О ПЛОДОНОСНОЙ ПУСТОТЕ
Вечером пришел после бассейна Лев Израилевич. К нему из детской, живописно закутанная в простыню, выбрела Настя со своей новой картиной. Это был просто набросок карандашом на доске: под напором ветра из висящего на улице белья (выстиранное) образовались странные люди – пустые.
- Есть теория о плодоносной пустоте, - начал гость и почувствовал, что от Светы усилилось свечение («Как она любит Настю, если рада похвалам, что ж, надо это учесть, так, через Настю, и мне перепадет… свечение»).
Света вчера вот играла с детьми в архитекторов («Свечение усилилось»), и что же: дети натворили достаточно много… Антон сразу предложил баню, облепленную снаружи (по стенам) мыльными пузырями из стекла, переливающимися…
- Что вы, я сам! – Лев Израилевич отбивался от Миши, помогающего снять пальто.
А потом Сонечка предложила клуб спортивный в виде папиной гири построить или… Настя, конечно же, подумала о вытрезвителе: его нужно в виде бутылки такой стеклянной – «Нарзан» написано, вместо пробки – труба вентиляционная… Пусть стекло будет непрозрачным, пузырчатым, ведь минеральные воды тоже с пузырьками… а много за такую идею могут заплатить? Настю очень волновал вопрос денег, но Света не очень про это знала. Еще Настя предложила зубоврачебную клинику в виде улыбки такой (здание-улыбка).
- Да, спасибо, Миша, но я сам… Ну!
- Ничего, - говорил Миша, - когда я буду в вашем возрасте, мне тоже станут помогать с пальто!
Все смешалось в доме Обломовых: и лицо, и одежда, и мысли, как говаривал Лев Израилевич, когда студенты путали на экзамене героев одного романа там, рассказа, с героями другого. Света прямо обезглаголела. Что это с Мишей вдруг? И почему Лев Израилевич не ответит ему, хаму, хотя бы так: «Да-да, я все понимаю… Надеюсь, я не окончательно дряхл, иначе вы, как интеллигентный человек, мне бы об этом ни гу-гу!»
«Свечение усилилось», - взглядом отблагодарил Свету за сопереживание Лев Израилевич, который прекрасно понимал, что Миша ревнует и что для этого у него есть все основания.
Настя кстати загладила неловкость своей болтовней: она на днях болела гриппом и КАЖДУЮ ступеньку полила слезами. Буквально каждую! Так слезы из ее глаз текли – две речки такие… Во время Настиного бессмысленного тараторенья Света наконец пришла в себя: ты чего, зашипела на мужа, как с гостями-то нужно! Миша в ответ показал ей кулак.
- Имейте в виду! – попросил Лев Израилевич. – Когда вы ссоритесь, я в это время в параллельном пространстве все чувствую и страдаю.
- Ну да? А мы будем вам кричать в параллельное-то пространство: не страдайте уж очень-то! Там! – Миша охотно переключился на всякие там другие измерения, потому что это по крайней мере интересно, а ревность – озлобление, скука и не для Миши, нет.
ТАТА СХОДИТ С УМА
- Тата сходит с ума. Потащила меня на кладбище: елку она, видите ли, она хочет украсить прямо на могиле мужа… - Света доставала корзину с елочными игрушками и жаловалась мужу на жизнь.
- Труп зеленого друга? – уточнил Антон, который, как отец, хотел выступать всюду против вырубания лесов.
- Нет, не труп, муляж зеленого друга… как у нас вот. - Света с антресолей сняла искусственную елку и попросила Мишу установить ее посреди комнаты.
- Муляж зеленого друга пахнет почему-то живой елкой, - определил Миша, не заметив, что Света уже несколько раз терла виски мазью-бальзамом «Звезда» (от головной боли).
В это время соседка Нина впустила кого-то, и этот кто-то был – Тата. И в то же время это была не Тата! У Таты не могло быть таких откровенно цветущих глаз, румянца во все яблоко щеки, улыбки, как у американской кинозвезды, когда кажется, что она уже до предела улыбнулась, и в этот миг кинодива улыбается еще шире. В первую очередь Тата подошла к головоломке с дырочками:
- Это подслушивающее устройство? – Тата с сомнением покосилась на Свету и Мишу: вдруг сомнение ушло из ее голоса: - Да вы и сами-то… тоже с ними работаете! Да-да, вы оба – агенты КГБ! И давно за мною следите.
- Почему же тогда не мы к тебе ходим, а ты к нам? - с вызовом спросил Миша, надеясь сбить начало приступа. А Света быстро-быстро перебирала лекарства: что дать? Может, димедрол? Но было уже поздно: в уголках рта Таты появилась словно белая накипь, и она вдруг закричала:
- Сволочи, испортили мне всю жизнь! Роботы гэбэ, вот вы кто! – Тата стала сбрасывать со стола книги и топтать их ногами.
Миша побежал вызывать «скорую», а когда вернулся с врачами, то услышал: мол, она их просто подозревала, проверяла, а сейчас уж точно знает: Ивановы работают на органы! Вызвали «дурку»! Друзья же так не поступают…
Бригада «дурки» состояла из пожилого врача и трех молодых амбалов, которые сразу заняли все выходы из комнаты. Тата подала врачу головоломку с дырочками: вот, пожалуйста, прослушивающее устройство, а как оно оказалось в частном доме?!
- Это же детская игрушка, - сказал врач, морщась своим и без того уже наморщенным лицом.
- А, вы все из этой шайки, я знаю.
- Из какой такой шайки?
- Этой… винтики тоталитарного механизма!
Врач с каким-то неудобством смотрел внутрь себя: на днях они забирали одного такого же по настоятельной просьбе КГБ, он был явно психически здоров, а говорил вот такими же словами: винтики тоталитарной машины… Но ведь академики там, в институте Сербского, лучше знают, кто здоров, кто нет… Вот мы ему и поставили вялотекущую шизофрению с синдромом правдоискательства…
- Вы не виноваты, потому что не понимаете, что творите! – сказала Тата. – Опять будете писать, что меня преследуют агенты ФБР.
- Нам лучше знать, кто вас преследует, - сказал один из амбалов, взял Тату чуть ли не под мышку и вынес вон из квартиры.
Света лихорадочно вымазывала на виски остатки бальзама «Звезда». В комнате еще сильнее запахло новогодней елкой.
- А между тем нужно веселиться, хотя Тата сошла с ума. – Миша таким образом напомнил Свете, что нынче – его очередь быть Дедом Морозом на детской елке в Домжуре. – Бонжур, Домжур!
- Нельзя веселиться! – завелась Света. – Откажись!
- Ты, жена, в старости замучишь детей ежесекундной нравственностью, да-да. То нельзя и это! Антон, что-то ты слишком пристально вперился в эту встречную красавицу, а ведь ты женат! Смотри-и, сынок…
Света свирепо оделась и ушла в магазин, а когда вернулась, муж в финской своей дубленке, вывернутой наизнанку, листал «Морфологию сказки»: так, каждая сказка начинается с недостачи – яблоки ли в саду кто-то ворует, пшеницу ли потоптали… Волк! Пусть волк украдет посох, так-так… а без посоха и елку не зажечь, правда?
- Бороду сбрей, а то вспотеешь: на тебе ведь еще будет борода ватная, - мирно отвечала Света.
ДЕД МОРОЗИЩЕ
- Здорово, Дед Морозище! – зычно приветствовал Мишу глава пермской писательской организации Омлетов. – Я внуков на елку привел!
Миша хотел ответить: «Здорово, графоманище!» Но он внутри чувствовал себя уже почти Дедом Морозом, поэтому сделал Омлетову щедрый подарок в виде того, что не сказал ему гадость.
- Разбинтуйте мне конфетку! – кинулась к Мише-Деду Морозу девочка-снежинка.
Мише было совершенно некогда: ему посох спрятать надо, поэтому он попросил Антона помочь снежинке, но та своими рыданиями умело запугала Деда Мороза и принудила именно его «разбинтовать» сладость… А может, эту снежинку самое не так давно забинтовывали и разбинтовывали?
- А как вы угадали? Мне в садике один мальчик стукнул знаете куда? Он мне стукнул, представьте, туда, откуда у мужчин борода растет!
- Этого бы мальчика за ногу да об стенку! – скороговоркой заметила мать девочки – телевизионщица Сухова.
Момент соединения в сознании Миши девочки с ее мамой словно осветил по-новому всю снежинку: стало видно, как роскошно задуман и выполнен новогодний костюм, весь в мириадах бусинок-жемчужин и блесток явно заморских, словно на счету в швейцарском банке у этой снежинки, по крайней мере, миллион ледяных бриллиантов. Но! Мише-то пора было прятать посох. И он пошел было от Снежинки, но та вцепилась ему в локоть и жаловалась, что вчера они с мамой были на опере «Снегурочка», и вот странность – леший не вышел кланяться! Все вышли, а леший почему-то нет.
- Волк! – крикнул в отчаянии Миша. - Он ведь украдет мой посох, этот волк! Я чувствую…
- За ногу его да об стенку! – скороговоркой замочила волка мама девочки, и можно было подумать, что она такая кровожадная, в то время как Миша отлично понимал, что дама просто хочет оживить свою речь просторечием, чтоб не думали: мол, Сухова закончила МГУ с отличием, зазнается… Так, год назад Миша от нее слышал часто другую особо народную фразу: «Ума палата, да ключ потерян».
- Негодство! – прошептала Настя и лягнула снежинку локтем.
- Это твой папа? – спросила снежинка. – Тебе повезло! Но я знаю, что если поехать на юг, то можно привезти папу. Я зову-зову маму на юг, - и вдруг она топнула ногой и закричала на мать: - Вычеркните в паспортах ваш развод, не могу больше!
Мама заткнула рот дочери шоколадной конфетой.
Настя покосилась на Свету: может, та тоже ей – конфетку, но та разглядывала с Сонечкой игрушки на елке: кажется, что в этом домике, беленьком, вдруг кто-то живет (домик был с огоньком в окне – желтым бликом; Настя подумала: запомнить блик, когда-нибудь в картину пригодится).
Подошел Омлетов и запанибратски спросил:
- Света, у тебя очень красивые дети – где ты таких берешь?!
- Если бы Нового года не было, то и людей бы на земле не было! – доверительно сообщила Омлетову девочка-снежинка.
- Почему? – не понял Омлетов: у него было лицо упитанного доцента.
Света что-то начала про первобытное мышление, где все со всем связано, и все тут… если бы снега не было, то и люди бы на свете отсутствовали…Но снежинка вдруг задала совершенно из другой оперы вопрос: можно ли бесконечно сохранить воздушный шарик?
Миша-Дед Мороз вышел без посоха. Ему вдруг захотелось быть настоящим повелителем ветров и снегов. Он спел басом партию вьюги: ии-ууу-о-ы-уу-и-и.
- Де-е-ти! Во-о-олк украл мой волшебный посох (тут снова голос пурги). А без посоха нам не видать и подарков! Одна надежда на вас! Тут где-то должна быть записка от доброй волшебницы…
Антон подал ему нужную записку: «Твой посох в пяти шагах от елки». Дед Мороз отмерил пять шагов: там его ждала в щели пола еще одна записка: «Нужно прыгнуть влево». Миша с гиканьем прыгнул – посох в его руках. Он начал стучать им об пол, но елочка не зажигалась.
- А может, нужно еще головой о стену постучать? – спросил Миша и трижды стукнулся головой о стену: елочка зажглась. – Вы что – заскучали, дети?
- Они не заскучали. Они обалдели, а внешне это выглядит одинаково, - ответила ему Света, провожая взглядом матерей, которые побежали от детей в туалет: от напряженного смеха с ними случилось то, о чем в романах не пишут прямо применительно к женщинам (исключение - Рабле).
Миша играл Деда Мороза, как чай пил: он с удовольствием гикал, прыгал, выл вьюгой, проклинал невидимого злого волка, который опять спрятал подарки. В записке доброй волшебницы было указано: «Парами, держась за руки, проползти четыре метра». Дети подозрительно быстро построились и, потея, парами поползли к подаркам.
И вдруг из пары выскочила все та же девочка-снежинка и спросила у Деда Мороза:
- А есть где-нибудь дома – так, как с брошенными детьми, но только там брошенные папы, чтобы выбрать получше и непьющего?
Миша вместо ответа сунул ей подарок и поцеловал ручку, как у взрослой дамы. Потом на прощанье он поцеловал елочную лапу – столь же галантно. И пошел переодеваться. Антон шел за ним и укорял: зачем папа целовал труп зеленого друга! Но не мог же Миша всем подряд женщинам ручки чмокать… Только Миша с Антоном вышли из директорского кабинета, как девочка-снежинка подлетела и крикнула:
- А вы были Дедушкой Морозом! Я вас узнала! Я вас знаете как узнала: по тому месту, из которого у мужчин-то борода растет.
