№3/2, 2012 - О книгах и людях

Соревноваться с Шекспиром
С Юрием Кувалдиным о постмодернистской религии, вреде оценочности и советской цензуре беседует Людмила Осокина

Справка. Юрий Александрович Кувалдин (р. 1946) – писатель, публицист, издатель, редактор журнала "Наша улица" недавно отпраздновал 65-летний юбилее. Родился и живет в Москве. В жизни ему довелось испробовать себя в самых различных ипостасях. Был фрезеровщиком, шофером такси, ассистентом телеоператора, младшим научным сотрудником Окончил филфак МГПИ им. В.И.Ленина. Автор книг прозы "Улица Мандельштама" (1989), "Философия печали" (1990), "Избушка на елке" (1993), "Так говорил Заратустра" (1994), "Родина", (2004), "Сирень" (2009) и многих других. Издавал книги множества русских писателей, среди которых Фазиль Искандер, Юрий Нагибин, Лев Разгон, Евгений Блажеевский.


– Юрий Александрович, я знаю, что вы не любите, когда вам задают вопросы, считаете людей, которые разговаривают вопросами, не вполне нормальными. А как же быть с нашей беседой, ведь я вынуждена задавать вам вопросы?
– Ну, это совершенно другие вопросы! Человек, требующий постоянных объяснений того или иного события, образов, явлений, никогда не будет творческой личностью, ибо творчество начинается с показа без объяснений. Художник просто изображает и ничего не объясняет. Так, очень трудно бывает долгое время находиться с детьми, которые буквально засыпают тебя вопросами. Вот в таком детском неграмотном состоянии шествуют по жизни 99,9% людей. Они нарезают резьбу на токарном станке, они болтают по мобильникам, они пекут булки и летают на ракетах, то есть они уничтожают свою личность, растворяясь в безличии. История сохраняет имена только индивидуальностей, не шедших в ногу со временем, создававших в творчестве свои вселенные. Я не задаю вопрос, почему с неба падает на меня вода. Я просто изображаю падающую воду. Бездарность требует ответов, бездарность разговаривает вопросами. Вопросы задают в КГБ.

– И в МВД тоже. А вы ведь в юности занимались в театральной студии именно в клубе МВД на тогдашней улице Дзержинского, 13, ныне Большой Лубянке…
– Это не протокол, а творческое дело! Вспомните, как это обставлено в замечательном фильме Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля», где Олег Ефремов занимается в студии милиции с Иннокентием Смоктуновским, вернее, их персонажи там занимаются. А у нас Владимир Высоцкий с Геннадием Яловичем в начале 60-х годов создали театр со своей студией, в которую я и пришел из своего «Славянского базара», где я жил и в котором в свое время Станиславский с Немировичем-Данченко придумали художественный театр. Я страстно читал книгу Константина Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Моя судьба противилась советской системе, подавлявшей личность. Меня увлекло не актерство, не исполнительство чужой воли, а, наоборот, навязывание своей воли исполнителям, читателям, создание миров моих. Многие авторы, писатели и актеры соревнуются с друзьями и коллегами, а соревноваться надо с Шекспиром, Достоевским, Кафкой, Чеховым. Кем я захотел стать в юности, тем и стал: писателем. С детства нужно читать Константина Станиславского.

– Константин Станиславский действует и в вашем романе «Родина», где собраны многие выдающиеся творческие люди от художника Саврасова до писателя Булгакова. Как вам удалось добиться эффекта присутствия великих исторических фигур рядом с вымышленными персонажами?
– Критик Эмиль Сокольский сказал, что «Родина» – едва ли не самая сложная из моих вещей. В ней действуют Достоевский, Булгаков, Порфирий Петрович, Пилат, Качалов, Чичиков, Саврасов, Юрий Левитан, Исаак Левитан, Воланд, Шукшин, Гоголь. Здесь оживают символы России. Я ни в коем случае не провожу параллель с примитивно-претенциозной живописной «публицистикой» Ильи Глазунова. Я освобождаю понятие «родина» от сусальной фальши и сочиняю новую, постмодернистскую религию. Мой постмодернизм – не «прикольная» мешанина из деятелей разных эпох. Это время, где люди, на которых держится культура, запросто общаются, общаются их персонажи. Это время, в котором литература не делится на эпохи. Я также рассуждаю о тех, кто слепо поклоняется идолам. Моя героиня – доцент кафедры истории КПСС старуха Щавелева, свихнувшаяся от этой самой истории, случайно убивает свою мать (Родину-мать) и, похоронив ее на Ваганьковском кладбище, остается фанатично преданной идеалам марксизма-ленинизма. Однако прожитая жизнь кажется ей бессмысленной: «Лишь один выдающийся половой акт с секретарем райкома на столе был в ее жизни настоящим событием. Но разве расскажешь об этом событии людям?» Весь роман – это некий бред, запредельность, это, если угодно, шизофрения, однако именно она двигает мир.

