№7/3, 2010 - 20 июля 1886 года родился Михаил Лозинский, русский поэт серебрянного века, крупнейший переводчик
Михаил Лозинский
Белая ночь
Горят отдаленные шпили
Вечерних и светлых соборов,
И медля, и рея в сияньях,
Нисходит к зеркальным каналам
Незримая в воздухе ночь.
Печаль о земле озарили
Моря просветленных просторов,
И нам, в наших смутных блужданьях,
Так радостно — сердцем усталым,
Усталой мечтой изнемочь...
Безумная ночь опустилась
Над пепельно-нежной Невою,
И крылья торжественных ростров,
И легкие мачты — как тени,
Как сны, отраженные в снах.
И все, что прошло, только снилось,
Мы снова, как дети, с тобою,
Мы — светлый, затерянный остров
В спокойных морях сновидений,
Мы — остров на светлых волнах.
1908
* * *
Бесконечною тоскливостью
Льются дни и ночи.
Быль земли давно рассказана
Речью однозвучной.
Торопливой теплясь живостью,
Смотрят в вечность очи.
Мне моя душа навязана,
Как недуг докучный.
1909
Зеленый луч
Усталой памяти, в седой волне
Глубин прощальных медленно уснувшей,
Ты был — как весть о снившейся весне,
Зеленый луч, изменчиво мелькнувший!
Забытый цвет, качнувшийся намек
Пропел в душе безгрешным перезвоном.
Я снова жил, я снова был далек,
Я нисходил по благодатным склонам.
Вся жизнь моя была опять жива,
Как миг живут алмазным раем льдины.
И целый день мне грезилась листва,
Мне грезились зеленые долины.
1910
Каменья
Н. Гумилеву
Земли лучей, не мучимой ветрами,
Счастливый гость, тебе легко идти
Ее лугов широкими коврами,
Где возросли на медленном пути,
Как лилии, не знающие тленья,
Прозрачные и ясные каменья.
Ты их берешь с уступчивых стеблей,
И пальцам нежны влажные кристаллы.
Они струят то свежий вздох полей,
То луч луны, то бархат крови алый,
Они зовут ненасытимый взгляд
К безмолвию волнующих услад.
Когда ты вступишь в море тьмы бездонной,
Их тайный луч тебя увеселит.
Ты будешь жить их жизнью потаенной,
Их малый мир желанья покорит
Еще нежней, еще пьяней и глуше,
Чем женские мерцающие души.
Настанут дни: кудесник и певец,
Ты будешь царь среди племен беспечных.
Ты замутишь певучий ключ сердец
Обетом далей, пламенных и вечных,
Своих волшебств раздаривая ложь.
И от людей, как Божий гость, уйдешь.
В конце путей, где все светло и немо,
Тебе в глаза плеснет беззвучный вал
Высоких башен белого Эдема,
Венец земли, венец последних скал.
Но отстранит многоочитый воин
Того, чей взор устал и недостоин.
Ты не любил, тебе не снился свет,
Единый свет, там, в самом сердце Рая,
Ты созидал многообразный бред,
Эдемский луч дробя и искажая, —
И ты замрешь у непорочных врат,
Как блудный сын, забывший путь назад.
1913
Не забывшая
Анне Ахматовой
Еще свою я помню колыбель,
И ласково земное новоселье,
И тихих песен мимолетный хмель,
И жизни милой беглое веселье.
Я отдаюсь, как кроткому лучу,
Неярким дням моей страны родимой.
Я знаю — есть покой, и я хочу
Тебя любить и быть тобой любимой.
Но в душном сердце — дивно и темно,
И ужас в нем, и скорбь, и песнопенье,
И на губах, как темное пятно,
Холодных губ горит напечатленье,
И слух прибоем и стенаньем полн,
Как будто вновь, еще взглянуть не смея,
Я уношу от безутешных волн
Замученную голову Орфея.
1912
Нерукотворный град
В. К. Шилейко
Из чаши золотой я лью кристалл времен,
И струи плещутся изменчивым алмазом.
