№10/3, 2010 - 24 октября 1938 года родился Венедикт Васильевич Ерофеев, русский писатель

Григорий Пасько
Москва - Петушки-2007

Зарисовки о небольшом путешествии по России по маршруту незабвенного Венички Ерофеева

«Краешком сознания, самым-самым краешком, я запомнил, как выходящая в Орехове лавина публики запуталась во мне и вбирала меня, чтобы накопить меня в себе, как паршивую слюну, - и выплюнуть на ореховский перрон. Но плевок все же не получался, потому что входящая в вагон публика затыкала рот выходящей. Я мотался, как говно в проруби».
Так писал Венедикт Ерофеев о своем знаменитом и теперь уже бессмертном путешествии по маршруту «Москва – Петушки».
Летом 2007 года я проехал по этому маршруту. Но не на электричке, как писатель Ерофеев, а на автомобиле.
Павловский Посад, Назарьево, Дрезна, Орехово-Зуево, Покров, Большие Омутищи, Петушки... Везде и повсюду я видел их – таких узнаваемых и неизменившихся с советских времен – персонажей Венички Ерофеева. Вслед за героем писателя они и сейчас могут сказать: все ваши выдумки о веке златом – ложь и уныние. И, сказав так, или подумав так, они, как и 40 лет тому назад, продолжают мотаться по вокзальным перронам, как говно в проруби, никому не нужные, презираемые и жалеемые, так за 40 лет и не протрезвевшие, считающие свою жизнь, в общем-то, удавшейся. Считающие так, потому что другой жизни они не видели и вряд ли увидят.


Павлово-Посад – Назарьево

...В Павловском Посаде, знаменитом своими павловскими платками, ни в одном из центральных магазинов знаменитых платков не оказалось.
На центральной площали главное здание – унылая коробка из красного кирпича. Это – здание районной администрации. Рабочий день. Снуют люди. С бумагами в руках и озабоченным видом на лицах.
В двух десятках метров от этого здания - городской рынок. Приехавшая откуда - то с югов бойкая Лена торгует арбузами и дынями. В глазах – блеск купюр и мгновенная оценка клиента: купит или голову поморочит? Меня раскусила не сразу. Потом все же отказалась от интервью под предлогом: ты деньги заработаешь, а я что? Я сразу предложил ей деньги за интервью. «Ой!» - вскрикнула она от неожиданности, и убежала в дом, который оказался чем-то вроде офиса и торговой базы одновременно.
Недалеко от Лениной палатки пьяный мужик при всех справлял нужду. И все проходили мимо и делали вид, что не замечают.
Утро еще не проклюнулось, как следует, через дождевые облака, а парочка друзей уже мучила продавщицу: дай «беленькой», не жмись. Не достающие на бутылку деньги обещали принести «завтра». Она материла их и выгоняла вон из магазина.
Бабульки на рынке в три голоса стали рассказывать мне, какя плохая местная власть, что заставляет их, бедных и немощных, платить взнос за право торговать морковкой и укропом и еще предъявлять «какой-то иэнэн». Пенсия, рассказывали они, три тысячи рублей. Из них полторы отдают на коммунальные услуги и квартирную плату. Остальное – на еду и лекарства. А лекарства нынче дороги. А власть нынче, как впрочем и всегда, злая. А Путин – хороший. Чиновники плохие, а царь-батюшка – белый и пушистый.
Потом, в разных городах и селах, я не раз и не два слышал эту сентенцию: жизнь, в общем-то, паскудная, но Путин-царь хороший. И если бы не пресловутый «третий срок», точнее, его конституционная невозможность, то за Путина проголосовали бы хоть сейчас же.
Иногда впелетались в тему выборов интерпетации: вот кого он поставит, тот и будет люб.
И как тут не вспомнить Ерофеева? «...Пост президента должен занять человек, у которого харю с похмелья в три дня не уделаешь. А разве такие есть среди нас?»

По соседству с бабками 24-летний Алексей торговал маленькими вишнями и такими же сливами. Они были такими маленькими, что один только вид их заставлял потенциальных покупателей ускорять шаг и проходить мимо. Алексей, казалось, не сильно расстраивался. Жизнью он доволен, работает водителем в Москве. Почему в Москве, а не в родном Павловском Посаде? Да потому, что все в Москве работают, потому что в родном городе на всех работы не хватает. На выборы, сказал Алексей, вряд ли пойдет. Там, по его мнению, без него «разберутся». А на президентских выборах он будет голосовать за Дмитрия Медведева.