– «Родина» – очень сложный роман, который вряд ли будет по зубам широкой публике…
– Серьезная художественная проза аналогична симфонической музыке. Писатель пишет для ценителей литературы, находя то, чего в не было в устной речи, потому что, на взгляд простых людей, «длинно и скучно». Это словосочетание в моей редакции употребил один способный автор, после чего я его сразу же попросил выйти. Навсегда. Неподготовленный читатель желает сразу получить понятный ответ. Он хочет знать: хороший этот персонаж или плохой, и, как в школе, стремится выставить оценки. Злейший враг литературы – оценочность, делающая из художественной литературы протокол. Нельзя писать: «Он был хороший человек». Нужно показать человека в движении, в молчании, в светотени. Начинающие авторы сплошь и рядом оценивают своих персонажей – «красивая женщина», «жаркий день», вместо того чтобы написать, что у женщины глаза отражали небо и губы пульсировали, как сердце, а про жаркий день написать то, как рубашка прилипла к позвоночнику.

– Я правильно поняла, что художественная проза отличается от оценочности главным образом тем, что показывает мир в развернутости пластической живописи?
– Конечно. Вкус вырабатывается с детства на классической литературе, серьезной музыке, живописи, театре. Когда у человека прекрасный вкус, он больше всего доверяет сам себе. Люди, доверяющие себе, не беспокоятся о том, любят их или не любят. У них нет времени задумываться над этим, потому что они всецело поглощены творчеством. Вера в себя есть основа творчества и основа жизни во всем ее разнообразии.

– Но в жизни много людей с хорошим вкусом, но ничего из себя не представляющих в творческом плане. Они прекрасно поддерживают беседу, но в итоге бесследно исчезают с лица земли. В чем тут дело?
– Я много раз встречался с довольно умными людьми по части ведения застольных разговоров. Проходило время, и эти умные люди куда-то пропадали. Один такой умный с очень хорошей зарплатой, с рыжим портфелем ходил ко мне в гости в 70-х. Он не просто выглядел как доктор экономических наук – он был им: лысый, в очках с модной тогда тяжелой роговой оправой, при галстуке, в дорогом твидовом клетчатом пиджаке. Разговаривал он чуть надменно и лениво и, когда я читал что-либо из своей прозы, старался найти в ней слабину, чтобы прицепиться и покритиковать. Потом он перестал ко мне ходить, и позже я узнал, что он заболел и умер.

– Вы замечательный писатель, директор собственного издательства «Книжный сад», главный редактор своего журнала «Наша улица». Как вам удается везде успевать?
– Мое издательство и журнал, который теперь выходит только в Интернете, – это я сам, без помощников. Я писатель, издающий книги. Сам пишу, редактирую, верстаю, решаю производственные вопросы. Издательская деятельность – это вспомогательная часть моего писательского творчества. А в творчестве принцип «ни дня без строчки» возведен мной в идеал. Я каждый день работаю с утра до ночи. Все остальное – отринуто.

– В прошлом году в «НГ-Ex Libris» был напечатан ваш рассказ «Новоконная площадь», в котором вам удалось провести меня по такой Москве, которую я никогда не знала, но после рассказа узнала и полюбила.
– Как-то я перечитал этот рассказ, и меня потянуло на могилу Роберта Фалька. Я зашел на кладбище с Малой Калитниковской улицы. Солнце висело вертикально прямо над головой, как люстра. Кладбище напоминало парк южного города, со светом и тенью в буйстве зелени. Из зеленой массы кое-где выглядывали огромные черные памятники купцам XIX века. Я помнил, что тогда наткнулся на могилу Роберта Фалька случайно, ища на кладбище кого-нибудь из знаменитостей. Это и послужило идеей написания рассказа. Теперь «Красная мебель» Фалька стояла у меня перед глазами, когда я пытался найти могилу художника. Сквозь сплошную зеленую стену я пробрался к черной ограде, где среди травы в человеческий рост едва проглядывала мраморная табличка с именем Фалька. Я поставил портфель и принялся рвать с корнем траву. Дикое солнце лежало на моей голове. Пот лил ручьями, но я, как вьетнамец, пропалывающий рис, не разгибаясь, работал полчаса, пока ни одной травинки в ограде не осталось. В цветнике за табличкой росла рябина. Грозди ее были цвета «Красной мебели».

