Ярко-синее пятно на пыльном придорожном лопухе не было каким-либо цветком. Это не был также брошенный из окна автомобиля фантик от конфеты, как шептал себе не верящий, дрожащий от наплывающего счастья Егор. Еще за пять шагов он понимал – это редчайшая, совершенно нетипичная для здешних мест бабочка «медведица Гера». Фотоаппарат легко приблизил чудесную синеву к глазам Егора, а потом навсегда обратил бабочку в волшебные цифры. Медведица Гера как будто нарочно подождала, пока Егора затопит состояние пульсирующего блаженства. А потом взлетела, сделала легкий круг над дорогой и понеслась к горизонту.
Егор сбросил рюкзак и лег на ржавую траву прямо у дороги. Долго рассматривал медведицу Геру в фотоаппарате. Подобное состояние счастья он последний раз испытывал в мае, когда сфотографировал на лугу под Спасском-Рязанским подснежник Воронова. Вряд ли один из десяти тысяч людей видел такой подснежник в живой природе. И еще, конечно, похожее счастье приходит, когда целуешь Вику, подумал Егор. Хотя, нельзя сравнивать несравнимое, и любовь земная – ничто по сравнению с любовью к Красоте…
Когда первый слой радости слетел, подобно пыльце, Егор вспомнил, что идет уже пять часов подряд. Солнце касалось краем леса. Надо искать ночлег, а на ближайшие десять километров, знал Егор, здесь нет ни одного населенного пункта. Поэтому следует устраиваться на ночлег, искать свою привычную стоянку. Во всех местах, которые Егор проходил обычными маршрутами, у него имелись «квартиры».
Здесь - слева, на второй от дороги полянке. Сухо, без муравейников, место непопулярное у туристов и потому – чистое. В июле он здесь не останавливался, ночевал в мае. С тех пор сохранился небольшой запасец дров, а кострище вообще использовалось Егором десятки раз. Совсем рядом, в овраге, протекал ручеек. Егор первым делом направился к нему. Сначала набрал в кан воды, а потом ополоснул руки и лицо. Вода была леденящая, видимо, ручей вытекал из очень глубоких ключей. Цвет камешков на дне опять напомнил Вику – ее глаза, непонятно какие, серые, карие или пестрые. Егор быстро отвернулся, увидел на ветке орешника яркую, словно конфета, иволгу и стремительно щелкнул ее до того, как птица улетела.
Сегодня счастливый день, подумал Егор, разводя костер. Медведица Гера и иволга в таком хорошем освещении! Ломоты в костях он почти не чувствовал, настолько было хорошо. Почистил шесть картофелин, морковку и луковицу, крупно настрогал, бросил в кан. Тушенки осталось всего две банки, Егор не имел обыкновения таскать с собою больше пяти штук. Зачем лишняя тяжесть, когда в деревнях есть магазины, а в лесах – речушки с рыбой и раками. Суп сварился очень быстро и по вкусу вполне отвечал настроению туриста – радостному, летящему. Он даже не стал ставить палатку. Птицы летают высоко и поют не слишком громко, значит, дождя не будет. Поэтому он завернул рюкзак и камеру в двойной слой полиэтилена, влез в спальный мешок и заснул.
До Вики еще восемьдесят семь километров, подумал Егор утром. Поэтому бриться нет смысла, а волосы он все-таки помыл. Пришлось для этого подогреть воду в кане. В ручье слишком уж холодная, а у Егора с позапрошлого года застужено ухо.
Когда волосы у тебя чистые, люди прощают тебе не слишком новые джинсы, щетину на лице и даже отсутствие денег. Тетки-дачницы, особенно, когда сами ведут машину, рады подвезти молодого и брутального (за счет щетины и рюкзака) бесплатно. Дальнобойщики тоже не ждут денег, особенно те, кто постарше. Жадны мужики на личных автомобилях, и чем моложе, тем алчнее. Завидев молодое лицо, Егор чаще всего опускал руку и отворачивался от дороги.
Деньги есть, но зачем дарить их молодым, они даже машин своих сами не заработали.
Медведица Гера не зря была цвета мечты – она второй день приносила Егору удачу.
Мобильник зазвонил. Вика!
- Привет! – хрипло ответил Егор.
- Привет, барбосик. Где ты? Скоро будешь дома?
- Может, даже завтра к вечеру.
- О, как классно! У меня ведь день рожденья семнадцатого, ты не забыл?
- Как я мог забыть!
- Конечно, ты приглашен. Мамы и папы на этот раз не будет. Они в Бразилии.
- На карнавал решили полюбоваться?
Егор не любил маму и папу Вики. Вика знала, но не обижалась на эту нелюбовь. Она считала ее одной из странностей Егора, из того же ряда, что и бабочки, палатки и иволги.
