№11/2, 2010 - 12 октября 2010 года на 69 году жизни скончался выдающийся ученый и поэт, старший научный сотрудник ИГП РАН Владимир Александрович Леванский.
Автор книги стихотворений "Шародейство" (М., Молодая гвардия, 1976), с предисловием Виктора Шкловского, а также книги стихотворений и поэм "Пытка светом" (М., Сов. писатель, 1992). В.А.Леванский - признанный мастер стихотворного перевода. Его переводы из немецкой и английской поэзии вошли в антологию мировой поэзии XX века (http://www.vekperevoda.com/1930/levansky.htm).
Андрей Моисеев Читаю Владимира Леванского
В. Леванский. Шародейство. М. "Молодая гвардия", 1976
Сегодня я хочу рассказать об одном малоизвестном большом поэте. Да, именно так – большом и малоизвестном. Его звали Владимир Александрович Леванский. К большому сожалению, Интернет-читателю он почти недоступен. В Сети можно найти только несколько очень старых его стихотворений, перепечатанных энтузиастами «с листа», и около десятка переводов, размещенных на сайте Е. Витковского «Век перевода». При этом среди людей посвященных Владимир Леванский считается одним из лучших поэтов-переводчиков и одним из интереснейших авторов 70-х - 80-х годов минувшего века. Достаточно сказать о том, что предисловие к первой его книге написано мэтром советской литературы критиком Виктором Шкловским (небывалый случай для начинающего поэта!) Рекомендацию в Союз писателей Владимиру Леванскому дал сам Арсений Тарковский, а кроме того его стихи высоко ценили такие авторитетные люди, как Аркадий Штейнберг, Валерий Перелешин, Евгений Рейн и многие другие.
Две маленьких книги, которые Владимир Александрович успел выпустить при жизни, давно уже стали библиографической редкостью. Первая из них – с непонятным названием «Шародейство» - вышла в 1976 году, вторая – «Пытка светом» - в 1990-м. Недавно я стал счастливым обладателем экземпляра «Шародейства» и получил, так сказать, первое представление о поэзии Владимира Леванского. Хотя это не совсем точно – первое его стихотворение «зацепило» меня еще в начале 80-х. Сейчас, отыскав в книге, я сразу его вспомнил. Называется оно
БАЛЛАДА О БАРАНАХ
На самой узкой из дорог
Сходились тяжело
Оранжевый баран –
Добро
И темно-синий –
Зло.
И двух баранов
Как всегда,
Над пропастью свело.
Во лбу у каждого
Звезда
Горела тяжело.
Рога ударили в рога,
Переплелись рога.
И каждый
Победил врага:
Разбились
Два врага…
То сказка старая.
Но вот,
Блуждая по горам,
Я вижу:
На меня идет
Оранжевый баран.
А сзади,
Вовсе не шутя,
В избытке диких сил
Идет,
Рогами поводя,
Который темно-синь.
Я темно-синего,
Дразня,
Ударил, как таран.
Но в спину
Поразил меня
Оранжевый баран.
Держу в руках тоненький сборник 1976-го года. Откуда такое странное и на первый взгляд, вычурное название? Ответ на этот вопрос дает сам автор, ссылаясь на словарь Даля. «Шар» - это краска, а «шародейство» - не что иное как «изображение красками, живопись». Сейчас, после прочтения книги, я могу сказать, что это редкое старинное слово как нельзя точно отражает ее содержание. Под очень невзрачной обложкой на пожелтевшей от времени бумаге перед читателем разворачивается не просто мир, насыщенный красками, – каждое стихотворение буквально фонтанирует смелыми и сочными комбинациями цвета, вкуса и запаха. Как вам, к примеру, понравились оранжевый и темно-синий бараны? А вот еще:
***
Дождик – веселый малый! –
сделал из луж цимбалы,
Его прозрачные пальцы
вытенькивают весенний
ясно-зеленый звон.
Катится красное солнце,
и вырастают повсюду
ушастые фантазеры,
ершистые сорванцы,
красные, как помидоры
зеленые, как огурцы.
Хотите еще красок? Пожалуйста!
ПРОДАВЕЦ ШАРОВ
Был рынок при закрытии багров.
Закат на тушах хряков и коров.
И грустно перед лавками мясными
торчал бродяга – продавец шаров.
Я подошел к нему – в его руках
на смоляных изогнутых ветвях
шары пылали гроздьями цветными,
а сам он весь черемухой пропах.
Он улыбался: «Оба мы во сне.
Я снюсь тебе, а ты приснился мне.
Ты перебрал из рога Мукузани,
а я пил мед в далекой стороне.
Вот шар медовый – в нем полдневный зной.
А в синем – тени тишины ночной,
в багровом – клоун с пестрыми слезами,
а черный – слиток скорби ледяной.
За то, что ты, дыханье затая,
глазел на ветку – вся она твоя.
