Две ночи в старой комнате моей –
Две ночи кряду, к чёрту, мне не спится!
И сапогами прошлое стучится,
И волны памяти колышут пену дней.
На что мне хоровод былых теней,
Былых речей пронзающие спицы?
Там, за окном, хохочет ночь волчицей, -
И нету никакого сладу с ней.
И я лишён завидных полномочий –
Как вырвать языки у этой ночи,
Наклеить на уста её печать?
Так просто днём крутиться в настоящем,
Быть молодым, бессовестным, звенящим, –
Но как мне ночь заставить замолчать?!
Кумиротворец в поезде
Сочиняю стихи, потому что выключен свет.
Энергетический минус – лирический бонус.
Два ночи – по энскому, одиннадцать – по Москве;
В поезде едет свой, независимый Хронос.
Что может быть лучше – попутчицы на два дня?!
Эфемерности чувств не в словесах, а в реале!
Ни ждать никого не надо, ни догонять.
А в итоге – чужой поцелуй на чужом вокзале.
И ещё впереди останется полпути –
В тамбуре выть и в тапках бегать за пивом,
И как-то во тьме про это слов наскрести
Так, чтобы было не красочно, а красиво…
Утром новой попутчицы лакомый волосок
С вожделеньем найти на казённом своём одеяле;
Вести её в ресторан, целовать в висок –
Но не думать, не думать о новом чужом вокзале!
Среди ночи проснётся встревоженный нами сосед,
И, подслушав наш неистовый разговорец,
Он с ухмылкой скажет: «Кобель ты, а не поэт!»
Не кобель я. И не поэт. Я – кумиротворец.
* * *
С похмелья мир невыносимо ярок.
С похмелья мир невыразимо жёлт.
Я наг и сир, как стриженый подъярок.
Я разобщён, как буквы «Мэ» и «Жо».
Светило льёт лучи на подоконник,
И каждый луч – не луч, а прямо – дрель!
Да за окном херачит сука-дворник!..
(А, может быть, не сука, а кобель…)
– Товарищ, твоего не знаю пола, –
Я к дворнику тихонько обращусь, -
Намедни у меня, у новосёла,
Произошёл переизбыток чувств-с…
Так ты своей прелестною метлою
Листву моей души не потопчи…
Спой что-нибудь, а я тебе подвою.
А хочешь, о хорошем помолчим…
И пролетарий, раскурив улыбку,
Затянет вдруг набор из долгих строк
Про серп и молот свой, каток и скрипку,
Про лёд и пламень – веник и совок.
Мети, мети меня, метла мелодий,
И ямбы выскребай промеж зубов.
С похмелья мир; все чувства на исходе;
Вот – лучший миг для смерти и стихов.
* * *
Ель не должна быть выше дома –
Гласит примета старины;
Переросла – и жди содома:
Несчастья, голода, войны…
С годами суеверя реже,
Но, помня о завете том,
Я ель упрямую не режу
А лишь – надстраиваю дом.
Винный знак (комитрагическое)
Смородиновое варенье
Бродило уже давно,
В брожении и бурлении
Готовилось стать вином.
Готовилась в aqua vitae*
Смородина перейти,
Но мною была разбита
Случайно в конце пути.
На кухне жижу смывая,
Я ужас глотал слюной,
Увидев сценарий края
В обыденной сцене той:
Однажды будет хотеться
Вином нахлестаться вдрызг,
Но лопнет, как банка, сердце
На тысячу мёртвых брызг.
_______________________
* Буквально – живая вода (лат.);
в ироническом смысле – водка, алкоголь.
* * *
Из тёмной комнаты – по уличным
Огням – глазищами палю!
Там фонари шажком прогулочным
Снуют меж лужами…
Там тополя в бреду полуночном
Листву вздымают, как салют –
А, может, метят в небо дула чьи
Стволами дюжими…
В недобрый час – меня заметили
И рассекретили мой ДОТ;
Я на луче – как бык на вертеле,
И пахнет жареным…
За неприятие – в ответе ли?
