№4/1, 2012 - Проза

Ольга Поспергелис
СНЫ ЗВЕЗДОЧЕТА

ИЗ ХРОНИК ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА. ИЛИЯ

1

Эта маленькая кофейня, насквозь пропитанная чудными ароматами, была уютным местечком. Здесь варили крепкий кофе разных сортов со всевозможными пряностями, привезенными из далёких стран. На мозаичных панно, украшавших стены кофейни, причудливо переплетались диковинные растения, и странные длинноногие птицы прятались среди них, а на высоких сводчатых потолках синего цвета светились, выложенные золотой смальтой звёзды, планеты и хвостатые кометы. Легко было представить себя в сказочном городе Багдаде, и тогда люди за соседними столиками превращались в древних звездочётов и мудрецов. Хотелось подслушать их разговор, и узнать сакральное слово, дающее ключ к разгадке всех тайн.

И хоть на самом деле посетителями были в большинстве своём сотрудники близлежащих научных учреждений, производили они впечатление людей необычных и загадочных. Одни, по виду самые младшие научные сотрудники, забегали сюда на минутку, выпивали чашечку крепкого кофе, обменивались новостями с коллегами, улыбались примелькавшимся незнакомцам и спешили дальше, по своим делам. Но казалось, вместе с глотком кофе получали они и еще что-то: маленький заряд особой энергии, позволяющий бросить мимолётный взгляд за горизонт, и отступала рутина, а жизнь вновь становилась непредсказуемой. Другие, по виду научные сотрудники постарше, сидели дольше, обсуждая самые разные темы. Много интересного и неожиданного можно было здесь нечаянно подслушать: и об альтернативной модели Вселенной, и о непризнанном, но гениальном поэте, и о подпольной выставке художников-неформалов и о крупице правды, вдруг проблеснувшей на страницах какой-нибудь сегодняшней газеты…

И дух крамолы и вольницы витал под синими сводами.

Но наступили новые времена и всё изменилось. Из прежних постоянных клиентов почти никого не осталось, одни уехали в дальние страны, о которых раньше только мечтали, другие обеднели настолько, что не всегда могли наскрести денег на чашечку хорошего кофе. Некоторые же, напротив, неожиданно разбогатели так, что посещение скромной кофейни уже не соответствовало их новому статусу. Теперь за маленькими и не безупречно чистыми столиками пили не только кофе, да и темы застольных бесед сильно изменились. Разговоры все больше вились вокруг поисков работы и денег. Появились люди с большими круглыми значками на груди «хочешь похудеть, спроси меня как?», продававшие таинственный продукт под названием «гербалайф». Над ними посмеивались, потому что половина посетителей предчувствовала, что в самое ближайшее время похудеет естественным путем, а другой половине и худеть было некуда.

У кофейни неожиданно обнаружились таинственные владельцы, явления ранее невообразимое, которые собрались закрыть заведение и устроить здесь нечто совсем иное. В преддверии неминуемых перемен буфетчицы, уже оповещенные о грядущем увольнении, обслуживали клиентов особенно доброжелательно. Зная, что в ближайшем будущем сами вольются в новую, ранее не существовавшую армию безработных, они с большим сочувствием относились к тем посетителям, чью судьбу им вскоре предстояло разделить.


2

В этот смутный переходный период, когда ещё не произошло четкого разделения по социальным слоям, и многие считали себя равными многим, а иные даже думали, что все равны, Илия часто посещал вышеупомянутую кофейню, сидел за столиком, пил кофе и рассматривал окружающую его публику. Он любил посидеть в тепле, среди людей, но только так, чтобы они не обращали на него никакого внимания, попить кофе и даже съесть что-нибудь.

Он любил рассматривать мозаичные панно на стенах и сводчатых потолках, восхищаясь искусностью мастера, создавшего такие узоры. В сложных переплетениях линий чувствовал Илия ещё никем неразгаданные тайны, а золотые звёзды и хвостатые кометы звали его куда-то далеко-далеко, за горизонты Вселенной…

С какого-то времени, Илия точно не мог вспомнить с какого, стала посещать это заведение одна дама, сильно выделявшаяся на фоне окружающей публики. Голову её с аккуратно уложенными, пышными кудрями всегда украшала изящная маленькая шляпка причудливой формы. Одежды на даме были красивыми и дорогими, но таких нарядов уже давно никто не носил. Как-то робко и слегка угловато, она проходила по залу, садилась всегда за пустой столик и сквозь круглые очки на остром носу удивлённо оглядывала кофейню. Всем своим видом она, как будто вопрошала: «где это я и как я сюда попала?» Заказывая кофе, незнакомка использовала слова и обороты, которые были в употреблении, возможно, на заре прошлого века. Потом она долго сидела со своей крошечной чашечкой, погрузившись в глубокую задумчивость. Илие она казалась посланницей иного времени, существом утонченным и возвышенным. Его очень удивляло, что на даму никто не обращает внимания, не вскакивает при её появлении, не смотрит ей вслед. Илия даже стал подозревать, что только он один её и видит. Быть может она лишь плод его воображения. Просто сошла со стены и превратилась в женщину одна из тех длинноногих, странных птиц, что прячутся в переплетениях линий мозаичного панно.

Ещё Илие казалось, что незнакомка кого-то ищет, и ему хотелось думать, что ищет она именно его, Илию. В какой-то момент он набрался смелости и попытался заговорить с ней. Но попытка окончилось неудачей: она не поняла его или сделала вид, что не понимает. Илия не удивился и не обиделся — его косноязычную речь мало кто понимал.

Спустя некоторое время эта удивительная дама начала появляться в кофейне в сопровождении юркого и вертлявого типа. Тип суетился вокруг неё, подносил кофе, конфеты и булочки с марципанами, называл Синклитикией Витольдовной, и всё уговаривал подписать какой-то договор. Дама подписывать не спешила, а Илие очень хотелось сказать ей, чтобы она этого никогда и не делала. Он всем своим существом чувствовал, что за навязчивыми предложениями подписать документ, кроется какой-то хитроумный и недобросовестный замысел, несущий угрозу не только благополучию и жизни самой женщины. Что-то подсказывало Илие, что замысел этот нацелен на фундаментальные законы мироздания и катастрофа вселенского масштаба уже нависла над человечеством. Всё это хотел рассказать Илия Синклитикии Витольдовне, но боялся, что она опять его не поймёт.


3

Так случилось, что в течение какого-то времени, Илия кофейню не посещал. Причин своего отсутствия он не помнил, да они и не имели значения. Вероятнее всего Илию кто-нибудь побил и он отлеживался в одном из московских подвалов в ожидании, когда заживут раны и пройдут синяки, потому что стеснялся появляться прилюдно со следами побоев на лице. Когда он окончательно поправился, ему пришлось ещё несколько дней бродить по улицам и просить милостыню.

Илия не стоял где-то с протянутой рукой, зная, что это, во-первых, небезопасно, так как все стоячие нищенские места давно уже распределены и контролируются милицией. А во-вторых, Илия знал, что человек в проходящей мимо толпе часто совсем не похож на самого себя. Человек в толпе чувствует себя всего лишь частью огромного коллектива, где всегда можно спрятаться за спины других, как большинство обычно и делает. И каждый надеется, что найдётся кто-то другой, который примет на себя ответственность за судьбу этого попрошайки. А про себя каждый думает, что тоже мог бы помочь, потому что совсем не жадный, просто сейчас куда-то страшно спешит, а тут надо остановиться, рыться в сумке или по карманам. А пробегающие мимо будут ехидно ухмыляться, ведь как раз вчера по телевизору показывали репортаж одного журналиста, где говорилось, что все попрошайки на самом деле не настоящие нищие, а члены преступного сообщества, профессионалы нищенского ремесла, втайне утопающие в роскоши и разврате, как римские патриции периода упадка.