Чего она привязалась к месту, из которого борода растет? Антон стал оттирать снежинку от своего отца, а отец в это время вспоминал, когда это он обнажал свой подбородок – разве что когда бился головой о стенку – борода несколько и сползла…
- Почему ты плачешь? – спросил Миша у снежинки.
- Я плачу… плачу… вспомнила, что вчера дома я пролила свою копилку. Вот и плачу.
- Пролила! – фыркнула Настя. – Просыпала, наверное! Сколько ей лет?
- Настя, - небрежным тоном напомнил Антон, - не бери девочку! Ты ее заешь.
- А у вас мама есть? – спросила вдруг девочка-снежинка у Антона, тут же ловко повернулась к Насте и ей ответила так: - Мне четыре. Мама, мама, какого тепла мне исполнится пять?
Тут ее мама заткнула ей рот очередной конфеткой. У нее всегда они наготове, подумала Настя и покосилась на Свету: если б вот ее не было, то… может, Миша женился б на конфетной женщине, но…
Света прочла все это во взгляде Насти и захотела взять в косметичке всеспасающую мазь «Звезда». Где же косметичка? Настя держала ее в руках для ансамбля: она была в костюме Ее Величества Природы. Но оказалось, что в руках Насти уже ничего нет. Потеряла! А в косметичке еще и тушь была, и помада.
- Цвета, я хотела для ансамбля, для ансамбля, - взрыднула Настя.
- Для ансам-бля! – членил Миша, уставший от Настиных жадных глаз – зачем было с собой носить все, что внутри-то… Могла б пустую косметичку для ансамбля… бля…
Вдруг девочка, бывшая снежинка, затянула партию пурги: «Ы-ы-ы-у».
- Бывший! Бывший Дедушка!.. Вы придете к нам домой на елку Дедом Морозом? Или быть дядей!
Миша якобы в рассеянности рванул вперед, и вся семья бегом за ним. Настя вцепилась в рукав Миши, Антон язвил: «Нашла родственников, дядю еще придумала…» Миша вдруг заявил, что вообще-то восемьдесят процентов населения России – родня князю Ярославу Мудрому, значит, в самом деле почти все родственники. Света считала, что не восемьдесят, а лишь семьдесят семь процентов… Восемьдесят, не отступал Миша. Так в уютных спорах о родстве с Ярославом Мудрым и добрались до дома.
А дома Света спросила Мишу: выпить надо? Нет-нет, не хочется… Дети угостили родителей сладостями из своих подарков, и Света еще раз спросила мужа: может, все-таки выпьет? Да ведь уже сказал, что не хочет, чего это Света?..
- А ты говори, говори! – вот чего это она. – Мне так приятно это слышать.
О ТОНКОСТИ ХУДОЖНИКОВ
Настя с утра первым делом закричала голосом родной пьяной матери:
- Дура! Безымянка! Спать не даешь! Как дам под зад… Кошатина!
- Настя! – укорила ее Света. – Разве так можно? Художник, тонкий человек, только представь, что Ван Гог бы с утра на кого-то грубо закричал!..
- Да, Ван Гог такой тонкий, что пытался зарезать Гогена!
Света была умна, но она забывала, что умна. Вот и сейчас, выпустив кошку Безымянку на улицу, она пошла на кухню и там угрюмо уставилась на градусник за окном, предчувствуя, что день пройдет неважно. А Миша, увидев Свету в таком состоянии, пошел в комнату и «наехал» на Настю: чего это она ест сладости из своего кулька, лежа в постели!
- Древние римляне тоже ели лежа, ты сам говорил!
- И где ты видишь сейчас древних римлян? Они все вымерли! – не растерялся Миша.
- Настя, не бери девочку! – пытался завершить эпизод Антон. – Ты ее заешь!
- Я художник, тонкий человек, разве можно так грубо со мною, - Настя стянула все лицо вниз, превратив его в какой-то ботинок, который просит каши.
И тут в дверь позвонили. Вошли писатель К-ов и Дороти, которая была вся в конфетти. Прямо с елки, что ли? Нет, просто она под компостером сидела, насыпались кругляшки от билетов. Что же такое случилось у них, что не заметили, как на Дороти сыплются какие-то ничтожные бумажки? Писатель К-ов мял свое пухлое лицо о косяк двери:
- Я – такой тонкий человек, а взялся писать о доярке! Мне это совершенно до лампочки, но начальству нужно… Тонкость приходит и уходит, а кушать хочется всегда. У меня семья.
- Я в Домжуре был мушкетером, - встрял Антон.
- Беззубый мушкетер такой? – удивилась Дороти, но тут же спохватилась и похвалила: - Молодец ты! А зубы скоро вырастут, постоянные.
Это что такое с людьми делается: писатель К-ов снял ботинки, а Дороти похвалила Антона?! А с людьми делается вот что: Дороти взмахнула руками, чтобы было видно ее платье модели «Летучая мышь», и все объяснила – доярка не захотела, чтобы про нее писали! Да-да, героиня очерка не согласилась. Закочевряжилась. И нельзя понять: доярка из скромности отказалась или другие причины есть? Если из скромности, то можно через обком нажать еще…Обком ведь должен создавать свой иконостас.
Миша хотел сказать, что Ван Гог писал едоков картофеля, но не ради денег, а по велению сердца, однако взгляд Светы можно было перевести так: «Устала я от ссор». И он промолчал.
- А куда уходит старый год? – спросила Сонечка, всегда желавшая общаться с гостями.
- В дом престарелых…Где старые года все вместе вечность коротают, - сходу сочинил Миша, для которого общение – всегда сочинение сообща.
- Ну, хорошо, - созрела для общения и Настя, - заставят меня рисовать эту… дояру. Доярку? Да. Так я с помощью фона уже смогу свое сделать! Штора там в золотых цветах, как на картинах Возрождения, это одно, а если фоном сделать картину «Едоки картофеля», то… ваще онянё!
- Что в переводе означает «вообще нормально», - отредактировал Миша.
Настя подпрыгнула так, что сразу снизу соседи застучали по батарее. Это тоже был способ общения для тети Пани.
КУСОК
Каждый борется за свое общение с миром, как может, а тетя Паня с лета хранила кое-что, припасенное для общения, но… все случай не представлялся. И вот наконец у Ивановых кто-то подпрыгнул, и тетя Паня, вплыла к соседям, живущим над нею.
- Сплю я мирнехонько, - издалека начала тетя Паня, желавшая всласть пообщаться, - вдруг потолок так ходуном и заходил.
- Простите, - сказала Света. – У нас гости!
- А вот оно что, - и тетя Паня важно показала кусок штукатурки, якобы отпавший от потолка ей на голову.
Настя вспомнила, как летом еще тетя Паня вдруг задрала свою юбку, так что даже можно было подумать: «Совсем старость ее одолела: помочиться вот на улице вздумала наша дворничиха». Но она вздумала в карман, что был внутри где-то под юбкой, положить кусок штукатурки, отпавший от соседнего дома, там еще буквы были, но Настя тогда их не знала. А сейчас она хорошо уже читала, поэтому перевернула кусок буквами кверху и увидела: ВАСЬКА ДУР.
- А кто же это пишет у вас на потолке? – спросил Миша, которого Настя многозначительно толкнула в бок. – Вот негодяй! Пишет на потолке.
Тетя Паня в ответ бесконечно загоревала: ой-ой, умереть бы мирнехонько, что за жизнюшка… И перекрестившись, она вышла.
О ПРАВАХ ЧЕЛОВЕКА
- Какое право ты имеешь? – кричала Настя, когда Соня решила, что свою жвачку она сейчас не хочет. – Завтра чтоб мы завидовали, да?
- В «Декларации прав человека» написано: каждый может свободно выбирать, когда ему жевать свою жвачку! (Миша поискал глазами Свету). В Хельсинки подписали Декларацию прав человека все государства. Правда, жена?
- Да, пункт ноль три, подпункт ноль шесть…
На самом деле жвачка уже была Свете ненавистна, как Тате – КГБ (она тоже лезла туда, где совершенно не ждали: из расчески – на волосы Мише, которые пришлось выстричь, с подоконника – под хвост кошке, у которой тоже пришлось выстричь. А однажды Настя забыла вынуть жвачку перед сном, и та попала ей в дыхательное горло, ну и дыхательное горло просто ошалело: оно возмутилось – пришлось «скорую» вызывать, Настю чудом спасли. После чего Миша РАБОТАЛ НАДПИСЬЮ, да-да, как в телевизоре на ночь пишут «Не забудьте выключить», так Миша ходил от кровати к кровати и произносил: «Не забудьте вынуть жвачку»).
- Настя, ты уже большая, не жуй жвачку, у тебя от нее выражение, как у жвачного животного! – говорила Света.
- А американцы все жуют, Цвета!
- Просто американцы – молодая нация, они не могут изжить младенческих привычек…
- А я на самом деле ребенок.
- Но я уже сошло с ума, - говорила Света, и верилось, ибо «сошло» она употребляла в среднем роде, а «оно» - это уже не Света… - Миша, не покупай ты им больше жвачку!
Миша купил тайно от жены и предупредил об этом детей, а утром следующего дня раздался крик. С Настей опять что-то!
- Ноги больно!
- Почему?
- Не знаю! Ой, Цвета, не могу… Ой!
Света раскрыла Настины ноги и увидела, что жвачка склеила их за волоски, вот дитя и не может их раздвинуть. И смех, и грех! Миша, ты виноват, сквозь слезы говорила Света.
- Да, я виноват, - прошептал Миша. – Но если в первую брачную ночь у нее ноги склеятся от жвачки, уже я не буду виноват…
НА ГОРКУ
Настя обещала в каникулы сводить детей на горку, и вот они наконец выбрали день,
с утра начали собираться. Причем Антон, как всегда, наполовину одевшись, замер в глубоком раздумьи над раскрытой «Жалобной книгой» Чехова. «Ты – картина, я – портрет. Ты – скотина, а я нет». Разве картина и портрет не относятся друг к другу как род к виду, а, Настя? Папа говоил, что машина и трактор вот относятся… Антон очень любил надеть одну штанину и что-нибудь осмыслить. Но Настя торопила, и скоро они вывалились из квартиры. У Светы болела спина. Хоть бы дети подольше покатались, пока Света намажется змеиным ядом и полежит.
Дети, видимо, услышали мысли матери: их не было три часа. Наконец Настин голосок послышался за окном. Почему голосок такой скандальный? Что случилось? И Миша выглянул в форточку: никого, лишь мирно замерзает пьяный на скамейке.
Света послала мужа растолкать пьяницу. Во-первых, вдруг он не пьяный, а больной. Во вторых, пусть дети поменьше видят такого. Миша решил по пути и на горку сбегать. Он собирался, как Антон, то и дело прерывая одевание мыслями вслух. Наконец он ушел. И вернулся без детей. На горке их нет. Света тут же забыла про свою спину. Ох, эта Настя! Куда они ушли? Позвонить нужно всем-всем…
Звонки ничего не дали. А уже пятый час вечера. Света в своем сверхпроводимом состоянии рисовала себе все возможные и невозможные ужасы. Можно поехать к йогу Андрею, но в такой гололед транспорт ходит совсем плохо. И все же Света оделась и вышла из дому. На остановке сидел нищий без одной ноги. А у Светы была примета: подай первому нищему! И она подала ему рубль. «Все будет хорошо!» - сказал ей нищий. С сомненьем она прошла под крышу остановки. «И за что нам такое страдание?» - прочла надпись перед собой. Число сегодняшнее. Видимо, не уехать будет. Вдруг медленно подполз троллейбус с развороченным задом. Возле самой остановки он дернулся на скользкой дороге, затрепыхался, и тотчас его развернуло поперек проезжей части. Прямо на Свету оскалилась пробоина возле задних дверей. На многих пассажиров это так сильно подействовало, что они стали уходить. А Света осталась, проклиная Настину пьяницу мать, родившую такого расторможенного ребенка. Готова в любое приключение пуститься немедленно…
Света уже стучится к Андрею. Патриарх лекарственных трав удивился: почему она не звонит – так сильно спешит, понятно, но детей здесь нет и не было.
- Слушай, патриарх, дай мне вот что… валерьянки или чего… - Света уже вся дрожала.
- Чефиром могу напоить.
Чефир ей был ни к чему. А трав и настоек, значит, нет, выпито уже. Но йог Андрей предложил с нею поехать в милицию. Света отказалась: вид у него уже не самый свежий (мягко говоря), только повредить может…
А вдруг дети за это время уже пришли домой? И Света побежала к остановке. Она снова час простояла на морозе. Очнулась уже возле двери подъезда, где дворничиха тетя Паня спрашивала:
- Давление? Нет, а что - Настя? Я дам такие таблетки, немецкое название…
Их домоуправша пила, помогло, паспортистка пила, вылечилась. У нас так не умеют лекарства делать!