Иль ночь – не та? Иль я – не тот,
Кто нужен ночи? Только, верьте мне,
Огнём ужаленный –
Я просто так не сдамся полночи,
Я буду драться до конца!
Мне некого просить о помощи,
Но – выть на дыбе ли?!
Пролейся, дождь, огнём осколочным!
Тьмой тьмущей – выколи глаза!
Сгорим – и будет утро солнечным –
По нашей гибели!
Моему сыну Матвею
Перед восходом, в час душистый,
Когда Земля свежа, как дождь,
Ты выйдешь из дому и быстро
Тропу заветную найдёшь.
Тебя проводят наши сосны
И придорожные столбы,
Как водят мореходов звёзды
По вехам раненой судьбы.
Мужскими, сильными шагами,
Вдоль пыльной улицы, один,
Ко мне ты выйдешь – взрослый парень,
Мой мудрый сын, мой первый сын.
Легко минуешь край деревни,
Развилку трассы, узкий бор,
И вот, закуривая нервно,
Облокотишься о забор.
Простишь ли ты меня, мой мальчик,
За слёзы детства твоего?
За то, что папа твой – обманщик?
За то, что не был я с тобой…
За то, что я всю жизнь растратил
На суету да на стихи
(Мне целой вечности не хватит
На то, чтоб искупить грехи)…
За то, что я к тебе не выйду
Из-за забора своего,
И в этом – новая обида,
Притворство, лень и воровство.
Я знаю, ты меня прощаешь –
Уже лишь тем, что ты пришёл.
Мой сын! Любимый мой товарищ!
Как мне с тобою хорошо!
Твои глаза – как перламутры,
В молчанье нашем – столько тем!
Сойдёт заря, иссякнет утро,
Настанет жаркий, хвойный день.
«Ну, мне пора, - ты скажешь, - папа.
Семья, работа, дел гора…
Дай на прощанье сыну лапу!»
Я дам и соглашусь – пора.
Он у ограды обернётся,
Кивнёт и улыбнётся мне.
И над моей могилой Солнце
Взойдёт и станет в тишине.
Primus circumdedisti me* (размышления об одной Великой Эпохе)
Позабытым героям,
Хуану Себастьяну Элькано
и Родриго де Триане
(Хуану Родригесу Бермехо)
посвящается.
«- Третью неделю живёт каравелла
Чёрной водой, путеводной звездой.
Вам, командор, и корона поверила!
Где же ваш берег, как сон, золотой?!
Как бесноватые, тычемся взорами
В запад – насквозь просолили глаза,
Только ведь нету Земли за Азорами –
Это ещё Геродот доказал.
Море без края и волны в полнеба,
Светятся бесы ночью в воде;
Нет солонины, вина и хлеба…
Мой командор, мы по горло в беде!»
«- Хватит! Отставить скулёж и уныние!
Что им от соли, вашим глазам?!
Только представьте: «Пинта» иль «Нинья»
Предали б нас – повернули назад.
Завтра их встретит радостный Кадис, -
Что привезли б эти трусы домой?!
Вшей корабельных, да чёрную зависть
К вам, генералам Земли молодой!
Вы не за мигом идёте – за вечностью!
Не за гроши, а за горы даров!
Слава испанцам! Морскому отечеству!
И королеве! И Розе Ветров!»
* * *
Всё помешалось в башке переполненной –
Эра открытий, Колумб, Магеллан!
Пьяный зелёными длинными волнами,
Я аккуратно плевал в океан,
Стоя на палубе в центре Атлантики,
Теми же звёздами заворожён,
Что прикладное значенье утратили,
Но повергают, как прежде, в шок.
И, под собою столетия чувствуя,
Я удивлялся вере людской:
Выдержать, выдюжить, вверив судьбу свою
Этим волнам, их пучине морской!
Как де Триана Родриго, тот вахтенный,
Парень лохматый в вороньем гнезде,
«Tierra!» - орал я, и сдабривал матами,
Все впечатленья и чувства раздев.