Но Илия также знал, что в толпе всегда найдётся хотя бы один, не живущий по её законам. Может быть, он тот, кто не смотрел вчера телевизор, а может он вообще неуправляемый. В любом случае это человек, принявший на себя ответственность за свою жизнь. Его-то Илия и искал. Неторопливо двигаясь в людском потоке, всегда против течения, Илия вглядывался в лица людей, выискивая того, кто сегодня окажется его кормильцем. И сам процесс всматривания в лица ему чрезвычайно нравился. Он не просто видел человека, он чувствовал тепло и запах его жилища, ощущал атмосферу его семьи или тоску одиночества. В одних глазах он видел страх и отчаяние, в других — радость и ликование и почему-то знал причины этого, читая истории жизни незнакомых людей так, как другие читают книги. Только в книгах события обычно излагаются в линейной последовательности, а Илия узнавал всё сразу. Все эти странные и труднообъяснимые ощущения, которые никак нельзя было проверить, в самом Илие рождали иллюзию сопричастности своей всему человечеству, и гасили на время сиротливое чувство изгоя, давно поселившееся в его душе.

Илия искал своего спасителя не по внешним признакам — добродушному лицу, внимательному, сочувствующему взгляду и другим приметам доброго и отзывчивого человека. На самом деле люди с такой внешностью действительно готовы были помочь, но вся беда была в том, что порой и в их карманах ничего не звенело и не хрустело, и они страшно смущались, отказывая просящим. Нет, по стуку собственного сердца, которое вдруг начинало биться как-то особенно, узнавал Илия благодетеля. Тот мог выглядеть совсем и не приветливым, угрюмым или грубым, иногда респектабельным, а иной раз совсем наоборот... Однажды им оказалась старушка в шали, похожей на паутину, в другой раз прелестная девочка со скрипкой в футляре… Но каждый раз Илию охватывало счастливое чувство удачи, все его существо наполнялось какой-то особой энергией, струны души натягивались и начинали вибрировать. Илия подходил к своему избраннику, уверенно и спокойно смотрел ему в глаза и протягивал руку. Редко приходилось что-то ещё говорить, эти люди понимали его и без слов.


В то время часто встречал Илия на бульваре одного мужчину, всегда весёлого и приветливого. Тот водил толстенького сыночка в спортивную школу. Этот человек уже издалека радостно кивал Илие, как хорошему знакомому, запускал руку в свой огромный карман, выгребал мелочь и отдавал ее всю под неодобрительным взглядом упитанного мальчугана. После этого он хлопал сынка по плечу, и произносил громко и весело: «Да не оскудеет рука дающего!». И действительно рука его не оскудевала. Жаль только, что встречался он не каждый день. Впрочем, Илия давно уже привык есть не так часто, как принято в обществе и вообще не видел необходимости в ежедневном питании. Вот львы, например, бегают по саванне не один день, прежде чем настигнут добычу. И первобытные охотники, должно быть, так же много дней выслеживали мамонта, прежде чем его съесть. Правда, живот Илии, порой, прилипал к спине, но зато никакого лишнего веса в теле не присутствовало, и ходить на костылях было легко.

А, кстати, тот веселый и приветливый папаша толстенького мальчика был профессиональным киллером, но об этом мало кто знал.


4

День, когда, насобирав какую-то сумму денег, Илия отправился в свою любимую кофейню, выдался неожиданно морозным. Навстречу посетителям из открытых дверей вырывались клубы пара, обдавая теплом и всевозможными ароматами.

И вот Илия уже сидит за столиком, пьет кофе и всматривается в лица окружающих. А за время его отсутствия состав посетителей почти не изменился, вот только страха в глазах людей как будто прибавилось. Илия всегда подозревал, что страх — это некое существо, живущее внутри самого человека и выглядывающее наружу через его глаза. И существо это растет и наглеет, и всё больше и больше подчиняет себе своего хозяина, и само уже становится его хозяином. Правда, иногда встречаются люди, в глазах которых страха совсем нет. К ним Илия испытывает особую симпатию.

Посетителей за столиками кофейни много, все разговаривают очень громко, не стесняясь и не скрывая темы своей беседы. Но слова, которыми пользуются окружающие, всё менее знакомыми кажутся Илие. Он слышит: дилер, промоутер, супервайзер, мерчандайзер… В душе Илии нарастает паника, он совершенно не понимает этих слов и точно знает, что никогда ранее их не слышал. «Неужели они уже даже язык поменяли за такое короткое время, или, может быть, я долго отсутствовал» — думает Илия. И тогда, чтобы влиться в общий гомон, и уже совсем не отличаться от окружающих людей, начинает он произносить вслух имя «Синклитикия». Он произносит его медленно, по слогам, стараясь преодолеть своё косноязычие, и научиться слитно выговаривать такое звучное имя.

И вдруг, словно в ответ на призыв Илии, двери кофейни распахиваются, клубы пара вырываются наружу, и на пороге появляется Синклитикия Витольдовна. По обе руки её стоят два огромных старомодных чемодана, которые по своим размерам и формам, скорее всего, могли бы быть названы сундуками. Дама с огромным трудом втаскивает в помещение свои сундуки и долго восстанавливает дыхание, не в состоянии даже закрыть за собой дверь. А горячий воздух кофейни всё продолжает клубиться у распахнутых настежь дверей, уже образовывая кучевые облака. И это видение более всего напоминает картину в первой книге Бытия под названием «И стал свет»: облака, неясная, но устрашающая фигура и лучи света, пронзающие сознание.


Но вот, наконец, клубы пара растворились в пространстве, кто-то закрыл дверь, Синклитикия Витольдовна отдышалась, и теперь просто стоит в кофейне одна со своими неописуемыми чемоданами и оглядывается по сторонам. А оглядывается она не совсем обычным для человека способом. Она поворачивает голову медленно, взгляд её напряжен и сосредоточен подобно взгляду хищной птицы, и Илие начинает казаться, что голова Синклитикии порой делает полный оборот вокруг своей оси, а круглые очки на остром носу усиливают сходство женщины с большой совой. Она смотрит по сторонам каким-то особенным взглядом, которого раньше у нее Илия не наблюдал, и внезапно его осеняет догадка: просто Синклитикия Витольдовна сильно голодна и ищет того, кто ее сегодня накормит. Но окружающая публика, как и прежде, её совершенно не замечает и на её появление никак не реагирует.

Илие становится ясно, что худшие его опасения сбылись: свершилось то, что нарушило великую гармонию Вселенной, и последствия этого даже трудно себе представить.

Синклитикия, наконец, выбрала цель. Она отодвигает к стене свои сундуки и направляется к столику, за которым в одиночестве пьёт кофе какой-то мужчина, а перед ним стоит тарелка с несколькими бутербродами.

