№7/3, 2010 - 21 июля 1939 года родился Петр Вегин поэт, прозаик, переводчик


Пётр Вегин
Владимир Высоцкий: отрывки из романа
"Опрокинутый Олимп"



То, что сделал Владимир Высоцкий, положивший жизнь свою на струны, не сделал ни один современный поэт России, ни самые именитые и они же вкупе взятые, никто другой. Сказанное совсем не намерено умалить таких гигантов, как Иосиф Бродский, Юнна Мориц, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, самых чистых душой и Словом, без которых нельзя представить жизни. Но субъективность данного сочинения, как и любого сочинения, дает мне возможность утверждать свое.


* * *

Тельняшечка, мечта каждого романтика нашего поколения, треугольно голубела и подчеркивала его сильную, бычью почти, шею - воротник не сходился, да и форс был тогда такой. Я только что отчитал стихи и еще не вышел повторно на сцену, чтобы ответить на записки да и понаслаждаться по-юношески аплодисментами, как уперся в коренастого парня с гитарой наперевес.

- Это тебе, что ли, так хлопают? - в вопросе его явно не было подначки, а так - юморок, зашифрованное одобрение. - Останься, послушай меня, если не спешишь. Я - Высоцкий, Володя.

Я, конечно, остался, и Андрей Геворгян, который рвал струны рояля души в зале, импровизируя на мои стихи, тоже остался. И мы слушали из-за сцены сначала, а потом и на сцену почти выползли, потому что после первой же песни зал устроил такие овации, что наши с Геворгяном бурные аплодисменты моментально полиняли.

Что он пел - я, конечно, теперь не помню.

Все это было в НИИ Угля, напротив ГУМа, в каком-то старом здании, но с большим, человек на пятьсот, залом. Была весна 62-го года, как раз незадолго до печально-знаменитой встречи Хрущева с художниками. В те годы научно-исследовательские институты позволяли себе кое-что и устраивали вечера, на которые приглашали кого сами хотели. Да еще платили за выступление. Это сделало свое дело, свой климат - и в Москве, и в стране. Ученые тогда как-то выбились из-под жесткого идеологического контроля, были страстными сторонниками и меценатами всего в искусстве нового. Каждое новое имя подхватывалось ими и передавалось из одного НИИ в другой.

Мы получили по 100 рублей в конверте и дружно решили, что это дело надо обмыть - и выступление, и знакомство. "Елисеевский" работал еще до одиннадцати, и водку еще до одиннадцати, а не с одиннадцати, продавали. Я жил тогда рядом, на улице Горького, и, естественно, мы закатились ко мне.

- У тебя пожрать чего есть? Я с утра ничего не жрал! - справился он, запихивая бутылки в сумку.

Пожрать, я знал, чего-нибудь всегда найдется, жена моя, да и вся семья, были люди гостеприимные, а кроме того, я уже приучил их, приводя совершенно неожиданно Бог знает кого. Вспомнить бы - кто еще был тогда!

Увидев Марину, мою первую жену, Володя прилюдно начал рычать на меня, что это, мол, нехорошо - таких взаперти держать, да и песен моих она не слышала. Теща оторвалась от телевизора, что само по себе было подвигом, и как-то в секунду все закрутилось, как бывает в московских домах, когда добрый гость на пороге, и стол вдруг накрылся, и рюмки зазвенели, и, не давая мне долго рассказывать о его песнях, Володя взял на руки гитару и, махнув еще рюмочку, чтобы легче пелось, расколол тишину прилегающих квартир на мелкие осколочки. Пел он много и с какой-то ухарской щедростью, и соседи пришли послушать "если можна", и теща до трех ночи не спала, как всегда, молодея в наших компаниях...

Господи, мы ли это были?

Мы.

"В тот вечер я не пил, не пел, я на нее вовсю глядел, как смотрят дети..."

Может быть, это, а может, нет - какая сегодня разница? Нам было хорошо, мы были сами собой, Марина была счастлива, Володя был великолепен...

Потом он пропал, или я пропал - не знаю, но встретились мы через 2 года.


* * *

Москва с трудом оправлялась от правительственного погрома левых художников и поэтов, но раз уже вдохнув воздух свободы и правды, было невозможно дышать ничем иным. Уже многие вернулись из лагерей, уже речь интеллигенции пополнилась барачными словами, начинал шелестеть страницами Самиздат, и в магазинах вдруг стали случаться перебои с магнитофонными пленками. Картонные коробки с бобинами коричневой пленки замелькали в руках прохожих - в стране начиналась магнитофонная эпоха. Иногда в метро или на улице можно было прочитать на коробке с пленкой - Окуджава или Галич. Вскоре к этим именам прибавилось имя Высоцкого.

