№12/2, 2010 - Продолжение следует Нина Горланова, Вячеслав Букур РОМАН ВОСПИТАНИЯ Продолжение. Начало в №№11/1 - 12/1 О КАБАНАХ - Папа, ты вправду воровал зерно? – Антон широко растворил глаза. – А в тюрьму?.. - Весь совхоз имени Вильямса не посадишь в тюрьму. На целине. Но ведь живут папины родичи под Одессой. Какая еще целина? - А сначала уехали на целину. При Хрущеве. Зерно нужно для откармливания кабанов. - Мне говорили: воровать нехорошо. – Сказав это, Настя завибрировала в разных местах пространства, оставляя в воздухе яркие пятна от кофты и ленты. - Воровать нехорошо. Но не слушать родителей тоже нельзя. Ведь они как-то смущаясь просили: сбегай-ка на элеватор. Санки возьми, покатайся, и вот тебе мешок! А как же без зерна, когда в сарае ворочается и гремит железным хрюканьем этакий кабан-гора! От его клокотанья закладывает уши, и среди зимы пляшут в воздухе электрические просверки, так что в совхозе все ходят в танковых звуконепроницаемых шлемах, которые выменивают на самогон у близлежащей воинской части… - Ну и что дальше? – спросила Настя. - Так вот, кормят кабана: он растет. Уже издалека ему забрасывают пшеничное варево, уже подходить к нему опасно, и совхозные Кулибины мастерят катапульты. И вот уже не кабан перед нами, - хрипло взревел Миша, - а настоящий свинотозавр! Разросся он во всю просторную сараюшку и ущемлен, как черепаха внутри своего панциря. Хорошо еще, если его смогут забить – обычно из винтовки системы Мосина, трехлинейки… - А когда сарай уже мал кабану? – спросила Соня. – Что он делает? - Двигается вместе с сараем. Да еще не один, а у каждого есть на откорме такой, так что, увидев двигающиеся и перехрюкивающиеся сараи, жители ошалевают и бегут в близлежащую воинскую часть просить воина с гранатометом. Хрюкалы же в это время разбегаются! А воины торгуются: сколько получат за каждый удачный выстрел. Обычно сходились на одной задней ляжке. И если повезет солдату, завалит он веприка нашего из базучки своей, ему ляжку на горб – на! А сейчас все спать. - А-а, - заорали дети, протестуя против сна – хотелось им далее слушать про кабанов, но все трое были смяты ужасным трясением Мишиной бороды и оттеснены вплоть до кроватей. - Дальше-то что? - Антону хотелось еще тягучих подробностей. - Все, спать, дети! ПИСЬМО АЛЕКСАНДРЫ ФИЛИППОВНЫ Здравствуйте все: Света, Миша, Антоша, Соня и Настя! Во первых строках моего письма сообщаю, что доехала я хорошо. Отец меня встретил. Как живет дочь? Плохо, говорю, денег не хватает от получки до получки. А я говорю: спрашивала то же самое, Света отвечает, что не пропивают, не прячут, не раздают, в карты не проигрывают, в землю не закапывают, в сберкассу не уносят… Мы уже привезли большую телегу навоза на огород, если не украдут до весны, то хорошо, да у нас у всех вокруг украли. У нас пока все нормально, жить можно, чего и вам желаем, всех целуем, но мы купили тушенку 0,5 говяжью, пришлем посылкой, если не вытащат на почте, то хорошо, но у брата вытащили, ему послали дети, вот у всех дети заботятся о родителях, а мы еще ничего от вас не получили. Да дай Бог вам всем здоровья! Деньги экономьте! И такие наши дела. Еще куплю подсолнечное масло и пришлю в канистре. Ваша мама, бабушка, ваш отец и дедушка. НАСТЯ И СМЕРТЬ - А сегодня ночью я чуть не умерла, да, Цвета? Света вопросительно посмотрела на Настю. - А пальцы на ногах сгибались и отгибались, сгибались и отгибались… - Это судороги, от высокой температуры, я дала анапирин, и все. – И Света принялась целовать девочку, приговаривая, что всегда ее вылечит, спасет. Миша продолжал семейное чтение Гоголя. - А что это за парикмахер приходит без спроса? – удивился Антон. Это старость приходит без спроса: Гоголь ее назвал парикмахером. Седеют волосы… - Очевидно, мы все умрем, - судорожно вздохнула Настя. - Почему оче-видно, а не носо-нюхно? – спросил Антон. - Носонюхно тоже, мы будем пахнуть дохлыми кошками, как мама Оли-толстой, - с поразительной тоской в голосе протянула Настя, охотно принимая тут же Светины объятия и поцелуи. На обед Света сначала подала салат в длинной салатнице, украшенной цветком из половинки яйца. - Это называется «Похороны цветка»? – спросила Настя печально. Опять у нее мрачные мысли! И Света с чрезмерной страстностью кинулась ласкать Настю. Тут Миша вызвал Свету якобы на предмет поиска носков в детскую. - Ты еще ничего не поняла? – спросил он. – Все это у Насти – только повод получить побольше ласк от тебя. Не тревожься ты!.. В следующий раз, когда вечером Настя опять завела разговор о смерти, Света сразу выдала ей три поцелуя, а также некоторое количество объятий и похлопываний. Миша, заканчивая чтение очередной главы Гоголя, солидно произнес: - Вы слушали чтение «Сорочинской ярмарки» Гоголя. Московское время двадцать часов. А сейчас – сообщение о погоде… ПИСЬМО АНТОНА Здравствуй, дорогая бабушка Саша! Отгадай загадку: какой город летает? Мы сажаем занозы. Соня: две занозы в неделю. Я: две занозы в день. А Настя – две занозы в час. Пиши нам новые загадки. Антон! РОДНУЛЯ Соня с загадочным видом подошла к матери на кухне: - А Настя у тебя что-то хочет спросить. Можно? Нехорошие предчувствия одолели Свету: если уж подход настолько издалека, то… что еще у нее стряслось в школе?! - Пусть спрашивает. А в чем дело-то? - Она хочет тебя… мамой! – выпалила Соня и засмеялась. Света решила посоветоваться с Мишей: вдруг это… поможет? Настя будет звать ее «мамой» и станет послушнее? Не побежит по первому слову мамы Лады, например… Миша сказал: надо подумать! Шел очередной телевизионный многосерийный фильм – «многосиреневый», как по очитке говорила Настя. Дети заспорили. Света застала уже самый конец Настиной реплики: - …видела! К маме-то приходили! - К какой маме? – спросила Соня. - К моей родной маме! К роднуле! Приклонники приходили и ремонтировали телик. Как раз этот фильм шел. Потом снова телик уронил дядя Сережа, и все… Света и Миша обменялись понимающими взглядами. Тем более, что во время обсуждения фильма еще не раз в воздухе пролетал образ роднули. И Света твердо решила: никаких мам! Если пять раз на дню девочка вспоминает свою родную маму, то что даст еще одно наименование Светы?! Тут пришла Лю и начала возмущаться: к брату теща приезжала, а он не позвал их в гости, кухня вся в грязной посуде, как так можно жить! - Воды нет с утра, - вяло отбивалась Света. - У нас тоже только ночами вода, но я же ночи не сплю, убиваюсь, мою, я в таком виде кухню не оставляю, как ваша! - Так и я ночью вымою, а сейчас еще вечер… - мямлила Света. - Какой пример девочкам! У тебя две девочки теперь! Надо ответственнее быть, кого ты из них хочешь вырастить… Света заварила крепчайший чай, сама отхлебнула, и ее тут же осенило: судьба-то бережет – сразу приезд матери и приход Лю – этого б она не выдержала, сошла бы с ума, а так – по отдельности – пожалуйста, можно отбиться. - Тетя Люся, отгадайте загадку: что нужно зажечь сначала в темной комнате – свечку или лампу? Когда электричество отключили. - Антон, сначала зажигают спичку! – победно вскричала Лю. Миша думал: чисто советские загадки – электричество-то отключают только в СССР… И часто притом. И сестра чисто по-советски себя ведет: дает советы, как жить. Но ведь родственников не выбирают: с ними живут и умирают. ВЖИВЛЕНИЕ ПРОВОДА Кто кричит на Мишу? Настя кричит: - Рисую, люблю это, а пол мыть не люблю, понял?! - О ты, превзошедшая пределы знания! – вдруг тихим голосом начал Миша. – Я сейчас вообще провод себе в мозг вживлю – в зону удовольствия. Я буду так сидеть вечно. Наслаждаться удовольствием без конца! На работу не пойду… Миша взял педаль от электрической швейной машинки, долго прилаживал провод в волосах. Другой провод уходил в розетку. - Нажимать и наслаждаться, нажимать и… - Он нажал педаль и дернулся, как от удара молнией. – А-а! Хорошо!!! Уа-ах! Це-це-ц. Света посмотрела на дерганья Миши под проводом и серьезно ему сказала, что тоже ей хочется сидеть и наслаждаться, ничего не делать по хозяйству. Но муж словно не слышал ее слов. Он только нажимал без устали педаль удовольствия и – «це-це-ц, це-це-ц». Смотрел он в одну точку, но так, словно видел там миры необъятные. - А что вы думали? Довели отца… - серьезно закручинилась Света, чтоб дети присмирели на выходные. – Когда человек думает лишь об удовольствии, он всех близких предает… ни о ком уж не заботится. Вот он так будет до конца нажимать на педаль. - Це-це-ц! Це-це-ц!.. Терпение у Миши было бесконечное. Прошло минут десять, которые детям показались десятью часами. - Це-це-ц! Це-це-ц! Первой заплакала Соня: папа был такой хороший, а стал хуже йога Андрея, тот хотя бы выпьет, а потом протрезвеет… - Це-це-ц! Це-це-ц! - Папа все силы растратит и умрет за педалью, - понял Антон. Вдруг с кухни влетела огромная навозная муха, Света хотела сбить ее полотенцем, замахнулась и… нечаянно (ну, почти) сбила провод, «вживленный» Мишей в волосы, в зону удовольствия. - Женщина! – закричал он диким голосом. – Что ты наделала? Я теперь не смогу вживить его в ту же точку! У меня руки дрожат от удовольствия… - И Миша начал дрожать руками. - Папа, папа, не надо! – закричала Соня. Антон прижался к отцу, а Света быстро вынула провод из розетки и всем дала задание: кому мусор вынести, кому в булочную сбегать, а Настя пусть сходит в гастроном и купит фруктов. ПАРОЛЬ - Что ты сел? – удивилась Света. – А отовариваться? - Я просто… просто ленту жизни заело в аппарате… - В аппарате Господа Бога? – спросила Света, готовя мужу сумки. - Иду. Сначала потихоньку, а потом не спеша. Замок на двери, английский, не хотел открываться, он то работает, то нет, у него, как у англичанина, была свобода воли, говорил Миша, почесывая бороду, и вдруг вычесал оттуда… рыбную кость! А вот бы Настя нарисовала его с костью… динозавра, точнее – скелетом, и тут же археологи по щеке Миши бредут на раскопки, ведомые местным жителем, который рассудительно лопочет: «Кубыть твою…» Никакие Стругацкие не смогли бы придумать сцену отоваривания в древней советии. Уже в народе росло недовольство привилегиями газетчиков, издателей и прочих членов союза писателей. Посему к празднику 8 Марта отоваривали в личном гараже некоего Шустикова. Мише на работе нарисовали, как туда ехать. Конечно, в выходной день – конспирация есть конспирация. - Пароль помнишь? – спросила Света. - «Город наш». - А ты говорил: «Город ваш»… Тут замок сработал наконец, и Миша поспешил уйти, потому что отзыв на пароль он вообще забыл. …Дверь была открыта в пятый гараж. Внутри Миша заметил одинокую фигуру в темных очках. Сразу видно, что это замаскированный связной. - Город шшш… - небрежно якобы бросил Миша, с непринужденным видом раскрывая сумку номер один. И туда стало бухаться, сыпаться и шмякаться что-то очень хорошее. Потом еще в другую сумку положили трупы вымытых животных, кажется, куриц. Но возможно, что индеек. Миша почувствовал, что его головоноги мутятся от чего-то… стыдного… такого… - Двадцать девять рублей двадцать копеек, - сказал замаскированный связной. – Идите быстрым шагом, ни с кем… ни-ни!.. СКАЗОЧНИК В ДРЕВНЕЙ СОВЕТИИ Жил-был человек, которого друзья звали сказкоплетом. Но странные вещи стали случаться с этим сказочником. Одна сказка осталась без конца, он решил: все бывает. Вторая валяется незаконченная… уже грусть взяла нашего сказочника. А тут и третья-четвертая сказки со слезами просят завершения. Особенно обидно было, что никак не находился конец сказки о дубе, который был в дружбе-ссоре с заводом имени Калинина. У дуба имелась фамилия: Петряев. Эти буквы были вырезаны на коре много лет назад. Завод Калинина и дуб Петряев переговаривались друг с другом запахами. Дуб подождет, когда ветер подует, и запахнет своей свежей листвой: - Привет, как дела? Заводу приходилось отличать слова дуба от запахов других деревьев: тополей и рябин. Пока он все это расшифрует, пока ответ составит, да еще нужно попутного ветра ждать – вот уже и несколько недель пролетело. Раньше дуб дружил со всеми этими деревьями: у всего сквера телефонистом работал Луг Травы. Корни у травинок сплетались настолько густо, что могли как провода передавать разговоры от одного дерева к другому. Но однажды на лугу появился человек в старой клетчатой рубашке, перед собой он толкал смертоносную тележку, она стрекотала и срезала травинки. Луг Травы тут же обозвал ее «головорубкой». - Караул! – закричал Луг Травы. – Меня стригут! Но некому было помочь, и несколько дней Луг Травы стоял без сознания. А потом начала подрастать отава – молодая трава. Но Луг Травы никого ни с кем не соединял, как раньше, а только дрожал и трясся: «Вот срежут! Вот казнят! За что?» До этого места сказка сочинялась легко, как раньше. А началась она с того, что сын вырезал на бедном дереве фамилию… Отец его сначала отчитал, а потом… начал разматывать клубочек. Но окончание застряло в голове. Не хотело показываться ни за что! Сказочник пил крепкий чай… ничего не помогало. Однажды он пошел посоветоваться с другом. - Все очень просто, - сказал друг. – Есть приемы в психологии. Сядь в кресло и представляй, что кончик сказки у тебя в мозгу зажат между двумя тяжелыми мыслями. А дальше – что тяжелые мысли, которые были похожи на хребты Кавказа и душили твою сказку, вдруг растаяли… и сияющее совершенство радостно выскакивает на свободу! Сказочник пошел домой, сел в кресло и стал представлять, как научил его друг. И точно: начала виться ниточка сказки. - Жизнь какая-то плохая, - жаловался дуб заводу. – Неудачная. Желудята не растут. То