— Не соблаговолите ли вы быть столь любезным пожертвовать в мою пользу один из ваших бутербродов? — произносит Синклитикия сладким голосом, не сводя при этом с тарелки напряженного взгляда хищной птицы.

— А вот этого я не люблю, женщина, знаешь, отойди лучше, иди, зарабатывай — отвечает этот нечуткий человек, запихивая в себя очередной бутерброд.

Илия почувствовал, как пересохло во рту у Синклитикии и перехватило дыхание от обиды и унижения. Но очень хочется есть. Она отходит к своим сундукам, останавливается, оглядываясь по сторонам, и опять Илие кажется, что голова ее делает полный оборот вокруг своей оси и вновь становится на место. Илия хорошо понимает Синклитикию, потому что сам когда-то испытывал подобное, пока его чувства не притупились, и он не перестал страдать от голода, холода и обид. Теперь ему уже гораздо легче, но её он ещё понимает. Он оглядывает кофейню таким же напряженным взглядом и, увы, чувствует, что нет здесь человека, который накормит сегодня Синклитикию.

Илия встаёт и медленно идёт к буфету. Он достаёт все свои деньги и берёт то, что, как ему кажется, обязательно обрадует Синклитикию: кофе, слойки с марципаном, бутерброды с ветчиной и конфеты. Добрая буфетчица несёт за ним полный поднос к ближайшему от Синклитикии столику. Илия делает приглашающий жест и старательно произносит: «Синклитикия Витольдовна, это вам». Получается почти внятно. Он возвращается к своему столику и продолжает прерванную трапезу.

Хищная птица накидывается на добычу. Краем глаза Илия наблюдает за Синклитикией и понимает, что голодает она недавно. Интересно, подойдет она ко мне или нет? — размышляет Илия. Хотя по большому счету это не важно. Лучше бы даже не подходила, а то придется с ней разговаривать таким же высоким слогом, каким она только что безуспешно пыталась выпросить бутерброд. А Илие и простая-то речь даётся с большим трудом, не все его понимают, а у многих не хватает терпения дослушать его.

Но вот Синклитикия закончила есть и пересела за столик Илии. Выразив благодарность в самых изящных выражениях, она начала его расспрашивать о нем самом. Этого-то Илия больше всего и боялся, потому что помимо косноязычия, страдал потерей памяти и порой не понимал даже самых простых вопросов, например, о семье или о доме. Таких понятий в его сознании просто не существовало, и он плохо себе представлял, о чем его спрашивают. А у собеседника создавалось впечатление об Илие, как о полном идиоте. К счастью, Синклитикия Витольдовна относилась к той категории женщин, которые сами спрашивают и сами же отвечают. Ответы Илии ее совершенно не интересуют, так как она уже составила о нем своё представление и задаёт она вопросы просто из вежливости, а более всего ей хочется сейчас говорить о себе самой.

Илия счастлив. Он сидит напротив такой удивительной дамы и зачарованно слушает историю ее жизни. Никто еще не говорил с Илией так, такими загадочными словами в таких замысловатых выражениях. А главное, она не сомневается, что Илия её понимает. Ей даже в голову не может придти, что кто-то впервые слышит о цивилизациях мезоамерики доколумбового периода, никогда не слышал о толтеках, сапотеках, и миштеках. И что такое имя как Кетцалькоатль кому-то ни выговорить, ни тем более запомнить не представляется возможным. А для Илии это всё звучит как шаманские заклинания, понять которые может только посвященный.


5

Синклитикия была археологом, специалистом по культурам коренных народов мезоамерики, хотя американский континент ни разу не посетила. Все раскопки она проводила в Сибири, разыскивая корни ольмеков и сапотеков на территории Томской области. В результате Синклитикия стала большим специалистом по малым народам Сибири и Крайнего Севера, и ее работы печатались во многих журналах, в том числе и в американских. Но настоящей ее любовью оставались народы мезоамерики до конкисты. Она знала о них все до мельчайших подробностей, все, что только было о них известно и что-то ещё, что не было известно никому.

Но вдруг грянули перемены. Неожиданно для Синклитикии ее принесли в жертву зарождающейся демократии в родном институте, попросту говоря, её сократили. Коллеги негласно утвердили кандидатуру Синклитии на увольнение, как самую подходящую, абсолютно одинокую женщину. Остальные были людьми семейными, и считалось, что их судьбы более значимы в этом мире, чем судьба одной одинокой женщины. К тому же Синклитикия в коллективе считалась серой мышкой. Она вечно сидела за своим столом, разбирала экспонаты или что-то писала, в общественной жизни почти не участвовала, на собраниях не выступала, так что некоторые ее даже и не помнили и без особых угрызений совести согласились с ее увольнением.

Но неожиданно для всех серая мышка взбунтовалась. Синклитикия со своим увольнением категорически не желала соглашаться, и высказала всё, что думает громогласно и гневно в своей прощальной речи, многие тезисы которой оказались пророческими и вскоре стали сбываться самым неприятным образом. Смысл прощального обращения Синклитикии к бывшим коллегам сводился к тому, что сегодня они принесли её в жертву богам зарождающегося строя, но от человеческих жертв боги становятся только кровожаднее и ненасытнее и вскоре многих постигнет та же участь. В истории полно таких примеров, а археологам непростительно забывать уроки истории.

В какой-то момент своей протестной речи Синклитикия вдруг впала в состояние оцепенения. На нее нахлынули странные псевдовоспоминания. Ей показалось, что в её жизни когда-то очень давно уже было что-то подобное. В сознании нарисовалась картина, в которой Синклитикия увидела себя юной и ослепительно красивой на высокой скале. Её плотным кольцом окружают воины с копьями, лица их разрисованы красками, а головы украшены разноцветными перьями. Рядом с ней верховный жрец, уже готовый принести её в жертву богам. Синклитикия знает, что удостоена такой высокой чести как самое совершенное существо, и отныне будет жить среди богов, и будет равная им. Но сама она совсем не рада этому, ее страшат грядущие перемены, а главное, очень хочется жить. Ей нравится этот мир, такой красивый и загадочный, а что будет там на самом деле никто и не знает. И Синклитикия начинает громко кричать, умоляя свой народ не совершать этого жертвоприношения, но толпа неумолима и верховный жрец тоже. И вдруг она видит, как из рядов воинов вырывается юноша и бежит в ее сторону. Вслед ему летят копья и стрелы, и добежать у него практически нет шанса…

И вот теперь спустя много веков Синклитикия вновь стоит перед верховными жрецами. Она не молода и совсем не красива, но ей все равно хочется жить. Все это пронеслось в сознании Синклитикии в течение какой-то доли секунды. Она продолжила обличения и предсказания. Она прокричала о том, что великие цивилизации уходили с исторической арены ещё и от того, что жертвовали лучшими своими представителями. Но коллеги все же постарались ее не услышать.

Очень скоро пророчества Синклитикии начали сбываться. Один за другим археологи покидали свой институт, а освободившиеся помещения дирекция сдавала всевозможным фирмам, продолжая на вырученные деньги содержать саму себя, всю накопленную информацию, а также нескольких сотрудников, которым совсем уж некуда было деться. И вот наступил день, когда институт, фасад которого уже сплошь покрывали разнообразные вывески всевозможных фирм, покинул последний учёный.

