Обстановка накалялась. Я это чувствовал по тому, как жена все яростнее гремела посудой. Надеясь, что раскаты затихнут и гроза пройдет стороной, я решил переждать бурю в интернете, где всегда, даже на отдаленных задворках виртуального пространства, - штиль и благодать. Но от электрических вихрей компьютер начинал глючить, я - путать клавиши, наконец, контакт с машиной оборвался и я направиться на кухню. Так и есть, Лиса, склонившись над раковиной, - орошала ее мутным водопадом слез. Почесав затылок, я задумался: откуда у нас берется столько посуды? Нас же всего двое, а тарелок и кастрюль - каждый раз как после шумного застолья.
- Ну, что опять стряслось? – я осторожно приобнял ее за плечи, стараясь не смотреть на опухшее, в красных пятнах, лицо.
- Отстань! - жена скинула полотенце, висевшее на плече, сорвалась и исчезла за дверью. Мне не оставалось ничего, как вздохнув, плестись следом за ней.
- Дай угадаю, кого встретила.. Наверное, свою подругу, тусовщицу Люську? Или одноклассницу, как ее, которая в гостинице интурист работает? Нет? Неужели Дениса с новой любовницей? Ты же сама мне говорила, что он полысел, потолстел и стал похож на облезлого бассета. Лисонька, ну, что для тебя сделать? Хочешь, пойду и перемою эту злосчастную посуду?
Внутри у меня все колотилось, бунтовало и требовало пары звучных пощечин, не важно, от кого или кому, так что я, испугавшись самого себя, бросился к нашему маленькому бару как к спасительной аптечке, и начал нервно шарить, в надежде найти остатки спиртного, сдерживая желание расколотить все содержимое. Вскоре мы почти мирно сидели на кухне. Я что-то виновато лепетал, Алиса, потягивая Мускат, напряженно молчала. Тонкая прядь волос нервно и угрожающе трепыхалась возле ее опухших губ, но я продолжал слабо сопротивляться подавляющей меня энергетике.
- Не важно кого я встретила! Не важно! Но на ней шуба, на ней шуба была...из голубой, из голубой...… – наконец воскликнула Алиса, и в ее, полных негодования глазах, отразилась моя ничтожно-никчемная сущность.
Я зажмурился, ожидая нового потока слез, но услышал лишь тяжелый, прерывистый вздох: «Как ты не понимаешь?! Ну, скажи, почему одним все, а другим ничего?!» Чтоб разрядить обстановку я снова налил ей вина, а себе водки. Выпили, обмякли. Ковыряя вилкой во вчерашнем салате, я мысленно ругал, подвернувшегося не в добрый час «не важно кого», да еще в шубе из голубой.... , из голубой.., как ее... , в то время как Лиса, мусоля в руке пустой стакан, продолжала:
- Вобщем, поздравляю! В эту субботу мы приглашены на юбилей к Скоробогатовым. - Промокнула щеки салфеткой, помахала на себя ладошкой и взглянула с надеждой.
- И куда? В особняк на Крестовском? Или в Таврический дворец?
- Мимо!
- Неужели в Михайловский замок? Помнится, свадьбу дочери они отмечали узким кругом в Екатерининском дворце. Говорят, весь императорский фарфор переколотили.
Я с тоской закинул в себя изрядную долю спиртного, а закусывать не стал.
- Ни за что не отгадаешь! В аквапарк! Господи, у меня даже купальника приличного нет.
- Будет тебе купальник, Лисенок, - я воодушевился. Все же купальник - не шуба из голубой... как ее. И задумчиво добавил:
- Надо же, как Сенька Скоробогатов забурел. Помню, во втором классе его "жиртрестом" звали, помню, как он нам жвачку продавал, - отец-то у него в загранку ходил. У меня денег не было, так я отцовские часы на несколько пластинок поменял. Талант у человека деньги делать, ничем не гнушался и все ему с рук сходило. Состояние сделал на том, что бизнес крышевал, проституток за границу продавал.
О том, как однажды я пошел на сделку с совестью и с помощью Сени заработал кругленькую сумму, – не сказал ни слова, тем более, что этот эпизод, по причине моей недотепистости и растяпистости чуть не стоил мне свободы.
- Зато сейчас он помощник депутата, владелец акций Газпрома, хозяин жизни, не то что ты, программист, хренов, - подливая масла в огонь, жена стукнула пустым стаканом о стол. В моем расслабленно-благодушном состоянии она снова виделась мне той наивной и чистой девушкой, которую я знал еще до женитьбы, а потому смотрел на нее с умилением.