Иди – свети шарами сновидений
в извивах бед, в туманах бытия.
Пусть лечат всех, кто болен суетой, -
малиновый, зеленый, золотой.
Пускай исчезнут беды, словно тени,
и блещет мир, спасенный красотой.
Ну что же, до свиданья, будь здоров.
Мы оба из породы докторов.
Я улетаю на свою планету,
а ты назначен продавцом шаров.
Иной скривится: «Что за пузыри!»
Иной воскликнет: «Янтари зари,
смарагды моря!» -
Ты, ни с кем не споря,
направо и налево раздари
свои огни.
В ответ на службу эту
на веточке, завещанной поэту,
еще пышней зажгутся фонари –
цветные сны».
Как видите, «шародейство» - это не только краски. Если Павел Коган «с детства не любил овал», то у Владимира Леванского именно шар является символом совершенства, символом, пронизывающим всю книгу – начиная с разноцветных шаров на воображаемом рынке (это стихотворение открывает сборник) и заканчивая земным шаром и небесной сферой, о которых пойдет речь в финале, на последних страницах. И сложный мир человеческих чувств, – это тоже «шародейство»:
КУБАТУРА ШАРА
Ты – нежность.
Ты – сияющий дар.
А я угрюм и груб.
Гляжу на тебя,
как черный куб
глядит
на алый шар.
Любой человек –
человек любой.
А ты –
человек-любовь.
Гляжу на тебя,
как шар голубой
глядит на шар голубой.
Как тут не вспомнить «Девочку на шаре» Пабло Пикассо – в серо-голубоватых тонах, символизирующих зарождение смутного чувства между двумя столь непохожими существами. Но поэт идет дальше, в его представлении «шародейство» имеет куда более широкий смысл, чем «изображение красками»:
ШАРОДЕЙСТВО
Шар – краска;
Шародейство – изображение красками, живопись. Владимир Даль, Толковый словарь
Сотворение мира – тоже
шародейство.
Да будет свет!
Шародействуй,
художник –
боже! –
над шарами
звезд и планет.
Шародейство
меда и яда.
Память мертвых
и боль живых.
И в прозревших
пальцах твоих –
плод запретный –
яблоко лада.
Шародействуй –
и стань собой.
Что за горечь –
твоя услада!
И взорвется
яблоко лада
бомбой ядерной
над судьбой.
На границе яви и бреда
или ты
бесследно сгоришь,
или ты из пламя и света
слово новое сотворишь.
Развернется
в гуле напева
райский сад
во весь окоем,
чтобы снова
Адам и Ева
пробудились
в раю твоем.
Не мной сформулированная мысль: настоящие стихи – те, которые выводят читателя из привычных реалий в космос, вырастают из рамок обыденности до вселенских масштабов, позволяют взглянуть на привычные вещи с большого расстояния. Примерно так было сказано о лучших стихах поэта Бориса Рыжего, причем «космическую» тему в его творчестве отыскать совершенно невозможно, а подобное ощущение все равно возникает. Владимир Леванский, в отличие от Рыжего, не столь тесно связан с грешной землей – он, как воздушный шар, стремится оторваться от нее и посмотреть на нашу жизнь со стороны:
За рекою по лугам
табуны отзывно ржали.
По курчавым облакам
наши тени пробежали.
Задыхаться начал я.
На коне белеет пена.
Страшно вертится земля,
удаляясь постепенно…
И мне, читателю, не менее страшно оторваться от привычной опоры, порвав нитку, к которой привязан воздушный шарик. Но любопытство пересиливает, и я пускаюсь в полет, доверившись голосу, который ведет меня в неведомые пространства, чтобы оттуда взглянуть на самого себя:
***
Итак, лицом к небесной тверди –
к неопалимой высоте –
в минуты режущие те,
где стык бессмертия и смерти,
как белой жизни лезвие,
под ребра входит – нож насущный –
и разрываешь ворот душный,
и вдохновение твое,
как белой музыки столбы,
немую высь таранит грозно,
и в сердце жарко и морозно,
и понимаешь свист судьбы,
как будто свист аркана тонкий,
и вырван ты из общей гонки,
как конь, встающий на дыбы.
Итак, лицом к небесной тверди.
Но что нам пенье древней меди?
На тонкой корочке живем,
запекшейся в дыму багровом,
на шаре огненном, огромном,
в прозрачном шаре голубом.
Ах, небо, небо! Ты – дыханье
себя не помнящей земли.
И лишь стальные корабли,
буравящие мирозданье
на страшной скорости своей,
в невероятной круговерти
осознают понятье тверди
все опаленней и больней.
Итак, лицом к небесной тверди.
Но перед сонмищем созвездий,
в пространстве черном, ледяном
на малой бусине живем,
как пятна плесени ничтожной,
и свой туман в гордыне ложной
небесной твердию зовем.
Что называем вышиною?
Что называем глубиною?
Перед округлостью земною
определения смешны –
все направления равны.