Назарьево - Дрезна

Деревня Назарьево состоит из одной улицы. Баба Люся искала пропавшую курицу и охотно говорила о жизни. От интервью наотрез отказалась: зубов нет. Посоветовала искать молодых. Первый назарьевский молодой оказался узбеком. С товарищами он строит дом по соседству. Хороший дом, богатый по сельским меркам. Хозяйская дочь Кристина, покраснев, пояснила, что интервью лучше взять у ее бабушки Риммы из 16-го дома. Бабушки дома не оказалось. Зато ее соседка, 77-летняя Нина Арсентьевна, рассказала и про Назарьево, и про свое трудное детство, и про работу на военном секретном заводе, котрый всю ее сознательную жизнь назывался «почтовый ящик». «А что делали-то?», - спрашиваю, зная ответ наперед. «Так секретно ведь»!, - поясняет мне, несмышленному, бабка. Я успокаиваю Нину Арсентьевну и сообщаю ей, что Павлово-Посадский военный завод, выпускавший предохранители, закрылся давным-давно. Местные жители мне об этом уже расссказали, поясняя, почему в Посаде нет работы для всех.
«А за кого голосовать будете?», - спрашиваю бабу Нину. «Так за кого скажут», - бесхитростно отвечает она. Я говорю ей: «Бабушка, а может в 77 лет-то своим умом пора начинать жить?» Бабушка напряженно молчит и зачем-то сообщает: « А мужа я в пятьдесят четвертом схоронила...»

На окраине села стояли двое. Подвыпившие, как водится. Спросили, о чем статья будет. Про вас, говорю, и про жизнь вообще. Да, жизнь сейчас хреновая, говорят они. Все вокруг воруют. Россию распродают. Олиграхи Путину не дают развернуться. И будет еще хуже, потому что порядка нет.
Тот, который пониже ростом, Виктор, добавляет: «Доведут русского мужика, возьмется он за вилы...» Прошу дать интервью и сказать это в диктофон. Мужички сразу становятся молчаливыми. Что ж ты, говорю, Виктор, приумолк. Только давеча за вилы хватался, а уже язык тебе в одно место засосало. Молчит. Курит. Потом выдавливает из себя: «Мы тут спокойно живем. Вот и хотим жить дальше спокойно...”

Ерофеев писал: «О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом - как хорошо бы!»
Наступило, Веничка, это время. Пришло. Поздравь свое предвидение и нас, грешных, с таким настоящим.


Орехово-Зуево

То тут, то там по привокзальной площади шлялись подвыпившие полуголые молодые люди в тельняшках и с голубыми беретами на голове. Есть в России дикая и странная российская (не русская !) традиция прилюдно нажираться именно в день десантника. Хотя военных (тоже странных) праздников – несколько десятков: танкиста, подводника, артиллериста, связиста...
Недалеко возле перрона стояли двое. В них сразу и безошибочно угадывались герои поэмы «Москва - Петушки». Потрепанные жизнью, но с отстатками чувства собственного достоинства. Нетрезвые, но вполне прилично держащиеся на ногах. Говорили с претензией на наличие ума и оригинальности.
Интервью? Конечно же дадим... Если ты нам дашь на пиво. Понимаешь, праздник ... Да, не похожи мы на десантников. Но ведь в душе-то мы...У-у-ух! Воевали, опять же-таки. Где? Да где только не воевали: Афган, Чечня...
Хорошо хоть Великую Отечественную не вспомнили. Обещаю на пиво дать.
И вот они говорят. Первый: «Меня зовут Алексей Борисович. Воевал. Имею ранение. Закончил МГУ имени Ломоносова, юридический факультет. Работал судьей в народном суде. Потом не нужен стал. Нога вот болит. Говорят, мы тебя туда не посылали... Что главное? Экономическая платфорома – вот что главное...»

В таком же духе полубреда-полубасни говорил и второй, с позволения сказать, собеседник. Только роль у него была «раненого водителя-дальнобойщика».

Еще у Ерофеева обнаруживаем склонность руского подвыпившего мужика к философии. У него один из героев рассуждает: «Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил: «Нет различий, кроме различия в степени между различными степенями и отсутствием различия». То есть, если превести на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?»
Мужики – «юрист» и «дальнобойщик» – с дрожью в руках взяли деньги и пообещали, за соответствующую плату, разумеется, найти мне других героев для интервью. Я поблагодарил их и пошел к вокзалу: там, среди праздношатающихся милиционеров, трезвых было горадздо больше.
Потом, в Петушках, я снова увидел эту парочку: нетрезвых мужичков. Выглядели они немного по-другому. И роли у них в судьбе были наверняка прописаны другие. Но в остальном – слова, походка, рожи, образ жизни – было таким же, как у «юриста» и «водителя-дальнобойщика».

