В непролазную глушь кологривских лесов на окраине Костромской области в четырехстах километрах на северо-восток от колыбели Дома Романовых, летом 2008 года забраться меня заставила нужда увидеть близких людей, которые там поселились. Не столько по своей воле, - и не совсем так, как эмигрируют из России за границу люди в поисках лучшей доли. Скорее, эта внутренняя эмиграция произошла под натиском социума, не терпящего противостояния дурному ходу вещей и событий...
Здесь в первозданном виде сохранилась тайга времен Ивана Грозного - лес не вырубался несколько столетий. Есть места, куда до сих пор не ступала нога человека. Большая часть Кологривского леса в междуречье Унжи и Виги - девственные ельники.
Не лесной я человек, однако этот Лес покорил. Его дивную чистоту, красоту и тишину запомнила, как помнят музыку... Величественные пейзажи реликтовых лесов по обе стороны Унжи так и столи в глазах...
А глядеть тогда пришлось "про запас" - фотоаппарат неожиданно отказал ещё при подъезде к этим дивным местам, а другого не купишь - магазинов-то нет...
Шестилетняя Люся живет в деревеньке Илешево: с десяток жилых домов и столько же брошенных.
Нет школы, детского сада, больницы. Добраться до Илешева и окрестных вымерших деревень сложно: междугородних автобусных рейсов сюда не положено. Даже мобильник получил "выходной", сообщив: нет сети. Глухое место...
А продуктовый магазин есть - в соседнем селе. Пошли пешком по тропке, с обочин которой сбегают маслята - набрали корзинку, не сходя с тропы...
Луговые травы сплошь в колокольчиках, часиках, ромашках. Идем, а Люся рассказывает:
- В прошлом году пошли по бруснику, а нет её, медведи съели.
- Как так медведи, - спрашиваю, - откуда знаешь, что они?
- А я их какашки видела!
- Большие? - от неожиданности не нахожу, что умного сказать.
- Ага, - говорит Люся. - Воот такие!.. Наполовину из брусники.
Люся удивила, когда я ещё только одной ногой из такси на землю ступила. Опередив взрослых, подлетела к машине первая со словами:
- Вера! Мне перед тобой неудобно: только что бретелька от сарафана оторвалась, и переодеться я не успела!
- Ничего, голубка, пустяки, - пришьётся! - утешила я.
- Пришьётся? - хитро сощурив синющие глазищи, переспросила девочка.
- Конечно, пришьётся, - подтвердила, не чуя подвоха.
- Неужели пришьётся?.. САМА?! - Люська расхохоталась.
Ишь, срезала! Дитя литераторов...
Люсин дом на берегу Унжи. Живет с мамой, отчимом, которого зовёт папой, и полуторагодовалой сестрой Машенькой. Отец Маши - большой русский поэт Владимир Леонович. Кстати, журнал "Казань" в июне 2008 достойно, на два разворота, отметил его 75-летний юбилей. Потому что и Казани есть за что сказать поэту спасибо, как многим другим городам и весям - от Карелии до Соловков, от Грузии до Украины.
Он не только по части переводов иноязычных поэтов непревзойденный мастер, но и топорик, да и всякий другой инструмент к руке как приструган - походил и поездил с ним по стране Владимир Николаевич немало. Вот завтра на лодке кататься будем - сам согнул. Печь сложить, стихи ли про "дыма женские повадки" - всё у него получается! Труженик Господень: и перед Всевышним предстанет трудоспособным...
2 июня новый Костромской губернатор решил лично поздравить поэта с 75-летием. Заказал вертолёт в Москве (на автомобильную дорогу от Костромы до этих мест весь день ушел бы). Однако Ярославский аэрофлот не дал разрешения лететь, сколько ни звонил костромской губернатор в Москву - небесными дорогами тут распоряжаются ярославцы, и точка.
Мы с Владимиром Николаевичем сидим в "Кабинете" - так называют дом, расположенный рядом с тем, где живет семья; здесь поэт работает. С утра протопил печку, и теплый её дух витает, лаская душу, напоминая детство...
- Нормальное состояние нормального гражданина есть состояние гражданской войны с отечественной чернью, - читает он вслух свою последнюю статью "Вор в доме". Пишет о костромской чиновной "черни". Есть о чем писать: 'подвигов' на ниве культуры ею понаделано немеряно...
