Вот я и здесь, Оля. Я наконец добрался до твоего домика в Епифани, и теперь никуда отсюда не уеду. Прости, что тебе пришлось ждать меня до поздней ночи вместо пяти часов вечера, в которые я должен был приехать. Я уже собрался выходить из квартиры, но понял, что не могу найти ключи от машины. Я прекрасно помнил, что видел их всего полчаса назад, но никак не мог вспомнить, где я их видел. Если бы ты была рядом, ты бы сразу нашла их и, по-доброму стукнув меня ладонью по затылку, положила бы их мне в руку. Но тебя не было, ты ждала меня в своём уютном домике в старой доброй Епифани, и я проискал час, прежде чем нашёл ключи в кармане своей куртки. Они всё это время были со мной, а я обыскал все шкафы и все ящики столов.
Но наконец я вышел из квартиры, сел в машину и поехал.
Выехав из города, я вспомнил, что не взял свои таблетки, без которых мне придётся туго, но уже не стал возвращаться - решил, что зайду в аптеку в Епифани, даже не подумав, что в новогоднюю ночь она вряд ли будет работать.
В Епифань из Новомосковска ведут три дороги: через Кимовск, через посёлок Руднева и через посёлок Комсомольский. И хотя самую короткую дорогу, через посёлок Руднева, давно уже отремонтировали и теперь ездить по ней одно удовольствие, я всё же поехал через Комсомольский. Я вдруг вспомнил, как мы с тобой ехали по ней пятьдесят лет назад, когда я впервые привёз тебя в самое родное для меня место - в деревню, где я провёл детство, в Раздолье. Помнишь, как мы сидели в тот вечер в холодном вагончике, который заменял дом, я пил чай, ты ела яблоки и читала мои старые стихи, а за дверью жалобно мяукал мой кот Кактус, которого я не пускал внутрь, потому что ты была в белом, а ему обязательно хотелось потереться об тебя? Вот тот самый вечер я вспомнил теперь, и поэтому поехал через Комсомольский, по богородицкой дороге.
Шёл снег, медленный, спокойный, и я был в хорошем настроении - меня ждала встреча с тобой, одна из тех встреч, которые не переставали радовать меня на протяжении полувека. Окна моего автомобиля были плотно закрыты, печка работала исправно, так что мороз, как ни старался, не мог достать меня.
Весь в мыслях о тебе и о том, как мы отметим этот день, выезжая, я соверешенно забыл взглянуть на датчик топлива, - а помнишь, как часто я бросал на него взгляды, волнуясь, как бы не кончился бензин, тогда, во времена нашей молодости, когда я подвозил тебя после работы до твоего дома? Те времена давно прошли, и на этот раз, задумавшись о тебе, я забыл думать о бензине. И он конечно же кончился. Кончился, когда я уже свернул с богородицкой дороги на Епифань. Машина вдруг перестала устремляться вперёд, и, хотя я продолжал жать педаль газа, вскоре остановилась совсем. Я только и успел, что вырулить на обочину. Я вышел из машины, заглянул на всякий случай в багажник, хотя и знал, что там не отыщется запасной канистры с бензином, и, удручённый и озябший, сел обратно в машину, включив аварийки.
Теперь я уже пожалел, что выбрал эту дорогу: машины проезжали по ней гораздо реже, чем по другим дорогам, ведущим в Епифань. Но делать было нечего, и я принялся ждать, когда какой-нибудь автомобиль покажется на горизонте.
Первая машина, которую я увидел - -это было где-то через полчаса после того, как я остановился - пролетела мимо, несмотря на то, что я вышел из своего автомобиля и делал знаки остановиться. Из приоткрытого окна пронёсшегося мимо "фольксвагена" вылетела кожура от банана и шлёпнулась мне под ноги, а сквозь пелену снега я разглядел в "фольксвагене" скалящиеся лица парней и девушек. Это было всё, чем смогло ответить на мои воззвания о помощи наше новое поколение.
Следующая машина - фура - появилась минут десять спустя. На этот раз я даже не стал выходить из машины, всё равно водитель фуры, даже при всём желании, не смог бы ничем мне помочь. В баках его автопоезда была солярка, которую не принял бы нежный желудок моей "лады"
Затем были долгие два часа, за которые мимо меня не проехало ни одной машины. На мне была тёплая куртка - ты знаешь, я в последнее время хожу в ней даже летом, потому что старые кости стали мёрзнуть и в жару - но она мало помогала мне. Я замёрз. В пакете у меня была бутылка вина - точно такого же, как то, которое мы пили с тобой ровно пятьдесят лет назад - но у меня даже не возникло мысли выпить, чтобы согреться. Не потому, что я боялся дорожной полиции, нет - её в этих местах не видели уже многие месяцы. Просто я вёз это вино, чтобы мы выпили его вместе, ты и я. Я только нахлобучил пониже шапку и натянул рукава свитера на перчатки, и продолжал сидеть, глядя в зеркало заднего вида на дорогу.