Я верю в то, что они в детстве – у них ведь было счастливое советское дество! – мечтали стать юристами и дальнобойщиками, космонавтами и милиционерами, моряками и учеными. Не стали. Не вышло.
Когда статистика изредка выплевывает данные о том, сколько в России глухих, слепых, безногих, безработных – я думаю о том, что неучтенных нигде, никому не нужных «юристов» и «дальнобойщиков» по всей стране пруд пруди. Вряд ли кто считал их. Да и как сосчитать? Они ведь не заключенные. Да и не нужны они никому. Так, живут себе. Как у Ерофеева: «Человек смертен... Но если уж мы родились – ничего не поделаешь, надо немножко пожить...»


Покров - 113-й километр

«...И вот в эти просветы я увидел городские огни, много огней и уплывающую станционную надпись «Покров». Покров! Город Петушинского района!»
Пьяный Ерофеев радовался Покрову, потому что до его любимых Петушков оставалось три остановки.
Человеку трезвому Покров покажется, по меньшей мере, городом неуютным. Дело в том, что он вытянут вдоль федеральной автотрассы Москва – Владимир. То есть, жилые дома, преимущественно деревянные, здания, в том числе административные, расположены по обе стороны широкой дороги, по которой на огромной скорости несутся автомобили. Почему на огромной скорости даже в населенном пункте? Потому что еще великий Николай Гоголь писал : «Какой же русский не любит быстрой езды!»
Мы остановились на дороге, ведущей к церкви. В России все дороги - и плохие в том числе - ведут к церкви. Чтобы попасть на рынок, пришлось, опасливо озираясь, переходить Владимирский тракт (или Горьковку, или Пекинку – федеральную трассу М-7 по-разному называют).
На рынке под ногами грязь, а на прилавках – разноцветье товаров. Пенсионер Михаил Иванович торгует клематисами – по триста рублей за штуку. На интервью согласился не сразу. Говорит, я житель не совсем местный, приехал сюда на старость. Но место нравится – спокойно, в отличие от Москвы, где он жил до этого. В современной российской жизни ему не нравится молодежь и то, что «порядка маловато». С выбором будущего президента определился – бывший генерал –лейтенант КГБ Сергей Борисович Иванов. Почему он? Потому что «друг Путина и говорит без бумажки».
Когда я задавал вопросы другому собеседнику, Михаил Иванович подошел робко и сказал: «Пользуясь случаем, хочу вам рассказать о моем изобретении – приливной электростанции». И начал-таки рассказывать, хотя я сразу честно предупредил, что ни в приливных, ни в отливных станциях ни черта не смыслю. Договорились, что дочь изобретателя пришлет мне его рассуждения по электронной почте.
Я прошелся по рынку. Семья белорусов торговала какой-то мелочью. Говорят, ездить сюда на заработки выгодно. Напротив за самодельным прилавком сидели отец с сыном и торговали рыболовными снастями. От интервью папаша отказался и пояснил: если кто из сильных мира сего увидит его и услышит его слова, то его могут лишить места для торговли на этом и других рынках. «Власть у нас такая – критики не любит и злопамятна...»
Потом еще многие отказывались от интервью именно по этой причине: «Вот вы меня покажете, а мне жить здесь...» А те покровчане, что соглашались, говорили, что им все нравится в этой жизни и что голосовать они будут за Иванова.
...Я думал: почему почти все они говорят мне, что живут хорошо и что завтра будет еще лучше? Какие приметы светлого будущего в этом своем, в общем-то унылом, настоящем они увидели? Что заставляет их так думать?
Вспомнился Ерофеев: «Мое завтра светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера».
Многие россияне хотели избрать Путина президентом на третий срок. Многие выбрали себе другого поручителя их завтрашенего счастья – генерала КГБ Иванова. Они подсознательно выбрали себе день вчерашний, потому что не знают, как это - жить в другом, отличном от советского, будущем. И никто им об этом не рассказал и не рассказывает. «Что смотрите?», - спрашивал я их. «Первый и второй каналы телевидения», - отвечали они мне. И я понимал: они не могут не выбрать путиных и ивановых. Они просто не знают, что в России есть и другие люди. Им забивают мозги глупым пропагандистским телевидением, лишая ума. Им не прививают вкус и убеждают, что совесть- это не самое главное в мире.
«Смирись, Веничка, хотя бы на том, что твоя душа вместительнее ума твоего. Да и зачем тебе ум, коли у тебя есть совесть и сверх того еще вкус? Совесть и вкус – это уже так много, что мозги делаются прямо излишними».
А если нет уже ни вкуса, ни совести? А если и они делаются излишними?