При этом каждый в центре сферы,
поскольку каждый полон веры,
что все летит вокруг него,
что в нем таится ось земная.
И пьет Сократ цикуту, зная,
что он не знает ничего.
Но все ж лицом к небесной тверди.
Она в течение столетий
великой волею людской
в боренье с мраком и тоской
воздвигнута – твердыня духа.
Она летает легче пуха.
На ней такие имена
начертаны!
Они нетленны.
И наполняют светом вены.
И утренняя мысль ясна.
И лес стоит в слезах, как в росах,
и слово «бог» - как будто посох.
Но вдруг предстанет тишина,
как сон грозы.
И час неровен –
взметнется музыка рывком,
как умирающий Бетховен,
грозящий небу кулаком.
И волосы его летели,
как будто русские метели…
Итак, лицом к небесной тверди.
Стоим, как маленькие дети.
И в нас вселенная лежит,
как мы лежим в ее глубинах,
и у детей в глазах невинных
она смеется и дрожит.
***
Как же так случилось, что Владимир Леванский, интереснейший поэт конца 20-го века, в течение последних двадцати лет пребывал на обочине литературной жизни? Увы, сия грустная повесть затронула не только его одного. Выходец из знаменитого литературного объединения «Магистраль», Владимир Александрович в свое время был тесно связан с другими поэтами этого круга, которые так или иначе поддерживали друг друга не только в творчестве, но и в жизни. С наступлением буйных 90-х годов этот круг начал распадаться – кто-то умер, кто-то уехал, кто-то отошел от литературы. Надо сказать, что таким независимым авторам, как Леванский, было очень нелегко продвигать свое творчество и при советской власти, но после ее краха это стало и вовсе невозможно – уже по экономическим причинам. К счастью или наоборот, но Владимир Леванский не зарабатывал литературой на хлеб насущный. Его профессия – математик, и к началу 90-х он многого добился на профессиональном поприще. Видимо, востребованность в этой области не оставила времени и сил на дальнейшие попытки найти дорогу к читателю. Судите сами - старший научный сотрудник Института государства и права РАН, кандидат юридических наук, доцент Российской академии государственной службы при Президенте РФ, автор 70 с лишним печатных работ. Владимир Александрович Леванский был признанным специалистом в области системного анализа и моделирования. Сферы его деятельности – теория государства и права, политология, социальная психология. Прекрасная карьера, но, видимо, «в одну повозку впрячь не можно коня и трепетную лань»…
Увы, обо всём этом приходится говорить уже в прошедшем времени. 13 октября 2010 года Владимир Леванский умер. Ему было 68 лет...
А я вспоминаю далекий 1984-й год, когда в наше литобъединение на смену вольтерьянцу Вячеславу Куприянову прислали нового руководителя. Помню нашу первую настороженность (время-то было еще советское, «идеологическое»), помню, как быстро растаял лед недоверия, и какая интересная жизнь закрутилась вслед за этим. Честно признаться, не всё «разумное, доброе, вечное» прочно осело в моей юной голове, ибо в то время нежные взгляды и прикосновения сидевшей по соседству девочки Саши интересовали меня ничуть не меньше, чем литературная учеба. Но, несмотря на это, Владимир Александрович (да, конечно это был именно он) остался в моей памяти не только прекрасным рассказчиком и знатоком литературы, но и добрейшим человеком, с которым было как-то по-особенному уютно и тепло. В силу своей скромности, он никогда не читал нам (да и вообще никому) своих стихов – даже «Балладу о баранах» я услышал тогда из чужих уст. Поэтому настоящее знакомство с его творчеством, к великому моему сожалению, затянулось на 25 лет. Думаю, что оно еще не закончено – у меня пока нет второй книги Владимира Леванского «Пытка светом». Не исключено, что удастся прочесть и то, что было написано им за последние два десятилетия. Во всяком случае, я не теряю надежды увидеть те его стихи, которые до сих пор не опубликованы.
Сегодня я хочу рассказать об одном малоизвестном большом поэте. Да, именно так – большом и малоизвестном. Его звали Владимир Александрович Леванский. К большому сожалению, Интернет-читателю он почти недоступен. В Сети можно найти только несколько очень старых его стихотворений, перепечатанных энтузиастами «с листа», и около десятка переводов, размещенных на сайте Е. Витковского «Век перевода». При этом среди людей посвященных Владимир Леванский считается одним из лучших поэтов-переводчиков и одним из интереснейших авторов 70-х - 80-х годов минувшего века. Достаточно сказать о том, что предисловие к первой его книге написано мэтром советской литературы критиком Виктором Шкловским (небывалый случай для начинающего поэта!) Рекомендацию в Союз писателей Владимиру Леванскому дал сам Арсений Тарковский, а кроме того его стихи высоко ценили такие авторитетные люди, как Аркадий Штейнберг, Валерий Перелешин, Евгений Рейн и многие другие.