Наконец, когда заднее стекло покрылось инеем и через него ничего уже больше нельзя было разглядеть, когда я уже начинал потихоньку задрёмывать, проваливаясь в морозный сон - тот самый сон, которым, должно быть, спят зимой деревья и медведи, - в этот самый момент я услышал шум двигателя.
Встрепенувшись, я поспешно выскочил из машины и увидел приближающуюся серебристую "тойоту". Я принялся махать руками и в отчаянии преградил автомобилю дорогу. "Тойота" остановилась, из неё вышли двое, парень и девушка. Окинув взглядом меня и мою старую "ладу", они подошли ко мне ближе.
- Поломался, дед? - спросил парень.
- Бензин кончился, - сказал я, - Чуть-чуть до места не доехал.
- А куда едешь?
- В Епифань. Вы бы мне продали литров пять бензинчика, ребята... Деньги у меня есть.
- Продадим, почему бы не продать, - весело ответил парень, - Шланг-то у тебя есть?
Пока мы переливали бензин из бака "тойоты" в пустую пятилитровую тару, а оттуда - в бак моей машины, парень расспрашивал меня.
- Зачем же ты, дед, отправился в путь за несколько часов до Нового Года?
- Ждут меня... - ответил я.
- А про бензин забыл?
- Забыл, - сознался я, - Если бы не вы, так бы здесь и сидел. А теперь вовремя успею.
- Лицо у вас знакомое, - заметила девушка, - Вы случайно не работали раньше у нас в ЖЭКе?
- Нет, я писатель, всю жизнь пишу книги. Может, вы видели моё фото на одной из книг?
- А как твоя фамилия, дед? - спросил парень.
- Корнеев. Юрий Корнеев.
- Не, не слышал. А про что пишешь?
- Да про всё... Про жизнь, про любовь...
- Не, - снова покачал головой парень и посмотрел на девушку, - А ты?
- Я думала, вы из ЖЭКа, - сказала она.
Закончив с бензином, я отдал парню деньги и ещё раз поблагодарил за помощь. Они сели в свою серебристую "тойоту" и уехали. Я завёл свою машину и поехал следом.
Вот почему я приехал так поздно. Но теперь я здесь. Сижу прямо перед тобой, как тогда, в ту новогоднюю ночь пятьдесят лет назад, сжимаю твою руку, как тогда, и хотя она теперь жёлтая и сморщенная, но всё равно всё такая же тонкая и изящная. Аристократическая, как шутила ты. Самая драгоценная для меня рука.
В доме тихо, и толко в камине потрескивают дрова да на стене тикают старинные часы, на которых сейчас без двадцати минут полночь. Скоро пробьют куранты и наступит новый, две тысячи шестьдесят первый год. По сути, мир не так уж изменился за последние десятилетия. Конечно, люди теперь живут на Луне. Конечно, в каждом доме теперь больше электроники, чем было когда-то на целом электронном заводе. Но всё так же на Новый Год люди собираются вместе у экранов телефизоров, и всё так же стоят в домах ёлки и на столах вазы с мандаринами, и всё так же без пяти минут полночь выступит с речью Президент.
Но изменились мы. Сколько всего произошло за эти полвека с той ночи, когда мы встречали с тобой две тысячи одиннадцатый год, до ночи сегодняшней - и не упомнить.
Сперва мы работали вместе в офисе Билайн. Я хотел, чтобы мы жили вместе, но ты этого не хотела. Потом ты окончила институт, перешла на другую работу, по специальности, и мы стали видеться реже. Я тогда начал печататься в одном небольшом издательстве. А через год, в 2012 году, ты вышла замуж, и мы совсем перестали видеться. В этом году многие ждали Конца Света, но Конец Света наступил только для меня одного, потому что отныне ты была для меня потеряна - как мне казалось, навсегда. Я только посылал тебе по электронной почте поздравления с каждым праздником да цветы - на твой день рождения и на 8 марта. Потом у тебя родился сын. Я к тому времени уже полностью занимался только литературным трудом, и послал на день рождения твоего сына ему в подарок свою книгу - на будущее, когда он научится читать и прочитает на первой странице этой книги: "Ольге Ф. от человека с больной фантазией" . Он вырос, и прочитал это посвящение, и ты объяснила ему, что Ольга Ф. - это когда-то была ты, а книгу эту написал твой старый друг.
Когда твой мальчик начал ходить в детский сад, у тебя родилась дочка. Теперь у тебя были сын и дочь - как я и хотел когда-то. Только ты родила их не мне, а другому мужчине. Но для моей любви это были мелочи, и я продолжал тебя любить.
Вы жили в Новомосковске, в большой новой высотке, а я построил себе домик в своей деревне. Там я проводил большую часть времени, занимаясь литературным трудом. Постепенно я завоевал известность, у меня были деньги и женщины, но ничто не могло заменить мне тебя - ни женщины, ни деньги. Я так и не женился. Несколько раз был близок к этому, но в последний момент понимал, что не смогу жить с нелюбимой женщиной.