…ЫСТАВКА «КАЖДЫЙ ЧАС НАС ПРИБЛИЖАЕТ К КОММУНИЗМУ», - пылала и уплывала световая реклама на высотном доме вдали. А ведь она могла бы скоро о выставке Насти Новоселовой вот так светить…
- Тетя Паня, Настю с моими не видели сегодня? На горку ушли с утра и…
У тети Пани был сильно развит комплекс вахтера: она минуты не могла прожить, чтобы кого-нибудь не ругать. Сейчас же она принялась разбирать Настю: лиходейка, без ума, детей еще взяла, не родится от свиньи бобренок, а родится тот же поросенок…
А может, она уже дома? Света побежала бегом: детей не было. Она сказала Мише, что сейчас сбегает в милицию, и вдруг упала без сил.
И тут вошли дети. Они, оказывается, катались, замерзли, зашли согреться во дворец Свердлова, где у Насти знакомая работает, потом снова на горку… снова греться. И так несколько раз за день!
Света встала. А Миша слег. Что-то в спину тоже того… вступило. Тут в гости пришла сестра Миши со своими близнецами и стала бросать на Мишу штирлицовские взгляды: мол, чего это он не вышел, не помог раздеться. Миша решительно и кособоко прошествовал в туалет.
- Так и ходишь? – спросила ехидно Лю, когда Миша шел обратно.
- Я могу только ходить и лежать. Сидеть, оказывается, не могу…
- А как же ты на унитаз пристроился?
- В позе космонавта: полусидя, полулежа, когда перегрузки действуют в наиболее безболезненном направлении – грудь-спина.
- Вот, Настя, до чего ты человека довела! – радостно вскрикнула Лю.
Миша почувствовал, что сестра доведет его сейчас еще сильнее. Он хотел лечь на диван, но вдруг резко перекосился в другую сторону и упал поперек, потеряв сознание. Света побежала вызвать «скорую». Когда она вернулась – Миша открыл глаза. А когда вошла миниатюрная женщина в белом халате, Миша даже выпятил свою мускулистую волосатую грудь.
- Встаньте! – приказала терапевтесса.
Он встал, скрипя всею своею снастью. А мини-терапевтесса подбежала к его мышечной громаде и запустила ему пальчики меж ребер. Миша побледнел, задышал на всю комнату, но продолжал улыбаться. Чтобы исключить симуляцию, терапевтесса неожиданно подскочила высоко вверх, в полете сцепила руки и, уже летя вниз, нажала на череп подозреваемого. Полы ее халата победно развевались. Миша глухо рявкнул и стал оседать.
- Люмбаго, - удовлетворенно сказала крохотная красавица, на всякий случай еще исследовав ударами поясницу, чтобы исключить болезнь почек.
Миша ответил невнятным сипением, после чего лег, несколько усох и стал мутно глядеть в потолок.
- Понервничали, простудились или выпили много, - готовила она уколы и в очередной раз радовалась, что наука оказалась права.
Миша согласно сипел, с надеждой глядя на ампулы, которые могут его спасти от физического и морального падения. После укола в самом деле легче. Он даже встал и боком побрел на кухню – попить. Лю заметила: походка, как у злодея из детектива – мягкие крадущиеся ноги… На выходе из кухни сестра его опять подстрелила добрым словом:
- Ну вот, он вышел походкой Синей Бороды…
Мишу пронзила такая боль, что он на некоторое время поверил в бога, а может быть – даже в Бога.
Близнецы успели прокатать по коврику в детской банки тушенки, которыми Мишу недавно отоварили в издательстве. Коврик стал коричневым и жирным. А Лю в это время похвалила сыновей за примерное поведение, называя их не акселератами, а - почему-то – бройлерами. Один из братьев принимал антибиотики. Судя по тому, что мать дала ему таблетку сразу по приходе и вот сует снова, они просидели в гостях уже четыре часа. Миша решил чем-нибудь вспугнуть сестру и запел: «Доктор Живаго лечит люмбаго-о…»
- Ты – люмбажый муж – лежишь и лежи! – не поняла его замысла Света.
Она-то знала, что Мишиному сердцу сейчас достанется по бокам за упоминание запрещенной литературы.
- Пижоны! Тебе, Свет, надо мужа разогнуть, а ты, небось, будешь вечером Пастернака читать! Дают ведь самиздат на ночь, я знаю…
Миша бессильно вытянулся на своем диване. И тут Настя схватила решительно карандаш, подняла с полу резинку с нарисованным на ней глазом в форме пирожка (ее излюбленная форма глаз). Сейчас она попробует сделать набросок с тети Люси, да, именно вот сейчас захотела! И тетя Люся ДОЛЖНА МОЛЧАТЬ, иначе выйдет непохоже!
Лю замолчала, хотя сил не было, как хотелось высказать все этим родственничкам! Ведь каждую резинку можно разрезать на три части, экономия, а у них целые валяются, и на каждой глаз нарисован, огромный, словно, можно подумать, намекает: КГБ за нами всюду и всегда следит, да!
- Это глаз художника за всем подглядывает. Или – природы… (про Бога ей уж лучше и не напоминать, а то тут такое ведь начнется, ребята, что…)
- Тетя Люся, Настя вас похоже так рисует, - заметил Антон и для солидности добавил: - Но не слишком ли красиво? Слащавости мама не любит.
- Ничего! – обрадовалась Лю. – Красота спасет мир! Давай, Настя, работай, желаю успеха! И пусть пятерки сыплются на тебя!..
- Пятерки – это в смысле деньги – бумажные, нет? Оценки. А-а… Вы, тетя Люся, молчите! Я рот должна рисовать… Кто там звонит? Йог Андрей!
- Откуда и куда так поздно? – строго спросила Света.
- Из дорождения в посмертие, - не моргнув глазом ответил йог.
В уголках глаз у него была такая белая накипь, какая бывает на пути из запоя в белую горячку. Света вспомнила, что нужно навещать Тату в психушке.
Между тем йог Андрей упал на колени перед диваном с лежащим Мишей и начал объясняться в любви к другу. Лю подозрительно косилась на эту сцену. Настя рисовала, Миша лежал, йог Андрей на коленях объяснялся в любви, а Свету в этот миг пронзило ощущение блаженства. Ни с того ни с сего! Она примерно так это расшифровала: «Повезло мне: не спилась, как Андрей, не сошла с ума, как Тата, не слегла, как Миша, не оболванилась советской идеологией, как Лю… Сплошные плюсы, ни одного минуса! Я счастливчик из счастливчиков».
- Наиплотнейший! Болеть не нужно! – мямлил йог Андрей. – Не дури…
- Патриарх! Ты бы мне помог с лекарствами, - повторял Миша.
- Ты ин-те-пре-тируй, что я говорю… - Йог вдруг заснул, уткнувшись головой в Мишину ногу.
- Ин-тер-претировать! – поправила его Лю. – Пить меньше нужно!
- А ты бы выпивала иногда, сестра, а? Трезвость тебя не красит. – Миша вдруг выпалил первую попавшуюся сентенцию, хотя обычно с сестрой бывал осмотрителен. – Наш Патриарх, может, второй Бродский.
- Сбродский! – усмехнулась Лю.
«А я – патриарх плюсов… одни плюсы», - продолжала блаженствовать Света, радуясь тому, что Миша прямо и резко отвечает сестре.
- Цвета, а можно клейко-пластырь Мише на спину! – Настя вспомнила, как ей от кашля недавно клеили на грудь перцовый пластырь. – Почему нельзя? Волосы у мужчин, а-а… в-в-в… (это она вобрала в себя громко слюну, которая копилась от аппарата для зубов)…в-в-в…
- И это все?! – Лю, по-боевому розовея, склонилась над наброском своего портрета (видимо, внутри себя она представляла богаче мимикой, чувствами и прочее).
- Хорошо для надписи на барельефе… могильном: «И это все?!» - вдруг оживленно заметил Миша и даже двинул плечом, подогнул ногу – в общем, сменил немного позу, утомившую тело.
Лю вздрогнула.
- Юмор – это не путь, - сказала она металлическим голосом.
- Но средство, - наугад встрял Антон.
- Средства – это деньги, Антон, - поправила его Настя, уверенная, что уж в этом-то она разбирается, ведь тетя Фая всегда говорила ей: «Средств нет, чтобы купить тебе сладкое».
Света вдруг представила Настю с мозолями на руках от пересчитывания денег. Энергия счастья уплыла от ее тела: руки опустились, недоштопанная наволочка выпала из них. Что это? А это вечер, спать пора, так стучал в окошко зимний ветер, но его речь понимал вполне один только йог Андрей, который похрапывал в такт редким дребезгам оконного стекла.
- Господин Господинович! Идите домой, – Настя растолкала спящего.
Но он пошел не домой, а к соседке Нине, которая почему-то была ему нынче рада, начала за стенкой визгливо хохотать над рассказами гостя. Ивановым еще некоторое время снились то хохочущие алкоголики на скамейке, то дети на горке, то и вовсе больные в психбольнице (это Свете, которая все думала, когда навестить Тату).
ГИМН КРАСНУШКЕ
А для тех, кто вовсе ничего не знает о психушках эпохи Древней советии, мы поясняем:
1. «Сульфа» - инъекция;
2. «Краснушка» - успокаивающее средство, которое выдают в качестве снотворного (питье).
О «сульфе» (сульфазине) Тата упомянула с ужасом. «После нее одна тут покончила с собой, перерезав вены крышкой от банки консервов». О «краснушке» же она могла говорить долго, потому что после нее снились счастливые сны, которые Тата принимала за явь:
- Такой мощный мужик в постели! Я сразу догадалась, что он из КГБ, потому что туда специально таких берут, чтобы они могли войти в доверие к женщине…
Света вернулась из больницы зареванная, и Миша еще долго должен был приводить ее в чувство:
- Ты хочешь, чтобы второй закон термодинамики не работал? Чтоб ничего не разрушалось, чтоб люди не сходили с ума, чтоб дети лишь радовали тебя, чтоб посуда не билась! Но не слишком ли много ты от жизни для себя хочешь?
Света успокоилась: не могла же она долго противостоять аж второму закону термодинамики, в котором совсем ничего не понимала. Миша знал, на что нажать. Начни он говорить понятно, жена смогла бы возражать, а тут – ничего не попишешь. Смирилась.
РУБЛЕВ
- Корову жалко!
- Сам ты корова! Антон-батон…
- Ага, ее сожгли для какого-то кино! Она живая была, а кино все равно меньше пользы приносит… людям.
- Антон, на эти деньги, от билетов, можно сто коров купить и вырастить, да!
- Хорошо, Настя! Представь, что твою собачку бы сожгли ради кино, а потом тебе дают деньги: на, купи сто собачек! Ты бы согласилась?
- Но корова-то не твоя была, Антон!
Света наконец что-то стала понимать: кино, корова, пожар… Это о фильме «Андрей Рублев». Настя так любит иконы, а там, в фильме «Андрей Рублев», их много. И ясно, что втроем Настя, Соня и Антон так замерзли на горке, что журчали носами, будто началась уже весна. Кто их пропустил в кинозал дворца Свердлова? Ах, Настиной матери знакомая, все понятно.
- Настя еще думала, что кино про богатых, потому что «Рублев», - сказала Соня.
А там сначала мужик летел на воздушном шаре. «Летю, летю!» Антон засмеялся, он решил, что это комедия… А Свете хотелось спросить детей: «Вы что-то доброе-то вынесли из фильма, нет?!» Раньше, когда она еще не вышла замуж, Света совсем не считала, что искусство создано для воспитания. Но сейчас она подумала, что уж для нее-то оно могло бы, искусство, сделать исключение и поучить детей: «Берегите мать! Она у вас одна!» Очень хотелось такого киноискусства…
Настя потом поняла, что Рублев так и не станет богатым - даже к концу фильма.
Она бы вообще его назвала не Рублев, а Копейкин!.. В зале рядом сидела еще старушка, которая говорила шепотом так, словно внутри нее сидели целых две старушки «А, - говорила одна старушка, - это раньше было, а это вот что-то божественное, ты в церковь-то давно не ходила, грехов-то полно накопила!». «Сама ты давно не ходила», - отвечала внутри старушка другая, ершистая. Старушка давала двум голосам внутри нее спорить, чтобы не было промежутков, а то, когда внутри нее была тишина, то как будто ее уже и нет вовсе.
Потом Настя забыла про деньги, ожидаемые от названия фильма, спохватилась, ойкнула: как это она – и забыла! Она себе попеняла: конечно, с таким Рублевым она бы подружилась, но вообще-то без денег что за жизнь такая бедная…А Цвете Настя сказала, что иконы в конце очень понравились. Мол, хотя у Рублева нет ни рубля, но него есть что-то другое, как у Миши, богатство внутри. Настя была так умна, что знала: скажи Свете, что-нибудь про иконы, про богатство внутри Миши, она и отстанет.