есть начнут расти, а их скосят… А один подрос так, что его не берет косилка, так он со мной не хочет разговаривать… несовременно, мол, рассуждаю я. Кора вот вся потрескалась. И все. Больше ни слова не выдавилось из головы сказочника. Сказка вам не репка, силой не вытянешь!.. И пошел к другому своему другу. И рассказал ему про свою беду. Выслушал его тонкий острый друг, спросил: - Скажи, а часто ли ты думаешь о деньгах? - Сейчас часто, - ответил сказочник. - А раньше? - Раньше я вообще о них не думал. Почти. Вспоминал лишь, когда в магазин заходил… - Вот в этом все дело! Ты изменился, больше думаешь о деньгах, а надо хитро так себя вести, чтобы сказку не спугнуть. Ты знаешь что… говори вместо слова «деньги» слово «волшебки». Пришел домой сказочник, по дороге вместо слова «деньги» говорил «волшебки»: вот волшебки получу, надо детям, е-мое, куртки покупать – старые-то все износились! И точно, ниточки сказки в разные стороны пошли: выбирай на вкус. Сказочник выбрал одну и написал: В ответ слова дуба переслоились ядовитыми запахами завода, который тоже жаловался: опять план недовыполнил на семь процентов. - Ты замечаешь вокруг себя деревья, которые зовутся людьми? – спросил его завод. – Ты же на них похож: фамилию имеешь. Научись передвигаться, и будешь ходить на меня работать! На этом месте опять мысли о деньгах и куртках появились в голове сказочника, и он ничего не смог больше про дуб сочинить. Пошел к жене. - Совсем я опустился, - сказал он ей. – Все время думаю о деньгах, а сказки обрываются. А без сказок денег еще меньше, еще больше я о деньгах думаю, вот такой порочный круг… - Не о деньгах ты думаешь, а о детях! Они подросли, им надо больше всего… Концы с концами не сходятся у нас! - Да! – завизжал сказочник радостно – Дети! Я вас породил, вырастил, а вы теперь помогайте мне сказки писать. Сели дети вокруг семейного стола, прочел им отец начало сказки, и сразу посыпались предложения. Пообещал дуб корням, что они будут прекрасными быстрыми ногами, мускулистыми и длинными. И корни с радостью выступили на поверхность земли, стараясь превратиться в ноги человеческие. Руками будут ветки, сказал себе дуб, но только листья никак не осыпаются пока, куда ж их деть? Тут завод решил помочь другу: дунул ядовитым-преядовитым запахом, и скрутились в сухие трубочки листья дуба, опали. А дальше снова застопорилась сказка. Не могли дети ничего больше придумать. У них проблемы с куртками, их в школе дразнят: «Давайте в крючки играть!» - пальцами в дырки лезут разные хулиганы, и дырки еще больше расползаются. Пошел сказочник к своему редактору в издательство. Говорит: - Что мне делать? Нет у сказок концов, а без завершения кто же их будет публиковать? Раньше легко мастерил сказку за сказкой, а вот нынче… ничего не могу. - Часто ли ты думаешь о цензуре? – спросил умный редактор. - Да, часто. Ведь если написать то, что не напечатают, то и денег не будет. Думаю я о цензуре, конечно, частенько… - Не горбись! Ты же писатель гой еси земли русской! – бодро сыпал словами редактор. – Боишься написать, что зря завод соблазнил дуб? Все наши заводы губят живое… но экологические темы запрещает цензура. - Может, это… чай плохой выпускают? Я же чаезависимый член союза писателей, завишу от чая. Вот и не пишется. - Хорошо, что от чая, а не от манго. А то был бы мангозависимый член… Пиши все, что думаешь, старик! Сказочник усмехнулся: печатать-то не будут тогда. Хотя… Его книжки – какие это книжки?! Это какие-то загибающиеся кленовые листочки – тонкие, маленькие, в бумажных обложках. Раз прочел – листки все загибаются… Но все же платят за них! - У меня есть в Москве один иностранный корреспондент – он на Запад может передать твои сказки. Долларами заплатят! - А в лагерь потом? – шепотом спросил сказочник. - Зачем бояться лагеря, когда вся страна – огромный лагерь! Э, подумал сказочник, вот ты и попался. Стукачом подрабатываешь! Одно дело – вся страна, но живы, а в лагере быстро загнешься… это разные вещи все-таки. И он обратился к редактору с газетными словами: заводы для народа, светлое будущее, надо работать. Ночью сказочник увидел сон: дуб Петряев в грозу попросил две тучи, чтобы ударили по нему «молонькой» - пусть кора слезет, останется кожа. И тогда он почти человек! Щелкнула молния дубу прямо в затылок – не только кора с него соскочила, но и сам дуб треснул, развалился на части и рухнул наземь. И молодой дуб, сын Петряева, низко поклонился праху отца, а может, это просто подул в его сторону грозовой ветер и нагнул к земле тонкий гибкий ствол… Сказочник проснулся, взял чистую тетрадь и пошел на кухню. На обложке он написал: «Народные поговорки, приметы, сны разных людей». На первой странице написал первое попавшееся народное изречение «Весна да осень – на дню погод восемь». Затем вывел красиво: «Сон о дубе». И записал всю сказку от начала до конца. Но если придут с обыском – пусть попробуют обвинить в чем-то… За сны не сажают, нет уже такой статьи, вот что! ВОСЬМОЕ МАРТА - Поздравляю вас: в Перми малярия! – И соседка Нина протянула Ивановым памятку о профилактике. – В почтовом ящике была. Дайте что-нибудь почитать, а? Так и знала, что Андрей уже здесь! Света быстро сунула ей «Новый мир». Когда она вышла, йог Андрей иронично заметил: «Ты б еще Кафку ей дала почитать!» Миша пожал плечами: не один Андрей читать любит. Настя в это время умывалась, как кошка: руку намуслякала и по щеке по грязной водит. - Цвета, а что тебе Миша подарил? – спросила она. – Дядя Рудольф купил маме Лады золотую цепочку… за сто пятьдесят восемь. - И приковал ее цепью? – наугад пошутил Миша, лихорадочно начиная вытирать пыль со шкафа – это будет его подарок жене на Восьмое марта. Тут же он уронил пудреницу, она плавно, взрывом таким рассыпалась по всему полу. Антиподарок. Йог Андрей понял, что праздник может сорваться, и кинулся к своему портфелю: там у него Шварц лежит – для девочек! Он открыл и надписал: «Читать лежа!» Почему лежа, удивилась Настя. Потому что можно упасть со смеха. Но Шварцу далеко вот до такого творения, сказала Света, отдавая Андрею памятку о профилактике малярии. Там, на картинке, человек входит в тропическую реку под пальмами, подразумевая заразиться каким-то гадом. На заднем плане африканское небо с насекомыми, ряд тумбообразных пальм… И зачем советский специалист макает свои ноги в воды Лимпопо? А нога сырого ободранного цвета! Неужели он не знал, что заведомо хищные гады устремятся к обмокнутому месту ноги, чтоб нанести вред дружбе народов! Макание ноги бросалось в глаза, потому что было крест-накрест исполосовано художником. Это значит, летом была в Перми малярия, санпросвет долго-долго думал, какой наглядный плакат нарисовать, и вот к марту уже отпечатали, наклеили у каждого подъезда памятки, и они трепещут на ветру, так и кажется, что все дома Перми сейчас поднимутся на воздух и полетят в тропическую Африку… И тут в дверь позвонили: пришел подполковник Алешин (он носил в издательство свои рассказы и подружился с Мишей), а следом валом повалил гость: Тата, Лю с близнецами, писатель К-ов с Дороти и синей Настасьей, Лев Израилевич и Леша Решетов. Цветы, книги, духи и стихи, преподнесенные в подарок Свете, все сплелось в голове Насти в одну цепочку, которая перевесила-таки золотую (что у мамы Лады)… Подполковник Алешин с бокалом в руке рассказывал про культ личности: - Мой дед сидел два раза! И каждый раз говорил: сам виноват – анекдот рассказал!.. Да с таким народом, как наш, умное правительство могло бы… горы! Когда отец лежал однажды в больнице, он расхваливал советскую власть: кормят, а еще и зарплата идет! Синяя Настасья вынула из своей маленькой сумочки такую же крошечную книжечку Пушкина «Маленькие трагедии» и уселась с углубленным видом. Лю тоже срочно решила переключить подполковника с политической темы: - Смотрите – у синей Настасьи в ушах вымыто так, что кожа переливается и блестит, как морская раковина внутри себя… перламутр! Сережки с жемчугом идеально подходят к таким ушкам: раковина и жемчуг! Сережки с жемчугом Света сразу узнала: те самые, что ей пришлось продать, чтоб купить Насте кровать и все прочее. Но уже Лев Израилевич, выпив рюмку и лишь немного поморщившись, как после чьего-то возражения, попросил у Светы ножницы. Зачем человеку ножницы? А чтобы вырезать медаль синей Настасье. Какую еще медаль? «Самой читающей», вот какую, и через полминуты медаль уже красовалась на груди девочки. - А как дед радовался, что я поехал на целину, - гнул свое Алешин. – Гордился внуком! Тата внесла блины, Миша схватил один, бросил себе на лицо, прокусил и полез целоваться. - Эй вы, надежды крупские! За ваш праздник! Кто это крикнул? Уже не разобрать в общей цепочке поздравлений, и Настя поняла, что пора детей увести в детскую: взрослые заняты собой. Она скользнула к холодильнику и из морозильной камеры вынула курочку, полученную Мишей в гараже Шустикова. Быстро стемнело. Лев Израилевич читал: - В группе девушек нервных, в остром обществе женском Я трагедию жизни претворю в грезофарс, Весь я в чем-то уинском, весь я в чем-то венгерском, Но - увы – не шампанским поздравляю я вас!… ГРЕЗОФАРС - Я – нос. Наоборот, - Соня предлагала таким образом поиграть в слова. - Это сердце мертвеца – передай дальше, - замогильным голосом начала Настя и протянула Соне что-то ледяное. - Ой! – вскрикнули близнецы. Лю услышала этот вскрик, кинулась выручать сыновей, но Миша остановил сестру: тренировка в переживании страха необходима для того, чтобы вырасти. - Ну, знаешь, братец… - Это сердце мертвеца – передай дальше! – азартно прокричал Вадик. Лю пожала плечами, пошла просить Решетова почитать стихи. - Кто лягается, Настя, ты?! - Это сердце мертвеца – передай дальше! - Передай дальше… сердце… дальше… - Ой, – тонко и громко вскрикнула синяя Настасья. - Вы психом сделаете мою дочь! – серьезно возмутился писатель К-ов и направился было к двери детской комнаты. - А как же героизм? Где пионеру-герою воспитывать себя? – как бы между прочим спросил Миша у автора книги о героях. «Змей», - глазами сказала Дороти. Света начала срочно произносить тост: давайте будем, как дети: они там сейчас прижались друг к другу, все вместе, вместе не так страшно… и мы тоже… прижмемся друг другу – символически! - Я вся костяная от страха! – восторженно взвизгнула Лада в детской комнате. – Давайте страшилки рассказывать. - Ну и воспитание у вас, - возмущалась Лю, все теребя Лешу Решетова, – почитайте стихи, ну почитайте! В детской Антон включил замогильный голос: - Фотографа позвали снять покойника: по телефону. И предупредили: «Ничего не бойтесь, ничему не удивляйтесь!» - За большие деньги-то можно не удивляться, - заметила Настя. - …на двух столах лежат две покойницы… в белом… - Ой! Мамочка! - Он щелк-щелк, а ноги не идут. Потоптался, стоит. И слышит: «Раз-два-три!» И обе покойницы встают. Оказывается, старушки решили посмотреть, как они в гробу будут… Миша поел блинов и почувствовал тяжесть внутри себя. Чтоб размяться, он пошел в детскую: пора открыть форточку, вы тут дышите каким-то киселем. Лада сразу закричала: Черная Рука книжки шевелит! Смотрите! Книжки в самом деле зашевелились. Но из-за томов Гоголя вдруг показалась умная морда кошки Безымянки. - Ну и приключений сегодня – можно роман написать, - важно сообщила отцу синяя Настасья. - Роман-кошмар в шести ужасах, и в каждом ужасе по четыре жути, - ответил писатель К-ов. - А синюю Настасью еще в гости приведете? – спросил Антон. – Я не могу без нее жить (и к глазам его подступила сырость). И снова Миша рвался подавать пальто Льву Израилевичу, и опять тот посмеивался: значит, я не так уж дряхл, иначе вы, Миша, как человек интеллигентный, не сказали б мне об этом… никогда! - Получил? – спросила Света у мужа, когда двери за гостями закрылись. – Вот постареешь, будет тебе так же муж какой-нибудь Настиной подруги пальто подавать… и заплачешь… и побежишь мне жаловаться! - Нет, я пожалуюсь персональному компьютеру, а он мне напишет на экране: «Сиди дома, захудалый сатир!» Ну что вот за человек, а? На шестьдесят каком-то году советской власти он верит в прогресс, в компьютеры некие… мифические! Когда развал такой, что автобусы не ходят, и гости вынуждены рано покидать вечеринку, чтобы пешком домой… КОШМАР В ШЕСТИ УЖАСАХ Один йог Андрей ходил еще по кухне и мешал Свете мыть посуду: давайте сюда Мишины эссе, я их пристрою в высших сферах! Да-да, к самому Лотману, да, скоро придется ехать, все свое собрать и в Тарту! ХОДОКИ К ЛОТМАНУ: Миша мысленно нарисовал такую сцену. «Кто поедет к Лотману еще – не вы же! А только я… Вот в эту папку кладите сейчас же все!» Миша видел, что из папки выглядывают желтые пластики валерьянки в таблетках и почему-то соломинка для коктейлей. Вдруг йог взял в руки соломинку и – пока Света уносила тарелки в комнату – быстро стал вытягивать вино со дна бутылок. - Пекин рвется к оружию… Демонстрация военных мускулов… Пентагон… Действия Израиля против Ливана… Империализм получает возможность воздействовать на умы. Спокойной ночи, товарищи! – высыпалось из приемника. - Да, спокойная будет ночка… Настя и так во сне все время стреляет, только и слышим ее крики ночами: пум! Пам! Бах!.. Ты, Андрей, иди домой, нам рано вставать. Йог положил в карман пиджака свою соломинку, красно-белую, похожую на пеструю яшму. И… попросил с собой бутылку воды. - Онтологичность пространства шита белыми нитками… - пытался он что-то рассказать уже в дверях, но Миша буквально выставил его за порог. - Слушай! Хорошая