под себя белые тела подсолнухов,
накручивая их на гусеницы, вдавливая в землю
детские желтоволосые головы, - немецкие танки…
Я даже привстаю со своего места,
я понимаю, что не могу этого видеть, -
ведь я не сумасшедшая, - но вижу, вижу…
Чужая женщина, сидящая сзади, заглядывает мне в лицо,
И пристально глядя мне в глаза, интимно и загадочно
Говорит мне, что у меня начались какие-то майские праздники,
Показывает на алое пятно на подоле моего платья.
Я страшно краснею.
Прихожу в себя.
Остываю. Снова гляжу в окно. Танков нет.
Понимаю: отныне я, как мой деда Савва,
могу видеть сквозь время.

12. 05. 2008 г.


* * *

Мою
мою старенькую мамочку.
Мочалкой
Тру ее девчоночье
Тело.
Ее качает, как от ветра,
Былинку,
Мою мамочку,
Мою кровинку.

24 февраля 2008 г.



* * *

На еврейском кладбище
У могилы мужа
Стою одна.
Все знают, кроме меня,
Дуры,
Что сегодня живому сюда нельзя:
Суббота.
Сиротская могила.
На памятник нет денег.
Денег нет ни на что:
Ни на жизнь,
Ни на смерть.
На сапоги тоже нет.
Ты же знаешь, Марк,
нашу с тобой жизнь:
Еле дотягивали до получки.
Разговариваю с тобой.
Ворох новостей.
Жалуюсь на сына.
Он всё со своей Машей.
Марк, я опять влюбилась
На старости лет
Тут в одного.
Ты привык.

Ты рассеянно слушаешь меня,
Лёжа
словно на диване,
незряче глядя
на свой небесный футбол.
Невпопад переспрашивая:
Как его зовут? Саша?
Горячась:
За это надо давать
красную карточку
Или назначать пенальти!
И я вдруг ясно понимаю, что
Ты такой же,
Ничуть не изменился.
И нам хорошо
Как раньше
Просто молчать
Друг с другом
Здесь на еврейском кладбище,
Когда живым сюда нельзя.
Суббота.

1 июля 2006 г.



                        Памяти дяди –
                        Ивана Савельевича Василенко


***

Дожить до 83-х,
Пройти две войны –
Германскую и японскую,
Выйти из нее героем
С орденом Красной звезды
На груди
И выбитым немецким снайпером
Глазом.
Похоронить жену,
Взрослого сына
Младшего брата,
Почти всех ветеранов войны
Их маленького города, -
Долго умирать
На руках у дочери
В окружении внуков,
Правнуков, племянников
И двух состарившихся
Сестер, одну из которых
Он будет просить дать
Таблетку, чтобы не мучиться, -
Наконец умереть, -
Выбежать мальчиком
Босиком среди звезд
И упасть на руки плачущей матери.

18 января 2008 г.
Поезд Москва - Назрань



Рига

Альбатрос у подъезда,
отбирающий еду у кошки.

Бомжи на остановке
"45 Vidusskola" 6-го трамвая,
разговаривающие на латышском.

Христорождественский храм,
куда ходят все русские.

Памятник блаженному Идрису -
городскому сумасшедшему -
на улице, в войну называвшейся
Гитлер-штрассе.

Орган в Домском соборе
с 127-мью регистрами, три из которых
называются: "шум моря",
"голос небесного ангела",
голос человека".

Русские, почувствовавшие себя
русскими,
латыши, почувствовавшие себя
латышами,
латгальцы, чувствовавшие себя
всегда латгальцами.

Шведские казармы. Пороховая башня.

Невидимая река Рига,
раньше впадавшая в Даугаву,
и ставшая улицей.

Букетик циний за один лат
у кладбища Яна Райниса.

Мертвая родина
в офицерском мундире
смотрит на меня
с серого камня
папиными глазами.

17-18 июля 2007 г.,
в поезде Рига-Москва.



>>> все работы aвтора здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"