Уже мало кто помнил, что здесь, под этими рекламными щитами находятся мемориальные доски с именами великих мужей науки, увековеченных, казалось бы, на века. А в подвалах здания пылятся бесчисленные рукописи многих поколений учёных и археологические экспонаты, более всего напоминая обломки очередной рухнувшей цивилизации.

Но беды самой Синклитикии ещё только начинались. На работу ее никуда не брали, даже в краеведческий музей, не смотря на то, что для него, в своё время, нарыла она очень много экспонатов и намеревалась теперь стать их хранительницей. В это же время появился рядом с ней тот вертлявый, с которым видел ее Илия. Он называл себя риэлтером, и предлагал Синклитикии выгодно обменять ее большую квартиру в центре Москвы на квартиру поменьше с большой доплатой. Синклитикия вовсе не была беспомощной, доверчивой женщиной, которую легко обмануть. Она видела этого типа насквозь, понимала все его хитрости, и не собиралась заключать с ним никаких договоров и подписывать какие-либо бумаги. Его злонамерения были для нее очевидны, как хитрости миштеков. И поэтому особенно удивительным и необъяснимым для нее стало то, что произошло потом. В один из дней к ней пришли какие-то люди и бесцеремонно вышвырнули ее на улицу. В один миг она оказалась и без квартиры, и без денег, с двумя огромными сундуками, куда едва успела покидать свои рукописи по сапотекам, толтекам, миштекам, а также малым народам Сибири и Крайнего Севера.

И вот Синклитикия сидит с этим странным парнем, который ее почему-то накормил, хоть и выглядит бродягой, и рассказывает ему об использовании мухомора шаманами малых народов Сибири и Крайнего Севера. А идти ей теперь абсолютно некуда. Нет у неё никаких родственников в этом мире: родители давно умерли, а мужа и детей никогда и не было. И кроме двух огромных сундуков, набитых бумагами, нет у нее более никакого имущества.

А Илия перед ней, весь обратившийся в слух, как прилежный студент в первом ряду аудитории, с замиранием сердца слушает невероятные истории, произошедшие неизвестно где и неизвестно когда, рассказываемые Синклитикией столь искусно, с такими восхитительными подробностями, что он невольно ощущает себя соучастником тех событий. И даже какие-то смутные воспоминания начинают брезжить в его сознании.


6

С этого времени они начали скитаться вместе по улицам и бульварам осеннего города: странный бродяга Илия на костылях, не помнящий ничего из своей жизни, и Синклитикия, дама в шляпке, с огромными сундуками, набитыми рукописями и книгами, помнящая даже более того, что могло бы быть на самом деле.

Погода вдруг опять переменилась, и после того, по-зимнему холодного, дня, когда в клубящихся облаках Синклитикия возникла в дверях кофейни, в город опять вернулась теплая осень.

Илия и Синклитикия ночевали на бульварах, на лавочках, осыпанных листьями кленов и лип. Обычно они прятали сундуки под лавку, присыпая их опавшей листвой, чтобы уберечь имущество от случайных воришек, для которых эта добыча была бы совершенно бесполезной. Потом они укутывались брезентовым плащом Илии, огромным, укрывавшим их обоих с головы до ног. И Синклитикия начинала свои рассказы о живших в далёкие времена людях, которых сама она никак не могла видеть, но которых почему-то очень любила, как будто они были ей родными. Их жизнь она описывала так подробно, что у Илии не возникало никаких сомнений в реальности всего происшедшего с ними.

Потом, когда Синклитикия засыпала, Илия ещё долго переживал все услышанное. Ему рисовались странные города, никогда не виданные им строения и храмы, высокие пирамиды. Он видел сумрачных сапотеков, кровожадных толтеков и хитромудрых миштеков. Он ходил среди них и узнавал встречных. Одни приветливо кивали ему, другие смотрели мрачно и недружелюбно, некоторые его просто не замечали. Илия передвигался по улицам этих городов легко, без костылей, и все искал кого-то.

Это был счастливейший период в жизни Илии. Днем он скитался по городу в поисках денег, а Синклитикия ждала его, охраняя свои сундуки, полные, как теперь понимал Илия, несметных сокровищ. Потом, на исходе дня он возвращался с едой для них обоих, чувствуя себя древним охотником, кормильцем племени, героем историй, рассказанных Синклитикей.

Потом они сидели в вечерних сумерках и смотрели на купола церквей, золото которых, многократно отраженное от осенней листвы лучами заходящего солнца, насыщало воздух золотистым туманом. Должно быть, так же сияло небо над империей ацтеков. И думал Илия: «Вот он какой, золотой век». Осенний свет удлинял эти блаженные дни, ветер шуршал опавшими листьями и швырял их в непредсказуемых направлениях. Они исполняли какой-то странный танец, порывистый и угловатый, и Илие хотелось присоединиться к ним и танцевать среди них, размахивая костылями...


7

Но все-таки в один из дней наступила зима. Больше невозможно было ночевать на бульварах, и Илия повел Синклитикию только ему одному известными путями в подвал, облюбованный еще в начале осени. Там было довольно тепло, благодаря трубе с горячей водой, достаточно сухо и даже уютно, если вообще можно так выразиться по отношению к этому месту. Жильцов здесь было немного, да и те, по большей части, безобидные, кроткие старушки, не способные претендовать на лучшее место. Такие не могли обидеть ни Илию, ни Синклитикию.

Синклитикия отнеслась к своему новому жилищу совершенно равнодушно, она вообще становилась все более равнодушной. С началом холодов она как-то потускнела и погасла, и теперь уже Илие приходилось сочинять для нее невероятные истории. Он говорил Синклитикие, что они переживут здесь только одну зиму, а весной, как только зазеленеет трава, отправятся к его тетке на дачу. У тетки чудесная дача, большая, в два этажа, с множеством комнат. На чердаке стоит телескоп, чтобы наблюдать по ночам звезды и кометы, а в подвале оборудована лаборатория для изучения шаровых молний. В тех местах грозы и шаровые молнии случаются довольно часто. Там какая-то аномалия. Во время многочисленных летних гроз шаровые молнии так и шныряют по всему дому из угла в угол.

У тетки много книг, очень много книг, они стоят вдоль всех стен в несколько рядов, а она еще покупает все новые и новые книги и устанавливает их в ряд по периметру дома и скоро, должно быть, тётка себя замурует, если только Илия с Синклитикией не приедут весной. Поэтому она им будет очень рада.

Еще у тетки есть сын. Он моряк и все время плавает вокруг света. И однажды он возьмет их с собой. Они побывают везде и на Галапагосских островах, где живут огромные черепахи и плавающие под водой игуаны. Эти существа выползают на камни и греются в лучах заходящего солнца и их можно потрогать, потому что они совсем не пугливые. Потом Синклитикия и Илия обязательно посетят Мексику, и Синклитикия увидит воочию атлантов в Туле, храм Тлалака и пирамиды Митлы и многое другое, о чем сама рассказывала Илие.

Илия говорил это, дивясь своему красноречию, сам не понимая, откуда он всё это берет — и про тетку, и про ее сына, и про игуан. Но может быть, это правда, просто он забыл… Главное сейчас пережить эту зиму, а потом, может быть, всё и вспомнится.