- Неприятен мне этот тип, может, не пойдем на юбилей, Лисонька? - я представил, сколько расходов ляжет на мои плечи, как придется пыжиться, чтоб соответствовать, расправлять плечи и втягивать живот, галстук будет давить шею, а шумные тосты долбить мозг. Я скреб щетину, пытаясь найти повод, чтоб отвертеться от нежданного похода в аквапарк. Но жена была непреклонна.
- Ты как хочешь, а я пойду! - заявила она с прояснившимся взором, и, схватив полотенце, снова яростно принялась за посуду.
А ложась спать, Алиса была необыкновенно нежной и все строила планы и все мучилась, какой ей выбрать купальник, бирюзовый, сплошной или отдельный, белый?
- Нет, белый пойдет к загорелому телу, а до субботы я загореть не успею, придется бирюзовый, - сокрушалась она. При этом ее глаза светились мечтательно и бирюзово.
Правильно говорят, если хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах. Вместо роскошного юбилея мне пришлось ехать в Глухоозерск на скромные похороны моей бедной старшей сестры. Жена от поездки отказалась, но надо отдать ей должное, в знак солидарности на юбилей к Скоробогатовым не пошла, решила провести время тихо и скромно, в торговом центре за шопингом.
- Ну и что твоя Ася? Какую жизнь она прожила? Пахала в колхозе, жила в нищете, детей зачем-то родила, заболела вот. Умерла. - Ворчала Алиса хлопотливо укладывая в мою дорожную сумку целую пачку носовых платков, пока я молча осматривал свое отражение в зеркале, примеряя на себя траурное выражение лица и думая, что вобщем-то Алиса права. Непутевую жизнь прожила Аська, не яркую, в трудах и в бедности, и ушла как-то беспутно, со слов родни, тихо истаяла, как свечка.
Вернулся домой я через неделю. Не один, а с племянником, 13 летним Егором.
- Ты не волнуйся, - шептал я Алисе, выразительно таращившей на меня свои серые, с прозрачными колючками, глаза, - он временно у нас поживет, не долго. А потом что-нибудь придумаем, пристроим, в интернат, например, или в Нахимовское училище. Ну не мог я не взять его, пойми, все же сестра родная.
Егор, щуплый, с тонкой шеей и острыми плечами, белобрысо-веснусчатый, оказался покладистым и стеснительным. Наверное, из-за того, что заикался. Поселили его в крохотной комнате - моем кабинете. Компьютер пришлось перенести в спальню, а телевизор - на кухню.
- Господи, какой доходяга, - шипела мне в ухо жена, - наверное, досыта никогда не ел. Но в первый же вечер нас ждал сюрприз. За ужином, к великому удивлению Алисы, Егор отказался есть курицу и пить молоко.
- Ты чего? Не нравится? - удивилась Алиса.
- Так п-пост же, - сказал Егор и покраснел.
Лиса поджала губы и нервно задышала.
- Корми его сам, не буду я для него готовить отдельно, - разворчалась она перед сном, - и вообще, поторопись с его устройством, я тебе не нянька и не домработница. Ой, Господи! Когда же это все кончится!
Пришлось накупить Егору разных круп и овощей, выделить ему миски и ложки, - и зажил он в нашей квартире как сосед. В свободную минуту загляну к нему в комнату, он или читает какую-то книжонку или спит, а иногда сидит у окна и губами шевелит, как будто сам с собой разговаривает. А воскресным утром, разбудил нас ни свет, ни заря, гремя и лязгая дверными замками, с которыми никак не мог сладить.
- Ой, Господи, - ворчала жена, - Никакого покоя от него.
- Ты куда, Егор? - сонный, с тяжелой головой, я еле справился с пятью хитроумными замками, и распахнул перед ним дверь.
- Так в ц-церковь же, - ответил он и снова покраснел.
К моему разочарованию, выяснилось, что для поступления в любой, самый захудалый интернат, требовалось несметное количество справок: с места жительства, из поликлиники, из школы, из службы опеки, - так, что дело наше забуксовало.
- Звони Скоробогатову, он вмиг все устроит, - предложила жена. Она только что вернулась из парикмахерской, привередливо осматривала свое отражение в парадном, овальном зеркале, крутила головой и недовольно вздыхала. В такие минуты спорить с ней было опасно, но все же, я смело возразил:
- Обойдусь без него, - и в очередной раз начал набирать номер депутатской приемной. Часа через полтора, наконец, в трубке раздался щелчок, и равнодушно-вежливый женский голос, похожий на тот, что сообщает о задолжности за телефон или энергию, сообщил, что попасть на прием можно заранее записавшись, и список желающих составляется уже на осень текущего года.
На следующий день я звонил Семену.
- Юрка, здарово! Ты-то мне как раз нужен. У жены ящик заглючил. Наладишь?