У КОГО КАКАЯ ГОРА
Тут закономерно, как-то совершенно уместно, вошел писатель К-ов. Уши его шапки были завязаны под подбородком на шнурки, отчего весь К-ов был похож на француза 1812 года, отступающего под натиском русской зимы и Кутузова по старой смоленской дороге. Как богата жизнь разнообразием толкований… положения ушей шапки! Когда однажды йог Андрей пришел с опущенными ушами, то Нина сразу спросила: в другом месте у него тоже уже все опущено или как?
- Представляешь, Антон, в такой мороз еще кто-то с горки катается у дворца Свердлова! Да-да, я шел мимо и видел сам.
- Ну, какой же русский не любит быстрой езды, - вяло повторил Антон шутку отца.
- Нет, Антон! Дело не в быстроте!.. Гора – это вариант мирового дерева! Когда наши предки-славяне катались вниз с горки, ритуально это означа…
- Лучше не надо сейчас про горку! – умоляюще протянул к гостю руки лежащий на диване Миша. – А то жена спустит нас сейчас с такой крутизны… Тут наши детки катались на горке и чуть героически не погибли от удовольствия, если б не подвернулся, к счастью, фильм «Андрей Рублев».
Вообще-то писателю К-ову сейчас на свою горку нужно было взобраться. Но ведь прямо перейти к делу не очень прилично. И он сказал примерно следующее:
- Мифологема горы играет потрясающую роль до сих пор! Взять хотя бы эти пошлые лозунги о равенстве… А равенства нет. Программа подчинения, иерархии вшита неизвестно где, но всерьез и надолго.
- На вершине стоял хмельной, - напел из Высоцкого Миша.
- Намек понял. – И писатель К-ов достал маленький коллекционный бутылек коньяку, раскрыл его и тут же отхлебнул глоток, причмокнув.
- Тебе же нельзя, - хмуро заметила Света мужу.
- Как будто это кого-то когда-то останавливало, - бодро отвечал Миша, прекрасно сознавая, что если писатель К-ов распечатал свой бутылек – значит, у него планы взобраться на свою горку, потому что когда он просто общается, то пьет чужой коньяк. – Альпинизм – тоже… хорошо объясним с точки зрения мифологемы горы. Почему они туда лезут? А хотят подтвердить, что они… ого-го!
Настя сразу вспомнила, как на вершине большой горки она чувствовала, что все может изменить сейчас в мире! Вот скатится вниз и все сделает: солнце от туч освободит, немцев победит, Мишу исправит, а Цвету излечит! Она покатилась на ногах, испытывая восторг будущих подвигов, но на том месте, где она воображала, как все будут ее за это одаривать, Настя упала на задницу, и все силы вышли вон из нее. Да и зачем они ей? Немцев уже давно победили в войне, Свету если вылечить, то надо чем-то загружать, а то сил у нее будет очень уж много. Миша и так хорош… чем-то. Но вдруг ей снова захотелось почувствовать свою волшебную силу, и Настя побежала наверх, уже предчувствуя восторг в животе где-то, словно там, в кишках, золото разливалось…
Тут писатель К-ов достал из кармана еще один бутылёк. Миша подумал: какой он неоднозначный! Заклеймили: скупой, скупой, а он вот две бутылочки коллекционного коньяку принес. И какой разговор идет интересный: у горы есть верх, низ и середина, середина – это место, где хорошо человеку, Мише то есть. Он не мечтал забраться на вершины карьеры там или куда… говорил детям: «Если б меня золотая рыбка спросила, чего я хочу, я б пожелал до конца жизни совершенствоваться духовно… развиваться…»
- А на издательском Олимпе там у вас что? – спросил вдруг писатель К-ов. – Правда, что вы до двухтысячного года план составляете?
- Госкомиздат лучше вас знает, что вам в Перми до двухтысячного года написать, - развел руками Миша. – Неужто на самотек это дело пускать. – И он расхохотался так, словно спина его уже вполне выздоровела.
- Такая – значит – установка? –серьезно спросил писатель К-ов (он недавно был принят в члены союза писателей и еще не мог пойти к маститым мастерам и посоветоваться – без предварительной подготовки).
- Хочется уйти в монастырь от этих дураков, - тут Миша все же схватился за спину и ойкнул.
Писатель К-ов понял, что даже от непутевого Миши что-то сумел вырвать – информацию, то есть.
- А пачиму горки в Новый год стоят, кацо? – гость вдруг перешел на кавказский акцент. – Па-ачиму, Настя? Па-атому что, генацвале…солнце опишет свой годовой путь… мир распался в хаосе, панимаишь, надо все что? А-ашибаешься, Антон! Не заново жить, а восстано… но… на… в общем, по правилам части: верх, середина, низ… В Новый год! Так-то, генацвале…
Света имела слабость к людям остроумным, но такой легкий путь в юмор она не ценила.
СКАЗКА О БЛЕДНОМ ОТЛИЧНИКЕ.
Учительница привела в класс нового ученика и сказала, чтобы все поняли:
- Это новый ученик! Надо с ним дружить и не обижать!
Новый ученик был такой бледный, как будто его когда-то очень сильно обидели, и он до сих пор не может опомниться. Все парни зашевелились: «Дружить и не обижать! Дружить и не обижать!» Очень хотелось им проверить, какой он был на самом деле, этот новенький. И рубашка на нем была новая, как неношеная. Хомо подбежал, дал новенькому щелбан и сказал: «За обновку!» «С отскоком!» - ответил новенький и как даст Хоме мощный щелчок в лоб, так Хомо от него взлетел на воздух и летел над первой партой, над второй, третьей, летел, летел, пока не устал. И упал на камчатке.
- На Камчатке много гейзеров и вулканов, - сказал новенький.
И все пятиклассники подумали: «Какой он умный и сильный!» И это было все! Тут же все
девочки подрались своими ранцами из-за того, с кем из них сядет новенький. Они дрались, потому что у них в классе были равноправие и демократия, и каждый дрался, с кем хотел. В яростной схватке победила пятиклассница по прозвищу Портоска.
Она села рядом с новеньким, еще поскрипывая шеей и плечами, которые выдержали такую битву. И это все за него! Он стал еще дороже ей.
- Ивашков! – вызвала учительница новенького. – Подзолистые почвы.
- Подзолистые почвы бывают в лесах и парках. – Ивашков языком учебника, который в классе никто не мог запомнить, начал гнать про то, что содержание гумуса в подзолистых почвах невелико, а в конце он вдруг сказал: - Подзолистые почвы плохо пропускают воздух, поэтому в них душно.
- Ну, мы там квартиры не будем строить, - великодушно заметила учительница.
Прошла неделя, а Ивашков все равно был бледный. И рубаха у него была такая же неизношенная. А когда пятиклассники пошли в туалет и позвали его с собой Ивашков аккуратно расстегнул пиджак, вечно новый, и там ребята вдруг увидели этикетку на рубашке. В другом месте эта этикетка их бы сильно удивила, но в туалете прошло как-то тихо. Между тем Ивашков достал из внутреннего кармана пачку «Опала» и угостил всех. Потом зажег свою сигарету и одним вдохом дожег ее до фильтра.
- Я к тебе в гости приду, - решительно сказал Хомо.
Все позавидовали, потому что Хомо редко к кому ходил в гости. Но Ивашков внимательно осмотрел всего Хому и вдруг ответил:
- Мало кушаешь! Моим родичам ты не понравишься…
Все захохотали. Классная шутка! Но Хомо стало не по себе. Он почувствовал, как будто он товар в магазине, а Ивашков его выбирал, выбирал, но не выбрал.
- А знаешь, за такие шутки – в зубах бывают промежутки! – ответил Хомо.
И снова все захохотали. Но каждый из ребят подумал: Хому он обломал, но меня, наверно, возьмет в гости. Однако им пока не удавалось даже выследить, где он живет, этот новенький. Он куда-то далеко ехал трамваем, потом еще шел.
Скоро уже всем надоели слова классной руководительницы об отличных успехах и примерном поведении Ивашкова. А более всего отвращали ребят его белая хрустящая рубашка и словно неношеный костюм, что гадко сочеталось с белым и тоже как бы неношеным лицом. А еще этот подзолистый запах изо рта!
Но однажды под Новый год Ивашков сам пригласил Портоску. Он говорил ей в пути тихим голосом: «Сегодня родичи наконец поймут, что я взрослый, что я сам могу решать, кого пригласить на ужин, что пора мне школу заканчивать». Портоска, с одной стороны, была рада приглашению, с другой же стороны удивилась: как это «заканчивать школу», когда он всего еще в пятом классе. Ну конечно, он такой отличник, что ему – может – и вообще в школу ходить не надо. Когда бы его ни спросили, он любое место из учебника знает наизусть. Из любого учебника.
Они шли от трамвайной остановки по какому-то парку. Портоска сильно волновалась, и ей показалось, что они подошли к какому-то засекреченному месту. На таких вот холмах она видала всякие секретные локаторы. Но она поморгала немного своими могучими веками и увидела, что это дом. Из-за темноты он просто не находился сразу. Внутри Ивашков сразу сунул ей в руки книжку, мол, смотри, пока я с родичами поговорю. Из книжки в руки девочке выпали сразу три удостоверения. Это были школьные табеля. Один табель был об окончании пятого класса, но в другой школе. Что? Уже? Но как он оказался снова в пятом? Из-за какой-нибудь болезни… Но и следующий табель был за пятый же класс – в позапрошлом году выдан. В каком-то пригородном районе, в колхозе «Россия».
А в это время за стенкой в соседней комнате громко спорили родители и сын. Портоске показалось, что она сидит в каком-то тесном чулане и вокруг пахнет землей. Она прислушалась, искривясь всем телом, чтобы были понятны слова в споре за стеной.
- Что мы с ней будем делать? Мы только что поужинали! Отличник, а дурак! – кричал мужской голос.
- Если ты такой умный, папа, так придумай, как ее законсервировать до утра. Ты же учился заочно…
- Я не успел закончить, мы же с плота упали…
Портоска вдруг увидела шкаф, она открыла его и тотчас поняла, почему так много чужой одежды, мужской и женской, модной и грязной. Вся одежда была в пятнах крови! А на стенке шкафа еще висела вырезка из «Огонька»: красивая яхта весело разбрызгивала голубую воду вокруг, на борту сидела загорелая семья туристов. Портоска сразу побежала вон. Она сказала: «Боже мой!» И тут же увидела, что уже стоит рядом с памятником, вокруг могилы, деревья качаются от ветра, а снег стоит голубыми столбами. С плота упали, значит – утонули! Зачем же им кровь пить? Не все же мертвые этим занимаются?
Но тут она услышала легкие спортивные шаги и прыжки. И сразу перестала думать. Не думая, она знала, что это гонятся за нею утонувшие туристы. Но не зря ее прозвали Портоской. И вообще не зря все это произошло, потому что ей все равно нужно похудеть. И она выдавила весь свой жир в виде пота и побежала так, что по бокам ее захлопал воздух. Она догнала трамвай и села в него. Она думала раньше, что трамвай – мертвый, железный, а сейчас она увидела, что он живой и добрый, питается электричеством. А те, которые пили кровь, еще несколько остановок бежали рядом с трамваем, вызывая восторг пассажиров: «Вот молодцы какие! Папа, мама и я – спортивная семья».
В центре города на перекрестках стояли милиционеры, и туристы-вурдалаки отстали. Девочка побрела к дому. Она страшно хотела спать. На лестнице она услышала кряхтенье, похожее на кашель. «Вурдалаки, а теперь еще и домовой! Это уже слишком!» Но домовой ей все объяснил, говоря тихим домашним голосом: «Ты должна сейчас же трижды вымыть руки с мылом! Я для того и вышел к тебе, чтобы все объяснить. Тебе каким языком говорить: научным или простым? Простым! Хорошо… Ты сейчас, дитя, в себе несешь заряд смерти, я его на дух не выношу. Если ты трижды не вымоешь рук… Мы ведь – домовые – не бессмертные. У меня сразу жизнь сократится на пять тысяч лет!» На этой фразе домовой подошел ближе под лампочку и стал как бы маленький и старый. Он дал девочке домашнюю настойку. Он сказал, что она настояна на все домашнем: на домашних взглядах, на домашних разговорах, на домашних днях и утрах, на домашних обедах и ужинах. Настойка была в прозрачном бутыльке, но не голубого цвета, не прозрачная, а такая вот именно домашняя. После каникул девочка могла побрызгать этой настойкой Ивашкова, чтобы спасти. «На родителей уже никакая настойка не подействует, а мальчика ты сможешь оживить. Они же так и останутся… туристами».