Синклитикия теперь большую часть времени находилась в спящем состоянии. Когда она спала, ей снились события из прошлой жизни. Она видела себя маленькой девочкой на руках у папы — профессора университета. Отец ее был знаменитым историком, написал много книг, у него были ученики и последователи. Отец очень любил свою единственную дочку, такую умненькую, понимающую его с полуслова. Он сочинял для нее сказки и всякие невероятные истории, в которые вкладывал всё лучшее, что накопил в себе самом, все свои знания и чувства.

Синклитикия, просыпаясь в этом подвале, не сразу могла определить, что явь, а что сон. Эти мрачные своды никак не могли быть реальностью ее жизни. Ей хотелось убедить себя, что она видит сон, очень похожий на явь, потому что у нее высокая температура и ей мерещатся кошмары, как это бывало в детстве. Но стоит только излечиться, и привычный мир восстановится, она проснется в своей постели, в своей квартире и пойдет на работу в свой институт делать доклад о последней экспедиции на реку Кеть. А по пути на работу обязательно даст денег тому парню на костылях, которого иногда встречает на своём пути.


Этой ночью Синклитикии снилось, что папа подарил ей настоящий фотоаппарат, и теперь она с папой и мамой гуляет по парку и щелкает непрерывно все, что ей только понравится, а папа с мамой смеются и хотят купить ей мороженое, но она так счастлива, что никакое мороженое ей уже не нужно. Вдруг она слышит странный шум. Она знает, что это значит. Коварные миштеки все-таки пробрались на землю ее народа… Синклитикия просыпается. Вскакивает и Илия. Он тоже знает, что означает этот шум. Бомжи, изгнанные накануне из соседнего подвала, идут завоевывать территории поближе к трубе. Начинаются новые войны убогих за место у трубы, и войны эти жестоки, а убогие безжалостны. Илия сдаваться не собирается, а уж тем более не собирается сдавать Синклитикию и ее бесценные сундуки. Он поднимает свои костыли, но кто-то ударяет его по голове, тем самым невольно спасая ему жизнь, потому что Илия падает, теряя сознание, и в дальнейшем побоище уже не принимает участие. Последнее, что осознаёт Илия: Синклитикия, поднявшись во весь рост и яростно размахивая над головой его костылями, кричит таким грозным голосом, что на другом краю Вселенной сапотеки, люди туч, слышат ее призыв и уже выстраиваются рядами, спеша на помощь своей воительнице. Тучи клубятся на горизонте, и сознание Илии тонет во мгле.


8

Илия очнулся в темном коридоре. По запаху нетрудно было догадаться, что это больница. Рядом выла и сокрушалась какая-то женщина. Поначалу Илия даже подумал, что это Синклитикия и обрадовался, но потом понял, что ошибается, голос был совсем другим, да и слова, которыми пользовалась женщина, не были характерными для Синклитикии…

Как вскоре выяснилось, соседка Илии, которой принадлежал этот голос, Изольда Максимовна, преподавала иностранные языки в разных ВУЗах Москвы и всегда была очень востребованным специалистом. А в последнее время дела пошли еще лучше, поскольку спрос на уроки английского языка сильно возрос в связи с участившимися отъездами граждан за границу. Изольда Максимовна вдруг стала очень обеспеченной женщиной и могла, наконец-то, ни в чём себе не отказывать. А ученики окружали её почётом и уважением.

И вот на фоне такого благополучия с Изольдой Максимовной вдруг происходит странная история. Однажды она в одиночестве едет на дачу, купленную недавно на заработанные своим трудом деньги. Обрядившись, в буквальном смысле этого слова, в лохмотья, лезет Изольда Максимовна на крышу с целью законопатить там какую-то дыру. С крыши она падает, сильно ушибается, и в бессознательном состоянии, окровавленная, в лохмотьях на «скорой помощи» доставляется в ближайшую больницу, где её принимают за бомжиху, и обращаются с ней крайне непочтительно. Изольду Максимовну помещают в инфекционное отделение и даже не в палату, а в коридор, где на поставленных вдоль стен койках лежат и мужчины, и женщины. Персонал относится к ним как к существам бесполым, может быть и потому, что пол многих из них уже не всегда удаётся определить с первого взгляда.

И вот Изольда Максимовна просыпается в этом непонятном заведении и не может осознать, куда это она попала, почему вокруг так воняет, и что за странная публика на неё поглядывает. Вспоминается история принца и нищего. И она решает для себя, что лучше всего продолжить сон, чтобы проснуться в нужном месте в нужное время. Но реальность врывается к ней в лице санитарки в грязно-белом халате, грохочущей пустым ведром, и обозначающей свое неуважение к обитателям коридора, в том числе и к Изольде, в крайне резких выражениях. Изольда Максимовна окончательно приходит в себя и умоляет позвонить её друзьям и рассказать им всё. Она обращает свои мольбы не к кому-то конкретно, а отсылает свои стенания в пространство. Но на её просьбу отзывается лишь грубиянка-санитарка, которая, впрочем, ей не очень верит, так как привыкла слышать легенды бомжей об их благородном происхождении. Однако через какое-то время она все-таки дозванивается до одной из подруг Изольды Максимовны, которая оказывается еще и знакомой главного врача больницы…

Дальше начинается невероятный скандал. Главный врач врывается в инфекционное отделение, делая вид, что видит впервые, какие там царят нравы, дает персоналу хороший нагоняй с требованием немедленно навести порядок и вызволяет Изольду Максимовну из этого злачного места.

Все бегают, суетятся, но всем эта история кажется немножко смешной, удачной иллюстрацией к общеизвестной поговорке, что по одёжке встречают… В этой суматохе Илию вымыли и побрили, и вдруг все увидели, что он имеет довольно привлекательный и благородный вид. А поскольку Илия не помнит о себе ничего, персонал на всякий случай обращается с ним осторожно и даже почтительно, поскольку он вполне может оказаться и лордом, и миллионером, или даже инопланетянином. Заведующий отделением после осмотра Илии решает пригласить к нему психиатра, который может быть восстановит его память. Он надеется, что шанс есть, да и доктор, которого вызовут, настоящий чародей.


9

Психиатра, который консультировал пациентов этой больницы, звали Александром Моисеевичем, а фамилия его — Шмендель. Невысокого роста, черноволосый и черноглазый, всегда загорелый как альпинист или горнолыжник, на первый взгляд он производил впечатление совсем молодого человека. Но уже через несколько минут общения с Александром Моисеевичем возникало ощущение, что за его плечами не одно прожитое тысячелетие. При взгляде в его тёмные глаза, начинало казаться, что смотрит на тебя из глубин веков далёкий твой предок, всё понимает и всё тебе прощает…

Много лет своей жизни посвятил Шмендель борьбе с человеческим безумием и одержал в этой борьбе немало блестящих побед. Завистники и просто шутники сочиняли про него невероятные истории, что будто бы загорает он в отблесках адского пламени, когда спускается в преисподнюю для получения рецепта исцеления очередного безумца. Знания его, казалось, не имеют границ. Но сам Александр Моисеевич, несмотря на своё трудолюбие и безупречность в работе, редко был удовлетворён своими результатами. Ему всегда представлялось, что он пытается вскрыть тонкие души своих пациентов тупыми инструментами, и никак не может уловить самого главного. Он продолжал работать, иного не было выбора, но всё время надеялся, что произойдёт чудо, и ему откроется великая тайна. И однажды это случилось. К Александру Моисеевичу пришло совсем особое Знание. И пришло оно другим путём.