Жили Скоробогатовы на Крестовском в коттедже. У широких железных ворот меня встретили два гранитных льва, целая свора бойцовых псов и охранник с каменным лицом и в камуфляже, похожий то ли на гранитного льва, то ли на бойцового пса.
Покопавшись в компьютере, решил забрать системный блок с собой, потому как машина оказалась безнадежна, дешевле было купить новую. Алиске ничего не сказал, поскреб щетину, вынул из заначки нужную сумму и поехал на Юнону за подходящим блоком. Скоробогатиха подмены не заметила и не оценила, наверное, поэтому многозначительно глядя в глаза и крутя мою пуговицу на рубашке, попросила поменять на даче проводку. Из-за этой проводки мы с Алисой в пух и прах переругались, и целую неделю моя супруга общалась со мной междометиями, составляя из них, как из мозаики, образ никчемного типа, погубившего ее молодость и красоту, - кобеля, волочившегося за Скоробогатихой, только потому, что она может себе позволить шубу из голубой... как ее….голубой…
Но я-то знал, что причина раздражения крылась в другом. Привыкла Лиса в доме хозяйкой быть, а тут этот парень деревенский с утра до вечера торчит, под ногами мешается: в школу-то его весной отправлять какой смысл?
Ничего, думаю, пару месяцев как-нибудь потерпит, а у самого мысли об одном: как от навязчивой Сениной женушки отделаться, вернее от ее просьбы. Ей, как той старухе из знаменитой сказки Пушкина, пришло в голову, чего бы вы думали - пройти курсы фотошопа. Ну, провел курсы... , судя по всему успешно, и к августу вопрос с оформлением Егора уладился: зачислили его, не больше не меньше, в престижный Кадетский корпус! Радоваться бы надо, а мне по-настоящему поплохело, зависть меня придушила, холодной, скользкой жабой прыгнула на грудь. "Ну, почему одни все могут, все им доступно, а другим ничего?” Обидно было сознавать, что ты причислен к тем самым, другим, которых потрошат и пользуют, как хотят.
В день, когда нужно было отвозить Егора, по всем каналам телевидения передавали пышные похороны Семена Скоробогатова. Отпевали и хоронили его в Александро-Невской Лавре. Рядом с могилой известного авторитета. Говорят, такова была воля покойного. Не повезло бедолаге, сгорел в своем офисе на 112 этаже Газпромсити. После того, как Газоскреб был построен, многие любители летать повыпрыгивали с его верхних этажей, только одному Сене повезло меньше, его смерть не была столь романтичной, зато похороны превратились в событие мирового значения. Слухи, конечно, разные ходили, говорили, что это муж любовницы отомстил, что Сеня многих на деньги кинул, а еще, что он являлся заказчиком громкого убийства, - так что врагов у него было много, царствие ему небесное, но сам я верил только в одну версию: Сеньку напоила и сожгла его жена, Скоробогатиха, прибравшая к рукам крупное состояние и акции Газпрома.
Слушая хвалебные, пафосные речи, Алиса ворчала особенно нудно. А это был плохой признак. На кухне сгущались тучи, носились электрические вихри, и разражалась гроза:
- Вот видишь, как порядочные люди умирают, с почестями! - громыхнула кастрюлей так, что у меня уши заложило, - Господи! Ну, почему одним все, а другим - ничего?!
Я постарался быстрее ретироваться, и, вспомнив про Егора, схватил его в охапку, чтоб умчаться в Петродворец. Простились с племянником быстро и без сентиментов.
- Спасибо, д-дядя Юра.
Может мне показалось, но посмотрел он на меня, жалостливо, как на побитого щенка.
Когда все кордоны были пройдены, Егор поправил на плечах рюкзак, и бодро зашагал вперед. Не знаю почему, я вдруг громко окликнул его, кажется, никогда раньше я не кричал так громко:
- Послушай, может мне бросить все и уехать в Глухоозерск, навсегда?
Вернулся я за полночь в надежде увидеть на пороге любящую жену, теплую, с доверчиво-бирюзовым взглядом. Так и вышло: Алиса, лежала на диване, на голове - бигуди, лицо - в какой-то густой, темно-бурой каше. Встретила меня почти ласково:
- Весь вечер отмывала комнату от этого деревенщины, сил нет, как устала! Господи, кто бы пожалел!
На ее, Алисином языке, это означало: "пора мне пробежаться по магазинам и купить новые сапожки или сумку"
- Ладно, ладно, будет тебе шопинг, - я подмигнул ей многообещающе, а про то, что у меня нет ни гроша – решил молчать. Жена тут же переключилась на мечты о тряпках, а я ушел в свой кабинет, постоял у окна, зачем-то проверил, на месте ли дорожная сумка, потом взял в руки забытую Егором, книжонку, открыл на случайной странице и прочитал первое попавшее, что бросилось в глаза: псалом 72.