Так не держи, Старый Свет, не держи, -
Не удержать европейца на привязи!
Сидя на привязи – это ли жизнь?!
Лучше привязанным к рее – но вывези!
Необитаемый остров Земля,
Дай оттолкнуться от старого берега!
Если корабль не идёт в Америку –
Чёрта ли толку с того корабля?!
* * *
Снова виденья ныряли и плавали,
Новые волны вставали вдали.
Как в звездопад, облака Магеллановы
Небо гирляндами заволокли.
Но не Колумбу, и не Магеллану
Эту нестройную песню пою,
А бесшабашному баску Элькано –
Первым он обнял планету свою,
Первым он понял развязку сюжета
(Но в исторической пал кутерьме):
Если корабль не идёт вокруг света –
Значит, корабль плутает во тьме!
__________________________
* Ты первый обогнул меня (лат.) – девиз на изображении земного шара на личном гербе Элькано.
Этот герб ему за окончание Магеллановой экспедиции присвоил король Карлос I.
Спирино
Там – сочные звёзды срываются с неба,
Сияют, кружатся и тают в ладонях.
Иные тот рай принимают за небыль –
Бесплоден и холоден бледный огонь их!
Но я-то здесь вырос! – с рождения, с детства
Ходил этой рощей, дышал облаками,
Следил, как волна жёлтый берег полощет,
Как сосны в незнаньи разводят руками.
Я вижу: вот коршун, залегший в зените,
Буравит надир на предмет закусона;
Коровы пускают слюнявые нити,
Глазами поляну жуя полусонно;
А вот розовеет небесная вата,
Закат зажигает на кронах мишени,
И капелька Солнца из ранки заката
Стекает в речное своё отраженье.
И вновь на востоке повыспеют звёзды,
Повысыплют, строго сплетутся в созвездья…
О, северный край мой, сосново-берёзовый,
Ты – самый родной уголок в поднебесье!
* * *
Синей пастой чиркнул крестик на запястье –
То ли в полдень, то ли в ранешнем часу,
Мимоходом – чиркнул крестик на запястье.
Синим венкам оказался он «к лицу».
День топтал меня, кипящий и кромешный,
Рассыпал мой путь на тысячи дорог,
Сотня лиц мелькнула мимо – и, конечно,
Крестик утренний свой символ не сберёг.
Что за синий уголок рука хранила?
Что ты значишь, заколдованная весть?
Я спрошу под вечер помощи у милой –
Не могу, мол, эту рукопись прочесть…
Но, взглянув в глаза единственной из женщин,
Вдруг пойму иероглифику свою:
Это значило – не больше и не меньше –
Не забыть сказать, что я тебя люблю.
Красный купальник
Как ты прекрасна, о, нимфа, лежащая у воды!
Мраморно-белый, ласкаем Солнцем, изгиб бедра
Мне говорит о том, что недавно в отпуске ты
Облюбовала пляж и песчаного жар одра.
Как совершенны формы, дарованные творцом!
Тебя не портят нисколько ни бледность, ни худоба.
Если бы я приходился братом тебе иль отцом –
Всех женихов в округе за взор бы один убивал!
Благо, от уз избавлен, не отягощён родством,
Сам я вперяю взоры в песчаный твой боди-арт.
Сопротивление разума силой в тысячи Ом
Не может утихомирить пылающий в сердце ад.
Но, разделён с тобою судьбой, как с Венерой – Марс,
Верен родной орбите, к тебе не приближусь ввек.
Единое покрывало двоих не вмещает нас,
Ладонью я не прикрою от Солнца морщинки век.
Довольно с меня сверх меры смотреть, как ты, горяча,
Мелко блистая вспотевшей грудью, идёшь к волнам;
Ветер песчинки дарит мне с девичьего плеча –
Это, и только это двоим даровано нам.
Ночью электромолнии бегают вдоль хребта:
Снится мне красный купальник, последних лишая чувств,
И имя твоё волшебное, сладкое, как нектар,
Которого я не знаю и, в общем-то, не хочу…