Помнишь, летом 2010-го женились сразу несколько моих одноклассников, и я тогда в шутку говорил, что, наверное, скоро из нашего класса останутся только два холостяка - я и Константин. Но прошло время, женился и Константин, а я продолжал вести свой холостяцкий быт. Только ты могла украсить и согреть мой дом и мою жизнь, но этому не суждено было осуществиться.
Так проходили годы. Однажды утром, когда твой муж возвращался с работы, сидя за рулём своего автомобиля, у него случился сердечный приступ. Он был достойный человек, любил тебя и своих детей. Но он был ужасный реалист, а такие чаще всего умирают банально - от сердечного приступа. Будь он романтиком, он бы пережил ещё не один инфаркт - у романтиков крепкое тренированное сердце, привыкшее к ударам судьбы, - но он им не был. Он умер, и ты осталась одна.
Твои дети к тому времени уже выросли и перебрались учиться, жить и работать в столицу. Тебе стало слишком одиноко в большой квартире, и тогда ты вспомнила обо мне. Нет, ты не исполнила мечту моей молодости и так и не согласилась, чтобы мы жили вместе. Но ты разрешила мне бывать у тебя в гостях. И я стал бывать. Мы вспоминали с тобой ушедшую молодость - вот как сейчас - и смотрели старые фильмы. Иногда мы ездили кататься на моей допотопной машине. Так мы снова объехали те места, где бывали во время наших ночных путешествий в далёком 2010 году: на Куликовом поле, у источника Двенадцать Ключей под Венёвом, в Богородицке...
Потом твоему сыну понадобились деньги на открытие своего дела, и он продал вашу большую квартиру в старой высотке. Вместо неё он хотел купить тебе маленькую однушку, но я предолжил тебе переехать в Епифань. Ты, к моему удивлению и радости, согласилась, и я построил тебе вот этот небольшой домик с камином и мансардой. Здесь ты и прожила последние годы. Изредка к тебе приезжала дочь, привозила в гости внуков. Твой сын стал бизнесменом, деловым человеком, и жил почти всё время за границей. В 2057 году мою деревню снесли, решив строить на её месте завод по производству суперсовременного топлива, и мне пришлось перебраться в Новомосковск, в свою старую квартирку.
Я давно перестал быть популярным писателем, в книжных магазинах мои книги теперь стоят на дальних полках, а по моим сценариям больше не хотят снимать фильмы. Короткая негромкая слава отзвучала. Писал я теперь медленно, у меня оставалось достаточно времени, которое я проводил с тобой. Так продолжалось до сегодняшнего дня.
А сегодня я приехал к тебе с бутылкой вина, чтобы мы отметили пятидесятилетие с того дня, когда мы встретили первый Новый Год после нашего знакомства. Я вошёл в твой дом, слегка взволнованный. И вот я здесь, сижу у горящего камина, держу твою руку. На часах без семи минут полночь. Ты сидишь передо мной в своём кресле и смотришь на меня. Ты мертва. Твои глаза открыты, но ты, без сомнения, мертва. Иначе ты бы обязательно провела рукой по моей щеке. "Ты опять не побрился", - сказала бы ты с мягким укором. Я и правда не побрился. Так волновался, собираясь ехать к тебе, что - представляешь? - забыл побриться...
Да, ты мертва. Не бьётся сердце, дыхание не срывается с прекрасных губ, которые я так любил целовать. Ещё утром ты была жива, разговаривала со мной по телефону, просила купить конфет. Я купил - но ты умерла. Ты не дождалась их, не дождалась меня. Думаю и хочу верить в то, что ты была счастлива в своей жизни, и я тоже был бы счастлив, если бы знал, что принёс тебе хотя бы маленькую радость за все эти годы, что мы были знакомы.
Помнишь, я говорил, что намерен прожить ни много ни мало девяносто восемь лет? Это были мечты молодости. Я прожил семьдесят четыре года, и этого мне теперь достаточно.
У тебя в аптечке хранилось снотворное.
На столе стоит открытая бутылка вина, рядом с ней - опорожнённый стакан. В него я полчаса назад налил вина, высыпал всё снотворное из пузырька и выпил, не задумываясь. Я вообще мало задумывался в жизни, и теперь уж тем более не о чем было размышлять.
Сейчас веки уже начали тяжелеть.
Девяносто восемь минус семьдесят четыре... Ещё двадцать четыре года без тебя? Жить, зная, что тебя больше нет в этом мире?
Нет, я не хочу. Не знаю, куда отправилась твоя душа, но я отправляюсь следом.
Я позвонил своему приятелю и попросил его приехать утром. К тому времени, как он будет здесь, камин догорит, и он найдёт нас, держащихся за руки - холодных, покинувших этот свет. Ещё он найдёт на столе, рядом с бутылкой и стаканом, вот этот мой рассказ, и обязательно поймёт, что я не мог поступить иначе.
Моё сознание меркнет. Я слышу бой курантов. Откуда он? Кажется, я не включал телевизор... Хотя сейчас я могу быть уверен только в одном: я люблю тебя.
Судьба играет человеком, а человек играет на трубе, как говаривал Остап Бендер.