О, как таинственно, как молча опьянен
Возникновеньем солнц мой ослепленный разум!
И в нитях этих солнц, как льдистые венцы
Над зыбью радостной мерцающего зноя,
Сверкают радуги, и крылья, и дворцы
В неизъяснимый град слагаемого строя,
В нерукотворный рай сплетаемой парчи,
И всходят лестницы, сквозь облака сияний,
К святилищам святынь, которым нет названий.
И всходят лестницы, и стелются лучи...
Недостижимый рай! О рай, подвластный мне!
Как Феникс, я живу в твоем живом огне,
Где все грядущее, что глухо так и страстно
Бросало тень свою по мертвым дням моим,
Царит мучительно-прекрасно
Под небом трижды золотым!
И я веду свободный пир,
И я — как вождь на яркой тризне,
Где каждый возглас — новый мир,
Где каждый миг — начало жизни.
И алчно недвижим мой ненасытный взгляд,
А глыбы золота, безмолвствуя, горят,
И льется Нил судьбы, магический и близкий,
Сапфирной свежестью, за кружевом аркад...
О, дни мои! О, пламенные диски!
1909
Петербург
I
Здесь утра трудны и туманны,
И все во льду, и все молчит.
Но свет торжественный и бранный
В тревожном воздухе сквозит.
Но сердце знает: в доле знойной,
В далеком, новом бытии
Мы будем помнить, город стройный,
Виденья вещие твои
И нам светивший, в жизни бедной,
Как память ветхая слепцов,
В небесном дыме факел бледный
Над смутным берегом дворцов.
1912
II
Как в призванных сердцах — провиденье судьбы,
Есть в вечных городах просветы роковые, —
Костры далекие, скрижали огневые,
Над дымом времени нетленные гербы.
Ты в ветре рвущемся встречаешь лет столетий,
Мой город, властелин неукротимых вод,
Фрегатом радостным отплывший на рассвете
В моря без имени, в пустынный переход.
И, мертвый, у руля, твой кормчий неуклонный,
Пронизан счастием чудовищного сна,
Ведя свой верный путь, в дали окровавленной
Читает знаменья и видит письмена.
22. IX. 1913
Последняя вечеря
Последний помысел — об одном,
И больше ничего не надо,
Гори, над роковым вином,
Последней вечери лампада!
И кто расскажет, кто поймет,
Какую тьму оно колышет,
Какого солнца черный мед
В его волне горит и дышит?
Смотри: оно впивает свет,
Как сердце жертвенная рана.
Весь мрак, всю память мертвых лет
Я наливаю в два стакана.
Сегодня будет ночь суда,
Сегодня тьма стоит над нами.
Я к этой влаге никогда
Не приникал еще губами.
Пора. За окнами темно.
Там — одичалый праздник снега.
Какое страшное вино!
Какая кровь, и смерть, и нега!
1921
Пчелы
Я сегодня целый день
Слышал голос пчел незримых,
Точно пламенную сень
Кружев, зноем шевелимых.
Дивный разуму глагол
Я прочел по их извоям,
Опьяненный зноем пчел,
Золотым и мудрым роем.
Он кружил, и стлался в тень,
И опять гудел, червонный,
Чтоб отрада целый день
Тлела в памяти влюбленной...
Много слов и песен есть
Для сердец, лучам послушных.
Им слышна о дальнем весть,
Тишина лугов воздушных.
1910
* * *
То был последний год. Как чаша в сердце храма,
Чеканный, он вместил всю мудрость и любовь, —
Как чаша в страшный миг, когда вино есть кровь,
И клир безмолвствует, и луч нисходит прямо.
Я к жертве наклонил спокойные уста,
Чтоб влить бессмертие в пречистый холод плоти,
Чтоб упокоить взор в светящейся дремоте.
И чуда не было. И встала темнота.
Но легким запахом той огненной волны
Больные, тихие уста напоены.
Блаженный и слепой, в обугленном молчанье,
Пока не хлынет смерть, я пью свое дыханье.