Последний таков: собирали люди по личной инициативе деньги на памятник Бобке - костромскому пожарному псу, который спасал детей из огня. В именных конвертах они хранились в сейфе Литмузея. Да не самостоятельного уже, а превращённого в отдел Художественного и выживаемого с центральной площади Костромы - доходного места! Музей денег не приносит; здесь в самый раз ресторан открывать и грести их лопатой... Леонович встал стеной, единомышленники поддержали: нельзя ликвидировать музей! Да куда там... Больные воспоминания, - началась-то эта история еще в последние месяцы моей костромской жизни...
Но давайте о Бобке. Не будет, видимо, ему памятника. Владимир Николаевич пишет: "Конверты вскрыли. Идет ревизия Литмузея; за нею воспоследует административное шельмование его работников... Ошельмованный музей легче разорять".
Деньги-то были нигде неучтенные - состав "преступления" налицо. Правда, нечистые ручки, вскрывшие конверты и арестовавшие святые эти рубли, протянулись было с "деловым" предложением: если директор музея напишет заявление об уходе, деньги тут же и вернут радетелям за памятник псу-спасителю. Известный расклад: нет штатной единицы - нет и препятствий для разорения музея... Что говорить о Литмузее, которому всего 10 лет, если выбросили буквально на улицу Историко-архитекрурный музей-заповедник "Ипатьевский монастырь" с его пятьюстами тысячами единиц хранения! В три разных неприспособленных помещения. Новому мускулистому духовенству захотелось получить Ипатьевский монастырь - памятник федерального значения, в единоличное пользование. И преуспели. Получили. Ни голодовки музейных работников, ни публикации в центральных СМИ не помогли... Отношение к великому историческому наследию специфическое. Вскоре сгорела деревянная, без единого гвоздя срубленная церковь Спаса-Преображения на Старом Дворе Ипатьевского ансамбля. 400-летний уникальный памятник вошел в историю русского зодчества и, спасенный в свое время от затопления усилиями одержимых, в хорошем смысле, людей, погиб в одночасье.
Перебираем горькие утраты некогда культурообильного костромского края, а Люська вокруг вертится, ушко своё вострое то и дело освобождает от золотой копны волос, чтобы лучше слышать. Я смотрю из окна на Унжу, и если бы не её целительная красота, да не Люся, - разревелась бы...
Вся костромская культурная инфраструктура ещё на моих глазах ушла в небытие, как Атлантида... В филармонии торгуют тряпками, в литмузее - ювелиркой и т.д. и т.п. Кострома с начала прошлого века была озабочена работою черной: выталкивать тех, кто мог её улучшить, очеловечить. Тут достаточно упомянуть исход интеллигенции в 60-70 годах... Началось, не соврать бы, с Николая Скатова?..
Они были одним сообществом в Костроме: преподаватель Скатов, художник Шувалов, архивариус Бочков, литературный критик Дедков, искусствовед Игнатьев, архитектор Шевелев, гобеленщик Радченко... Когда Скатова из Костромы вытеснили, он уехал в Ленинград и стал впоследствии директором Пушкинского дома. Да каждый из перечисленных внёс свой невоспроизводимый вклад в мировую культуру. Однако Кострома либо выталкивала, либо убивала - оставляя без работы, или впрямую, физически, как Шувалова, еще в 70-х доказавшего мертворожденность соцреализма и костью в горле стоявшего у местных ретроградов и чиновников... Тридцать лет прожил там Дедков, а всё же уехал: "Писать о провинции легко, жить в ней трудно..."
Но полно, хватит о грустном... Из другого окна, что за спиной Володи, виден замечательной чистоты зеленый луг, а над ним искрится, переливается слепой дождь. И уж не слёзы горечи, а счастья от такой красоты просятся на глаза...
Люся ведет на чердак - там её царство. Переодевается в разные платья и танцует, а я должна смотреть. Я любуюсь девочкой - настоящей русской красавицей. Эх, Люся, у кого же ты в такой глуши учиться танцам-то будешь?..
Поверяет Люся свои секреты - появилась у нее подружка Катя, она обязательно познакомит нас...
Наконец-то у Люси есть подружка! Соседи удочерили интернатского ребёнка. Так здесь многие поступают: приходит дитя в семью, по пословице - с краюшкой под мышкой. Государство платит пособие. А иначе не выжить - работы-то нет, совсем обезлюдели места кологривские...
Появляется подружка. С вестью: а у соседской Ленки-то ночью ребёнок умер в роддоме в Кологриве! Говорили ей, не ходи с голым пузом-то, не перетягайся джинсиками, а ей ни к чему! Вот и помер ребеночек-то. Плохо она с ним ходила. Я вот когда забеременею, буду хорошо ходить - целых три года!.. - хвалится Катя.
После ухода детей Леонович вздыхает: "Как мы ждали появления этого единственного младенца на несколько деревень в округе - молодёжи нет, в города уезжает..."
