В некотором царстве, в Тридевятом государстве жил-был Иван-царевич. (Не Дурак, казалось бы!) И женат он был на Царевне-лягушке по имени Марьюшка. Любил он ее, больше жизни. Единственное, что могло оторвать его от обожаемой жены – так это страсть к подвигам.
Бывало, целуются они, милуются с Марьюшкой, вдруг Иван как вскочит, как гаркнет голосом молодецким:
- Сивка-Бурка Вещая Каурка! Встань передо мной, как лист перед травой!
Это значит, опять ему приспичило подвиг совершить. Бедная Сивка, пока к нему прискачет, так взопреет, бедная. Да и как не взопреть, если миловаться ходили Иван с Марьей в опочивальню, что в девичьей башенке, а лестница там такая, что не только Сивка, а даже кот Баюн с трудом пролазит.
Вот как-то по весне случился у Ивана очередной приступ героической горячки. Вскочил он на бедную Сивку и помчался биться с Чудом-Юдом шестиглавым, а Марья, как обычно, села у окошечка ждать своего сокола ясноглазого.
День сидит, неделю, две. Все глаза проглядела, а Ванечки и на горизонте не видно. Так, бедная, с лица спала, что пролетающая мимо баба Яга разжалобилась и яблочком угостила.
Марья фрукт немытый есть не стала, потому как знала, что после голодовки надо пить диетический куриный бульон, но осерчала сильно. Пока Ванька из похода явится, она уж и постареть успеет! Плюнула со второго этажа на кота Баюна, выпила бульону и села «Слово о полку Игореве» читать.
С той поры так и повелось: с утра она слезы у окошка льет, а после обеда классику изучает. А то наденет Сапоги-скороходы, кликнет девок и давай с ними в догонялки играть.
Народ сначала как-то запаниковал, что правителя лишился, а потом привык к политическому кризису, и даже создал орган временного самоуправления во главе с Лебедем, Раком и Щукой.
И вдруг шум-гром, набат на весь город: Иван-царевич вернулся!
Марья в это время яичницу на печке жарила, так прямо вместе со сковородой к нему на шею кинулась. Пошли они в опочивальню, сели друг против друга. Марья вся такая заплаканная (только от окошка отошла) со сковородой, а Иван весь холеный, чисто Сивка-Бурка на параде.
- Ванечка, - зарыдала верная лягушка, то есть Царевна, - где ты был, сокол ясноокий? Какой морок не пускал тебя к дому родному?
- Да понимаешь, Марьюшка, - почесал Иван напомаженную голову, - Сам ничего не понимаю. Уже почти прискакал к Чуду-Юду, как вдруг прямо на пути из воздуха три богатыря в чудных шлемах появились. Сивка с перепугу в одну сторону, я - в другую. Не успел с земли подняться, как эта троица схватила меня в охапку и шлем свой странный на голову нацепила. Замельтешило тут все перед глазами, а когда проморгался, смотрю – я, кажись, в Тридесятом царстве, в тереме без окон, эти трое рядом стоят и на мой меч таращатся, а в углу какое-то чудище железное затаилось. Бросился я на богатырей, чтобы кладенец отобрать, да не вышло: набежали мужики да все в белом, точно бабы в исподнем, прикрутили меня к стулу рядом с чудищем и давай вопросы задавать.
- Ой, лышенько, - всплеснула руками Марьюшка, предварительно пристроив горячую сковороду на резной столик из рыбьей кости, - Но ты не выдал страшной тайны? Не предал земли русской?
- Да Кащей его знает, - совсем загрустил Иван, - Я даже не понял, чего хотят вороги. Все пытали кто я, да где живу. Я им отвечаю, что зовут меня Иван-царевич, жена Царевна-лягушка, ехал биться с Чудом-Юдом, соседи – Тугарин, баба Яга да Леший с Водяным. А они – что ты нам тут байки травишь? Нет, говорю, байки у меня кот Баюн рассказывает, а я правду говорю. Какой еще Баюн, - орут,- Ты нам, придурок, сказки не рассказывай! Мы тебя притащили, чтоб про старину узнать, типа, где библиотека Ивана Грозного да почто Андрея Боголюбского замочили. А я откуда ведаю? Тут один подкрался, да как иглой в меня ткнет! Чисто оса! Что у него за зелье было – не видел, да только смешно мне стало и поболтать захотелось. Совсем уж собрался им про свои подвиги рассказать, а им не до того – чудищевыми щупальцами меня с ног до головы опутывают. Один куда-то перстом ткнул – и вдруг зверюга ожил и заурчал, а в дальнем углу вдруг черный ларец ожил, и в нем говорящая голова появилась! Тут я так перепугался, что все веревки с щупальцами разодрал, и к мечу бросился, чтобы смерть достойно принять. По дороге на что-то налетел. Оно как зазвенит, да как вспыхнет!
- Ну, и..? – у Марьюшки на глазах заблестели слезы и, чуть помедлив, потекли дождем.
- Много их было, - вздохнул Царевич, запахивая аккуратно заштопанный кафтан, - Как все накинулись, и давай руки крутить! А их толстый князь в исподнем орет почище Соловья-разбойника: «Отправляйте его быстрее обратно, а то он мне машину времени сломает! Я князя просил привезти, а вы мне психа притащили!» Как я не отбивался, нацепили на меня ихний шлем, и опять все в глазах поплыло. Очнулся посреди леса. Неделю шел, одной земляникой питался. Выхожу как-то на полянку, глядь – изба бабы Яги. Зашел к старушке, а у той в гостях ведьма Маринка из-под Чернигова была. Сели, чайку попили, потом зелена вина налили…
- Зелена вина.., - со странной интонацией эхом откликнулась Марья, вытирая остатки слез.
- . Угу, зелена вина, - блаженно кивнул головой Иван, теряя бдительность, - И так это хорошо пошло, что сразу подняло у меня дух.
В опочивальне повисла странная тишина. Нежная рука Марьюшки потянулась к ручке сковороды.
- Богатыри, говоришь, в Тридесятое царство украли, – прошипела нежная девушка, - Ска-зоч-ник!
Последнее, что увидел Иван – это взмывшую над головой чугунную сковородку. Хорошо, что Марьюшка Лягушкой была, а не Медведицей, а у Ивана череп крепким оказался. Недельку полежал и околемался. Но потом ни разу никому про чудесных богатырей не рассказывал. Если уж жена не поверила – разве другие поверят?