фраза, но завтра рано вставать. То же самое он сказал Антону, пытавшемуся восхищаться синей Настасьей: у нее походка, как у Дороти – хоть сейчас ставь на голову кувшин – не шелохнется. Света укоряла Настю: зачем достала из морозильника курицу - обратно она уже не входит. Ее всегда это удивляло: было же, достал оттуда – не входит! - Света! Так и кажется, что под тобой невидимая трибуна! Чего ты горишь! Давай спать! – в последний раз призвал Миша и тут же выключил свет. Утром была его очередь вести детей в детский сад. Он при этом чувствовал некую ущемленность оттого, что собственными руками отдает детей в стадо. И по вечерам, забирая Антона и Соню, он все с робостью приглядывался, не появилось ли в детях что-либо стадное. - Света, Света! Мама! Иди сюда! - Что вы опять забыли? - Ключ… С той стороны двери в замке был чужой ключ – застрявший! Миша с трудом выковырял его и с досадой проворчал: ну что они хотели у нас своровать-то?! Может, не у нас, а у соседки, ответила Света, но решила не заявлять в милицию, потому что ей хотелось еще вздремнуть. Ключ воров она швырнула в мусорное ведро. Миша рванул с детьми вниз по лестнице, потому что времени оставалось в обрез, но тут же наехал на пиджак йога Андрея, который гордо и в то же время бесчувственно раскинулся на перилах. Миша узнал его по соломинке, торчащей из кармана. - Народная примета: если есть пиджак Андрея, то надо искать рядом его пьяное тело. В радиусе одного метра пока ничего не видно, Он еще раз оглядел подъезд: никого, лишь соломинка – пестрая, как яшма, гордо выглядывала из кармана пиджака, всем видом показывая, что она трансцендентна по отношению к настоящей обстановке. Народная примета не подтвердилась, и в груди Миши появилось тяжелое предчувствие. Он взял пиджак и еще раз вернулся. Света уже позеленела: что-то все-таки забыли взять?! Ее особенно возмутил топот в шесть ног. А дети тоже поднялись вместе с отцом, потому что боялись: мама заорет на папу, он расстроится и не будет по дороге играть с ними в поиски гномиков. Папа говорил, что в кустах у кафе «Орбита» живут маленькие добрые волшебники, гномики, если их поймать, то сбудется желание. И дети всегда пристально прочесывали взглядом этот кустарник: вдруг сегодня увидят гномика! - Мама, мама, там пиджак йога Андрея! Извини… С соломинкой. Света широко раскрыла глаза и вдруг увидела, что на площадке перед нею стоят ботинки Андрея, а очки и майка лежали на пролете лестницы, ведущей на чердак. Миша сразу представил себе протокол, где написано: одежда покойного в беспорядке была раскидана по лестнице, что может свидетельствовать об отчаянной борьбе… Миша даже представил корявый неразборчивый почерк, который одинаков у врачей и следователей: «Пиджак – 2м от двери Ивановых, очки – 3 метра…» Миша редактировал очередной милицейский эпос, и в голове у него все время вертелось: «осмотр места происшествия», «выезд на ДТП», «первичный допрос». Вдруг Миша обрадовался мысли: на чердаке Андрей спит! Он же воду с собой взял, значит, валерьянки напился до бессознания, решил, что домой пришел, ключ вставил. Автоматически разделся… и лег спать у теплого бака с водой. Он побежал на чердак и обнаружил портфель Андрея. «Пристрою ваши рукописи в высшие сферы!» Вот и пристроил высоко… на чердак. Хорошо, что ничего не взял из моих бумаг. Или взял? Миша открыл портфель друга: там лежал ивановский том Брема «Жизнь животных». Почему без разрешения-то взял? Эх… друзья наши… Прошел весь пыльный чердак насквозь, спустился через другой подъезд, в котором нашлась рубашка Андрея. Значит, здесь он тоже побывал. Миша заплакал: «Пристрою в высших сферах! Где ты теперь, Андрюша? Не в высших ли сферах?» В садик уже опоздали, нужно будет долго извиняться, а если поехать домой к йогу, то тоже потом придется извиняться на работе. Кроме того, прочесть милицейскую рукопись к трем Миша уже не успеет, значит, придется перед автором тоже сыпать извинениями! Обещал ведь стражам порядка, что сделает вовремя! Но делать нечего, и Миша после садика поехал по адресу йога. Его там не было. Звонить родителям? Но если Андрей жив, то его потом ожидает очередная взбучка – можно ли выдать друга? Надо выждать… Вечером позвонил-таки родителям: можно Андрея? Но он здесь редко бывает, ищите дома. Опять домой к нему – там закрыто. Что делать?.. В десять вечера вдруг звонок: вошел йог Андрей – совершенно свежий. - Я по графику обхожу всех знакомых и друзей – не у вас моя одежда? - Где ты был? – истерично закричала Андрею Нина, хотя она всего час назад узнала об его исчезновении и пролила не более двух слезинок. Он обнаружил себя в пять у центрального рынка – в трусах. Светало. Народ уже ждал трамвая, а он почти голый на фоне снега. Тогда Андрей вздернул свое тело в спортивной стойке, выпятил грудь и побежал спортивной трусцой. И все на него смотрели восхищенно-завистливо: босиком в марте – ну, какой закаленный! - Я и сам проверил: закаленный! Даже не чихнул ни разу после. Карма еще хорошая… А ключ у вас? – капризно потребовал Андрей, порывшись в карманах пиджака. Вот пиджак, вот рубашка, вот ботинки и очки, говорили Ивановы, а вот так мы рвали на себе волосы, показал Миша. Ключ надо в мусорном ведре поискать, сказала Света. Ведро только потому и не вынесли дети, что видели озабоченность родителей и поняли, что можно сачкануть. Андрей три раза по мусоринке перебрал ведро, но ключа там не оказалось. Что-то йогическое, видно, здесь все же произошло. Свету с ее материализмом исчезновение ключа поразило более, чем испарение Андрея из одежды и ботинок… Но ведро не выдало своей тайны никогда. - Дядя Андрей, если вы будете глотать «колеса», то не доживете до 95-го года, когда Гонконг освободится от владычества Англии! – предупредил Антон. Соседка Нина скривила губы: уже не ругают своего друга, а она так устала от его непредсказуемости. - Клево! – сказала Настя, рассматривая новый пиджак Андрея. – Где вы оторвали такой пиджачок? - Друзья от рынка близко живут… вы их не знаете. На время дали, пока свою одежду искать пошел… не к родичам же идти. - У меня почка от этого всего заныла, - нахмурилась Света. - А у меня духовная почка ноет, - глядя вглубь вещей, изрек Миша, засыпая, а потом еще вскрикивал во сне: «Протокол! Где протокол судебной экспертизы?» Света вставала, пила но-шпу, целовала спящих детей. Почему-то думала о Боге – похоже, что Он есть… СТИХИ ЙОГА АНДРЕЯ, НАПИСАННЫЕ ИМ В ТРИ ГОДА Праздник, праздник! Ты, ты, ты! Не ходи-ка ты гулять, А то заблудишься и к нам Не придешь опять. ИЗ ДНЕВНИКА СВЕТЫ Миша с детьми едет в Москву! Составляют план из 16 пунктов: 1. Мороженое (до обморожения – добавка Миши и далее его же). 2. Зоопарк (до озверения). 3. Сыр (до осырения). 1. Ящик «фанты» (до превращения в месторождение газов). 2. Апульсины (до потери пульса) 7. Эскалатор в метро (до последней таблетки пипольфена) 8. Магазин «Детский мир» (до впадения в детство). 9. Выставки (до потери денег). 10. ВДНХ (для вдохновения) 11. Театр кукол (до окукливания). 12. Югославский паштет (до адриатизирования) 13. Третьяковка (до потери чувства ног). 14. Василий (до увеселения). 15. ГУМ (до продажи себя в рабство). 16. Переделкино (до самопеределывания)… ГОВОРИТ НАСТЯ: - Апельсинищи! Идем мимо памятника Пушкину: сидит на нем голубь! Идем обратно: нет голубя… Пушкин, наверное, потихоньку его смахнул и стоит как ни в чем не бывало. Клёво так!.. Цвета, там столько хороших вещей, что стоит толпа… и они еще спросили: «Пермь – это что? У вас там хлеб белый есть? А асфальт?» Я сказала, что есть, но его каждый год ломают и делают, ломают и делают. Может, у них карта кладов, они ищут их… Цвета, а шляпы в Москве во-от такие (ведет пальцем столь сложную линию вокруг лба, что Света спросила: «Ты шутишь?» – «Нет, во-от такие» - и ведет ту же самую сложную линию). ГОВОРИТ АНТОН (чертя схему несуществующего Пермского метро): - Дядя Вася живет в ослепительно-сахарных жилых домах, как говорит папа: массивах… Первая остановка пермского метро «ЦУМ»… Конверт купили, чтобы бабушке письмо послать, а там написано «Изготовлено в Перми». Как бы далекий привет с родины, мама!.. Конверт как бы говорил нам намеком: не очень-то скучайте, я с вами, а мы ему отвечаем – не о чем тосковать! Продукты в Москве вкусные… Через Каму метро можно провести, нет?.. Покупали свирель в «Детском мире», она глухо звучала. Я хотел поменять, а продавщица как закричит: «Дома знаешь как будет бить по мозгам!» Я три схемы метро в Перми сделал – на всякий случай. Кольцевая по центру… ГОВОРИТ СОНЯ (заканчивая лепить из пластилина «Памятник Пушкину» - весь в голубях, которые так размахали своими крыльями, что видны у поэта лишь ноги, кудри и шляпа): - Мне в Москве понравилось набирать по телефону «сто», и тут тебе сообщают время! Точное! Таким важным голосом, словно после этого время на земле кончается… Только я за что в Москве ни схвачусь, меня бьет молния! Москва искрит как-то… Хотя в Перми я та же Соня, но меня не бьет молния. Папа, мы еще поедем в Москву? В мою! ГОВОРИТ МИША - В мою, задумчивую, поедем, а не в вашу суетливую и быструю, спешащую Москву! В столице, конечно, тоже загрязненность воздуха, но по сравнению с Пермью воздух кажется кристаллом! Я детям сказал: дышите сильнее этой загрязненностью, а то в Перми будем большей загрязненностью дышать… Продукты, правда, там вкусные. А у нас ешь, словно глину: чуть различных оттенков вкуса, но одну и ту же глину. Встали мы в очередь за колбасой и дрожим: вдруг не дадут на всех, милицию вызовут, колбаса копченая, и я аж вспотел от напряжения – дадут не дадут. Вдруг кто-то: «Продавец! Почему у вас колбаса на витрине не разрезана? Я как узнаю: с жиром или без?!» Ну, я ждал, что она сей час ему рявкнет в лицо, а она извинилась и… разрезала колбасу на витрине! А москвич недовольно пробурчал: «Жирная» - и ушел из магазина. Только тут я понял, до чего нас в Перми довели… вот что значит – закрытый для иностранцев город Пермь. Там все продается. А у нас все еще Ермак за углом бродит… Есть отдел нарезки колбасы в каждом магазине: как продавщица начнет миллиметрить!.. И шли мы к «Новому миру» - там кинотеатр, по левой стороне, значит; жара почти, капель, окна учреждений немного распахнуты, и в каждом окне на всех этажах мелькают одинаковые портреты Ленина – ну точно как у Дали на картине «Вызывание Ленина». Дали вот тоже мы купили… очень дорого, правда… Зато японское качество! СОН МИШИ В Москве дают всем завернутые в бумагу продукты: если отгадал, что именно завернуто, то отдают бесплатно. Не отгадал – плати… Таким образом экстрасенсов выявляют, чтобы засекретить их. Для военных целей, конечно. Но люди боятся: а если не только засекретят? В лагерь упекут… чтоб не мешали, не знали мыслей кремлевских старперов. Хорошо, если еще в лагерь, а если?.. Василий вот исчез куда-то, два дня нет дома… Миша проснулся, поискал глазами необъятную фигуру Василия – нет… А есть жена. С альбомом в руках. Значит, он уже не в Москве. - Я только закончила разбирать покупки ваши, - сказала Света. – Ну, как там Василий – доволен, что в столице живет? - Я отстоличничался и доволен, а Василий… Не знаю. Он дружит с компанией экстрасенсов, пишет труд, только не смейся… «Способы общения с небесами». Настя выбрела из детской и прошла в туалет, небрежно по пути бросив загадку: длинная, синяя и вся набита колбасой, что такое? - Цвета, отгадала? – на обратном пути спросила она. – Нет? А поезд «Москва-Пермь», называется «Кама»… Нас еще Василий научил из теста лепить: берется мука и соль – фи-фи. - Что такое – фи-фи? - Значит – раз-раз! На глазок. Потом смешал все, воды… запек. - Фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят, а не фи-фи, - сказал Миша. Света поцеловала девочку и мельком взглянула на пакет с японским пиджаком, не подозревая, какие перипетии ее ждут как с пиджаком, так и с альбомом Дали. ОДЕЖДА В ДРЕВНЕЙ СОВЕТИИ Одежда во времена Брежнева была еще партийной. В театр уже можно было надеть что-нибудь модное, но на работу или в идеологическое собрание – ни-ни. Ах, какой переполох вызвал в издательстве Мишин бархатный пиджак японского производства! С этого дня Главный начал на Мишу коситься подозрительно. У него вообще была привычка коситься, выработанная специально: в прямом ведь взгляде нет намека, а посмотришь косвенно – человек начинает ежиться, думать, чего Главный на меня ТАК поглядел, может, работать мне получше надобно. Миша уже всем рассказал, что пиджак ему подарил друг Василий, который растолстел от сидячей работы (про то, что это «способы общения с Абсолютом», он не говорил, про то, что три часа в день Василий работает лопатой, тоже ни слова)… Главный стал уже доставать Мишу этими частыми косыми взглядами, как в детстве Мишу доставал всюду взгляд Карла Маркса. Его родители купили, соблазнившись добротностью изделия: под стеклом, а стекло потом можно в окно вставить, хороша рамка резная, покрытая черным лаком, в нее семейную фотографию со временем поместим, вот только надо отдать увеличить… А пока Карл Маркс висел на стене и буквально преследовал трехлетнего Мишу своим взглядом. Можно под одеяло спрятаться, но заснуть страшно: Карл Маркс начинал тогда из рамы вылезать и хватать тебя. А куда деться Мише от косых взглядов Главного? На бюллетень, конечно, тем более – спина каждую весну сдавала. Но и тут Главный влепил ему выговор за неявку на ленинский субботник. Это же было сакральное действо, неодолимая вещь – 22 апреля одна тысяча девятьсот древне-советского года…За это, кстати, Мишу