- Нет, чисто бизнес. Вообще, приглашены только самые близкие.
- Человек тридцать-сорок?
Вика, смеясь, попрощалась. А Егору после ее звонка стало как во время умывания из ручья – сладко и холодно. Вика ждет меня, но сколько еще раз она согласна будет ждать?
Машина мягко затормозила рядом с Егором. Темная хонда, цвет – то ли слива, то ли баклажан, Егор не особенно всматривался. Он увидел за рулем средних лет даму в темных очках, ее приглашающий жест рукой, и быстро сел рядом с нею.
- Здравствуйте. Спасибо, что остановились. А я ведь не успел проголосовать.
- Вижу – идешь с рюкзаком. Значит, турист. Тебе далеко?
- До Каширы довезете?
- Почти. Тебе четыре километра останется пройти. Автостопом путешествуешь?
- Вроде того. А вы – на дачу?
- Да, у меня под Каширой домик.
Егор успел дать ей мысленную характеристику. Лет сорок-сорок пять, замужем, живет зажиточно, работает не физически. Худая, бегает по утрам или ходит в спортзал, наверное. Вряд ли москвичка. Недостаточно холеная. Серег в ушах нет, и даже дырочек нет.
Вдруг что-то заревело страшно за спиной у Егора, и горячий пар ударил в шею.
- Барс, фу! – рявкнула не своим голосом водительница. И страшная собачища-овчарка (Егор, пригнувшись, увидел ее в зеркале заднего вида) снова легла на заднее сиденье. И зарычала тихо сквозь клыки.
- Я и не видел, что вы со зверюгой, - сказал Егор.
- Не бойся. Он не тронет.
- Уверены?- Егор все рассматривал собаку в зеркале, и видел, как хищно дрожат у нее ноздри.
- Это Барс. Служебная собака. Если ей прикажут, она сдохнет у миски с мясом, а мяса даже не понюхает.
- Вы заводчик собак, что ли? – спросил Егор.
Женщина засмеялась. Протянула руку:
- Алла. Кинолог.
Пришлось и Егору назваться, хотя он не имел обыкновения знакомиться со случайными попутчиками. Зачем? Лишние контакты мешают в нашей сложной профессии, мрачно шутил дядя Боря, шеф Егора.
- Вот как? Фотографируешь?
Алла вдруг даже сдвинула очки вверх, на лоб. И Егор увидел, что глаза у нее огромные, серые, без макияжа, но как будто нарисованные.
Снова, черт возьми, вспомнилась Вика, хотя Вику без косметики Егор никогда не видел.
- Покажи, - попросила Алла.
Она даже остановила машину у обочины. И снова зарычал злобный Барс. Алла заметила, как Егор каждый раз вздрагивает от голоса собаки – как будто собака уже вонзила клыки в его тело. И засмеялась:
- У тебя что, фобия на собак? Психуешь просто нереально. Если хочешь, я ему намордник надену…
- Да нет, не стоит, - пробормотал Егор.
Он протянул Алле фотоаппарат, и она сразу ловко нашла архив фотографий, хотя камера у Егора была далеко не любительская – настоящий EOS 1D Mark IV.
Дальше Егор не знал, кого рассматривать – Аллу, раскрасневшуюся, с выступившим на лице бисерным потом, или Барса – тяжело дышащего, с зелеными от ярости глазами.
Этот тандем «странная дама - странное животное» не нравился ему, пугал и настораживал, как летающие низко над землею стрижи.
Такой полет стрижей – к грозе…
Вместе с тем, ему очень хотелось сфотографировать их обоих. Именно в таком состоянии – накануне грозы.
- А вот – стеклянница! Где ж ты ее снимал? Эта бабочка, насколько я знаю, алтайская. Ну, в теплых краях еще изредка бывает…
- Вы же кинолог, - сказал Егор, - откуда кинолог так хорошо разбирается в бабочках?
Алла засмеялась. Вытащила из футляра, лежавшего между нею и Егором, фотоаппарат и включила его. EOS 5D Mark II, неплохая камера, отметил Егор.
- Посмотри мою коллекцию.
Егор стал листать альбомы. Коллекция Аллы была в гораздо большем порядке, чем его собственная. Все разложено по папочкам: «Чешуекрылые», «Жесткокрылые», «Прямокрылые»… Егор смотрел снимки и едва не стонал от зависти. Конечно, в самой камере не разглядишь до конца достоинств снимка, но он видел удивительнейшие экземпляры: хвостоносца маака и самца олеандрового бражника на виноградном листе, стрекозу «Перемешка Фатимы», зависшую над ручьем, и даже реликтовую эмбию в ее подземном тоннеле.
Только один раз в жизни Егор видел тоннель реликтовых эмбий. А снять его изнутри – это высший пилотаж…
- Ну, что скажешь? – спросила Алла тоном хвастливой девчонки.