В первый день после каникул одноклассники встретили Портоску словами: «Ты что, как дистрофан! Тебя не кормили все каникулы?!» Ей было очень приятно. Но в тоже время она ждала, когда войдет Ивашков. А его все не было. Тогда девочка пошла к директору.
- Ивашков! – сказал директор. – А он перевелся в другую школу. Его родители приходили за документами. Мы дали ему табель за первое полугодие – сплошные пятерки! Жалко такого ученика отпускать… Но, видимо, его родители тоже много работают: бледные такие… И землей от них пахнет. Садоводы, может быть. Вот на такой почве и вырастают настоящие люди.
ВОРОН
Из детской все время доносилось: кр-р-р, кр-кр-р. Это Антон сворачивал и разворачивал новые географические карты. Купил и любуется.
- Надоело это кр-кр-кр! – фыркнула Настя. – Сколько можно!
- Настя, на тебя птицы и бабочки не будут садиться, если так говоришь, - примирительно отвечал Антон.
А Настя в это время смотрела в «Сказках» Андерсена иллюстрации Пивоварова. И вдруг стала тыкать Мише книжку под нос: наврали, все наврали! Вот птица на ведьму села! И Настя вдруг стала рвать страницу на куски, потом бросила «Сказки» на пол – лицом вниз. Опять надо ситуацию просветлять, и Миша начал горячо доказывать, что прав, что ворон – особая птица, птица ведьм. Он связан с царством мертвых (и Миша тотчас изобразил мертвеца, встающего из гроба, девочки завизжали, даже Антон выглянул из детской, но волочащаяся за ним огромная карта империи СССР не давала ему полностью протиснуться в большую общую комнату).
- Ворон черный, как черное дело, поэтому с ведьмой, - сказала Света ( и для себя высекла искру света из этой ситуации: пальцы Насти стали, значит, так сильны, что могут порвать несколько толстых страниц сразу, в то время как еще совсем недавно она не могла разорвать пакет молока).
Кошка Безымянка сидела вся в бусах, красиво, конечно, но вот как она хвостом-то пишет: «Уберите эту гадость!» Язык хвоста тоже нужно понимать, Настя! Сними с кошки бусы! Настя сняла с Безымянкиной шеи искусственный жемчуг, но тут же перекрутила его и сделала кошке браслет. Но и браслет пришлось снять, потому что Безымянка цапнула Настю за руку.
Соня, разглаживая страницы «Сказок», шептала: ворон черный, потому что ведьмы все время варят зелье заколдованное, вот и почернел от дыма.
Вдруг у Светы сжалось, словно не может протиснуться в кольцо, сердце. Кольцо узкое, а сердце рвется сквозь него, но… и вздохнуть невозможно. Наконец кольцо разжалось, света вздохнула.
ГОРОД ПЕРМЬ
Мишу списали с бюллетеня, хотя ходил он несколько набок. Света в обеденный перерыв решила навестить мужа на работе: она боялась, что он уже где-то упал и лежит. Был январский день, но ткань небосвода в одном месте была так раскалена, что это позволяло увидеть весь город сразу. Если взять старые районы Москвы, новостройки Комсомольска-на-Амуре и ветхие домишки деревни Чердаково, а после перемешать все это, вот и получится город Пермь.
Многочисленные церкви там и тут уже сделали полшага в небытие, но в то же время мерцанием неистаявших куполов говорили, что могут возвратиться. Света, конечно, спешила и машинально про себя отмечала, что есть какое-то даже обещание со стороны церквей, надо в этом разобраться бы, но потом, потом, мимо… Город уходил в небытие, но думал, что грубыми наркотическими встрясками в виде стел с перекошенными от патриотизма лицами можно оживить улицы Перми. Новые дома своей одинаковостью воплощали идею равенства.
Главным украшением города оказалось солнце, и, конечно, уж оно не сияло одновременно над Пермью и над Нью-Йорком, как написал писатель К-ов в своей новой повести. Он так спешил заработать книжкой большие деньги, что на время забыл про два полушария, про вращение Земли вокруг Солнца.
СВЕТА ПЛЮС МИША
Когда Света подошла к издательству, оттуда доносился какой-то созидательный грохот. Вошла растерянно. Потолочное перекрытие между первым и вторым этажами ходило ходуном. Вдруг знакомый голос прорвался вниз: «Раз!» «Грох!» - раздалось в ответ. «Два!» «Тюх!» - ответили на это. «Три!!!» - «Дры-ды-дын!» И все. Тишина.
Света осторожно начала подниматься, опасаясь строительного кирпича по мозгам. На втором этаже не было ни души, только от ковровой дорожки поднимался не то пар, не то дым. Прошла секретарша главного, похожая на Хозяйку Медной горя после того, как ее, гору, коллективизировала рота революционных матросов. В руках ее была малахитовая шкатулка, наполненная миниатюрными изданиями книги Леонида Ильича. Яркий, даже яростно-изумрудный цвет малахита так поразил Свету, что ей показалось, будто кто-то яростно заверещал.
В редакции художки сидел Миша и с мученическим видом внимал старушке, которая обиженно частила:
- Я участница трех войн: Халхин-Гол, финская, Великая Отечественная и так далее.
- А что так далее? – уточнил Миша, подавая Свете стул.
- Можно, я прочту два стихотворения.
- Маргарита Владимировна! Я внимательнейшим образом… Ваши стихи очень искренни, но… «Как хорошо гулять в лесу, когда такая тишина, неслышно выстрелов «Авроры»»… Какая «Аврора» в лесу-то?
- Она всегда в моем сердце. А вы знаете про отрицательное уподобление? «Не стая воронов слеталась»! Не слышно выстрелов, - видно было, что старушка прошла царскую охранку, сталинские лагеря, все это разрушило ее разум, но сильно укрепило выживаемость. И наконец она привела самый веский довод: - К тому же университетов не кончала.
- Астафьев тоже не кончал, просто талантлив от природы, - сказал Миша, рухнув духом и пролетев три тысячи километров к центру Земли – но и там были отчетливо слышны возражения автора:
- Вот и у меня – от природы… Да еще если б вы не уклонялись от своих обязанностей – поработали над моими стихами, а не занимались бы в рабочее время гимнастикой. Конечно, я ничего не могу вам дать, и вы этим пользуетесь!
Света поняла, какой это грохот был слышен: Миша проводил производственную гимнастику. Она увидела на его столе лист бумаги, а на нем строка, потом еще такая линия… такая кривая засыпания. Видимо, он уже дремал, а ручка сама шла и шла. И вот взбодрил себя и других гимнастикой.
- Я вижу, все в порядке, - сказала Света, вставая.
- А тебе чего надо?! – заорал закорябанный до полусмерти жизнью Миша.
Она повернулась и ушла, почти не отражая мир со всеми его запахами, красками и шевелениями. Но у ближайшего автомата остановилась и набрала номер художественной редакции:
- Вам позвонила участница татаро-монгольской войны. Я скоро умру. Поэтому требую напечатать мои стихи!
- Света, понимаешь, стихи нам рекомендованы с неодолимой силой. Ты извини меня… Клянусь тебе: я буду становится все лучше и лучше, а в последние пятнадцать минут жизни буду совершенным, вот увидишь!
ЛЕША РЕШЕТОВ - Миша, придумай еще сказку… типа про мертвого отличника! – просила Настя.
Но в гости пришел Леша Решетов – Самый Лучший Поэт города Перми, с которым Миша подружился в издательстве, и сказку отложили на потом. Поэт принес в подарок детям свою книжку «Зернышки спелых яблок».
- В детстве пацаны рассказывали, как Дантес убил Пушкина. Он попросился к нему переночевать темной уральской ночью…
Антон уже подобрался к мужчинам и заглядывал в их дремуче-бородатые лица, чуть не падая в бездны хохочущих ртов.
- Слушайте, дети! Этого вы на уроках никогда не услышите! – торжествуя, выкрикнул Миша.
- Пушкин не хотел впускать к себе Дантеса, но тот ведь хитер! Пусти да пусти! У меня и кровать одна, говорит Пушкин. А я на самый краешек лягу, на железку. Пушкин опять: все равно мы на одну коечку не влезем! А Дантес свое: мол, он с краешку, на самой железке спать будет. Ну, Пушкин добрый был - пустил его. А тот лег и ночью убил Пушкина.
- Что есть история! – запечалился тут Миша. – То, что мы читаем про Александра Македонского… может, тот же Дантес, улегшийся на железку, с самого краюшку на кровати Пушкина, а?
- Но Александра Македонского видели тысячи людей, - неуверенно сказала Света. – И многие о нем рассказывали… А сейчас вообще магнитофоны, компьютеры и телевизоры! Какие могут быть искажения! Все уже будет достоверно…
Леша Решетов растерянно улыбнулся, причем в улыбке участвовал длинный с пережимками и костяными узлами нос, доставшийся ему в наследство от грузина-деда. Потом он рассказал, какие наглые они – крысы, которые водятся в шахтах, и чем они там кормятся, а?
- Если ее не замечаешь, она бредет по своим делам мимо тебя, голый хвост за собой тащит, а только топни на нее!.. Сразу крыса прыгает чуть не в лицо. А противно как! – Леша поднял палец в костяных узлах. – Если завалит в шахте, в штреке, я думал: лучше сразу умереть.
Антон и Света испугались и почувствовали испуг друг друга. А где это в Перми шахты-то?
- Леша только что переехал из Березников сюда… До этого он в шахте работал, да… - сказал Миша и, подумав, добавил: - Леша, а можно детям рассказать, что твои родители погибли в сталинских лагерях? Позволь мне сказать это.
- Отец погиб, а мать еще со мною. Она выжила!
- Пить меньше надо! – закричала Света на мужа.
Миша прижал руки к груди и стал извиняться перед всеми подряд. Света как-то подозрительно, со страхом глядела на него: что-то он слишком хорош, не последние ли это минуты его жизни? Ведь он обещал, что в последние пятнадцать минут будет совершенным…
- Закуску не умеешь подать вовремя! – рявкнул на жену Миша.
И Света отмякла: будет жить! Поживет еще…
РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ
Школа – это отсутствие самоиронии, а Свете трудно такое выносить. Но собрание есть собрание, к тому же нужно подать заявление на материальную помощь. Настя же смотрела в окно и заговорила Мишиными словами: такой дождяра на улице, что лучше не выходить, к тому же море хамства поглотит Цвету и даже всплеска никто не услышит.
Да, шел мокрый снегопад, похожий на дождь. Свете хотелось посидеть рядом с Сонечкой и помастерить что-нибудь. Кстати, что она такое клеит? Ах, папе на день рождения колпачок с кисточкой. Нет, в такой семье хоть кто-нибудь должен сохранить здравый смысл! Нужно пойти на собрание, только вот Света совершенно не понимала, почему ей так знакома фамилия Куницын! Завуч по начальным классам он… Инна Константиновна уверяла, что он даст опекунам материальную помощь. Школа обязана помогать…
И Света вошла в учебную часть. Там сидел лишь один старшеклассник в трусах. Физкультурник, наверное.
- Вы одежду принесли? – вошел завуч. – Да, вот полюбуйтесь! Хотел вынести серную кислоту! Положил пробирку в карман, а она лопнула.
- А я думала: физкультурник.
- Вы просто… гармонично воспринимаете действительность! – Куницын представился и стряхнул несколько хлопьев с воротника Светы: в нем видимо, еще осталась частица мужчины, не переваренная бюрократом. - Ваше заявление? Кофе хотите?
Пока он читал заявление, Света коротала время, составляя словесный портрет завуча: в фас – утомление, в профиль – переутомление. В сутках двадцать семь часов. Любимый жанр – трагедия.
- Скажите… это правда, что ваша Настя моет пол? А разве может первоклассница выжать тряпку!
- Почему нет? Дайте хотя бы антинаучное объяснение.
В ответ Куницын изобразил такое огромное сочувствие Насте, что даже отставил чашку с кофе. Света пустилась в разнузданную ироничность:
- Остынет кофе! Жалеть-то легче, чем воспитывать…
- В этих немецких чашках очень долго горячий кофе, - ласково улыбнулся завуч, но подобрал второй подбородок.
Света поспешила уйти. Школа шумела ломающимися голосами старшеклассников: «Заметно-заметно! – Что заметно? - Что ты дурак!» Боги-боги! Эта шуточка ходила еще по коридорам Светиной школы, когда она сама была девочкой. «Подайте слепому на цветной телевизор!» А вот это уже что-то новое…
«Самолет-самолет, ты возьми меня в полет!» - пропел сопливый дошкольник, сын уборщицы. Ну, это уже будет вечно звучать, пока самолет не превратится космолет. Интересно, в пору космолетов уборщицы тоже будут жить в подвалах школ со своими маленькими детьми?! Света не заметила, как малыш сунул палец в притвор деревянной двери, которую она потянула на себя. Очнулась от крика – прищемила палец ребенку! Лихорадочно порывшись в сумочке, отдала ему для утешения чешскую брошь в виде бабочки. Из класса выглянула Расисим:
- Очень ждем вас! Сколько у меня проблем с вашей Настей! Девочку от всего тошнит. Надо лечить ребенка, раз взяли…
Молчаливый хор всеобщего осуждения стукнулся в уши Свете. А может, давление подскочило.