"Клены выкрасили город колдовским каким-то цветом, это скоро, это скоро бабье лето, бабье лето..."

Это была не Володина песня, но по духу она очень совпадала с ним, и он пел ее лучше и с большим успехом, чем написавший ее наш общий друг Гарик Кохановский.

Вероятно, это была единственная чужая песня, которую пел в жизни Высоцкий. Песня летала над Москвой из окна в окно, Гарик, как и подобает настоящему другу, не ревновал, а радовался. Я встретил его ночью возде Пушкинской площади, точнее - возле старого сытинского дома, где размещалась редакция газеты "Труд". Цвели липы, гремели июльские грозы, у памятника Маяковскому по вечерам еще читали стихи, молодые джазисты устраивали джемсейшен в легендарных кафе "Синяя птица" и "Аэлита"... Все были одинаково бедны и одинаково знамениты. Каждый новый талант возникал и принимался как-то сразу, из-под земли будто, а серость, хоть и была она обласкана и узаконена правительством, не высовывала носу из своих блиндажей, лелея очередные планы погрома "леваков".

Это позже - одни сопьются, другие за речку отвалят, третьих упрячут в психушки, а кого-то завалит тяжелыми глыбами успеха, из-под которых никогда им не удалось выбраться. А пока, как сказала Юнна Мориц, мы были молодые и чушь прекрасную несли.

Я возвращался из "Синей птицы", где только что вернувшийся из Лондона Василий Аксенов обмывал шампанским свою новую восхитительную повесть, которую уже рвала из рук Москва.

- Слушай, старик! - сказал я Гарику, как и подобало тогда говорить. - Айда в воскресенье в Дубну, зовут нас и художников. Они картины свои покажут, а мы почитаем. Если хочешь, возьми гитарку, споешь.

Молодые ученые Дубны, с которыми мы тогда часто встречались, захотели потешить свою душу и выказать непокорность властям. Они решили устроить грандиозную выставку картин и чтение стихов на их фоне. Организацией всего этого дела занимались мы с Володей Шашковым, журналистом из "Недели". Я уже подружился тогда и с Бобом Жутовским, и с Эрнстом Неизвестным, а через них - и с другими "модернистами". С художниками мы быстро договорились, и проблема было только с самым неустойчивым народом - с поэтами.

Гарик радостно заржал в знак согласия и почему-то спросил:

- А Понтекорво будет?

- И Понтекорво, и все остальные засекреченные! Все льют кипятком от желания увидеть и услышать нас. Дают два автобуса, гостиницу и жратву - на два дня. Поехали, старик!

- Но тогда надо взять Володьку! Я без него не поеду.


* * *

...И вот мы грузимся в два автобуса, гужуемся на Пушкинской площади, раздражая ментов и привлекая внимание прохожих. Сколько нас - тридцать, пятьдесят? Если бы по дороге оба автобуса попали в аварию, то сегодня от нас не осталось бы и тех остатков, которые все-таки и всему вопреки остались.

Рефрижератор, в который погрузили картины - почти всю коллекцию, эдакую Третьяковку абстракционистов, принадлежащую знатоку и фанату живописи Жене Нутовичу, еще вчера уехал вместе с Женей, который никому не доверял не только развешивать, но и грузить картины.

Кого только не было! Кроме Володи и Гарика, поехали еще два поэта с гитарами - Юлий Ким и Юрий Визбор. Из поэтов почти все, кроме Юнны Мориц, - она тогда болела.

Два автобуса созвездий!

Художники - Жутовский, Володя Янкилевский, Юра Соболев, Эрнст Неизвестный, Юло Соостер, которого уже нет в живых, - никто еще не знает, что рефрижератор вместе с картинами и Женей Нутовичем уже едет обратно в Москву. Чего угодно ждал дубненский партком, но не такого! Картины провисели всего один час.


* * *

...Мы валяемся на берегу неширокой здесь Волги, до выступления еще далеко, мы загораем и обсуждаем с Шацковым, как нам силами поэзии дать бой за изгнание художников из синхрофазотронного рая.

А Высоцкий и Гарик с диким ором и плеском топят в волжской воде своих привозных подружек. Девки визжат, но им это жутко нравится.

- Ты будешь выступать первым! - кричу я Володе. - Чтобы сходу зал заделать, тон задать!..

- Только первым! Всегда и везде первым! - отвечает Володя и, всей своей широкой грудью набрав воздуха, подныривает под девицу.

Та визжит, как и положено в такой игре, но визжит недолго, потому что никто её не хватает под водой, никто не топит. А Володя выныривает через несколько секунд посредине Волги...