- У вас только насекомые, - ответил Егор. – А я натуралист широкого профиля. У меня и птицы, и животные, и растения.
- Но мои насекомые круче, - ответила Алла.
Никогда прежде Егору не приходилось так сильно сдерживать ярость. Он был человек спокойный и невозмутимый. Сонный барбос, который тихо ищет для моего дяди лекарственные травки, шутила на его счет Вика.
Егор мог терпеть отвратительную Викину маму, которая нарочно вертит на свету свои пальцы, чтобы все сдохли от зависти при блеске ее брильянтов. Он мог терпеть голод и холод лесных ночевок. Он выполнял неприятные поручения дяди Бори. Но все это можно было терпеть только ради обладания красотой – Вики или цветов-птичек-бабочек, нет разницы.
Но чтобы кто-то предъявлял свои права на ему принадлежащую красоту, Егор вынести не мог.
- Вы не фотограф. Не профессионал, - сердито сказал Егор. – Я не видел ваших снимков в отпечатанном виде. А что касается редких насекомых, то у меня есть фото паука-краба, пожирающего бабочку Эуномию.
Он полез в рюкзак за второй картой памяти, которую давно заполнил и спрятал в рюкзак. Там имелся снимок с пауком и бабочкой. Егор сфотографировал это на затерянном среди болот влажном лугу, сплошь заросшем змеиным горцем. Пройти туда можно только в болотных сапогах. И вам никогда не увидеть таких мест, жалкая любительница Алла.
Но едва он стал рыться в рюкзаке, овчарка подскочила и громогласно залаяла, а потом рванулась к Егору.
- Фу! – завопила Алла, и одной рукой схватила Барса за ошейник, а другой уставила в лоб Егору дуло пистолета:
- Что у тебя в рюкзаке? Не двигаться, а то башку прострелю!
Егор, скрючившись над рюкзаком, сказал тихо:
- Твоя камера у меня, я вот уфигачу ее в окно, и стреляй, сколько хочешь, мне будет уже все равно.
Алла мгновенно остыла. Убрала пистолет.
- Отдай аппарат!
Егор отдал. Он не смотрел на Аллу. Он смотрел на серую дорогу перед собой, и думал, что все кончено. Алла с помощью своего паршивого Барса, вскрыла секрет Егора. Дядю Борю возьмут за жопу, а дядя Боря – единственный человек, который помогал Егору зарабатывать деньги, выглядеть в глазах Викиных родителей человеком.
Не будет дяди Бори – не будет Вики. Какое зло принесла мне медведица Гера на своих синих крыльях…
- Выйти из машины можно? – спросил Егор мертвым голосом.
- Иди, - помедлив, сказала Алла.
Егор вылез и рванул вбок от дороги, в некошеную траву, которая пахла назойливо и слащаво – медом, травяной сыростью. И побежал дальше к лесу.
Баба эта с собакой – определенно, мент. Милицейский кинолог. Сейчас позвонит своим: на таком-то шоссе, на таком-то километре встретила туриста. На вид лет 25, одет в то-то и то-то, волосы темные, рост метр восемьдесят примерно…Очевидно, тот самый дилер, которого мы два года поймать не можем…
А хрен вам, с тихой злостью подумал Егор. Вам не снились такие тропинки, какие я знаю. Я сейчас сверну в осинник, а потом перейду ручей два раза, туда-сюда. А потом за двумя оврагами найду Горелое Болото, и поброжу по нему пару часов. Разве мало я там бродил, когда фотографировал прилипших к росянке букашек, и прозрачные ленты жабьей икры, и русалку, настоящую, живую, сфоткал однажды – ни один журнал до сих пор не публикует, думают, что фотошоп…
Приходите туда с вашим Барсом, я вам покажу чудные трясины, вам там весело будет с русалками в казаки-разбойники играть…
Вслед Егору засигналила темная хонда. Егор даже не обернулся, бежал к лесу, пока не услышал – за ним мчится, тяжело хоркая горлом, Барс. Егор упал вниз лицом, чтоб собака не подрала сильно, а рюкзак бросил далеко в сторону. Пусть докажет, мразь ментовская, что я не подарил этот рюкзак в прошлом году кому-то, не забыл его на ночевке в лесу, не выбросил, потому что он мне надоел…
Алла на бегу крикнула: «Барс, сидеть!», и встала со своей жарко дышащей псиной прямо над головой у Егора.
- Послушай, не валяй дурака! Я просто поговорить с тобой хочу.
- В проповедях ваших я не нуждаюсь, а задержать меня не имеете права. Нет оснований, - сказал Егор в землю. Он до сих пор не поднял лица. Противно было собачье дыхание, да и хозяйкин взгляд не лучше.
- Вставай! – Алла тронула Егора за плечо. – Я же не милиционер. И пистолет у меня травматический всего лишь.