В одну из ночей приснился Шменделю вещий сон. Правда, то, что сон вещий, стало ясно лишь после того, как он сбылся. Александру Моисеевичу приснилось, что в его доме появились два неопознанных существа, два каких-то странных зверька, и вся семья придумывает им имя. Мизвик и Тверздик такие слова прозвучали в голове Александра Моисеевича и стали именами странных зверьков.

Спустя две недели, во время первомайских праздников, Шмендель с младшей дочкой поехал кататься на велосипеде по лесам в окрестностях своей дачи. Неожиданно он свернул на едва различимую в ельнике тропинку, и уже через несколько метров услышал писк и увидел два маленьких пушистых черных комочка на сухих елочных иголках. При ближайшем рассмотрении комочки оказались котятами примерно двух недель от роду. Первая странность этого события заключалась в том, что Шмендель вдруг испытал ничем необъяснимую радость от этой встречи, как будто бы он нашел что-то необычайно ценное и давно желанное. Вскоре подъехала его маленькая дочка и тоже обрадовалась, но ее радость была ему понятна, а вот свою он ничем объяснить не мог. Кроме них в этом месте не было более ни одного человека, и поэтому вся ответственность по спасению маленьких зверьков легла на Александра Моисеевича. Один котенок был совершенно черным без единого пятнышка, другой тоже был черным, но с белыми пятнышками на мордочке. И когда Шмендель наклонился, чтобы их поднять, обнаружилось, что один из котят калека, задние лапки бедняги были парализованы, он зацепился ими за куст вереска и не мог двинуться. Александр Моисеевич, было, подумал, что надо бы оставить парализованного в лесу, но тут же устыдился этой своей мысли. А котенок-калека, которым оказался тот, с белыми пятнышками на мордочке, вдруг посмотрел на него с негодованием во взоре и закричал резко и требовательно. Он кричал примерно так: «Почему ты так долго шел к нам, человек? Скорее забирай нас отсюда, мы голодны и хотим пить и мы боимся ворон, которые хотят нас заклевать, и они таки сделают это, если ты будешь медлить». Шмендель испытал какой-то суеверный трепет от взгляда и крика зверька, заметив при этом, что второй котенок уже почти не подавал голоса, а только открывал рот, он был совсем ослабшим, а весь шум исходил от калеки.

Александр Моисеевич положил обоих зверьков в свой рюкзачок, думая при этом, что котята очень слабы и, может быть, сами помрут, избавив его от необходимости принимать решение по вопросу, что делать с калекой. И они с дочкой повернули домой.

Но котята не умерли, а напротив стали быстро поправляться и набираться сил. Шменделю вспомнился его недавний сон, и котят назвали теми именами, которые прозвучали во сне: совсем черного Мизвиком, а калеку — Тверздиком. Сосед, невропатолог, осмотрев Тверздика, вынес свой вердикт: котёнок безнадёжен, лечению не подлежит и лучше всего его усыпить и немедленно. Невропатолог был военным врачом, работал в госпитале и разделял мнение своих командиров, что в первую очередь надо помогать тем, у кого еще есть шанс вернуться в строй. Его так учили. В силу какого-то странного совпадения фамилия невропатолога была Ворона.

С такой жизненной позицией Шмендель никогда бы не согласился. Будучи адептом иного учения, возможно в чем-то и устаревшего, он хранил верность клятве Гиппократа, и помогал всем живым до последнего их дыхания даже и тогда, когда понимал, что это безнадёжно.

Конечно же, совету Вороны Александр Моисеевич не последовал, а добрая и верная жена его сшила котенку несколько штанишек, в которые можно было вкладывать самодельные памперсы, и в таких штанишках котенок ползал на двух передних лапах, как удивительное двуногое существо. Соседей и друзей Шменделя история с больным котёнком сильно возмущала, и они наперебой советовали не мучить бедное животное, а просто усыпить якобы для его же блага. На это Александр Моисеевич приводил лишь один довод, что нет способа узнать мнение самого «бедного животного» по этому вопросу, а потому пусть живет. К тому же только один Шмендель видел и помнил тот требовательный и возмущённый взгляд котёнка тогда в лесу.

Была и ещё одна причина, по которой Тверздику суждено было жить, и заключалась она в том, что Александр Моисеевич вообще никого убить не мог, ни одной живой твари. Он был тем человеком, который, что называется, мухи не обидит, в буквальном смысле этого слова.

На чердаке его дачи пауки безбоязненно плели свои паутины, жизни их ничто не угрожало. Самое большее, что мог сделать хозяин, так это разрушить паутину, а её творцов разогнать по углам подальше от глаз человеческих. Но через какое-то время пауки выползали из щелей и вновь начинали своё творчество. Эти мохнатые создания настолько привыкли к повадкам живущего рядом с ними человека, что просто расползались по щелям, заслышав на чердачной лестнице шаги Александра Моисеевича, когда домочадцы посылали его поубивать всех пауков, поскольку маленькие дети их боялись. Шмендель даже комаров не убивал, а просто прогонял, объясняя это тем, что комары уникальные существа, обладающие способностью к телепортации. И он напоминал собеседнику, как трудно выявить комара, зудящего над ухом ночью в спальне. Вот он здесь и вот его нет… Александр Моисеевич уверял, что почуявший опасность комар перемещается в параллельные миры. В общем Шмендель буквально выполнял заповедь «не убий», и думал, что если все будут поступать так же, то, возможно, наконец, наступит-таки мир во всем мире.

И вот к такому удивительному человеку попали эти два странных зверька, один из которых был безнадежным калекой, а другой, совершенно чёрный к тому же с неправильным прикусом, выглядел таким невероятным уродом, что даже очень скоро начинал нравиться окружающим. Но зато оба котёнка росли необыкновенно ласковыми существами, добрыми со всеми. Но особенно добрыми и ласковыми были со своим спасителем. Стоило Александру Моисеевичу появиться на тропе, ведущей к даче, куда он возвращался после трудового дня, как черная стрела вылетала навстречу и с победным кошачьим воплем кидалась к его ногам. Шмендель брал Мизвика на руки и под его радостное урчание возвращался домой, где ждал его Тверздик, который издавал такой же приветственный вопль и полз поближе к ногам своего спасителя, трогал его лапкой и корчил такие умилительно симпатичные рожицы, что Шмендель и этого сажал себе на колени. А зверьки начинали радостно урчать, тереться об него и вылизывать его. И странное дело, через некоторое время Александр Моисеевич начинал чувствовать себя вновь бодрым и исполненным сил, проходила усталость и головная боль, как будто не было позади напряженного рабочего дня. Должно быть, так действовал на него этот, не известный науке, кошачий массаж.

Через год Мизвик пропал к большому огорчению Шменделя и его домочадцев. Наверное, кот пал в боях с соперниками или с крысами, потому что был страшным драчуном, судя по тому, как часто он возвращался израненным в последнее время. В том, что его больше нет в живых, никто не сомневался, поскольку его великая преданность Александру Моисеевичу была всем очевидна. Он бы вернулся, даже если бы его похитили и увезли хоть на край света.