потом и премии лишили. А все японский пиджак! Миша уже готов был купить новый, не такой едкий для взора начальника. Но без премии – денег нет, денег нет – ходи в японском пиджаке. Круг замкнулся. Выход неожиданно предложил ему редакционный художник Петр Кузин, который навестил больного друга по поручению профкома: - Чувачок, знаешь что… продай-ка ты Японию мне, а то они тебя выживут из издательства. Миша, лежа на диване в изысканной позе остеохондротика, начал издалека потчевать и величать гостя: термос на столе стоит с настоем шиповника, ты пей-пей, за шиповник Иван Грозный золотом платил, когда у него цинга разыгралась, пей, дорогой Петр Петрович, гость ты мой! - Я лучше покурю. - Никотин разъедает аскорбин… - Миша поискал глазами, что дать взамен пепельницы и увидал несчастную вазу, которую Настя неудачно слепила: во время запекания сосуд скукожился и начал оседать, упорно пытаясь стать жемчужной раковиной, но застыл на полпути, как и большинство людей застывает на полпути к гениальности. Петя Кузин глубоко затянулся, по его жилам потек сладостный яд, и он – смеясь – признался во всем: - Я ведь в Европу двигаю, к Балтийскому морю! Жена-то моя литовка. В Литве еще коммунизм корешки не пустил так крепко, буду там в этом пиджаке… А ты, кстати, когда станешь мне письма слать, не спутай, пиши – Пятрасу Кузинасу, а жена моя отныне Кузинене, - и Петр латиницей на листе изобразил красиво, как настоящий художник, что нужно написать на конверте (иначе письмо не дойдет). Петр был похож на роскошного цыгана, а в это время дворники за окном уже разожгли костер, чтоб уничтожить мусорную кучу перед праздником Первомая, и при треске костра черные глаза Кузина странно зазолотились, наверное, в его сознании встали изодранные шатры предков, подумал Миша, угон лошадей, ночевки у костров, страстная любовь, кривой нож… ОДЕЖДА ОБЛЕГАЛА ЕГО ТЕЛО Пиджаки, пиджаки, кругом японские пиджаки! Миша шел на работу в один из последних апрельских деньков, а они выскакивали на него из поперечных улиц, бросались навстречу, выползали из подъездов и смутно мелькали из окон автобусов, обретая внутри себя потомков Ермака, скрещенных с аборигенами (коми и манси). Что же случилось? Свой пиджак Миша никому не продал. Потому что подарки не продают – есть такая примета. И тут же произошла встреча с Кузиным, облаченным в коричневый японский пиджак: - Старичок! Все в порядке: японцы завезли нам триста тысяч таких пиджаков взамен опилок Краснокамского комбината… Не знаю, как ты себя чувствуешь в этом инкубаторе, но я-то уезжаю в – О! – Литву! И Миша понял, что если б революция случилась вчера, то большевики, конечно, изрубили бы все триста тысяч коричневых пиджаков, но поскольку правили уже правнуки их, передельщиков мира, то они не чувствовали уже, что ради идеи можно пожертвовать красивыми японскими пиджаками. И вот сто тысяч коричневых японоизделий уплыло в область, а остальные носили пермяки: работники обкома, поэты, официанты в ресторанах и студенты. А что же Главный редактор? Его косые взгляды были смяты, конечно, нашествием японской ментальности: отсюда виден пиджак и оттуда виден пиджак, уже не накосишься, тем более что с поэтами он виделся ежедневно да и в ресторанах бывал часто. Так получилось, что с утра пиджак и к вечеру – в ресторане – пиджак… Нет, сам он не надел такой же, но у него вдруг от потрясения стала прорезаться борода, которой ранее никто у Главного не видел, а тут, когда со всех сторон полез пиджак, красивые седые курчавые волосы полезли из подбородка Главного. Борода его взвилась, казалось, что она, как вьюнок, ищет опору, чтобы затянуть все вокруг, но, не найдя опоры, бессильно свисает вниз. И однажды все издательство увидело, как Главный вдруг резко стал похож на благообразного престарелого Зевса, который потому так обтрепался и присмирел, что пришла новая могучая сила – христианство, и Кронид из отца богов превратился в обитателя сферы второстепенных духов. А пиджаки носились долго-долго. Причем первые пять лет они вообще выглядели как новые. Кстати, оказались они не совсем бархатными: просто коричневый мелкий вельвет так благородно отливал на свету. На шестом году носки японские вельветовые локти получили красивые потертости, напоминая японские же старинные предметы, которые высоко ценились за древнюю простоту и странную настоенность на времени. УТРО КРАСИТ НЕЖНЫМ СВЕТОМ Утро-то красит все, но не квартиру Ивановых. Свете в солнечных лучах становятся виднее все соринки, и она заводится: ну почему у Антона в постели происходит самозарождение полезных ископаемых: вот мусорит, здесь пыленогит, а это эпидермит!.. - От ее визга горы зашатались, реки завращались, - шепчет Миша и говорит жене своей: - Я уж и так быстро чищу сосиски, против своей природы пошел, восстал против миллионов предков своих, которые ковали мою наследственность… - Цвета, отгадай загадку: почему в поезде стоп-кран красный, а в самолете – синий? В самолете вообще нет стоп-крана, поняла? Промолчав, Света бежит на кухню за чайником. - Куда ты спешишь? – достает ее там соседка Нина. – Зачем так резко с кипятком! И Света сдается – куда спешить, ведь пункт назначения один у всех… И вообще все нормально, говорит она себе. Возле своей школы Света встречает – апчхи! – писателя К-ова: он вышел из автобуса, и буквально руками растирает уставшую сидеть часть тела. - Шикарно выглядишь! – полуостановившись бросил он – чувствовалось, что ему хочется загнать в одну фразу свое впечатление от нового ее пальто – сшила успела, пока Миша возил детей в Москву. - Светка, я запомню тебя такой! А я тебя, апчхи, таким, растирающим уставшие сидеть части… Дороти даже из туалета выходит как: плечи прямо, грудь вперед, а он… Апчхи! Кажется, Света загрипповала – так вот почему с утра ей грязной показалась вся квартира, вся жизнь… Но впереди праздники, можно расслабиться, вылечиться, дорогая, дорогая, держись. СОН МИШИ - Помнишь, Света, в нашей молодости пионерской говорили: «Хиляй фокстротиком»? Странно… Я в пионерском лагере никогда не был, а снится, что листаю свой фотоальбом с живыми фотографиями. Они, как окна раскрытые – можно туда руку просунуть, и я – пионер из фотоокна – говорю «физкультпривет» себе, настоящему, смотрящему альбом, маленькие фотопальчики щекочут мои – большие. Потом весь наш пионерлагерь якобы на пароходе – все в одинаковых белых панамках. И я говорю фото-себе: «Хиляй фокстротиком». - Апчхи! Кажется, я с температурой! Точно… грипп. - У меня тоже. – Миша взял градусник у жены и сунул себе под мышку. – Но ты не паникуй: грипп – вечный спутник человечества. - Человечество вечно? – спросил Антон и два раза чихнул. - Ну, считается, что до Страшного суда… Тридцать восемь. Все нормально, есть грипп – значит, далеко до Страшного суда… Света поставила градусник Антону и начала предпраздничную уборку: откуда столько яблочных огрызков под кроватями? А это священные огрызки, сказал Миша, раз дети их так бережно хранят. Он встал в молитвенной позе перед кучей выметенных огрызков и громко зашептал: - Принесите, о священные огрызки, в дом здоровье и достаток, а также пятерки по математике, - после чего он несколько раз ударился головой о пол. - А-а! – закричал Антон и полез к отцу на спину, убрав градусник. - Не мешай мне молиться! Наша конституция разрешает свободу религий. Зачем ты нарушаешь конституцию! Настя от смеха испустила звук из нижней части тела. - Ты ведь не вентилятор, чтобы так освежать воздух! – серьезно возразил Миша. - Папочка, горбатоносенький! Мы больше не будем. – Соня кинулась убирать заплесневевшие комочки. Настя серьезно посмотрела в зеркало и пропела: - Когда взойдет солнце, Я уйду спать на небо-о, И никогда, И никогда-а-а Не будет «я». Света с бескровным лицом кинулась обнимать Настю: разве так сильно она обиделась на Мишу – он просто пошутил… Разве огрызки трудно убирать? Пойдем на кухню, я тебе насыплю орехов на сковородку – сама пожаришь. И в ту же секунду рой холериков прошумел мимо Миши, словно само время. - И у тебя, Антон, высокая температура…Н-да. Где у нас парацетамол? – Степенно Миша снял со шкафа сумку с лекарствами и медленно стал их перебирать. А Настя жарила орехи. Вот всегда так, думала она, они не понимают, когда я играю. Сейчас я была луна, а когда приходит солнце, луна уходит спать на небо, а где ей еще спать!.. 1 МАЯ Кто запланированным воем просится на демонстрацию? Настя, конечно! Это когда у всех высокая температура и грипп диктует постельный режим… - У меня же нет гриппа! - Будет, если под снегом подемонстрируешь, вон какие хлопья! - Это мультичные хлопья, большие, как в мультике.. Тем более, что нам велели по двадцать веточек принести каждому, а вы мне не разрешили! Нечего природу всеблагую губить, Настя! Ага, все же принесли веточки! А все нам не пример. Почему? Потому что в классе сорок человек, это умножь на двадцать веточек! А сколько классов в школе? А сколько школ в городе? - На эти веточки цветы бумажные сделаны – для демонстрации. Света гладила постиранные шторы, утюг шипел, когда она брызгала на ткань водой, и Света тоже шипела: ради демонстрации всю зелень в городе погубить, что ли! - А мне плохую оценку поставят! - А нам не нужны хорошие оценки за плохие дела. Антон, лежа в постели, играл на расстегнутом значке, пальцем щелкая по игле застежки: тым-тым-тым, я скоро в музыкалке буду. - Сегодня Первое мая, И весь советский народ, На дудочке громко играя, Известную песню поет, - сочинила Соня, но не на музыку Антона, а на ту маршевую бравую тра-та-та, что гремела за окном. А Настя играла всеми хамелеонами своей души: своему премилому Антошечке все можно, а ей ничего. Всего-то мечтала: на демонстрацию вместе с Мишей, а он… а они… Антон уже играл на туго натянутой нитке: дныз-дныз-дныз. - Я все держу, как смычок: и ложку, и хлеб! Не зря хожу на подготовительные курсы в музыкалку. Скоро поступлю и… Ладно, сказал Миша, пошли, Настя! Он выпил жаропонижающее и начал одеваться. Миша, ты быстрее можешь? Он задумался: может или нет? Мультичный снег падал, казалось прямо внутрь, на сердце – там что-то шипело. Еще быстрее ей – вы только подумайте! - До свидания, кисточки! – помахала Настя своим корейским новым кисточкам и бросилась в шум-гам праздника, представляя, как она будет забегать вперед колонны и дирижировать ею, потом отставать и подталкивать ее сзади. Всем-всем покажет свою новую шапочку! Уже через полчаса Света услышала за окном голос мужа: - Тетя Паня, вы Настю не видели? Мы с ней пошли на демонстрацию, а она вдруг исчезла... - Дуги-то гнут с терпением, а не вдруг, - отвечала дворничиха. – А почем нынче свежие огурцы? О-о, кожедёрство какое, о-о… Огурцы, значит, Миша купил, когда заходил в магазин искать Настю. Подвижники! Их не сеют и не жнут, они сами родятся, стонал Миша почему-то в стиле тети Паниных ответов. Апчхи. Боже мой. Апчхи. Боже мой. Дныз-дныз-дныз. Антон, прекрати, и кто это – Настя пришла? Но позвонил в дверь йог Андрей, а не она. А у нас грипп. А у всех грипп – он антигриппин принес. Водка? О, у нас Настя вместо алкоголя – так взбадривает… и обеспечивает непредсказуемость жизни, как у тебя алкоголь. - Дядя Андрей, отгадайте загадку: что такое яблоко в будущем? – обрадовалась гостю Сонечка. – Не можете! А это огрызок. - Я ноги до колен износил в поисках этой дуры, - рассказывал Миша, сохраняя народно-тети-Панин стиль. - Секретарша Аня тоже недавно… - Андрей, у тебя есть своя секретарша? И труд пишешь, как Василий? О! - У меня нет своей секретарши. Но чужие-то секретарши у меня были… Вот и Настя! Откройте. Алкоголь ваш пришел ходячий. Но это лучше Насти, сказал Миша, это Тата. Хорошо, что ты в платье цветами. Почему? Потом узнаешь. Он отряхнул ее пальто от снега и вкратце рассказал, как Настя убежала. - Миш, сколько тебе наливать антигриппина из большой бутылки? - Ты что – краев не видишь? - Приятно от вас, граф, такое услышать. А ты, Свет, будешь? - У меня что-то никогда нет стремления выпить. - Ты вдумайся – что ты мелешь: «У меня никогда нет стремления к счастью». – Йог Андрей собрался разъяснить это… Но звонки в дверь прервали его. Это приходили сыпучие поклонники соседки Нины, которая ушла на демонстрацию. Потом прибегали тоже сыпучие поклонники кошки Безымянки, мяукали на площадке, Миша их шуганул, и они буквально посыпались с лестницы. Насти нет. И хорошо, подумал Миша. Тихо так без нее. А, это музыка за окном утихла, значит, демонстрация закончилась. А жаль. Сейчас ведь она придет. И точно – за окном голос: - Сорок один – ем один! Все шарики мои! Жентос, не трогай! И ты, Сидор, уйди. Мои. Со связкой разноцветных шаров Настя ворвалась, чтобы все видели, какая она маленькая, не устояла перед красотой! На самом деле она понимала, что Миша имеет право обижаться, ведь сама ему говорила: «вместе-вместе»! Умоляла его. И он выпил две таблетки, чтобы с нею пойти… Но если сделать вид, что она не понимает этого, то Цвета поверит или нет? И Настя зачастила: все там несут в руках что-то – кто гармошку, кто ветку с цветами, кто – портрет, кто – ребенка, и только Миша вышел пустой, как дурак, один такой, а ведь он взрослый – должен понимать, что так нельзя. Вот она и побежала догонять маму Лады: увидела ее с шариками и догнала! Всю демонстрацию вместе прошли, до трибун. Дныз-дныз-дныз, прозвучало в наступившей тишине. Антон, прекрати наконец! Настя сняла пальто, не выпуская связку шариков из рук, она изо всех сил держалась за них, потому что они напоминали, как она шла среди празднично одетых трудящихся. Правда, погода не располагала к солидарности, сыпал снег, но Настя видела, что были энтузиасты, которые вертели сияющими лицами во все стороны, как милицейские лампы-мигалки, посверкивали белозубыми улыбками, словно призывая… а может, они были уже под мухой, думала Настя. - Настя, ставь градусник, - тихо сказала Света. - Нет, пусть она демонстрирует, - заорал Миша. – Она же любит демонстрацию с шариками! Вот это Комсомольский проспект, я на трибуне, Антон, играй, где дудочка московская? Соня, ты сейчас поработай зав.