- Предложения Настя никогда не заканчивает! И откуда она знает, что такое девственная плева?! – уже гулаговским голосом вопрошала Расисим.
Света начала про то, что ничего плохого нет в интересе ребенка к устройству своего… своих органов. Настя хочет определиться. Нас ведь раздражают люди, которые не определились в половом отношении. Женственные мужчины, например. Соловейчик в своей книге пишет, что… Цитата убеждала сильнее, чем слова живого человека. На Свету уже смотрели с уважением. Мнение, пропущенное через цензуру печати, их сразу покоряет, думала Света.
Когда выходили, отчим Лады подал Свете пальто и предложил пройти пешком две остановки – до дома.
- Вы выглядите, как студентка, - сказал он при этом.
- Просто пальто с пелериной. Нет денег на новое… А вообще-то Пушкин считал, что каждый должен выглядеть на свой возраст, - Света смолкла: она вдруг поняла, откуда ей известна фамилия Куницын – это был один из учителей Пушкина в лицее. – Смотрите: позы деревьев совсем человеческие под тяжестью снега.
«Вольф, Рудольф, Адольф?» - пыталась она вспомнить немецкое имя отчима Лады.
Было скользко, и отчим Лады предложил Свете руку, она с облегчением приняла помощь. Рудольф, кажется! Он не немец, а просто мода ведь на красивые имена была тогда. Кажется, Потапыч по батюшке он.
- Лада растет такая обидчивая у нас, – сказал он, как бы прося какого-нибудь педагогического совета.
- Но она, кажется, меланхолик у вас.
- Нет!
- Разве холерик?
- Нет!
- А кто?
- Нормальная!
Света поняла, что преувеличила знания попутчика.
- Светочка! – донесся знакомый голос. – А еще Решетов писал, что женщины светолюбивы… Они тут по ночам гуляют, понимаете ли!
Это был Лев Израилевич с красной повязкой на руке: в составе дружины заставляют ходить по улицам – без пяти минут доктор наук и в дружину! Как только не стыдно этой действительности! Так примерно говорила Света, знакомя его с попутчиком: отчим Лады это! Какой такой Лады, Лев Израилевич ничего не понял, но на всякий случай пообещал, что Мише ничего не скажет.
СТИХИ МИШИ
Восходит солнце, и лицо его младое Наполнено возможностями дня. И губы его розово играют, Машину атмосферы голубя. А там, внизу, ядреный чай заварен, И вся семья сидит вокруг себя. Мужик семьи заботами упарен, И все молчат, напиток пригубя. Вдруг завращалось много разговоров Про то, как всем проплыть теченье дня, Что есть у жизни мягкий нрав и дикий норов. И отзываются им сферы бытия.
МАМА ЛАДЫ
Йог Андрей уже молча дергал рукой свою бровь вверх – под Мефистофеля. Миша сказал нервно: «ты стал уже невыносим». То есть выносим, но в другом смысле: его можно и нужно вынести отсюда. Потом оказалось, что в другом смысле он тоже оказался невыносимым: Миша с его испорченной спиной не мог уже поднять его, как было раньше. Тогда Света бросила на пол полушубок, и йог прицелился, чтобы упасть прямо на него, но промазал, упал между полушубком и кроватью. На голый пол. Он лежал и все продолжал рукой поднимать свою бровь под Мефистофеля. Какие-то нехорошие предчувствия овладели Светой. Сразу же Настя заявила:
- Мама Лады купила б мне джинсовый сарафан, да! Она говорит: нет времени, а то бы они оформили меня к ним жить. Чтоб я с Ладой вместе жила.
- Да? Помнишь, у них картина эта с волчатами. Три волка на луну воют. Еще лунный свет мастерски… Как с волками жить? По-волчьи выть, что ли. – Света машинально осуждала людей, повесивших такую картину, но вдруг вспомнила имя Рудольф, которое переводится как красный волк…
- Просто у мамы Лады нет времени меня оформлять… А то бы они меня взяли и любили, как родную! – твердила свое Настя.
- Перестань говорить ерунду, Настя. Ты прекрасно знаешь, что все это сочинила сама! – грозно заявил Миша, которому хотелось спокойно почитать, лежа на диване.
Но Настя упрямо стояла на своем: серьезно мама Лады ее полюбила, хочет взять, но вот только оформлять долго, ей некогда!
- Мы поможем быстро оформить! – не выдержала Света. – Пошли!
Миша отвернулся к стенке, показывая, что в этом спектакле участвовать не хочет. Поздно уж очень. Но Света быстро оделась, а Настя зачем-то спрашивала у Сони, где ее фломики. С собой хочет фломастеры? Ну и ну! Вдруг Настя быстро надела кофту через… ноги. Света ошалело смотрела на нее – вот что, девочка боится прическу испортить, у нее впервые «пальма» завязана, волосы стали отрастать.
- Говорю вам: на ночь глядя не ходите, - простонал Миша с дивана. – Настя хочет счастья, она и подождет до утра.
- Нет, она не подождет до утра! – взвизгнула Света. – Ты хочешь оттянуть Настину счастливую жизнь до утра? Ты враг ей?
Про себя она думала: Настя никогда ей не простит, если встать на ее пути к счастливой жизни.
Йог Андрей пытался встать, покорячился, но тут же обрушился на пол, и струя свежей алкогольной мочи подстегнула Настю: вон отсюда! Вслух она сказала так:
- Да, не выдержу до утра! У них аквариум в кладовке двести кубометров, вот!
- Ты сама там будешь плавать! – захохотал Миша. – Но! Света, дай мне слово, что вернешься с тем же настроением, с каким ушла. Не хуже!
На улице было темно. На доме Лады горело три буквы: «ОНО» - «Гастроном» было когда-то. А вот рядом на пирожковой сияют лишь четыре буквы: «РОЖ…А».
- Не жаль мне, не жаль мне Растоптанной царской короны. Но жаль мне, но жаль мне Разрушенных белых церквей, - зачем-то вслух прочла Света.
- Это Рубцов? – спросила Настя. – Я к вам в гости буду приходить! Помнишь, ты рассказала, как его баба убила топором? Все из-за того, что люди из детдома. А я никогда не буду в детдоме!
Если умолять: «Настя, не уходи!» - то потом она будет пользоваться этим и шантажировать. «Купи джинсовый сарафан, а то я!...» Много сил потрачено на девочку, но зато узнали, какие люди бывают… как мама Лады! Да, чтобы узнать людей, не жалко и потраченных сил. Познание вообще бесценно. На вытаявшем куске асфальта сидела кошка цвета асфальта. Охотница за воробьями. Сейчас и Настя сменит окраску в сторону окружающей среды (дома Лады). Будет говорить не о поэтах, а о вещах…
- Здравствуйте! Вот Настя говорит, что вы ее взять хотите.
А Настя в это время уже разделась и смотрела на себя в зеркало.
Родительница Лады сходила, убавила звук телевизора и вернулась в прихожую:
- Ну что ты, Настя! С чего тебе в голову это пришло? Мы такого ничего не говорили.
- А-а! Это слышала Лада, и тетя Паня подтвердит! – крикнула Настя, полагая, что если их припереть, то уж точно ее возьмут.
- Рудольф! Рудольф! – закричала мама Лады, словно ожидая стаю красных волков, которые выгонят незваных гостей.
Рудольф вышел с красным от пива лицом и сразу поднял голос на жену свою:
- Ты что в самом деле говорила ТАКОЕ?!
- Настя сама попросилась… Ей с Ладой хочется. Но вы ведь не отдадите? – с надеждой в голосе спросила мать Лады.
Вышла Лада и заявила:
- Двенадцатый час ночи. Вы чего? Тут?
- Ребенок ведь не котенок, чтобы им перебрасываться, - зевнул Рудольф и ушел дальше смотреть телевизор.
- Вот именно. А теперь Настя считает, что вы ее больше понимаете. И вам придется ответить за свои слова: взять девочку себе!
Настя уже двинулась было в комнату вслед за Ладой, но мать Лады остановила ее рукой: нельзя! Свете она сказала так:
- Вы что! У нас бабушка умирает от рака! И нам не до Насти!
Настя вдруг начала покашливать – от неловкости положения.
- Видите, - добавила мама Лады, - она у вас болеет часто! Ладочку будет заражать еще…Да и о вас Настя никогда не говорит плохого: дядя Миша читает вслух каждый вечер, Света – учит рисовать. А у нас ничего этого не будет!
«А мне и не надо!» – крикнула Настя, решив, что начался торг и можно уступить кое в чем.
- За свои слова нужно отвечать. На словах легко быть хорошими. А вы делами докажите. Обещали – берите.
- Цвета, пойдем, - позвала вдруг Настя.
- Сами эту дрянь взяли, сами и воспитывайте, - закричала мама Лады. – Чтобы она нам вшей и лишаи… Нет, не бывать никогда!
- Вши, лишаи, а вы как думали?
Света говорила спокойно, ведь она обещала вернуться с тем же настроением, что… У нее не одна Настя, силы на других нужны. Но в это время рука Рудольфа выросла над Настей и вышвырнула ее вон из квартиры. А в руки Свете кинули пальто девочки. Дверь захлопнулась.
Света полагала, что всем все ясно. А Настя в это время думала: специально испортили! Зачем ночью пошли туда! Надо было постепенно приучать родичей Лады… Настя твердо была уверенна, что всем нужна, во всем мире, просто ее еще не знают. А как сделать, чтобы узнали? Может, картины помогут. Она сразу же взяла бумагу… что рисовать? Кого? Себя! Автопортрет. Сама-то она у себя всегда под рукой! Миша думал, что она хочет извиниться своим рисованием, и эта слепота его привела в конце концов к тому, к чему приведет… Но и Настя ведь тоже была права: человек должен быть нужен.
Вдруг йог Андрей не вставая спросил: что, нацыганились – не понравилось?
- А завтра Инстинктивно должна прийти, проверять все, - вспомнила Настя и нервно зашмыгала носом: ее обе ноздри подпрыгивали так высоко, словно устроили соревнование по прыжкам в высоту.
- Высморкайся! – уходя спать, попросила Света.
Прошло полчаса. Настя скомкала неудавшийся автопортрет и легла. Сета подошла и подала ей платок в постель. Миша заныл:
- Ну зачем ты так? Видишь, она покушение затеяла – на Инну Константиновну, завтра высморкается на ее пути, та поскользнется и…
Настя наконец нашла повод разреветься и завыла чуть не в голос. Миша сделал пассы руками: мол, жена, тихо, молчи, если Настя не высморкается, то он… он сказку про нее сочинит!
НАСМОРК КОРОЛЯ (сказка)
Жил-был король. Что делать, если короли еще есть на свете!.. Король этот оказался сопливым, как наша Настя. Поэтому в королевстве было сильно развито производство носовых платков. И даже государственный флаг походил на большой носовой платок, в котором было вволю клеточек и цветочков. Каждый имел свое особое значение. Вот этот синий цветочек в красном квадрате символизировал сенной насморк многоуважаемого прапрадеда. А вот желтый цветок напоминал об основателе династии, который в юношеском возрасте однажды всю ночь чихал и благодаря этому бессонью вовремя заметил подход римских легионеров, чье наступление было с блеском отражено… Давно это случилось, до нашей эры.
И неужели отказаться от такого блестящего во всех смыслах наследия?! Штат королевского носа с тех пор сильно разросся. Были почетный Подносчик платка, не менее почетный Держатель золотой корзины для засморканных платков. Воплощали свои дерзкие творческие замыслы модельеры платков и даже… был небольшой отряд гадальщиков, которые по цвету королевских носовых выделений угадывали будущее (конечно, светлое) государства. Ученые писали диссертации: «Благотворное влияние насморка короля на экономику»…
Но в это время (в наше время) осмелился появиться врач. В день Просвещения был вседворцовый пир, и один врач подошел к королю:
- Ваше Величество! Ваш насморк излечим.
А несколько Держателей золотой корзины знали, что возразить.
- Что? – сказали они. – Насморк можно излечить? Значит, вы смеете думать, что у нашего короля обыкновенная излечимая болезнь?
А поскольку из-за насморка король часто впадал в приступы гнева, он тотчас, булькая, сказал:
- Палач, уведи врача! Приступай к своим обязанностям!