А Тверздик жил ещё долго. Постепенно отношение соседей и друзей Шменделя к Тверздику изменилось. Уже более никто не заговаривал об усыплении кота, слава о котором шла уже по всему поселку и, как стал замечать Шмендель, многие приходили посмотреть на двуногое существо. Котёнок вызывал уважение своей жаждой жизни и стоическим терпением. Некоторые приходящие старались нечаянно к нему прикоснуться, как к талисману. Поползли слухи, что кот приносит удачу. Обычно Тверздик сидел подле хозяина в своих удивительных штанишках, завязанных под горлом, дремал или строго смотрел на собеседников Александра Моисеевича и всем своим видом напоминал самурая. А Александр Моисеевич, в то время сильно увлёкшийся метафизикой и буддизмом и искавший во всём тайные знаки, смотрел на своего маленького друга, пытаясь расшифровать знак, который нес в себе Тверздик. «Сначала вещий сон, потом необъяснимая радость от встречи и всё такое прочее. Ведь это всё не случайно и должно иметь какой-то смысл… С какой целью послан мне этот зверёк?» — спрашивал себя Шмендель и не находил ответа.

Но ответ всё-таки пришел и пришёл в тот день, когда бедный Тверздик тихо умер своей смертью. Шмендель сидел в большой печали над усопшим котом и снова задавал себе тот же вопрос, зачем таки ему был дан Тверздик. И вдруг получил ответ. Не котёнок был послан Шменделю для чего-то неведомого. Наоборот, это Александр Моисеевич Шмендель, большой, сильный и умный, высокообразованный человек, знаменитый психиатр, имеющий целую армию благодарных ему пациентов, учеников и почитателей, именно он был избран неведомой силой для спасения маленького, казалось бы, не имеющего большого значения в этом мире, существа, которое очень хотело жить.

Ответ этот совершенно ошеломил Шменделя. Вдруг он ощутил себя ничтожно малой частью Вселенной, и одновременно всей бесконечной Вселенной, огромной, мыслящей и творящей. И бесконечно малое было равно бесконечно большому. Он переходил из одного состояния в другое много раз и совсем распался и растворился в бесконечности. И узнал он никогда ранее не испытываемое блаженство, и подумал, что это и есть Нирвана. И понял очень остро всем своим существом, что никто не главный в этом мире. И каждый есть малая часть одного бесконечно большого организма, не существующего без любой другой своей бесконечно малой части. И любая бесконечно малая часть одновременно является и всем бесконечно большим организмом. Осознание этого внесло в душу великую радость, и воцарилась в душе его гармония. Потом Шмендель окончательно вернулся в реальность, но это был уже совсем другой человек. Всё, что он ощутил и узнал в том состоянии, навсегда впечаталось в его сознание и не забывалось и не тускнело со временем. Котёнок расплатился со своим спасителем полностью по самому высокому счёту.

В тот день, идя на работу, во дворе своего института Шмендель встретил бездомного пса, который жил возле проходной. Его кормили вахтёры, а он в благодарность за это выполнял какие-то сторожевые функции. Неожиданно Александр Моисеевич почувствовал себя этим псом, и познал в это мгновение много новых ощущений, о которых никогда и не подозревал. Наиболее понятным было чувство голода. Александр Моисеевич вернулся к проходной и поинтересовался у вахтёра, кормили ли сегодня собаку, оказалось, забыли… Позже, принимая в своём кабинете посетителей, Шмендель вдруг обнаружил, что читает их мысли и даже как бы видит насквозь. И окружающий мир изменился, стал ярче и отчетливей. И чувства обострились, душевная боль, любовь, нежность, жалость всё-всё стало пронзительнее и чище, как будто с Александра Моисеевича в один миг содрали кожу.

С этого времени прежний Шмендель умер, а вместо него появился совсем другой человек, однажды заглянувший за горизонт. Те ощущения, которые испытывал он теперь, не шли ни в какое сравнение с прежними его чувствами, а знания, которые он получил там, за горизонтом, были другими знаниями. Борьба доктора с человеческим безумием пошла еще успешней, а слава его как целителя росла. Но была и другая сторона этого состояния, которая омрачала его новую жизнь. Иногда Александр Моисеевич знал, что ничем не сможет помочь своему пациенту, и это его не могло не огорчать. Знать, что ты ничем не можешь помочь, было невыносимо больно. Но даже тогда Шмендель продолжал бороться до последнего, как когда-то его учили. И еще он верил, что человек все же может победить свою судьбу.


10

И вот они встретились: бродяга Илия и Александр Моисеевич Шмендель. И почему-то очень обрадовались друг другу. Как будто когда-то давно они уже были знакомы и даже дружили, но судьба их развела, и они уже не чаяли вновь встретиться. Илия сразу увидел, что в пришедшем к нему человеке совсем нет страха. А Шмендель в простодушной физиономии Илии отметил в первую очередь открытый и доверчивый взгляд, и ещё что-то неуловимо трогательное.

При поверхностном осмотре Илия казался совершенно здоровым, на черепе его не было следов каких-либо серьезных травм, которые могли бы привести к амнезии, и весь его опорно-двигательный аппарат был в полном порядке и костыли ему были совершенно не нужны.

— Давно ли вы пользуетесь костылями? — спросил Шмендель.

— Не помню — отвечал Илия.

— А как они к вам попали?

— Не знаю, они мне их дали и сказали: возьми, тебе это нужно.

— Кто это, они?

— Не помню.

— А что ещё они сказали?

— Что я слабоумный и косноязычный урод.

— А что это значит, вы знаете?

— Не знаю, но мне кажется, что это что-то плохое для меня.

— А вы пробовали ходить без костылей?

— Не пробовал.

— А вы попробуйте.

— Нет, никак нельзя, они будут сердиться.

— И всё-таки, кто же это «они»? Где находятся?

Вот в том то и беда, что я не могу ничего понять. Они живут в нас, и мы живём в них, они это мы и мы это они. И они никогда не дадут нам взлететь.

— Откуда вы всё это знаете?

— Они мне так сказали.

Такой разговор продолжался какое-то время. Но Шмендель прекрасно понимал, о чём говорит ему Илия, и кто это — ОНИ. И всё-таки Александр Моисеевич, хоть и видел большинство людей насквозь, в случае с Илиёй почему-то не мог никак воспользоваться своим даром. Прошлое Илии было затянуто золотистым туманом, сквозь который иногда прорывались смутные фигурки полуобнаженных людей, тела и лица которых украшали татуировки, а головы — разноцветные перья. «Не индеец же он, в конце-то концов» — думал Шмендель. На все вопросы о прошлом Илия не мог дать никакого вразумительного ответа, что-то бубнил невнятное про сапотеков и Синклитикию, о которой очень подробно рассказал Александру Моисеевичу, а также про каких-то девушек-мухоморов, что совсем уж было похоже на бред. Тогда Шмендель спросил, какие сны видит Илия, не надеясь получить какой-нибудь вразумительный ответ. Но неожиданно Илия стал описывать свой единственный сон, который он постоянно видит.

Сон начинается всегда одинаково, и с первых же мгновений Илия испытывает огромную радость ожидания встречи, которая должна произойти в этом сне. Илия видит себя в Москве, вблизи одного из вокзалов. Всё освещено закатным солнцем, но во сне это освещение как будто бы чуточку, ну совсем чуть-чуть иное, необычное, словно сквозь светофильтр. Илия идёт по улице и встречает мальчика, который ждёт его всегда на одном и том же месте. Мальчик берет Илию за руку и ведёт сначала по широкой улице, а затем сворачивает на узкую, тихую улочку. Дома на ней одноэтажные, на маленьких окошках висят ситцевые занавески в мелкий цветочек, а на подоконниках стоят горшки с пышно цветущей геранью. Мальчик приводит Илию в свой дом, в котором много детишек — его братьев и сестер. И все они очень рады приходу Илии, каждый спешит похвастаться каким-нибудь своим успехом, кто-то показывает школьный дневник с хорошей оценкой, кто-то — искусную поделку, кто-то поёт песенку, которую разучил за время разлуки. А на кухне у печи хлопочет радостная их мать, спешащая приготовить что-нибудь особенное в честь прихода Илии.