– Почему вы, Юрий Александрович, не симпатизируете людям, вступающим в спор? Вы рекомендуете вообще никогда не спорить?
– Малокультурные люди всегда вступают в спор, тогда как надо смиренно опускать руки и молчать. Дурак всегда хочет встать на одну доску с мудрецом и придать себе статус силы.

– Сила отступает с развитием интеллекта и культуры?
– Не нужно иметь слишком возвышенной души, чтобы понять, что в этом мире нет ничего постоянного, что все стремления к постоянству только суета, что наши бедствия бесконечны, что смерть, ежеминутно нам угрожающая, должна неотвратимо привести к страшной необходимости или исчезнуть, или вечно быть несчастными.

– Юрий Александрович, первая ваша книга называлась «Улица Мандельштама». В ней собрано несколько повестей, в том числе повесть о стихах, которая дала название книге. Как складывалась ее издательская судьба?
– Теперь, оглядываясь назад, я чувствую, что успокоилось мое сердце, страсти приглушились, а книга, вот она – живая, в моих руках, я листаю ее, читаю. Книга писалась в 60– 70-е годы, и после рукопись ее побывала чуть ли не во всех московских издательствах. Насквозь коррумпированные, они печатали только своих, допущенных к кормушке, которые делились с редакторами чуть ли не половиной гонорара, как бы сказали сейчас, «откатывали» нужную сумму. Везде мою книгу «зарубали». И только в «Московском рабочем» книга зацепилась в конце 70-х годов и лежала лет 10 до своего издания, когда рухнули оковы тоталитаризма. Кстати говоря, на «Улице Мандельштама» в 1989 году прекратила существование цензура. «Вам повезло, – сказала рыжеволосая уполномоченная главлита, – что нас упразднили, иначе ваша книга еще долго бы не вышла», – и симпатично рассмеялась.

– Немудрено, ведь советские издательства были удавкой на горле свободного художника...
– Именно так. Нужно быть абсолютно уверенным в своей правоте, чтобы десятилетиями писать в стол. Свободой творчества пронизана вся моя жизнь, и книга «Улица Мандельштама» идет в авангарде этой свободы, поскольку Осип Эмильевич победил «век-волкодав»! Тело бренно, слово бессмертно. Это я уяснил в юности, когда начал писать и когда вдруг понял, что смерть поджидает и меня, пусть в отдаленном будущем, но она неминуема. И вот тогда один умный человек, бывший священник, подсказал: «Пиши. Слово не умирает, потому что Слово есть Бог!» Это так подействовало на меня, что я стал отделять тело от Слова. Человек рождается бессловесным животным, и только благодаря запечатлению в Слове становится человеком.

– Вы часто говорите, что писатель не работает по горизонтали, то есть со своими современниками, хотя неким образом участвует в их жизни, например, проводит вечера в ЦДЛ. Но вы эти вечера называете эстрадой, а не литературой. Почему?
– Литература – это одинокое писание за столом. Конечно, с младых ногтей нужно как можно больше читать классики. Писатель вообще начинается с читателя. Загораясь от книги Достоевского или Кафки, он пишет свое на таком же высоком художественном накале, как, к примеру, писал «Москва– Петушки» Венедикт Ерофеев, вдохновившись Евангелием от Иоанна.

– Но, Юрий Александрович, вы понимаете, что это очень жестокая вещь – «иметь право» порвать связи с авторитетами?
– Еще как понимаю! Поэтому нужно стать ведущим: писать то, что только ты хочешь написать, вывернув себя наизнанку, отбросив все табу, но, возвысившись в художественном проникновении в сущность вещей на предельной искренности, как будто ты выпил стакан водки и говоришь то, что думаешь. Я даже могу перефразировать знаменитую поговорку: «Что у трезвого на уме, то у писателя (пьяного) на языке!» Юрий Нагибин, прочитав мою вещь, позвонил мне и прокричал: «Я восхищен вашей повестью, вашей свободой!» Именно так и надо писать. Чтобы читателя пробрало от чувства, будто я залез в его шкуру и знаю все его подвальные тайны вдоль и поперек.

http://exlibris.ng.ru/person/2012-02-16/2_censorship.html
http://kuvaldn-nu.narod.ru/2012/01/kuvaldin-interview-osokina.html


>>> все материалы автора здесь!








О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"