Омутище – Леоново

Писатель Ерофеев проезжал эти села на электричке. Подъехать же к ним на автомобиле трудно, потому что надо съезжать с Владимирского тракта и блуждать по лесным дорогам. Поблуждали – приехали. Название села, где есть железнодорожная станция Омутище – Старые Омутищи. Село как село. На въезде – огромное летнее кафе, в котором ни одного человека, включая хозяина. Он куда-то ушел, а вместо себя оставил какого-то странного типа, который одним своим видом отпугивал потенциальных посетителей. Возле одного из двух, стоящих рядом, магазинчиков с одинаковым названием «Продукты» стояла бабушка и продавала картошку. Заговорил я с ней. Анна Сергеевна через три минуты ударилась в слезы. Оказалось, жила долгое время в Киргизии. А потом, когда Советский Союз развалился, ей пришлось уезжать с обжитых мест. «Киргизы даже куска хлеба нам, русским, не давали и очень плохо относились к нам», - рассказывала пожилая женщина. Так плохо, что спустя много лет Анна Сергеевна, вспоминая, плачет. Короче, говорить без слез она не может. Рекомендует пойти к библиотекарю Мишиной Евгении Григорьевне. Идти не то, чтоб далеко... Улица Набережная. Деревянный дом с надписью «Библиотека». Напротив – дом библиотекаря Мишиной.
Евгения Григорьевна варила яблочное варенье. Милая, добрая, симпатичная женщина. Говорили мы с ней долго и о многом. Она даже Ходорковского вспомнила. От нынешней власти не в восторге. О выборах говорит: «А из кого выбирать»? Молодежь ей нравится, но не нравится ее потребительская позиция «все и сразу».
Поговорили об истории села, о писателе Ерофееве и его творчестве. О том, что работы в селе нет, поля пустуют, народ ездит на заработки в Москву и Орехово-Зуево.
...Когда мы уезжали, в кафе по-прежнему никого не было. Рядом прошумела электричка – точно такая же, на которой Веничка Ерофеев ехал к своей возлюбленной в Петушки.


Петушки. Перрон

«Петушки – это место, где не умолкают птицы ни днем ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин... Даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен...» Так писал Ерофеев о Петушках.

Господи, и до чего же унылое это место – Петушки! Уже через полчаса мне стало так тоскливо, что захотелось выпить. Или напиться. Чтобы не видеть этих убогих стариков на стихийном рынке; этих вечно воняющих и пьяных бомжей; этих пьяных мужиков; эти гигантские лужи в глубоких колдобинах на дорогах; этого мусора и грязи... А люди ходили мимо и, казалось, не замечали всего этого. Как не замечали в Павловском Посаде ссущего мужика. Как не замечают бомжей и просто пъянчуг. Как не замечают бездомных и безработных, сирот и инвалидов... Они – привыкли! «Пламенел закат, и лошади вздрагивали, и где то счастье, о котором пишут в газетах?...» Кажется, я точно знаю, отчего Ерофеев предпочитал не трезветь в ТОЙ стране. Кажется, я точно знаю, отчего многие русские предпочитают не трезветь в ЭТОЙ стране. Потому что ТА страна и ЭТА – суть одно и то же. И ничего не изменилось за последние сорок лет.
На перроне Петушков ко мне подошел молодой симпатичный человек. Поинтересовался, что это я здесь снимаю. Я ответил. Вдруг он добровольно вызвался в помощники. Я согласился. Я сразу понял, кто он: от него за версту несло пятым курсом академии ФСБ, о чем я ему позже и сказал, а он молча кивнул в знак согласия. Помощником он оказался неплохим: организовал мне несколько интервью с местными жителями. А напоследок сказал: вы не спрашивайте людей о выборах, потому что предвыборная кампания еще не началась. И вряд ли начнется, сказал я ему. Он внимательно посмотрел на меня и переспросил фамилию.