Илия знает, что когда-то он сделал для этой семьи что-то очень хорошее и очень важное. Но он совсем не помнит, что же он сделал и стесняется спросить, потому что боится обидеть этих людей своей забывчивостью. Боится, что они подумают, будто то, очень важное для них событие, для самого Илии мало что значит, и почувствуют себя маленькими и незначительными…

Каждый раз, когда начинается этот сон, у Илии возникает надежда, что вот сейчас он по каким-нибудь косвенным признакам догадается, наконец, в чем там дело. И тогда он вспомнит всё: кто он, откуда пришёл, а главное, зачем он пришёл. Но Илия просыпается, так ничего и не узнав, и снова ждёт, что может быть, в следующий раз он точно всё вспомнит.

Наяву Илия не раз приходил в тот район Москвы в надежде отыскать домик на тихой улочке. Всё было как во сне. Он идет по улице, вот поворот на одну улицу, вот поворот на другую. Но между этими двумя должна быть ещё одна, та самая, с маленькими одноэтажными домиками и окошками в ситцевых занавесках и цветущей геранью на подоконниках. А её всё нет и нет. Он даже Синклитикию водил на это место, надеясь, что та поможет ему отыскать потерянную улочку. Но Синклитикия объяснила Илие, что описываемая им улица в Москве никак могла сохраниться, хотя, возможно, и была такая на этом месте, но только в прошлом веке, а сейчас искать её не имеет никакого смысла, ее просто нет, она — лишь плод воображения. Но Илие не хочется думать, что такой улицы в Москве нет, и нет той симпатичной семьи, где его все любят и где ему так рады. Илия не хочет верить, что люди из сна нереальны, а реальны все остальные, для которых он ничего не значит, а большинство из них и вовсе настроено к нему враждебно. Илие очень не хочется верить в такое мироустройство.

Этот сон Илия и рассказывает Шменделю и у того, наконец, складывается вся картина. Александр Моисеевич теперь знает всё. Он знает, что этому парню не нужна никакая помощь. Под конец беседы Александр Моисеевич говорит Илие, что тот должен всё вспомнить сам. И особенно подчёркивает, что Илия может это сделать и когда у него получится, они встретятся вновь. С этим он уходит. А Илия остаётся очень огорчённым тем, что этот доктор был так добр к нему, почти как Синклитикия, так старался помочь, но опять ничего у Илии не получилось, видимо, он и правда идиот, как они и говорили.


11

И так живет Илия еще какое-то время в этой больнице, персонал которой уже привык к его присутствию и даже немножко полюбил Илию за открытость и бесхитростность, качества, которые все реже стали встречаться в нынешней жизни. Илие принесли кучу почти новой одежды, и он уже не выглядит бродягой...

Время приближается к Новому году, начинается предновогодняя суета, в воздухе витает ожидание праздника и больших перемен. Илия чувствует, что ему пора уходить, пора идти искать Синклитикию, а то она может пропасть там без него в холодной зимней Москве.

Однажды он надевает светло-серый костюм, розовую рубашку, повязывает галстук цвета бургундии, поверх накидывает свой огромный старый плащ, и, ни с кем не прощаясь, уходит из больницы. За больничной территорией Илия прислоняет свои костыли к ограде и отходит от них, сначала робко, оглядываясь и хватаясь изредка за прутья ограды. Но через какое-то время начинает чувствовать, что ему все меньше и меньше нужны какие-либо подпорки. Походка Илии становится уверенной, а затем и вовсе лёгкой и пружинящей. И теперь он точно знает, куда ему идти.


12

Закатное солнце заливает малиновым зимним светом так хорошо знакомую Илие московскую улицу. Мальчик, сильно подросший за время, прошедшее с их последней встречи, ждёт на том же месте, так же крепко берёт Илию за руку и ведёт за собой. Каблуки их цокают по замёрзшей мостовой. Вот первая улица, а за ней уже видна и вторая, но вдруг, о чудо, вот между ними та самая тихая улочка, которую Илия так долго искал и не мог никак найти. Вот домики с занавесками в мелкий цветочек и цветущая герань на подоконниках.

Детишки тоже подросли и повзрослели за истекшее время. Они сидят за столом и мастерят из разноцветной бумаги и блестящей фольги украшения для новогодней ёлки, которая уже стоит тут же в крестовинке ещё без игрушек и сластей, но благоухание ее уже заполнило всю комнату, создавая особое настроение ожидания неведомых, но непременно счастливых перемен. Увидев Илию, детишки радостно галдят, липнут к нему со всех сторон, тормошат и трогают, как будто хотят убедиться, что он настоящий, а не плод их воображения. А Илия вдруг осознаёт, что он, может быть, никогда и не узнает, почему ему здесь так рады, и что по большому счёту это не имеет значения, а значение имеет только счастье, которое он сейчас испытывает.

Но старший мальчик вновь берёт Илию за руку и ведёт к другой двери. За ней открывается пространство без границ, всё заполненное золотистым туманом. Вблизи входа в мягких креслах, обитых синим китайским шелком с золотыми звёздами, сидят друг против друга и беседуют на незнакомом языке Синклитикия Витольдовна и Александр Моисеевич Шмендель. И сундуки Синклитикии, полные несметных сокровищ, стоят тут же, по обе стороны ее кресла.

Поначалу Илия цепенеет и радость, которая уже не умещается в душе, на мгновение останавливает его дыхание. Илия слушает их беседу и вдруг начинает вспоминать. И язык, на котором говорят Синклитикия и Шмендель, перестаёт казаться незнакомым. Илия хорошо понимает его, а когда пытается заговорить сам, слова легко и приятно выговариваются, и от косноязычия не остаётся и следа. «Пришел звездочёт» — слышит он и вступает в зал. Звёзды загораются на его плаще.

В зале уже полно народа, но разные люди всё продолжают прибывать. Звездочёт знает, что тесно здесь никогда не будет, они и создают это пространство. Каждый нечёт кусочек смальты, как осколок своей цивилизации. У одних он совсем крохотный, у других больше, но размер не имеет значения, нужно собрать все кусочки, и поэтому никто не главный в этом мире. Лучи света многократно отраженные и преломленные в разноцветных осколках создают золотистый туман, на фоне которого как в калейдоскопе возникают неожиданные, мгновение лишь существующие, узоры. Появляются там и многочисленные греческие ключи, как обещания разгадки всех тайн, и разноцветные павлины, и другие диковинные птицы и растения. Каждый кусочек смальты несет в себе Знание. И теперь Звездочёт должен сложить из этих разноцветных осколков Великую Мозаику Мира. И откроются все его тайны…

Но одну тайну Звездочёт уже знает: мы едины, мы свободны, мы крылаты, как пернатый змей Кетцалькоатль...




>>> все работы автора здесь!







О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"