- А почему собака реагирует на наркотики? – спросил Егор, отряхивая с себя травинки.
Барс сидел над рюкзаком, тронуть не смел, но дышал злобно, слюни стекали быстрыми каплями.
- Потому что я их на это тренирую. Именно на обнаружение химических наркотиков, - сказала Алла. – Но сейчас я в отпуске. А ты? Выходит, на работе?
- У меня нет отпусков. Совмещаю приятное с полезным.
Егор никогда не умел хорошо выражать мимикой тонкие эмоции: тихую грусть, иронию и тому подобное. А во время своих одиночных походов совсем разучился. Поэтому Алла любопытно заглянула ему в лицо:
- Тебе ведь это не нравится?
Они подошли к машине, и Егор, молча сев на прежнее место, ответил через плечо:
- При чем тут нравится, не нравится? Разные есть в жизни обстоятельства. Мне, если честно, по фигу, что мне в мешок кладут. Пришел, забрал, отнес. Получил деньги. Вот и все.
Алла надела на Барса намордник и села за руль. Некоторое время она вела машину молча. Потом сказала, вполоборота к Егору:
- Я не знаю, какая сейчас философия у молодежи. Наверное, большинству, как тебе, по фиг… Но ты же понимаешь, что это противозаконно. Ты возишь даже не травку, а реальные химические препараты. Кто-то их изготавливает… в Рязанской области, да? Или в Тамбовской? А ты перевозишь. Другие люди покупают и отравляются навсегда…
- Я тоже не знаю, какая там философия у молодежи. Кто это делает и кто покупает, мне до лампы. Я их не заставляю покупать.
- Если тебя на этом поймают, то не спросят твоего мнения. Закатают лет на десять в зону.
Егор промолчал.
Алла быстро продолжила (голос у нее стал такой же возбужденный, как когда она рассматривала фотографии):
- Ты ведь настоящий художник и натуралист. Тебе эти поганые деньги – зачем? Ты свои фотки всегда продашь в специальные журналы. Я вот продаю, хотя всего лишь любитель…
- Алла, - сказал Егор мрачно, - не надо меня лечить.
- Почему? – спросила Алла.
- У вас дети есть? Вот им втирайте. Чтобы не увлекались наркотой, и все такое…А я не ради денег это делаю, чтоб вы знали.
- А зачем?
Егор взял камеру Аллы:
- Можно еще раз ваши фотки посмотреть? Вы сказали, что в журналы продаете. Я кажется, вот эту видел в журнале «Наука и жизнь».
Алла сразу остыла, как раскаленная сковородка, облитая водой. Заулыбалась.
- Да, она там, действительно, была.
Егор рассматривал диковинных бабочек и стрекоз и думал – ты, Алла, себе бы лучше прочитала лекцию «за жизнь». Нашла себе работенку – натравливать зверюг на людей. Дилеры тоже бывают всякие. Я занимаюсь этим, чтобы быть для Викиных предков не голоштанным фотографом, щелкающим букашек, а сотрудником дяди-Бориной фирмы. Викина мама ведь не ведает, что ее брат Борис Алексеевич торгует наркотой. Думает, что он уважаемый владелец сети аптек…
А есть люди, которые возят шмаль, чтобы насобирать денег на операцию больной мамке. Или сами, подсаженные на шмаль. Собаками их травить?
Шла бы тоже, фоткала бабочек, правильная хорошая тетя Алла…
Но вслух он ничего не сказал, потому что не любил сушить людям мозги – глупое занятие.
Алла за спиной Егора сунула руку в его рюкзак и вытащила тяжелый черный пакет, завернутый во много слоев полиэтилена.
- Ничего себе! Килограмм на десять!
- Да, - сказал Егор, не отрывая глаз от камеры, - Безопаснее доставлять так, хотя и дольше. Никакая милиция не остановит. Туристы никому не интересны.
- Давай, выкинем в окно? – предложила Алла.
Она все норовила заглянуть в лицо Егору и поймать его взгляд.
- Ага, чтоб мне потом двадцать лет отрабатывать это дерьмо? Спасибо большое.
Алла села и вздохнула бессильно. А Егор посмотрел на ее лицо, снова отметил про себя, как она похожа глазами на Вику. И сказал:
- Хотите, все-таки, я вам покажу своих паука и бабочку?
- Хочу, - сказала Алла.
Егор вытащил из рюкзака карту памяти и установил ее в аппарат. Барс снова зарычал сзади, но ни Алла, ни Егор не обратили на это внимания.
Они рассматривали телесно-розового паука с пухлыми лапками и запутанную влажной паутиной бабочку. Поблескивали росинки на паутине, сладко умирала красота. Красота, за которую ничего не пожалеешь, думал Егор, и Алла тоже так думала.