снегом: рви бумажки и бросай вот так, на голову Насте, а ты, Тата, прошу, встань и ходи всюду – это ветки с цветами. Все ясно? Антон дул разнообразно на дудочке, мечтая, что это какая-то торжественная музыка, но йог Андрей вовремя помог ему: на губах он довольно красиво заиграл марш «Прощание славянки» - прым-прым-прым. Выходило у него так трубно и внушительно, потому что на худом лице йога губы уродились полнокровные. Настя один раз прошла по комнате с шариками даже охотно, но Миша требовал повторить: вот он на трибуне, вот проспект, пошли! Все-все, изображайте ликующий народ. Соня, сыпь снегом, выше шарики, ура! Бодрее! Но Настя уже обозлилась на Жентоса и Сидора, что они плохо выпрашивали у нее шарики… Она шла не бодро. - Трудящиеся! – крикнул Миша, и тут в голове у него что-то щелкнуло, и он повернул игру: - А сейчас я буду изображать полицию, которая разгоняет демонстрантов! – Он бросился вкось мимо Насти, что означало: их, демонстрантов, очень много. Миша загребал длинными руками, а на лице было умоляющее выражение, словно он призывал народ разойтись и заняться полезным делом. На самом деле он не знал, что будет дальше, чем закончить сцену. Но Настя знала: она выпустила шарики, и они полетели к потолку, распластались там и заунывно, по-шамански начали качаться из стороны в сторону. - Вечно вы… - сказала Настя. - Что вы, холерики, знаете о вечности, это мы, меланхолики, с вечностью накоротке, - в сотый раз отвечал Миша, как ему не надоест, думала Настя. - А кто там так много звонит? Я надеюсь, они не с пустыми руками, - йог Андрей открыл дверь. Свое лицо торжественно внес писатель К-ов. Такое лицо так надо носить, говорил взгляд Дороти. ЗА ЧТО СТРАДАЕМ - А Дороти потащила меня к вам смотреть Дали! – Писатель по очереди поцеловал у дам ручки и устроился на диване. – Забыли мы бутылку «Рислинга», приготовили и вот… дома оставили. Значит, будете чай пить, сказала Света, ни секунды не верившая в то, что забыли. Просто люди экономят все время… для чего-то. Антон пожалел, что игра в парад так быстро закончилась: он только два самолетика из газеты из газеты сделал – хотел пускать на параде, вот так. - Убери это безобразие, - Света показала ему на самолетик, размокший в стакане у писателя К-ова. – Иди, принеси чистый стакан… Вам с синей Настасьей можно поужинать в детской комнате. - Сейчас, я только выпущу все через трубу и уж потом заправлю баки горючим – поужинаю. – Антон скрылся в туалете. Он мечтает стать летчиком и или космонавтом, наскоро пояснила реплику сына Света и достала с полки альбом. Писатель К-ов великодушно предложил детям рассказать о Дали, ведь если посмотреть со сто двадцать пятой точки зрения, то в будущем космонавту на неизвестной планете легче адаптироваться к странностям, если знает такие картины… - Антону нельзя в невесомость, - глядя на сына в упор, заявил Миша. – Если он там станет так же разбрасывать крошки, а они же все будут плавать в невесомости, это здесь они на столе и на полу лежат смирно… захлебнется человек! - Ты про меня так, папа? - Нет, про одного мальчика А из города П из страны С с планеты на букву З… Он вот выпучил свои Г, издал сильный К, запрыгал на своих Н. - Дети, смотрите, Дали пустил эту ложку лететь через бездонные хляби. Ложка – символ еды, человек в погоне за хлебом насущным идет к вершинам это… прогресса! Настя, видишь? Миша вдруг стал вспоминать: в детстве он играл в космонавта – кошку завязывал в платок и крутил вокруг своей головы. Это была центрифуга. Потом кошка спала очень долго… - А мы… мы-то спрашиваем у судьбы: за что все болезни и прочее, - Света широко раскрыла глаза. – А ты кошку мучил, и теперь надо расплачиваться. - Да она потом жила еще сто лет! - Вот так… все понятно. Йог Андрей прошептал: «карма». И отключился. - Надоест кошку крутить, говорю: «Все, ты сгорела в плотных слоях атмосферы». Сонечка на всякий случай взяла Безымянку на руки, чтобы ее никто не стал крутить в центрифуге… даже в игрушечной. Снег, залепивший стекла, показывал, что это Миша виноват в такой майской - не майской погоде: крутил кошку в центрифуге, вот вам результат: все в природе испортилось. Так сказал писатель К-ов, а Настя поглядела на него внимательно: шутит или нет? Если нет, то и она не виновата, что убежала от Миши, а… - С тех пор апельсины в Москве безнормно дают, а у нас по два килограмма… один раз всего и продавали-то, - кинул Антон камешек в родного отца, испортившего весь мир, но поймал строгий взгляд матери и всем своим видом стал показывать, что он неудачно пошутил, и все. Тут Сонечка, прижимавшая кошку к своей груди, сказала так: - А я знаю, почему сказки хорошо кончаются! Потому что мы фашистов победили. Если б не победили, то в сказках бы Кощей сам всех съедал, и все. От этих слов все залетали. Не все, но Света, Тата и Миша. А за дверью раздался любовный призыв жениха Безымянки: кота Маркиза. Маркиз пришел, надо его впустить! Но Настя и тут нашла что возразить: она читать серьезно не может ничего про маркизов, Дюма, например, потому что кота сразу вспоминает. - Деточка, ты уже Дюма начала? – изумилась Дороти. - Ну, Миша-то нам читает… каждый день! – Настя согрела голос максимумом восторженных нот, какие могла выдать, чтобы помириться с домашними. А Света все искала подходящую паузу, чтобы вставить слова: да, плохих людей, может, больше на земле, но жизнь идет вперед благодаря хорошим. Она демонстративно раздала детям градусники, и тут в дверь позвонили. Но это не Лев, это Лю с сыновьями. А у нас грипп! А у нас тоже! И с гриппом, значит, она пошла к Ивановым, возмутилась Тата, но Света взглядом сказала ей, что нужно все вытерпеть. - А то сказки будут плохо заканчиваться – победой Кощея, - прошептала она. Тата все поняла и пошла на кухню с чайником. Застолье набрало новые обороты, и лишь руины спящего йога тоскливо возвышались над столом до тех пор, пока не рухнули на пол… - Чашек не хватает! - Сейчас… Миша мне на юбилей свадьбы подарил, - и Света достала из шкафа завернутую в целлофан с бантиком чайную пару, однако при развертывании одна чашка распалась на части: была разбита, но искусно скреплена целлофаном. - Да разве можно в нашем государстве покупать что-нибудь в целлофане! – завелась Лю. – Мой благоверный цветы мне взял завернутыми… и что! Все сломанные оказались. Тихим ангелом пролетел образ Родины. - Ладно, к счастью, - решительно всех успокоила Света. – Не будем при детях много об этом. Как говорил мой дед: если б ничего на свете не билось, не ломалось, то для кого заводы бы работали. - Праведница ты наша. – Шерстяной свитер Миши пришелся Свете на щеку. - Брат, достань там из сумки две бутылки водки, - сказала Лю, закуривая и обтачивая пепел о край пепельницы, так что сигарета все время напоминала остро обточенный карандаш. А через пятнадцать лет она скажет Мише: вы ведь все сделали, чтобы застойный период назвали застольным – каяться должны! Из детской доносилось: дура – а вы осеннее каннибальство вообще – где скелет – фиг его знает! Миша громко крикнул в ту сторону: фига – это смоква, инжир, значит, нужно говорить: «А смоква его знает». Что это еще за осеннее канальство, спросила Лю. - Альбом Дали купили – будешь смотреть? – Из последних сил Света старалась быть любезной с гостьей. – У него всегда низкий горизонт. Отсюда монументальность. - Ну! Поплачете вы, давая детям такие образцы, - усмехнулась Лю. Света заметалась внутри себя в поисках положительных качеств Лю: не жадная, красивая, с юмором… А главное, что через этот крепкий узелок прошла нить ее, Светиной, судьбы – она через нее с Мишей познакомилась, нужно все вынести. И шарики под потолком своим шамански мудрым покачиванием из сторон сторону словно подтверждали это. Прилетел самолетик из детской – опять в чай!.. ЗАПЛАКАЛИ - Не плачь! Дети, которые не ломали игрушек… дорогая, успокойся… когда дети ломают игрушки, инстинкт разрушения переходит в инстинкт познания, а у Насти не было игрушек… Вот она и разрушает! Света, хватит! – Миша не находил уже слов для жены. - Склеить Дали! Зная, что это для меня очень дорогая книга, да она и в самом деле двести рублей стоит! Нет, я не могу… мы должны сдать ее в детский дом. Сил-то больше нет! О мамочка, ты же говорила! Говорила. Боже мой… Все говорили: тетя Паня, писатель К-ов… Лю, наконец! - Ну она же робко так склеила. – Миша размочил край альбома и новым конвертом разрезал страницы. – Репродукции не пострадали! - И не сознается! Значит, так и жить – ожидая, что же испортит нам завтра-послезавтра! Я не хочу так жить. Мама говорила, все мне это предсказывали, а я… глаза выпучила и свое! Другая среда. Другая среда все исправит… Миша сдался: в конце концов ему тоже все это… осеннее каннибальство… Главное, Настя говорит: последней смотрела альбом Лю – вечно она любит оговаривать людей! Как будто Лю принесла с собой клей… да она не знала заранее про альбом-то. Насте пока про детдом ни-ни… НАКОНЕЦ-ТО! - Наконец-то, давно бы так! – обрадовалась Инна Константиновна, прочтя заявление Ивановых о детдоме. – Я вам всегда говорила! А вы свое: талант, талант! Вот и вся ее любовь к искусству: искусство склеила. Видеть ликующую Инну Константиновну было тяжело, но Света уже в озлоблении потеряла свою прежнюю ипостась – функцию приращения. Она стала функцией ограничения. - Пока Насте ничего не говорите, а то она вам все альбомы заклеит. – И Инна Константиновна клацнула своей белоснежной вставной челюстью. - Она… Настя… не очень виновата, ведь кто недополучил в детстве любви… У меня отец из детдома, я знаю. Но у нас просто силы закончились, - пыталась что-то доброе про Настю сказать Света. - Да-да, - по-своему поняла Инна Константиновна. – Для таких единственный путь почувствовать себя… значительными – зло… В общем, пока я оформляю, Насте ни слова не говорите! ТАКОЕ КИНО Легко сказать: не говорите! Фигура умолчания буквально стояла в квартире, Света о нее спотыкалась, фигура росла, пухла, нельзя было пройти по комнате, чтоб не стукнуться о нее. И Света потащила Мишу из дому, в кино хотя бы… Света красила перед выходом губы, и Настя ей заметила: - Ты могла бы сейчас затеряться в парижской толпе! Слова были Мишины, но само умение вовремя сказать, прилепиться, понравиться – собственное, Настино. Хватка у нее, конечно… Миша по дороге говорил: ничего, в детдоме она не пропадет: щеки вон какие румяные, руки налились силой. А помнишь?.. - Ну, как Настя у вас: что рисует сейчас? – спрашивали в фойе знакомые по КЛФ – клубу любителей фантастики. Ивановы вздрагивали и что-то мямлили про Дали. Но с первых же секунд в зале все изменилось. Света вообще любила рембрандтовский цвет фильмов Тарковского: золотое освещение лиц, полутени, рембрандтовские говорящие глаза. Но тут шприцы на экране опять напомнили вечные уколы Насте, когда мужчина руку Свете не может поцеловать, чтобы не поморщиться (спиртом-то руки обрабатывает она левомицетиновым, а он горек, как жизнь). Вдруг все рембрандтовское утекло, и хлынуло многоцветье Зоны, словно с картин Насти полилось раздолье красок. Операция над душой Светы была сделана под наркозом искусства, так что казалось: делают ее другим (то Писателю, то Ученому). Это им больно. Но вдруг исчез наркоз: на экране пошли сплошь сломанные рельсы, проржавевший металлолом, шприцы уже все разбитые и покореженные… это страх перед Комнатой, где сбываются желания. Даже не так: сбываются там сокровенные мечты. Но что если кто-то спутает сокровенное с выгодным: Ведь все сбудется, все! Света тоже спросила себя: какие у нее сокровенные мечты? У Светы именно Ивановой, жены Миши и матери детей и… Насти… не чужой! В Зоне герои должны по телефону сказать это сокровенное, но ведь в жизни последние дни Света только и делала, что говорила сама с собой – без всякого телефона. И она сказала: пусть Настя остается у нас и вырастет человеком. Проговорив это, Света вышла из комнаты. Но иные зрители, выходя из зала, бормотали: наконец-то кончилось, уж такие поиски, сплошные поиски. А Проводник – какой он вождь: в чем ходил – в том и спать лег! Света не снесла этого и ответила: вам гигиеническая пропаганда нужна? Надо в санпросвет ходить, а не на Тарковского. - Так какой он вождь – пускает чуть ли не слюну, когда говорит. Им красивого подавай, с усами. А этот на автопортреты Ван Гога похож, конечно… И тут навстречу им выплыло вдруг лицо Дороти с улыбкой и бесчисленным количеством ямочек. - Желание загадали? – сразу спросила Света. - По крайней мере, я уверен, что из меня бы никакой грязи не полезло, - уклонился от разговора писатель К-ов. Показался откуда-то из буфета йог Андрей и подарил им афишу «Сталкера» на английском языке: КЛФовцы закупили сотню экземпляров. Заметили, как девочка двигает стакан взглядом, спросил он, вот – вся надежда на парапсихологию, йогов и экстрасенсов. - Надежда на чудо, - сказал идеалист Миша. – А Настю мы не должны сдавать. Надо еще стараться. Света сжала его руку, как в плохом кино или в плохом романе. Но