А палачу тяжело. Он только что сильно объелся на пиру, и в правом боку, где была печень, у него словно завелся какой-то бурав, который молча ходил по орбите вокруг печени. Так казалось палачу по невежеству. «Еще несколько оборотов, и я закричу!» - думал он. А врач по желтизне кожи палача понял, что у того разыгрался приступ, и сразу предложил помощь. Они пошли в лес, где врач собрал целебный букет трав, который палач с легким мычанием сжевал. Боли вскоре отступили. В благодарность за это палач отпустил врача…
Но король понял, что эпизод с врачом не так прост, как ему рассказали-разъяснили.
Врач этот без памяти убежал за тридевять земель, радуясь тому скромному обстоятельству, что захватил голову с собой, на шее. Но подросло новое поколение, желающее внедрять закаливание и вообще здоровый образ жизни. Их, конечно, сразу обвинили в мерзком влиянии других, враждебных стран, которые – де - под видом заботы о здоровье внушили молодежи чуждые идеи. Но однажды «антинасморкисты» вылечили своими методами самого Держателя золотой корзины. Он уже говорил: «Прощай, этот мир! Здравствуй, мир иной!» А «антинасморкисты» заставили его ходить босиком по снегу, есть сырые овощи, голодать раз в неделю, обливаться водой из колодца и тому подобное. Он доверился им – конечно – с полного отчаяния, но – выздоровев – был так благодарен, что согласился участвовать в тайном заговоре «антинасморкистов». И они все уговорили короля закаляться: обливаться, ходить по снегу и раз в неделю голодать. Последнее было сделать тайно труднее всего. Но придумали! Король объявил, что один день в неделю будет лежать и думать о своем носе. Такое, мол, видение ему было: нужно, нужно раз в неделю думать о носе. И чтоб никто его не беспокоил. Конечно, «насморкисты» вскоре догадались, что это было дело рук заговорщиков, но… поздно, поздно! Король-то уже выздоровел! Насморк исчез.
И тут-то «антинасморкисты» вышли из подполья! И как же не выйти, если король начал поспешно снимать с постов старых министров, а на их место назначать своих новых друзей. Поскольку со здоровым носом король и нрав немного изменил, стал менее вспыльчивым, например, то и политика понадобилась более либеральная, более здоровая.
Однако «насморкисты» не растерялись. Они кинулись к королю с покаянием: виноваты, но и не виноваты! Мы не знали, что нужно и можно лечить этот насморк! Ведь с малых лет нас приучали любить насморк короля! А ученые сразу начали сочинять книги про благотворное влияние здорового носа на экономику. Говорят, что уже в этом государстве стали подумывать о смене флага.
ЙОГ АНДРЕЙ И НЕМНОЖКО ИНСТИНКТИВНО
- Мама, а дядя йог Андрей не родился, да! – с утра заявила Соня, когда йог умывался на кухне. – Он первого апреля родился, а первый апрель – никому не верь. А вот и он – неродившийся…
А тут в дверь позвонили: телеграмма от Светиной матери. Приезжает! И Света пала духом: вопреки известному призыву «Духом окрепнем в борьбе!» Где уж тут окрепнуть в борьбе с родительницей Лады, предстоящим визитом инспектора по опеке плюс родная мама! Которая будет все время учить жить…с первой минуты: «Света, как ты села – ну-ка ногу на место! Смотрите, она все еще ногу под себя на диване!.. Дочь, не размахивай сумкой во время ходьбы – ты меня позоришь!» Конечно, придется вылизать весь дом. У Антона кровать и под кроватью, как сознание и подсознание (сверху заправлено, аккуратно, а под кроватью яблочные огрызки и фантики из-под конфет, батарейки и грязные носки.)
- Свет, ты что – первый ребенок в семье у родителей, что ли? Ну, понятно: первенцами всегда недовольны. К ним повышенные требования, их ждали… Теперь понятно!
- Что понятно, Андрей? Говори!
Андрей пошел за нею на кухню:
- Почему ты взяла Настю? Хочешь матери своей доказать, что неродную вот любишь! В то время как она тебя, родную, не ценит. С точки зрения Фрейда…
Света начала бормотать про мать: мол, с нею говоришь, как бы идешь по узкому коридору, тесно, не рискуешь лишнее сказать!
- Но мне-то еще хуже, я вообще единственный, - чуть не заплакал йог Андрей, втайне надеясь этим выманить на опохмел; он рассчитал все точно: она налила ему два бутылька «кукурузных рылец», спиртовой настой.
И тут пришла Инна Константиновна, которая подставляла свое красивое лицо под веселые взгляды Андрея, как бы она подставляла свое нечто другое под его нечто другое.
- Что это Настя дома не сидит? Говорят, стала такая красивая.
Света сразу же подарила инспекторше мемуары сестры Цветаевой. «Ивановы такие умные, мне все достают! Только зачем они связались с этой замарашкой ». И щедрым голосом Инна Константиновна предложила: одна артистка ТЮЗа просит себе… Настю! Такая одинокая женщина, сама шьет, вяжет. Ах, не отдадите! И чего вы за нее держитесь. Уникальность личности, уникальность, но это не Цветаева все-таки. Вот у Цветаевой – уникальность.
Света лихорадочно прикидывала, что бы еще подарить гостье, а Миша думал: «Да ты бы Цветаеву в упор не заметила, когда б ее живую увидела! Думала б: седая изможденная женщина в платье, просвечивающем от ветхости. Да встреться ты с самим Шагалом!..»
- Вы почему не на работе, Миша? – строго спросила Инна Константиновна. – Ах, пол лаком покрыли в издательстве, что вы говорите!
- Лакировка действительности такая, - многозначительно заметила Света.
Йог Андрей наскоро призвал всех организовать союз читателей и первым пунктом устава записать: не читать членов союза писателей. Он надеялся успеть во вторую смену на работу. Там-то он сможет хорошо похмелиться, патриарх лекарственных трав! И Света вспомнила, что она патриарх плюсов. Сейчас она покажет инспекторше камни, что дети собирают.
- Сад камней в Японии – это изумительно, - в ответ начала Инна Константиновна рассказывать о своем японском турне. – Да вы ко мне в гости приходите! Я покажу все, что привезла.
- Один мудрец включал путешествие без цели в семь смертных грехов, - ответил йог Андрей.
- Как! Не увидеть сад камней! – Инна Константиновна думала, что мужчина ведет с нею кокетливый разговор-спор, чтобы понравиться ей. – Камни, обточенные духами воды и ветра…
Йог Андрей возразил: в этой семье принята другая терминология. В этой семье говорят: камни, обточенные жизнью.
В роскошном баховском парике вошла соседка Нина: как – нравится? Вот купила – последний писк моды. Она давно не заходила к Ивановым, когда у них бывал Андрей, но вдруг словно почувствовала, что его вот-вот приберут к рукам некие женские силы… и зашла под предлогом парика. Йог Андрей понял, что пора делать ноги. В последнее время он утратил интерес к женщинам, даже таким красивым, как эта инспекторша. Много они хотят. Вот другое дело настойки – тоже женского рода…
Света не доверяла йогам, йоге. Если бы они были такими могущественными, то разве позволили бы этим варягам… англичанам… править у себя на родине!
- Одна – женщина, другой – мужчина, вот и вся причина, по которой камни… - лепетала Инна Константиновна, наслаждаясь интеллектуальным общением, которое она искала всюду, но находила так редко.
Света думала: чего бы уж такое ей дать, чтоб ушла поскорей! Миша мечтал сам уйти в себя. Инна Константиновна была уверена, что все счастливы общаться на таком высоком уровне. Соседка Нина боялась, что Андрей полюбит эту дуру-инспекторшу: ах, камни, Япония, сама ты как японка узкоглазая! Андрей же думал о скорой встрече с настойкой календулы. И все их мыслительные токи так сложно переплелись, что образовали ткань бытия, то есть не бытия, а существования. Можно было почти въявь видеть паутину-сеть переплетений этих в ауре квартиры Ивановых, но глаза, нарисованные на Настиных резинках, не видели ничего без своей хозяйки.
ПИСЬМО
Здравствуйте, дорогие бабушка и дедушка! Получили ваше письмо. Отвечает вам Антон. Дела у нас неважные. Мама сказала папе: «Выхлопай одеяло!» А он разговаривал с Андреем. И мама выгнала папу. Он ушел из дома. Напишите: изобрели ли у вас децкие сады? - Ну и ну! – вздохнула Настя. – Антон, ты чего? Мишины родители подумают, что здесь развод… А ведь когда это было! И Миша скоро вернулся, помирился с Цветой, а ты об этом – ни слова!
Антон вспомнил, что папа в самом деле… вернулся уже. И повеселел. И принялся с таки же усердием выпускать газету «Фаустенок». В номере два он поместил карту полезных ископаемых в квартире Ивановых. Точнее, так: карту полезных и бесполезных ископаемых.
Условные обозначения:
- Залежи яблочных огрызков
- Залежи конфетных фантиков
- Добыча книг
- Залежи карандашей
- Смесь полезных ископаемых
- Расчески
- Фольга
Миша вдруг заявил: не вынесет он тещи! Уйдет на эти дни из дома. Якобы в командировке. Теща пусть думает, что он уехал… А как же спина? Света так боялась остаться одна – ей не выстоять под натиском упреков своей мамы.
- Спина, да, спина на вашей стороне. Остаюсь. Куда я с такой спиной. Болит она, - подумав, ответил Миша.
Антон хотел его порадовать и начал писать новое письмо родителям Миши: Дорогие бабушка и дедушка! Пишет вам Антон. Дела у нас неважные. Недавно Настя залемонила мне яблоком в глаз. Настя – это новая наша сестра… - Не залемонила, а лимон ведь все-таки! – чуть не заплакала Света. – Что ты все печальные новости им пишешь! Радовать бы стариков…
- Расисим ругается: дневник за вторую четверть все еще не подписали! – сказала Настя.
Миша ответил: нервы у него от спины в таком беспорядке, что он уже не вынесет вида ее дневника – подпишет с закрытыми глазами. Пусть Настя лишь ткнет его пальцем, куда поставить закорючку подписи. А она как раз не хотела этого: в дневнике четверки и пятерки. Одна тройка есть, и то… Надо было прочитать по литературе «снег осел», а она прочитала «снег осёл». Миша схватился за спину и стал сползать по стенке: о-о! Что это с ним? А это восторг, от оценок хороших. Не подготовили его. От радости умрет вот…
- Миша, ну!.. Я уж не лучшая… в пре.. в пределах класса! – Настя с Мишей говорила иногда таким «умным» стилем речи, думая, что это ему будет особенно мило.
- Но в пределах парты ты – лучшая?!
Света, женское начало семьи, материнская ипостась, или – выражаясь современным языком – функция приращения (друзей, детей, зверей, а также – друзей детей и прочее), стала говорить про то, что надо идти через час на вокзал, в конце концов они встречают не кого-нибудь, а ее родную маму, без которой ничего этого бы и не было.
- Нас лишили родителей путем прививки образа Павлика Морозова! – печально вдруг застонал Миша. – Все время мы их подозревали. Мои родители уговорили меня воровать колхозное зерно. Без него скот не выкормишь… и пример Павлика Морозова меня терзал прямо… Он-то донес, вот и герой. А я не мог…
- Фрейд бы сказал, что ты не хочешь идти на вокзал, вот и заныл.
- Фрейд не прав. У него получается, что сознание хитрое, а подсознание – истина. Но ведь то, что под кроватью у Антона – огрызки эти, бумажки, не является сутью нашего сына! Да, Антон?
ХИТРЫЕ ИВАНОВЫ
- Мы же хитрые! – шепнула Света мужу. – Тата где-то затерялась в бескрайних просторах безумия – маму повезу ее навещать… пусть видит, что есть в жизни настоящая беда.
- Лучше изображай из себя Танюху Бурдакову, такую хамку, на голубом глазу матери говори: «Да-да, надо больше стирать, у меня вот одна подруга стирала день и ночь, потом ее в психушку водворили».
- На голубом глазу, словно я мать свою считаю идиоткой? Нет, я так не могу. Она просто… советская. Нетерпимость, диктатура.
Света вспомнила, как учила Настю представлять себя Ладой – во время контрольной по матеше. Та вдруг залилась слезами: я могу себя представить кисточкой, когда рисую, ножом, когда режу. Но Ладой! Это уже… слишком.
ХИТРАЯ НАСТЯ
- Цвета, а бабушку как зовут? Александра Филипповна? Ну… мне не запомнить.
Миша сказал: все очень просто! Отца Александра Македонского звали Филипп. Вот и запомни: Александра Филипповна.
Но Настя вспомнила, как Миша им недавно читал рассказ «Филиппок». Так легко сразу запомнилось!
- Папа, а почему родители… тебя заставляли воровать это зерно? А не сами… - сдавленным голосом спросил Антон – видимо, его очень волновали подробности из детства отца.