Неподалеку в деревне Шаблово живет несколько семей, взявших на воспитание сирот. Это родина Ефима Честнякова, мудреца, сказочника и поэта, художника и целителя, кудесника пушкинского толка. Прожил он свою жизнь на свободе благодаря колпаку юродивого. Спас его колпак.
"Вооруженная властная чернь, - пишет Леонович, - его сестру Александру, не имеющую братниной склонности к лицедейству, 18 лет в лагерях держала".
Есть в Шаблово Ефимов ключик. Люди исцеляются, побывав там да на могилке Ефима... Шаблово обезлюдело было, но поселилась на родине человека, который страстно желал и устраивал счастливую жизнь для крестьянских детей, многодетная семья Матюхиных. Восемь ребятишек - своих и приёмных. Семья Моисеевых рядом появилась - ещё четверо детей. Рассказывал Леонович, как сглатывал слёзы, видя, что семилетняя Юленька, когда-то трудная девочка, ни слова не говорящая, а теперь здоровый веселый ребёнок, - танцует!
"Втравил" Леонович в шабловские дела Александра Гордона, человека известного, потому как вся наша страна, за небольшим исключением, - телезрители. Благодаря Гордону, появились в Шаблово два новых дома: для гостей и семьи врача Росляковой; у неё четверо ребят...Строится в Шаблово сказка, о которой мечтал Ефим - живут люди кучно, соборно... Да ведь мы делаем, как лучше, а выходит, как всегда!
Есть, вернее, был в Шаблово Дом-музей Ефима Честнякова. Дом народный: снесли жители туда все, что на память о Ефиме хранили, из поколения в поколение передавали, как реликвию: его неповторимые глиняные игрушки, картины, рукописи, личные вещи. Многодетная мать открывала Дом в любое время каждому приезжающему. У нашего юродивого-то мировая слава! Только в родной стране известен не очень. "Русский Леонардо", "Русский Кампанелла" - писала о нем европейская пресса, когда в 1968 году костромской искусствовед Виктор Игнатьев открыл миру честняковское наследие...
Так вот, командным языком областное начальство объяснило матерям, что занимаются они самодеятельностью, и с этим надо кончать. Подарили шабловскому дому несколько штатных должностей, отняв у него имя "Дом Ефима", и сделав его ОТДЕЛЕНИЕМ Кологривского ОТДЕЛЕНИЯ областного музея!..
" Деревенские условия жизни музея, - говорит Володя, - власти перепутали с условиями городской жизни ". Теперь музей работает от и до, конкретно - в среду и воскресенье, с 10.30 до 14.30. Ну и вообще всё расчертили - кто что должен, а кто нет. Принять туфтовые должности за смешные деньги многодетные матери отказались. Директором теперь человек, который дважды в неделю по расписанию прибывает из Кологрива. Открывать музей каждому паломнику в любое время запретили.
Некогда, повествует Леонович, Аракчеев переселил крестьян в военные городки, распланировал их жизнь по-немецки и в ответ получил русский бунт. Беспощадный, но осмысленный. Вот и матери взяли да вынесли из музея все экспонаты - ведь окрестные старухи дарили их не музею, а лично им, их ребятишкам. Так что - СВОЁ забрали. И когда костромское культурное начальство приехало - в бывшем Доме-музее остался портрет Ефима, да еще кое-какие малозначительные экспонаты. И все.
- Эх, жалко, Вера, - говорит Люська, - не успела ты поглядеть на Ефимкин дом. Туда зайдёшь - танцевать хочется, так легко делалось...
Такие вот дела в костромской кологривской глуши, в деревеньках, принадлежащих к исчезающему меньшинству исчезающей уж не один десяток лет деревенской России...
Может, счастья и вовсе не будет.
Только пусть, прилетев на заре,
Меня птицы веселые будят,
И живется друзьям на земле.
Стихи Сергея Дрофенко
Кабинет окнами на Унжу, она - далее...
Одна из горниц Кабинета Леоновича
Леонович с дочерью Машей
Поэт Леонович на согнутой им самим лодочке
Здесь вам не пляж Майами! Леонович за работой
Ну как не снять такую красу?
Ну и как вам Унженский простор?
Берега Унжи очень красивы
Наши возвращаются с того берега Унжи - за вениками для баньки ездили
Рома тащит березу на веники
Вот такие деревья в Кологрвском лесу, такие корни
Чуть не забыла песика Тимку, а как без него? В прогулках сопровождал, а вот в дом войти - ни за что, только так участвовал в посиделках