ведь их прошлые плохие мысли о Насте сделали их беднее на слова и выражения, думала она, а вот еще постараются, и… другие найдет Света жесты и слова для мужа. Достойные… Дома было прибрано, как всегда, когда Света и Миша уходили куда-либо. Настя лучилась: ну как – Фэ и Бэ в обмороке не валяются? (Она знала, что Миша обычно после фильма произносит: «Феллини в обмороке от зависти уж не валяется» или – «Бергман без чувств не слег»). - Такое кино, - сказала Света. – Когда-нибудь я вам все расскажу… лет через десять-двадцать. Напомните, и я расскажу. Все. - Фантастика? – спросил Антон, раскручивая афишу. – Интересно, мы одни во вселенной или нет? - Если одни, то должны… пылинки друг с друга сдувать, - повторила Настя чью-то, видимо, реплику, но Свете некогда было вспоминать и анализировать - надо думать, как завтра у Инны Константиновны заявление забирать. МЫ РАБОТАЕМ - Вы видели «Сталкера»? – спросила Света. - Тарковский – это не мое. – Инна Константиновна относилась к людям, у которых заготовлены ответы на неприятные вопросы. - А мы видели. Вчера… И решили подождать, не сдавать Настю в детдом. - То, что вы решили, меня не касается. Я здесь работаю, мы все работаем, а не в игрушки играем. Вы написали заявление, я дала ему ход. Ждите результат. - Но мы передумали, Инна Константиновна, голубушка! Пойти сюда меня заставил фильм… - Света, обретя вновь функцию приращения, не жалела себя: упрашивала, говорила банальности, плакала. Она довела Инну Константиновну до бешенства: - Вы хотя бы знаете, как умерла бабушка Насти! Мне рассказала учительница матери Настиной… Когда бабушка выходила на пенсию, мать Насти вошла в комнату и при гостях перевернула накрытый праздничный стол. И все… смерть от разрыва сердца… А, не говорите мне, что бабушка была пьяница, она все же работала и вот стол накрыла, позвала гостей… Вы себе этого желаете, Света? Света мысленно обозвала инспекторшу канцелярской нежитью. - Злом победить зло невозможно, - продолжала свое Света. – И мы наконец это поняли… Инна Константиновна надевала пальто: у нее давление, верхнее – инсультное, а нижнее – инфарктное, так что лучше… не надо! И это с таким-то давлением она идет на вторую работу (кажется, логопеда), а не берет больничный! Железная женщина. Но мужчины могут все… Пошлю Мишу. Какую-то часть пути они прошли вместе, Инна Константиновна поделилась: ковер хочет купить, в ЦУМ завезли – как трава, из перепутанных ярко-зеленых и желтых петель, хочется лечь и загорать, в кои-то веки понравился ковер, а денег не хватило… - Может, я вам… одолжу? – с надеждой спросила Света. - Что вы! Я скоро получу… на днях… На следующий день Света сунула Мише под мышку самый большой альбом Матисса и приказала: «Стой на коленях, целуй ручки, делай все – вернись с заявлением!» Миша решительно расправил плечи и ушел. И вернулся с порванным заявлением в руках. И с альбомом Матисса? - А все очень просто, - сказал он. – Мест нет сейчас в детдомах. Ей отказали в просьбе! И Матисс наш цел, вот. НА ДАЧЕ «Здравствуйте, Цвета и Миша. Мы здесь хорошо. Моя луччая подруга – Света Полунина». «Здравствуйте, Цвета и Миша! У нас все нормально. Моя луччая подруга – Ира Истомина». «Здравствуйте, Цвета и Миша. Антон и Соня хорошо! Моя луччая подруга – Аса Перевалова». - Слушай, пора навестить их, а то, - Света показала на расписку Насти, хранящуюся за стеклом шкафа, - письма очень краткие. Может, заболела и… скрывает. Когда Антона и Соню собрали на детскую дачу с садиком, она тоже захотела. А как же почки? Но Настя свернула свою губу в такую фигуру, что рева ждать можно было с секунды на секунду, и Миша предложил: «Расписку напиши, что не заболеешь!» Она с радостью написала: «Я не заболею». А если после расписки заболеет, то что? Санкции-то какие, спросила Света. - Войска введем антибиотиков. Миротворческие силы… Ивановы в воскресенье приехали на дачу и сразу же увидели Антона, забрызганного какой-то чернильной жидкостью с головы до пяток. Что случилось? Болото встретилось, важно сообщил сын. И что: болото бросилось тебе наперерез? Почему оно черное-то? Ах, речка втекает в него – Говнянка. - Неужели тебе, Антон, хочется такое некрасивое слово во рту держать? – начала Света. - Ай да! – засмеялась Соня. – Мама, а в Перми ведь тоже есть речка Говнянка – к дяде Леве-то идти, внизу. Света в детстве от ровесников слышала: полянка-полянка, а вот ее дети все: Говнянка да Говнянка… Миша сразу выдвинул гипотезу, что в будущем русском языке исчезнет слово «река», на его место заступит слово «говняна»: говняна Кама впадает в говняну Волгу. С маленькой буквы – имя нарицательное. - А воздух – «задыхалка» будет называться? – с мелким хохотом предположил Антон, ему тоже хотелось выдвигать гипотезы. - Как вам понравились мои письма? – кокетливо спросила Настя. - Понравились бы еще больше, если бы ты не писала слово «луччая» через два Ч, как Распутин. Кто такой Распутин? Сейчас я расскажу, а ты умывалась, мой ангел? Зачем умываться – гной, он ведь такой золотистый у глаз, после сна, украшает, защищал Настю Миша. В самом деле: зачем умываться, если снова замараешься, отмахнулась Настя. Зачем жить, если все равно умирать, не уступал Миша. Он не понимал, что Насте некогда: столько новых знакомых, нужно со всеми передружить успеть, это ведь не двор и не школа, где уже выбраны друзья, здесь тоже хочется выбрать лучшего (лучшую). А Соня этого не понимает! Забегая вперед на пятнадцать лет, скажем, что и в школе Соня будет дружить с той же Леной, и после школы… А Настя вот любит выбирать, как в магазине, пусть дураки кинутся на первого попавшегося и дружат с ним! Ах, дураков этих полно, но это к лучшему: если б все были умные, Насте мало б досталось чего… А так – навалом всего достается. - Мы ходили в лес и видели там грибы: поганки! Они как микрофоны, мы играли: «Говорит Москва»… - Соня от всего умела урвать кусочек гармонии, или из хаоса составить небольшой кусочек гармонии же. И видно было, что ей этого занятия хватит надолго – практически навсегда, потому что жизнь то и дело разрушает – Соня опять лепит. Начало лепки гармонии начинается с возгласа: «Ай да!» - Ай да! Нашли два муравейника, положили в каждый по кусочку сахару. В одном муравьи осторожно подходят, а в другом сразу облепили кусок и отламывают мелкие крошки. - А почему ты вся в расчесах, Сонечка? - Ай да, была б я кислая или горькая, а то – сладкая. Комары сильно едят! Вот было бы четыре руки – успевала б чесаться… - А у тебя, Настя, в голове руки все время – вши, что ли? Я чемеричную воду привезла, давай загляну? - Нет-нет! Я специально «пальму» завязала! Чтобы красиво, Цвета. Миша пришел в восторг: какое простое и остроумное изобретение борьбы со вшами: они с «пальмы» будут падать и умирать от сотрясения мозга. То есть, сначала вши на «пальму» заберутся, головки у них от высоты закружатся. А Света заворчала: поменьше подруг менять надо, а то вши разного цвета побежали, сразу видно, что одна подруга у Насти была блондинка, другая – рыжая… Ивановы тихо увели детей в кустики и там быстро намазали им волосы чемеричной водой. То есть Света мазала, а Миша читал стихи Рильке «Искательницы вшей»: - Когда на детский лоб, расчесанный до крови, Находит облаком прозрачный рой теней, Ребенок видит въявь склоненных наготове… - Точно: на лоб кусаться они лезут. Почему? – спросила Настя. - А вы телевизор смотрите? Вот вши и лезут на лоб, окликая своих: «Девки! Семнадцать мгновений весны! Бегите на лоб! Скорее!» Ну, смотрят они на красавца Тихонова и попутно закусывают. Ты же любишь во время фильма закусывать яблоком?! Набалдян, закричала Настя: она Москве насмотрелась картин Налбадяна, то есть портретов вождей, и теперь говорили вместо «балда» - «Набалдян»! - Алла Абрамовна… то есть мама! Мы через неделю домой! – напомнил Антон, и Света поняла, что теперь еще месяц он будет звать ее именем воспитательницы. - Света! – подошла к Ивановым Алла Абрамовна. – Какой-то счастливый человек станет мужем вашей Насти! Как она умеет прибраться в игровой комнате, какие интерьеры из ничего!.. Мы все от нее без ума просто – талант. Конечно, думали Ивановы, все это прекрасно, еще бы за вшами у детей следили получше, но это уже не во власти воспитателей, которых всего двое на тридцать маленьких детей. Говорят, в обкомовском садике по шесть человек обслуги на одного ребенка… Света сбегала на кухню за уксусом, вымыла головы своим детям, вычесала гребешком, а потом уж уксусом смочила им волосы, чтобы гниды растворились. Утомленные борьбой с головной живностью, Ивановы ступили на борт теплохода и были освежены информацией из радиоприемника: - …атмосфера улетит с лица земли под воздействием термоядерных взрывов. Она потом может вернуться, но для большинства живых организмов это будет уже не важно. Это было интервью с каким-то членом-корреспондентом. Вселенский шум эфира сопровождал его слова, словно где-то огромные толпы людей собрались и, затаенно шелестя, слушали судьбоносные речи. Света сразу с побелевшим лицом прильнула к Мише. - Ну, это на месяц-другой, - сказал он. - Что? Атмосфера слетит? – Света уже вся вибрировала от страха. - Кампания эта. Империализм и химическое оружие уже не пугают, народ как-то все же привык, что люизит имеет запах свежескошенного сена… Пустили в ход ядерные запугивания. – Миша мирно задремал. - Зачем это они? – растолкала его Света. – Нас запугивать! А чтоб не расслаблялись, не роптали, народ к одному привыкнет, они другое придумают, сказал Миша и задремал окончательно, что можно было определить по капельке чистейшей слюны, выступившей в уголке рта (потому что Миша не курил). Глаза его за очками полузакрыты. А Света сразу прикинула: вот придет Тата, потому что ей радио подбросило сегодня материал для бредовых структур, что-то ей надо успокоительное сообщить. Да, вот что: Настя в месяц прибавила в весе на два кило. А причем тут Настя? Вдруг теплоход дернуло, Света услышала взрослый Настин голос: «Эта коричневая обивка подойдет в коридор». Снова дернуло, что это? А это и Света задремала, ничего особенного. ОТСТОЛИЧНИЧАЛСЯ Пришла телеграмма от Василия: возвращается в родной город Пермь. Ивановы все поехали встречать, причем Настя сплела огромный (в ладонь шириной) венок из одуванчиков, но все же он оказался мал. Когда Василий на вокзале его надевал, венок порвался и болтался на могучей шее Василия, как меховое боа. Наслаждаясь красотой желтых мехов на плечах, Василий даже несколько раз зарылся в одуванчики носом и шел весь в желтой пыльце. Что случилось – почему вернулся? - Ну а вы тут как? Настя сильно выросла! - Дядя Вася, вы закончили писать свой труд? – солидно спросил Антон. - Выщелкнись, - ответил Василий. - А что такое «выщелкнись»? – спросила Сонечка. - Отвянь, - пояснил Василий. - Ай да! – начала строить свою гармонию Сонечка. – Пиццу сегодня испекли для вас. В общем, Ивановы так и не поняли, при чем тут иностранцы. Какие-то американцы… Хорошо, что друг вернулся. Василий выделялся своим боа из одуванчиков, и встречные женщины осматривали его, размышляя, не пригодится ли он в быту. А он в это время погружал взор во все приятности, коими наградила природа нежный женский пол. Вдруг одуванчиковые солнца на боа Василия стали на глазах Василия закрываться, превращаться в жалкие зеленые фигульки. Солнце упало за спиной куда-то в Каму. Света, у которой чувство пространства было развито сильнее чувства времени, закричала: трамвай, пятый! Побежали! - Больно я шибко болела грибом: из носу даже кровь выбрасывалась, - с ходу рассказала свои новости Василию тетя Паня, как всегда, сидящая на скамеечке. – Столбы мне в больнице ставили… - Какие столбы? - Капельницы, – пояснила Света. Вот я дома, родная пермская стихия окающей речи, думал Василий, рожденный где-то на юге, но давно считавший Пермь родным домом, как Миша, Света, Тата и многие другие. Одна Настя отлично понимала, зачем Василий ездил в Москву и почему вернулся. Чтобы Ивановы с нею в Москву скатались, а теперь могут к друзьям Василия съездить – они все без ума от Миши. Весь мир для Насти – резервуар удовольствий, из которого нужно черпать и черпать. - Жентос, выщелкнись! Сидор, отвянь! Лада, пошли к нам. НА ЮГ - Из Одессы вышли Бабель, Олеша, Катаев, а вошли туда совсем другие люди… - рассусоливал Миша. – Хорошо, что Лев Израилевич летит одним рейсом с вами – чуть что, поможет. - Аэрон взяли, кулечки… четыре штуки, - вычеркивала Света из дорожного списка то, что уже уложено в сумки. - Зачем кулечки? Ах, если в самолете поблевушеньки сделаете… В Одессе не стало того, что раньше. Нет одесситов... Что ты тянешь свою руку? - Подай стопку носовых платков! Где сумка на колесах? У Насти в глазах уже было написано нетерпение пчелы-разведчицы: побывают у матери дяди Левы, а это новое медоносное пространство. И дом родичей Миши тоже. Но там тетя Люся с сыновьями, там мало что перепадет. - Дядя Лева, я скажу вашей маме, что вы – самый умный в Перми! – заранее распланировал Антон. Настя поняла, что он так хитро будет выманивать что-нибудь вкусное у Баси Абрамовны, нет уж, она первая спросит: есть ли шкатулка с украшениями, есть ли там то, что никто не носит? В самолете Настю вырвало восемь раз, шесть раз она сбегала в туалет. Наконец у нее вышло все через верх и через низ, так что один воздух циркулировал через организм туда-сюда. - Цвета, какая мука… - выдавила она неестественным телевизионно-интеллигентным голосом. Это не поездка в гости, это испытание на… подумала Света и потеряла из виду Льва