Не успел Миша ничего ответить, как Настя уже все объяснила: понятно же, взрослых поймают – в тюрьму сразу. А детей пожалеют.
ХИТРЫЙ АНТОН
- Очень бабушку свою Маму мамину люблю! У нее морщинок много, А на лбу седая прядь. Очень хочется потрогать, А потом поцеловать! - такими стихами (выученными как-то в детском саду) Антон встретил бабушку с поезда.
И Александра Филипповна сразу взяла его за руку. Седела она в самом деле красиво – прядями. И гордилась своей моложавостью.
НА ВСЮ ПЕРМЬ
- Дочь, ты чего это горбишься-то? Ну-ка… спинку прямо! – первым делом заявила Александра Филипповна. – Не позорь меня на всю Пермь.
И у Светы брызгами разлетелись в стороны планы: свозить мать в психушку к Тате, строить из себя Танюху Бурдакову… Она завелась: ма, если б я пьяная вот тут валялась, в блевотине, то, конечно, позор на всю Пермь…
- Э! – возразила Александра Филипповна. – Чего ты против пьяниц имеешь? Пьяный-то проспится, дурак никогда. Я уж и сравнивать не хочу. И даженьки-даженьки!
Недавно Антон под влиянием улицы или Насти вдруг назвал отца козлом, так Миша ему тихим голосом ответил: «Если я козел, а ты мой сын, то ты кто? Подумай-ка». И Света ответила в таком же духе:
- Мама, ты говоришь, что я дура. Но я – твоя дочь. Тогда ты- кто?
- Ну! Уж не дура же!
- Тогда в кого я?
- Не знаю. Сама в себя. – Александра Филипповна дернулась от гнева, и голенастые астры-хризантемы в ее букете победно закачали головами.
- Бабушка! – отвлек Антон всех от скандала. – А я написал письмо в газету.
У вас там работают идиоты, которые считают пауков насекомыми. Но пауки не относятся к насекомым, они же паукообразные. Настя в это время то подбегала к Александре Филипповне сбоку, то отбегала, то снова подбегала, опять уходила в сторону, после с другого боку оказывалась, словно опутывая невидимыми нитями. Сумеет ли она нарисовать Александру Филипповну с седыми прядями, чтоб та оценила и полюбила ее, Настю?
- Бабушка, а я провожу эксперимент по воздействию времени, - расхвасталась Сонечка. – Да. Фольгу золотую положила в первый день нового года. В свой ящик стола. И посмотрим: долежит ли она до следующего года. Это эксперимент!
- Миша, откуда у вас такая Соня! – Спросила Александра Филипповна.
- А это производится такой эксперимент по воздействию детей на родителей, - ответил он не моргнув глазом.
ПОЛОВИК И КОВЕР
Только Миша внес в квартиру две огромных сумки тещи, как сразу же свалился на диван и закрыл глаза. Спина опять… Александра Филипповна покачала головой, оглядывая тесноту комнат Ивановых. Вот, сказала она с укором, ухаживал за Светиком Валера Киселев, помнишь, в одиннадцатом классе, он теперь деловой стал, у него квартира из четырех комнат. Мать уязвляла дочь самым уязвляющим уязвлением – квартирой.
– Я пошла вызывать «скорую». За борщом-то посмотрите, господа!
- Оспода! Вы себе оспода! Конечно… Что это за девочка с вами? Неужели взяли? Надо же! Чужие и свои, какое сравнение – как половик и ковер. Как половик и ковер, точно!
- Мама, лучше уезжай сразу обратно, чем нам жизнь ломать, - сказала Света и отправилась за «скорой».
Когда приехала «скорая», то для Ивановых это была та же самая терапевтесса, которая в свое время нажала Мише на голову, а для нее все было уже другое. Во-первых, картины Насти стояли на подоконнике уже не те, во вторых – просто ту картину жизни смыло в сознании врача другими бесконечными картинами жизни, нанизанными на маршруты «скорой». Как только она сделала укол и ушла, сразу пришел йог Андрей:
- Мишка, сколько можно болеть!
- Ты, Андрей, сейчас находишься на более высоком уровне, - простонал Миша, - чем я. Поэтому мне трудно с тобой общаться.
Несло от Андрея за версту настойкой элеутерококка.
- Да, - гордо ответил он. – Как это ни странно, но я в самом деле на более высоком уровне.
- Приходи в следующий раз, когда мы будем на равных, - вежливо продолжал Миша. – Когда протрезвеешь!
Александра Филипповна раздавала детям гостинцы, загадывая загадки. «Сколько горошин входит в стакан?»
- Я знаю: горошины ногами не ходят! – закричала Настя и получила свою шоколадку.
Вдруг Александра Филипповна посмотрела на часы и бросилась к телевизору. Шла какая-то очередная серия французского детектива. Александра Филипповна сидела перед экраном так напряженно, словно ждала: сейчас ей покажут самое важное, главное для счастья. Энергии в главном герое было столько, что она просачивалась сквозь экран. Александра Филипповна подкачалась энергией и с огромной силой стала давить на дочь: половик и ковер! Света вспомнила, какой они взяли Настю: из одних ребер, на подгибающихся ногах… Если б тогда мать увидела, то… что? А ничего… Всегда одно и то же. Мать хорошая. Света плохая дочь.
- Ты родную мать хочешь выгнать из дома, чтоб чужую девку воспитывать, да?! – кричала Александра Филипповна.
- Выходит так. Лучше уезжай, мама, - выдавила из себя Света.
- Да мы с Настей еще подружимся, правда, Настя? – не изменив тона, сделала поворот на сто восемьдесят градусов Александра Филипповна.
Йог Андрей в это время вышел из туалета и представился гостье: «Я здесь настолько привычен, нечто вроде мебели, деталь обстановки, так сказать, очень рад познакомиться, вот советую принять двадцать капель элеутерококка, бодрит пожилых людей». Он купил полсумки настойки для Ивановых.
- Какая глупость! – доверительно-громким голосом сказала йогу Александра Филипповна. – Взяли чужую. А деньги? Свои по миру пойдут…
- Мама, но ты же ходила по миру, во время войны вы с братом милостыню просили… и что? Выросла нормальным человеком.
Дети неухожены, все с насморком! – свое твердила Александра Филипповна.
О, это очень просто вылечить, сказал йог Андрей. Он достал из букета одну хризантему, очистил стебель от листьев и... вот уже стебель полез в одну ноздрю… высунулся вдруг из другой… рукой передернуть так. Попробуйте, дети!
Александра Филипповна выпила двадцать капель элеутерококка и сказала:
- Есть же такие умные люди, как вы, Андрюша!
ТАБУ
- Ну и как теща? – спросили Мишу на работе.
- Я ее элеутерококкнул!
- Что-о?
- Да. Купили элеутерококк, с утра налью теще двадцать-тридцать капель, она и ходит бодрая, в веселом настроении… А вообще, в некоторых племенах Африки наложено табу: зять и теща не должны никогда разговаривать друг с другом. Надо бы в ООН письмецо послать: пусть объявят Год тещи. Табу наложат. Пора, пора зятьям и тещам всего мира отдохнуть друг от друга…
- Как ты мрачно настроен, Миш!
- Да нет… Просто, советская теща – самая тещистая теща в мире, это пора понять.
ЗВОНОК ДОРОТИ
Мише позвонила жена писателя К-ова:
- Представляешь! Застала его в постели с другой!
- Как обидно, - растерянно ответил Миша (а что в таких случаях говорят-то, лихорадочно соображал он).
- Наоборот! Миш, это же новая шуба мне! – заливалась Дороти.
- Да, плохо быть бедным… - начал вслух в трубку размышлять он. – Что с бедного взять? С богатого шубу, а бедного можно только выгнать.
- Опять не то! Ты всегда не то говоришь! Бедного можно под это дело заставить вымыть окна, понял?!
ТВОРЕНИЕ МИФОВ
И тут коллеги рассказали Мише о ситуации с писателями. А ситуация, пока в издательстве шла лакировка действительности, изменилась. В сторону ядреного сталинизма опять.
Главному редактору был звонок из Москвы: срочно издать книгу о местных пионерах-героях. Он пошел вниз, к Омлетову, на ходу прикидывая, кто же возьмется за эту подлянку – призывать детей к подвигу Павлика Морозова…
- Слушай, старик! – сказал он Омлетову. – Был звонок из Госкомиздата…
- Знаю, знаю! Нужен издательский план до двухтысячного…
У Омлетова вечно такая манера разговаривать, забегая вперед. Ему только скажи: «Шел вчера по Комсомольскому проспекту…» - он сразу отвечает: «Знаю, знаю – там женщину задавило!»
- Да нет, старик! Нужно…
- Знаю, знаю! Собирают группу в Японию…
- Японский бог! Ты мне дашь сказать, нет! Миф нужен, опять… старое. Книгу издать о пионерах-героях. Моча им в голову ударила. Срочно. Обещай, знаешь, тройную ставку за авторский лист! Под мою личную ответственность. А то никто не возьмется. Ну, договор сегодня, аванс уже завтра. Понял?
- Деньги – они как детки, хоть и большие, а все равно маленькие, - начал на всякий случай набивать цену Омлетов.
А Главный подумал: речь у Омлетова яркая, а пишет-то как: «Загорелось сердце патриотизмом, кинулся в атаку с криком: «За матерей наших!»
- Вот что: тройную ставку и путевку в Переделкино – бесплатно! – вслух подумал Главный. – Я-то что… я передаточное звено. Дело это ваше, писательское.
Они невесело обсуждали, кому позвонить, а у обоих в боку ощущалось по спазму – не отпускало. Чтоб снять эти спазмы, они выпили, после чего Главный ушел, а Омлетов снял трубку. Он решил позвонить поэту Донских, у того внуков много, деньги нужны.
- Привет! Омлетов, - весело и с напором начал глава писательской организации. – Как внуки, не догрызли еще тебя? Вот забочусь о благосостоянии, да, шабашку нашел тебе. – И он вкратце, нажимая на тройную оплату и путевку, рассказал о нужности книги про пионеров-героев.
- Ты охренел, что ли? – заорал на него Донских. – Не для того я гнил в лагере, чтобы в подлости этой участвовать. Не забудь, что ХХ съезд партии все же был… И вообще, я на пенсии! Ты к молодым, они найдут обшивку из шелка слов, покрой сделают мировой, оборочки самые модные сбоку пристрочат.
Все по-разному отказывались от задания Москвы: одни с удовольствием рассказывали, как страшно они больны, другие ссылались на отсутствие большого таланта, необходимого в таком святом деле; а Леша Решетов, мистически предчувствуя звонок Омлетова, уехал в Березняки, на малую родину. А когда он вернулся, то узнал, что книгу взялся писать К-ов.
Леша-то и пожалел бедного писателя К-ова: посоветовал ему переспать в обкоме с одной дамой, завотделом… такое дело подлое, нужно отмазаться… любой ценой!
Так вот что означал звонок Дороти! Писатель К-ов попытался отмазаться, но… ничего из этого не вышло. Книгу о пионерах ему все-таки пришлось написать. Зато в архиве он не только читал о пионерах, но и на всякий случай выписывал всякие интересные события из жизни святых… как Стефаний Пермский, например, срубил молельную сосну у коми – а вдруг да это К-ову для чего-нибудь пригодится?! Вот герой так герой. О нем и писать бы интересно было… Забегая вперед, скажем, что однажды писатель К-ов найдет эти записи и быстро напишет книгу для детей – из жизни святых отцов. Уже в другую эпоху.
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ТАТЫ
- Света, ты стала похожа… - начала Тата.
Но Настя холерично перебила ее:
- Цвета стала иконописна! И я ей говорю: давай нарисую!
- Прекрасно выглядишь, - ледяным тоном продолжила свое Тата. – Ты стала похожа на старую мудрую еврейку. Почему ты стала похожа на старую мудрую еврейку?
- Станешь тут старой…Мама приезжала. Миша даже килограмм огромных гвоздей купил и каждый день по одному руками сгибал. В присутствии тещи. Наконец она уехала… Ух… Что было!
Но, наверное, детям хорошо было с бабушкой, сказала Тата. Детям? Да-да, им хорошо: игры, загадки, конфеты, игрушки, рассказы о прошлом. У Александры Филипповны от ругани до игры – короче воробьиного носа. И поговорка эта про воробьиный нос ее, и другие: Настена-сластена, София-философия. Два сына и два отца съели три яйца, сколько получил каждый? Просто пейзаж загадок она постелила перед детьми, и они любовались этой страной: там Чапаев скакал на белом коне, слон и Наполеон были соседями по фразе, и то ли поляки пели журавлями, то ли поля кипели журавлями, там же с ненужной расческой бродил лысый Хрущев, которого дети совсем не знали…
Света вдруг поняла, что изменилось в Тате. Обычно от нее летели невидимые ежики, которые укалывали, а сейчас нет ничего.