Нагромождение абсурда

А потом был театр абсурда. Или, как писал Сергей Довлатов, «нагромождение абсурда». Мы с водителем долго не могли найти районный петушинский Дом культуры, в котором, как нам сказали, есть мемориальная доска писателю Ерофееву. (Доска оказалась плохонькой темненькой досочкой неважнецкого исполнения, выставленная в музее Петуха среди прочих петушиных экспонатов). Дом культуры нашли с четвертой попытки: оказалось, что подъезд к нему загородили милицейские посты. Милиции было очень много. На площади перед Домом культуры толпился народ. Толстый мужичонка в белой рубашке суетился особенно усердно. «Кто такой?» - спросил я аборигенов. «Это ж Середа Алексей Дмитриевич, глава района», - ответила мне женщина в праздничном одеянии. «А праздник по какому случаю?» - поинтересовался я. «Мы встречаем участников автопробега Москва-Владимир», – ответили мне.

Поначалу я подумал, что женщина умно и тонко пошутила: в этой грязи и тоске, ямах и лужах, сиротливости и очевидной захолустности вдруг пахнуло бессмертным произведением Ильфа и Петрова. Помните, в «Золотом теленке» тоже речь шла об автопробеге. «Председатель комиссии по встрече автопробега протянул в своей приветственной речи такую длинную цепь придаточных предложений, что не мог из них выкарабкаться в течение получаса…»

И вот выходит Середа к микрофону, и , после исполнения хором песни «Петушки вы, мои, Петушки!», приветствует участников автопробега такими словами : «..В нашем замечательном городе...мы вам дарим петушков... В честь автопробега под девизом «Ударим по бездорожью»... И так далее, в том же духе, с тем же пафосом, под звуки оркестра.
Конечно, герой «Золотого теленка» Остап Бендер был куда красноречивей петушинского Середы. Да и бессмертная речь великого комбинатора Остапа звучала лучше. « Я рад, товарищи, - заявил Остап в ответной речи, - нарушить автомобильной сиреной патриархальную тишину города Удоева. Автомобиль, товарищи, не роскошь, а средство передвижения. Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. Наладим серийное производство советских автомашин. Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству».
Бред! Театр абсурда какой-то! Дежа вю! Мне показалось, что за соседним памятником маленькому, просто-таки карликовому, Ленину мелькнули две смешливых фигуры писателей Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Теперь уже они, а не Веничка Ерофеев, праздновали триумф своего произведения. Это уже их герои, а не Веничкины, стояли на площади и дарили друг другу разноцветных петухов, горланили песню «Петушки, вы мои, Петушки!» в тесном оцеплении милицейских нарядов и машин, и с завистью смотрели на приехавшие словно с другой планеты «Ленд крузеры», «Порш кайены», «Ленд роверы» и БМВ.

Кругом все веселились и пели. Толстая милиционерша в обтянувшей ее упругие формы рубашке с погонами, фотографировалась на фоне «Порш кайена». Дети катались на велосипедах... Звучала бравурная музыка... И во всем этом чувствовалась какая-то натужность, заданность, словно действо совершалось для выполнения плана по встрече участников чего-нибудь - автопробега ли, завершения уборки урожая ли
...Ерофеев точно напился бы прямо здесь и прямо сейчас.

И вдруг я увидел ЕГО. Он шел через всю площадь, не обращая внимания ни на песнопения, ни на ментов, ни на Середу с его челядью, ни на мощные джипы... Он шел, пошатываясь, почему-то в камуфляжной форме (впрочем, пол-России в ней ходит)... Я не мог не окликнуть его. И он заговорил.
Ах, как он говорил! Без пауз, на хорошем матерном русском языке! Он сказал: это у НИХ праздник. Это не у НАС праздник! Я получаю три с половиной тыщи рублей в месяц – какой, на хуй, у меня может быть праздник! Да, вчера с корешами мы выпили – за праздник! За День десантника и святого Ильи. А это - не наш праздник. Они, эти – сволочи. Пошли они на хуй... Он указал пальцем в сторону главы района Середы и вообще – той, площадной, среды... Затем махнул жилистой загорелой рукой и побрел дальше.

Я не знаю, что с ним будет - и с этим мужиком, и с русским народом вообще. Может, его, как Веничку, зарежут шилом в подъезде чужого дома. Может, он сам умрет от водки и тоски. А может, назло всем и самому себе, будет жить и прозябать в этой тоске, среди этих ям на дорогах и среди невысыхающих со времен Салтыкова-Щедрина и его «Истории одного города» луж; среди советских маразматических песен и бесчисленного количества милиции... И называть все это «нормальной жизнью», в которой только и надо голосовать за тех, на кого укажут, а лучше – не голосовать вообще ни за кого, потому что – «все они сволочи и пошли они все на хуй».







О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"