* * *

Он выступил первым и сделал что надо. Зал был наш, вернее - его, он завёл его, покорил, настроил на нужную волну. Все остальные тоже были хороши, и всё шло как по маслу, нас не отпускали три часа подряд, и можно было считать, что мы взяли реванш.

Зал просил ещё Высоцкого, но он держал мазу - и свою, и нашу общую.

Потом он пел ещё - уже заполночь, в чьём-то коттедже, где мы бузотёрили до утра. Читали и пели все, кто не уехал вечерним поездом в Москву. Но больше всех запомнился Володя и Андрей Битов, который читал куски из будущего знаменитого романа. На нём висла смазливая графоманка с трауром под ногтями...


* * *

В Польше Высоцкий стал, как и Окуджава, народным героем. Слава его подкреплялась еще и его фильмами, а кино - мы знаем - в Польше на большой высоте и в большом почёте.

Лилиана Короткова, моя польская подруга и переводчица, позвонила мне прямо из Шереметьева, едва получив багаж:

- Умоляю тебя, мне надо любой ценой встретиться с Высоцким, сделать с ним интервью.

Я несколько месяцев не видел Володю, не знал - в Москве ли он вообще, но позвонил утром, чтобы застать наверняка, до репетиции.

- Полька? Давай, приходите к служебному входу, я встречу перед началом. У меня будут большие интервалы между сценами, там и поговорим. Магнитифон у твоей польки есть? Новую песню спою - только что закончил...

Он встретил нас, посадил в зале, показал куда пройти, когда он закончит свою сцену, предупредил кого надо, чтобы пропустили в его артистическую.

Лилиана сияла от восторга. Давали "Десять дней, которые потрясли мир". Я видел этот спектакль уже четыре раза, но каждый раз смотрел с первой радостью.

После того как Володя отыграл большой кусок, мы с Лилианой нырнули в боковую дверь, контролерша, которой Володя нас заранее показал, с понимающей улыбкой откинула бархатную портьеру, и через секунду мы буквально уперлись в Высоцкого - он стоял с той стороны двери и ждал нас

- Пошли. Без меня вы заблудились бы здесь, чего доброго на сцену попали бы. У меня минут двадцать до следующего выхода...

Он закурил, откровенно разглядывая Лилиану и то ли полотенцем, то ли салфеткой вытирал потное лицо.

Я подписал ему свою новую книжку, Володя сразу положил ее в карман пиджака:

- Чтобы здесь не забыть в суматохе. Когда-нибудь тоже тебе подарю свою... Вот же везунок - и книги у него выходят, и красавицы вон какие с ним...

- Ну, ладно, - он повернулся к Лилиане, - про Высоцкого ты наверняка все знаешь, может, даже больше, чем я... Давай, включай свой кассетник, я спою новую песню - только сегодня закончил, Петька позвонил как раз, когда я отложил гитару. Между прочим, вы одни из первых слушателей.

Он взял несколько аккордов и запел:

Я вам мозги не пудрю - уже не тот завод
В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.
За что мне эта злая, нелепая стезя -
Не то, чтобы не знаю, - рассказывать нельзя...


Он пел с явным удовольствием, и нам доставляя радость, и сам ее получая. Лилиана склоняла золотые локоны на свой магнитофончик и смотрела на Володю с откровением Магдалины. Закончив петь, Володя даже не спросил - понравилась ли новая песня: это само собой - как же может не понравиться, если и сам сияет, и полька забыла все вопросы, которые она заранее приготовила. В этот миг по внутреннему селектору помреж попросил Высоцкого приготовиться к выходу на сцену.

- Ребята, вы идите в зал, сейчас у меня хороший кусок будет. Потом антракт, вы сразу возвращайтесь сюда...

В антракте пришли Валера Золотухин, который уже слышал песню, и Веня Смехов, который только слышал о песне. Володя спел ещё раз, и опять с явным удовольствием.

- Ну вот, опять повезло присутствовать при рождении нового шедевра! - Золотухин обнял Володю за плечи.

Потом повернулся ко мне:

- А помнишь, как в общаге на Трифоновке чинарики друг у друга стреляли, а? Кто бы мог подумать, господа...

После спектакля были ещё какие-то Володины гости, и мы все вместе поехали в ВТО - святая театральная традиция... Кончилось всё, естественно, далеко заполночь, и мы с Лилианой до самого рассвета крутили плёнку, вновь и вновь впитывая радость и горечь этой песни:

Ходил в меня влюблённый
весь слабый женский пол:
Эй, ты, недострелённый,
давай-ка на укол!








О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"