Израилевича. Очнулась от новогоднего запаха: Лев Израилевич тер ей виски мазью «Звезда» и при этом испугано тряс остатками курчавости: - Светочка, нельзя же так близко к сердцу все, м-м… Мы Настю врачу покажем сразу! Не знаю, как вас оставлять такую! Я с мамой попрощаться еду. Пока уезжаю один… Куда? В Канаду. В какую Канаду? В такую… брат давно уже там. Все живут двойной жизнью, а Лев Израилевич – тройной. Все на работе говорят одно, дома – другое, а он еще ночами письма от брата читает. - Вы меня отвлекаете так искусно? Или это правда? - Правда, я уезжаю. Заставляют… До Светы доплескивалось, что на работе у него скандал: из творческого кружка, который он вел много лет, одна студентка повесилась. Правда, ее удалось спасти, но записка попала в руки КГБ, что-то про подлость советского режима…Солженицын, Щаранский… Но зачем человека выдворяют вон из страны – как она будет жить без его советов? - Из Одессы меня в эпоху борьбы с космополитизмом… выгнали. Мне не привыкать. Только вот мама как? - Одесса-мама, - донеслось откуда-то – Света была как автомат: сумка на колесах – раз, сумка «инь и ян» - два, рюкзачок Антона – три, Сонечка, дай руку, Настя, держись за дядю Леву! Сели в автобус, и он вдруг так резко дернул с места, словно его попросили зуб вырвать! Дети повалились на Льва Израилевича, а Света на них. В Канаде так не дергают, наверное, почему-то пронеслось в мыслях. - У вас, Бася Абрамовна, шкатулка есть? – спросила первым делом Настя. - Пошли скорее к врачу, а то мы ее опоздаем, - ответила Бася Абрамовна. Но Насте совершенно не хотелось уходить: - У меня все прошло! - У тебя все прошло, как я – девушка, - мелькая со стаканами чая, говорила Бася Абрамовна. – Левушка, тебе покрепче? А вам, Светочка? Сейчас жасмин… вот, - она сорвала розовые лепестки с цветка на окне и каждому бросила в чашку – на благоухание. За чаем Антон успел сказать, что дядя Лева – самый умный человек в Перми. Настя испугалась, что теперь его задарят подарками. - А шкатулка с украшениями у вас есть? – Пошла она в атаку. - Айпф! Пойдемте, я вам что-то покажу, – таинственно подмигнула им Бася Абрамовна. Настя вздрогнула от предвкушения. Но вместо шкатулки старушка показала им балкон, весь уставленный ящиками с цветами. И большинство из них закрыло уже свои бутоны до утра. - Закрываются цветы – спать ложиться должен ты, - наставительно прошептала Бася Абрамовна. - Открываются цветы – просыпаться должен ты, - продолжила Сонечка, мечтая о завтра. – Мы у бабушки поедим в саду всего! Настя сразу поняла, что Сонька подсевает Басе Абрамовне, чтобы ей из шкатулки больше досталось завтра, тихая-тихая, а внутри-то… сережки уже примеряет, которые ей подарит баба Бася! - Я вам, Светочка, стол свой письменный подарю, когда уеду, - вдруг сказал Лев Израилевич. - И мы его будем называть «стол, который не поехал в Канаду», - вдруг поняла Света. - Куда ты поехал? – вдруг залилась слезами Бася Абрамовна. – К Изе в Канаду! - Бася Абрамовна! А когда вы нам шкатулку откроете? – свое гнула Настя. И Света взорвалась: когда это кончится, где брать силы; но Бася Абрамовна сразу открыла старую шкатулку, крышка которой держалась на одном шпингалетике-гвоздике. Насте достались серебряные старинные сережки, а Соне – бусы из кораллов. Антон получил таймер, присланный Изей из Канады. Дети уже спали с открытыми глазами, как природа у Гоголя. Но Настя свернула губу в очередную фигуру, приготовленную для воя: если ей бабушка Бася сейчас же не проткнет уши и не вденет подаренные сережки… Бабушка взяла иглу, одеколон, и через пару Настиных громких вздохов все было кончено. Ночью Настя бурно ворочалась, и дужка серебра, истонченного временем, лопнула. Света завибрировала: - Вот!.. Просила-просила… Господи!.. Бася Абрамовна спокойно посмотрела и сказала: разве можно так из-за пустяков переживать. Она вообще никогда не переживает из-за пустяков, за ее плечами три тысячелетия опыта еврейской жизни, конечно, а у русских лишь одна тысяча лет и зим… ДВА МЕНТАЛИТЕТА Александра Филипповна, мать Светы, обычно ругала своих детишек, которым давно за тридцать, а они обижались на ругань… Еще говорят: мать не понимает, что мы уже взрослые; а Александра Филипповна думает: почему они обижаются, как дети, и когда они уже вырастут! У Баси Абрамовны другой вид материнской любви. Это любовь тихая и глубокая, давящая в одну сторону, она обкатывала ее сына так, что ему казалось: мать вообще его не воспитывает, как камню в реке кажется, что воды вообще нет, она так незаметно струится. - Вы никогда, наверное, Бася Абрамовна, не нервничали, - с завистливой миной сказала Света, - потому что у вас вырос вон какой сын. - Разве это вырос? – подняла брови Бася Абрамовна. – Чтоб у вас было столько денег, как вам кажется, что он вырос. И дождусь ли, когда они вырастут. - Зато, как все еврейские мальчики, он был послушен, - продолжала свои плоскости Света. - Разве я вам не рассказывала? – спросила Бася Абрамовна, как будто они встречались много раз, а не в первый раз сели говорить. – Левушка хороший мальчик, но связался с компанией… такой! Бросил книги, приходил домой в три часа ночи. Иногда его приводили, а иногда приносили… Это было во время войны, в Узбекистане, в эвакуации. Отец на фронте, мы в кишлаке, председатель дал мне жилье, он говорил: «Мен коммунист, сен коммунист, помогать надо» - я коммунист, ты коммунист… А Лева в три часа заявляется раз, два, три… Мне в четыре вставать и в поле, а он в три часа ночи. Ну, приходила я с хлопкового поля, ставила будильник на полтретьего и спокойно спала. Потом вставала по будильнику, волосы вот так наерошу – не эту солому, как сейчас, а черные… Руки втыкала в волосы, горбилась и сидела. - Она показала, как страшно выкатывала свои глаза, черные и мудрые, до сих пор прекрасные, в то время как руки показались Свете тростниковыми, сквозь кожу драгоценного патинового оттенка (на Ближнем Востоке предметы под солнцем приобретают иногда такой патиновый оттенок). – Леву приносят, а я сижу и молчу. Жду. Он на полу лежит, сопит-сопит, потом голос подает: «Мама, что, вы сидите?» - «Да, сынок, сижу». – Бася Абрамовна заговорила тут низким, как из-под пола, голосом. – «Вы ложитесь, мама!» - «Нет, не могу». – «Так вы же заболеете, мама, вам на работу надо!» - «А что же мне делать, когда у меня такой сын» - «Надо лечь, вот что». – «Таки не знаю, почему у меня такой сын». И так я его морила восемь дней. Высыпаюсь, руки в волосы, глаза выкачу, голос на басы спущу… Он ведь не смог терпеть это: бросил пить. Он весь испереживался, и компания побоку… - И это все? Один раз трудно было? А у меня!.. – Света еще не поняла, что речь идет не о количестве педагогических приемов, а о качестве. - Если б я думала, что мой сын думает только об выпить, так ладно, а он еще стал после думать, да-да, только об погулять. На курсе была гойка, по причине ее непереносимой красоты Лева безвременно женился. Раньше он выскакивал из рытвин жизни, как вездеход, а здесь засел по самый коленвал и забуксовал. Невестка звала меня только «свекровище». Гойка… объегоила моего Леву. – Но тут Бася Абрамовна вспомнила, что Света – тоже не еврейка, смутилась и сказала: - Айпф! У меня есть еще одни серебряные сережки, мамы моей… Ничего, что эти сломались, я Насте сейчас другие надену. - Нет-нет, - отказалась Света. – Против судьбы нельзя: раз эти сломались, значит, не судьба. - У вас в Перми фрукта дорогая, а вы деньги будете на сережки… Настя ведь все равно выпросит. Вы на фрукту деньги лучше, детям нужна фрукта… Бася Абрамовна говорила «фрукта» как «вода», и это понятно: на юге «фрукта» всюду, она разлита по югу, как потоп. И через пять минут Настя уже крутилась перед зеркалом в очередных серебряных сережках. Света подумала: Бася Абрамовна для нас так много сделала, словно мы не гои, а какие-то супер-евреи… Но пора было на автостанцию, и Лев Израилевич пошел провожать. - Светочка, помните всегда, как делала моя мама: она выспится сначала, а потом уж… сына беспутного… поражает горестным видом. - Дядя Лева, а почему на заборах пишут… неприлично? – спросил Антон, показывая на три буквы, выведенные жирно масляной краской. - Ведь это надо было принести банку с краской, - запричитала Света, - кисть взять где-то… И греет ему сердце теперь, когда он мимо проходит? - А вы видите старушку с собачкой впереди? – спросил Лев Израилевич. – Видите, как пудель под каждым кустом коротко останавливается и ножку поднимает: это животные МЕТЯТ СВОЮ ТЕРРИТОРИЮ. Надписи на заборах матерных слов – это то же… Функция организма, а не души. Они метят свою территорию. За поворотом показался троллейбус, на котором Свете с детьми можно доехать до… Но мы еще увидимся в Перми? Света припала к остаткам курчавости Льва Израилевича (какой же холерик без истерик). Да-да, я вам еще стол должен подарить, как обещал. Что мне стол – разве он заменит… А мне вообще в Канаде ничто никого не заменит… Да, я знаю: хоть похоже на Россию… ПИСЬМО АНТОНА Дорогой папа! Дядя Лева нам помогал в дороге. Настя была запачкана рвотой. Мы взяли воду из тучи, которая пробегала мимо. Вымыли Настю. Бабушка и дедушка хорошо. Тетя Люся учит жить. Я увлекся рыбалкой. Соня нашла жемчужину в речной раковине. А Настя подумала, что жемчужина из ее сережки выпала. И она укусила Соню. А потом ветер сдул жемчужину с Настиной ладони. А она думала: я дую. И укусила меня. Камней мы насобирали много. ОТВЕТ Дети! Бабушку слушайте! Друг друга не кушайте! Я скоро к вам приеду в отпуск. Безымянка родила четверых котят. Я принимал роды и опоздал на партсобрание. Об этом никому ни слова! А йог Андрей совсем бросил пить! Говорит, что ему было предупреждение свыше. Целую! Папа. СВЕКРОВИЩЕ - Люди стали ленивыми, вот и живут бедно! – выговаривала свекровь Свете, у Светы сразу нервно зачесалось глубоко в ушах, пыталась мизинцем почесать – не достать. Света улыбалась какой-то неестественной, отчаянной улыбкой. - Ленивые мы, конечно. Но не виновны! Родились-то от кого? При Сталине самых неленивых расстреляли, остались в живых серые, незаметные. Наше поколение родилось от таких… Когда Миша приехал, мать ему высыпала ту же обойму: ленивые, бедные, для чего учились столько лет в институтах-то, где ум… А Миша отвечал: - Ты думаешь, я умный? А я не умный, я просто здесь родился и живу. После чего он разъял бездетную матрешку, внутри каждой половины нарисовал «внутренний» глаз и приложил эти «глаза» к своим. Марсианские, уходящие внутрь деревянные гляделы он наставил на мать, и та заголосила: - Ой! Дурак! Перестань сейчас же! Вылитый отец……………………………………….. ……………………………………………………………………………………………………. … Иван Захарович с кумом на задницах, перебирая пятками и ладонями, поползли к женам, оркеструя всхлипами свои заявления, они – перебивая друг друга – выкрикивали: - Кума! Таня! Мы написали прошение… в космос! Ну, чтобы вместо собак. Полетим. Ответ получим, и все, хана нам – сгорим, как Белка и Стрелка… Но зато семьи! Будут! Навек обеспечены, да. Ради вас все… а сейчас выпить-то дайте! Там уж не выпьешь: космос есть космос. В счет будущих ваших пенсий, Таня, кума! Женщины усилили контроль мозга над своими мочевыми пузырями и вопрошали: куда написали, когда успели? - В редакцию и в Академию наук, куда еще! А сейчас-то дайте опохмелиться! В золоте будете ходить, кума, Таня! «Кума и Таня» включили глубокое дыхание, чтобы не сорваться в хохот, и продолжали пытку вопросами: а если их прошение-заявление не примут или в дороге потерялось? КОГДА Я ЕСТЬ И КОГДА МЕНЯ НЕТ Никто на меня внимания не обращает. Молчать никто не может, когда я молчу, то меня будто нет. Можно Ладе письмо послать, но пока ответ, пока… в промежутке-то нет никого. А нужно, чтоб без конца разговаривали люди, смеялись, плакали, вот тогда все есть. В это время у подъезда разговаривали, смеялись и щелкали семечки Лена, Ася и Лида. Лена так сказала: «А тебе, Аська, как самой непослушной девочке, я дам семечек в последнюю очередь…» ……………………………………………………………………………………………………... На двери подъезда висело объявление: «Закрывайте дверь от пуха!» Тополя словно взяли повышенные обязательства и перевыполняли план: пух летел с такой силой, что нырял вслед за каждым входящим и покрывал собой все ступени. «Закрывайте дверь от Вини Пуха», - переделал кто-то из начитанных детей. Если бы Настя включила на полную мощность весь свой огромный умище да представила, чем все это закончится, она бы… Но ее ум в это время, как Вини Пух, ушел в гости. Ее просто потянуло к дальней клумбе возле дома, где бабушка Аси полола, рассматривая каждый зловредный корень, вытянутый из земли. Настя безошибочно выбрала, что сказать: - А вашу Асю называют самой непослушной девочкой. Бабушку Аси это так ударило, что она даже недовырвала очередной сорняк из клумбы, и тот сразу этим воспользовался. Вечером, когда прошел дождь, он выбросил свои колючие чувствилища на соседнюю клумбу и через четыре дня уже гордо поднял там свою преступную голову. - Кто же так говорит про мою единственную? Лена? Да она сама не у очень хороших родителей растет: они мед с сиропом мешают, чтобы больше было продавать! Настя почувствовала, что она сейчас становится живой. В середине нёба что-то зазвенело, а с неба медленно и тягуче потекли медовые лучи. Этот звон и эти лучи соединились и еще больше ее оживили. Она понеслась к маме Лены на третий этаж: - А бабушка Аси говорит, что вы мед мешаете с… чем-то, чтобы обманывать и продавать! Мал язык, да горами ворочает. На глазах мама Лены превратилась в бушующий вулкан: уж она этим сплетникам отплатит, уж они узнают, как рыть другим яму! Она побежала на улицу и начала судом угрожать бабушке Аси: где доказательства, что мед не самый чистый, где? А за клевету-то отвечать надо! - Так ведь… зачем ваша Лена называет мою Асеньку самой непослушной? Настя мне сказала. - Кто переносит вести – тому бы на день плетей по двести! – облегченно вздохнула мама Лены. – Эта Настя: чи Настя, чи черт! Где она? Лена, конечно, пошутила по-соседски, а Настя-то… Где она? Язык голову кормит да он же и до побоев доводит. Бабушка Аси схватилась за грудь и повалилась на скамейку. Ася побежала звонить в «скорую». Мама Лены побежала вверх по подъезду к Ивановым: кого они сюда привезли! До этой Насти жили двадцать лет мирно, праздновали вместе все юбилеи, все свадьбы детей, а она!.. Света стояла и слушала ее, как гноем облитая. Что делать? - Немедленно увозите ее отсюда! Чтоб духу вашего… ее… здесь не было, поняли! – кричала мама Лены. - Что-о! – завизжала Света и со сжатыми кулаками пошла на Настю – Ты сначала выманила у бабушки Васиной злые слова, а потом… Ну вот, не рой другому яму – сама в нее свалишься! - Вечно мы из-за нее в яме! – зарыдал Антон. – Зачем ее только взяли! Я рыбалкой увлекся, а теперь уезжать… И вдруг перед Светой словно включили световую рекламу: «ПОМНИ БАСЮ АБРАМОВНУ!» Ни в коем случае не идти вразнос! - На рыбалке неба много, а в Перми я никогда неба не вижу! – рыдал Антон. – Зачем ее взяли-то, мамочка! Папа, скажи! - Ты, Настя, знаешь, что мы боремся за мир между народами, а ты людей друг с другом ссоришь, - послушно и спокойно начал Миша. В это время ум Насти вернулся из гостей, видимо, потому что она почувствовала, как в нейрончиках прорастают новые связи: - Я извиняюсь! Цвета, Миша, я побегу и извинюсь! - Наверное, ее простят, - оптимистично заявила Сонечка. Настя убежала. Света очнулась, когда поняла, что режет лук на той стороне доски, где рисунок. Свекровь ей за это задаст еще… Насти долго не было. Наконец она пришла, пряча что-то за спиной. - Знаете… Мама Лены дала меду. Вот. – Она из-за спины вытащила литровую банку, полную золотистого вещества. НА ПЛЯЖЕ Света, счастливая, что все помирились, кипела радостью и желанием всем помочь. То есть Света всегда и всем хотела бы помочь, но у нее сил в другие времена не хватало. А сегодня она казалась буквально невменяемой: взяла на пляж племянников, и Миша, опасаясь этих братьев-разбойников, сказался больным: мол, спина сейчас что-то… понервничал из-за Насти. Света уже успела сбегать с Антоном куда-то и накопать червей, сварить компот, надуть спасательные круги и погладить панамки детям. Наконец вся орава двинулась на пляж. И первым делом Света бросилась будить храпевшего на всю округу мужчину. Судя по красной спине, он уже час как лежал под пристальным вниманием южного солнца. Настя чувствовала, что могут быть неприятности, и сразу предупредила: - Цвета! Не надо! Он же пьяный. - А пьяных Бог бережет, - добавила Сонечка. – Вон дядя Андрей и в сугробе засыпал, и в трусах по снегу бегал, босиком… Но Света сильными толчками взбодрила спящего и закричала в открывшиеся его мутные глаза: - Вы же сгорите! Сколько можно лежать в одной позе? - Их ферштее нихт, - растерянно бормотал в ответ проснувшийся. - Иностранец, не понимает, - вскрикнула Света и стала в целях дальнейшего спасения показывать ему пантомиму пламени и дыма, мол, вот что случится, если дальше так лежать и спать. Она показывала это бурно, всем телом, и взгляд иностранца прояснился. Он подпер голову рукой и внимательно смотрел на русскую женщину, видимо, запоминая для рассказов на своей родине о страстных русских женщинах. Вдруг он начал расстегивать золотую цепочку, что висела у него на шее, бормоча: - Большой… спасиб! - Золото! – вскрикнула Настя. – Шестнадцать граммов, как у мамы Лады! Бери скорее! Света тут впервые порадовалась, что Миши нет с ними. Что же делать? Бежать? Но Антон уже с удочками засел прочно в ближних кустах, поднимет вой… Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в этот момент к Ивановым подошла незнакомая красивая женщина, взяла их полосатое, как арбуз, полотенце и спокойно принялась им вытираться. Она оказалась тоже совершенно пьяной. - Это мое полотенце, - сказала Света и осторожно потянула его на себя. Женщина покорно отпустила полосатую ткань, взяла за руку Соню и, заплетаясь в определениях, пролепетала: - Деточка… милый… пойдем отсюда! - Так ребенок тоже мой! – крикнула Света, спасая Соню от нетрезвых объятий. Женщина – впрочем – не ушла, а стояла возле Ивановых, пытаясь обнять одного из близнецов. Когда ей сказали, что и этот ребенок ей не принадлежит, с удивленным взглядом она застыла на месте. Она твердо знала, что у нее с собой были и полотенце, и ребенок. Но ее огорчали условности и нагромождения: то не мое, другое не ее… нет, давно, давно не было революции, сказала она взглядом и покачнулась. Иностранец встал и повел ее к воде, где почему-то стал показывать, как он отлично умеет нырять. Ивановы быстро перебрались на другой конец пляжа. - Какого камня в речке не бывает? – быстро спросила Света у детей, чтобы забылась история с пьяными. - Сухого! – хором отвечали близнецы. – А теперь мы загадаем: эй, не трогайте меня – обожгу и без огня! Что это? - Утюг! – сразу закричала Настя. – Нет? Крапива-а… а-а… - Утюг! Дура! – хохотали братцы. - Наезжаете? – грозно спросила она их. – Вам бабушка самые лучшие груши дает, а вы!.. - А вы зато каждый год повадились ездить в гости, а мы не каждый! А вы надоели здесь уже! - Настя, Настя, смотри, как вода в реке в косички заплетается – вот бы нарисовать! Или запомни хотя б, - Света изо всех сил вспоминала Басю Абрамовну. – Кто ушибся? Антон, ты? - Ушицы поедим, - повторил Антон. – Я пять рыбок поймал… Тревожное Светино сознание забывало мудрость Баси Абрамовны, но все же иногда и не забывало. Как сделать, чтоб Антон не обиделся, что никакой ухи из пяти рыбок величиной с палец не сваришь? А скажу ему, что поджарила и сама съела. Насладилась, конечно, спасибо, сынок, кормилец! - А Настя говорит, что ты выбросила моих рыбок, - на другой день заныл Антон. – Ты правда съела мой улов? Я уж, конечно, тебе поверю, а не этой вруше. - А теперь послушайте комментарий нашего подозревателя, - сказал Миша голосом диктора Кириллова. – Вчера на пляже населенного пункта Н, находящегося на юге нашей страны, один иностранец был подвергнут приставаниям неизвестной разнузданной женщины. Света поняла, что дети обо всем проболтались. - В купальнике производства одной из советских трикотажных фабрик своими далекими от скромности телодвижениями женщина навела иностранного гражданина на мысль, что… Тут Света кинулась на мужа и закрыла ему рот рукой, игриво укусив которую, он прокричал: извините, по техническим причинам… прекращается… ДОМОЙ - Малиновое варенье везите! – свекровь протянула трехлитровую банку. – Кордовый отрез, Света, мне не нужен, а ты сошьешь себе… - Часы возьмите: нам надарили их столько, - свекор махнул рукой в сторону шкафа. – Миша, выбери, какие понравятся! - Стены-то хоть оставьте, - усмехнулась Лю. И Света стала поспешно застегивать замки на всех сумках: ничего не надо, тем более – кто понесет, ведь у Насти на правой руке мозоль от тугой ручки телевизора, а у Антона – от удочки… - Люсенька, сходи в сад, ведро яблок-то принеси на дорогу! Брат у тебя один. – Свекровь Светы явно явно была рада, что часть гостей уезжает. Но в самолете, когда Миша всем раздал по яблоку, Антон сразу перекосился: ну и яблоки тетя Люся выбрала для нас – кислятина! - А я все равно съем: буду характер на них воспитывать! – бодрился брат своей сестры, то есть Миша. Настя, приняв полтаблетки пипольфена, сладко спала всю дорогу. Но вот внизу показались скелеты вечно строящихся предприятий. И эти недостроенные ребра еще раз напомнили Ивановым, что ждать отдельной квартиры не приходится. А как не хочется увидать соседку!.. И впереди сентябрь, надо Насте столько всего купить да Антону виолончель, а еще пианино… Света так устала за отпуск! - Пермь! – проснулась Настя. – Цвета, я хоть с дачи, хоть с Одессы возвращаюсь в родной город - он как новенький! …Первым пришел в гости Василий, и дети закричали, что плечи у него стали еще шире! Во всех местах, добавила Света. - Да, что я вижу на твоих нижних плечах… джинсы! - Устроился на такую работу: платят бешеные деньги почему-то… Света думала: вот только немного отдохнет от летнего отдыха, сразу начнет искать третью работу, надо столько всего детям. - Я так вырос, что раковина мне низко, - заявил Антон, вытирая руки. - Все равно Антон какой-то споткнутый весь, - поморщилась Настя. – Вот я выросла так выросла! – И она прошлась по комнате, неся на голове невидимый кувшин. - Интроверты нужны, - сказал Юнг. – Мы без них не постигли бы глубин человеческой психики (роль Юнга сыграл, конечно, Миша). Настя уже побежала к Ладе, захватив яблок и разных ракушек, и в дверях столкнулась с йогом Андреем. - Ну и что, все еще занимаешься медитацией? – с ходу спросил друга Миша. - Да нет, я сейчас наблюдаю себя как проекцию мирового духа, - не моргнув глазом отвечал Андрей. – Ну, рассказывайте новости! Самая большая новость, что Лев Израилевич уезжает в Канаду, сказала печально Света. И вдруг Василий заявил: хорошо, что эти евреи уезжают – навредили уже довольно русскому народу, хватит, масоны они! - А я смотрю: вислоусый у тебя видок стал – косишь под русопетов? – удивленно произнес Миша. – Откуда ты этих вшивых мыслишек набрался, а? Вбежала Настя: взять тетрадку. Они с Ладой задачки придумывают – задали же придумать десять задачек за лето! Веки у нее были густо намазаны чем-то блестящим. Света завибрировала: что это?! - Блестки! Елочных игрушек натолкли – этим стеклом красиво, да? А что загноится кожа, а на лице так трудно лечить гнойные раны – сразу в мозг может инфекция перекинуться! Света уже кричала. Света кричит, а Настя спокойно спрашивает Мишу: какие можно придумать задачки? - Очень простые. Девочки истолкли двадцать килограммов елочных игрушек для украшения морд. Утром они израсходовали два килограмма, а в обед – четыре. Сколько килограммов осталось на вечер? – Миша спокойным голосом диктовал, а Настя бесилась, но не могла возразить: сама же просила помочь с задачками. КРАТКИЙ МАСОНСКО-РУССКИЙ СЛОВАРЬ (медитация) Крошка-сын к отцу пришел. Нет, не так. Прибежали в избу дети… Ну, это уже ближе. Всвирепях зовут отца. - Папа, папа, там говорят про всемирный масонский заговор! Мол, у них программа… - Вот вы говорите «программа», - ответил отец. – А не понимаете, что слово это уже от масонов. По-нашему было бы «предопись». - Папа, а так и говорить: «предопись для компьютера»? - Никакой не компьютер, а искродум! Электричество – искробег. - Папа, там по энергетическим цепям… - Чур! Наше место свято! Опять масонство! Заговор. Да на всякий заговор найдется… приговор… Энергетические цепи – трудинные цепи. - Папа, папа, а атом… - Исусе! – воскликнул отец. – Атом – слово еллинское, от язычников. Означает: не резанный, не сеченный. Говорите не «атом», а «несек». Мир христианский состоит из несеков. Сам собою начал складываться краткий масонско-русский словарь. - Атмосфера? – вопрошали дети. - Дыхошар. Старику Далю, казаку Луганскому, хотелось «колоземицу» вместо этого. Но в «дыхошаре» больше эстетики, то красочуя. - Радио? – воскликнули дети, и у них захватило дух: неужели отец изронит свое, русское слово? - Круж, - просто ответил батя. – А потому что по кругу принимаем. Вокруг. - Магнит? - Поганые латынцы имели слово «магнус» - великий, могучий. Мощак – вот ваш магнит! - А если электромагнит? – коварно спросил один из отпрысков. - Искромощак, - отразил наскок отец. - Газ? - От греческого «хаос», а если еще вглубь веков занырнуть, то «пасть». Образ расчлененного зверя. Пасть всепоглощающая и всерождающая. Газ – пасть. - Градус? - Шаг. - Что ж получается: водка – сорок шагов? – спросил один из старшеньких. - Да, выпил, прошел сорок шагов и упал. Наша водка такая, русская. Русью пахнет, сынове мои. - Километр? - Ну, метр – это шаг… - А что у тебя, батя, все шаги? Градус – шаг, метр – шаг! Нет уж больше слов русских-то? - Есть… Метр пусть будет «прыг». Километр – тыщепрыг… Синус- грудь. Грудь угла. Ананас – шишкоплод, или шишкарь. Банан – гроздечлен. Или лучше: гроздеслад? Старший из всей толпины отпрысков ниже плеч буйну голову повесил: - Тятя, тятя! А фантастику они безродной космополиткой зовут! - Ничего, можно же хитро назвать ее: не фантастика, а придума. И перевести все на русский язык: на китайчатой броднице звездочетная наблюдель подала значель. Мироплав врубил искродум. У дыхошара нет вредных пастей. Включив несечные движины, миролет рассекал дыхошар… - Папа, папа! – заболели дети. – Переложи обратно на масонский! - На оранжевой планете астрономическая обсерватория подала сигнал. Космонавт запустил компьютер. В атмосфере нет вредных газов. Включив атомные машины, космолет рассекал атмосферу… Вняли? - Папа, а нам… больше нравится, когда по-масонски! - Да мне самому тоже больше нравится. Так все и остались масонами. Продолжение следует. >>> все работы авторов здесь! << Вернуться <<			О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ Это и другие электронные издания наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги» Наши партнеры:                         Hаши баннеры Hаши друзья
	 | Библиотека | Вернисаж | Фонотека | VIDEOмир | Архив | O нас | Электронные книги| Бумажные книги