№4/1, 2010 - С праздником 1 апреля нас поздравляют
победители и лауреаты юмористического конкурса «Жизнь прекрасна»
Константин Ларченко родился в Туле, там же окончил среднюю школу и Государственный Политехнический Университет.
.В 2002 году поступил на курсы режиссеров «Фабрика Кино», устроенных на базе Высших Курсов Режиссеров. Курсы были экспериментальными и содержались на деньги частных инвесторов, которые в скором времени кончились. «Фабрика Кино» выпустила курс и канула в лету.
В 2003-2005 гг. проходил стажировку на киностудии Д.Х. Астрахана «Золотой Век» и работал там же.
В 2004-2005 году поставил в Свердловском Академическом Театре Драмы спектакль по пьесе А.Вампилова «Старший сын или свидание в предместье».
В 2006-2007 гг работал на административных должностях в московском кинопроизводстве.
В 2007 году был сорежиссером и сосценаристом сериала «Дело было в Гавриловке», 1-8 серии. производство Свердловской киностудии.
В соавторстве с Я.Пархоменко написал сценарий «Легенда спального района».
В 2008 году второй режиссер и режиссер монтажа телесериала «Жилин».
В 2009 году второй режиссер кинокартины «Мы из будущего 2».
Работа над сценарием телесериала «Бейкер стрит 221Б».
С 2008 года постоянно пишет малую прозу.
Константин Ларченко
ОКУДЖАБУС
По городу бежали ночные троллейбусы, "душа Москвы" - окуджабусы. Недостижимые, светящимися миражами проносились они мимо нас.
Однажды окуджабус сломался. Вышел водитель. Азербайджанец. Имеющий отдаленное сходство с известным поэтом.
- Пацаны помогите! - Сказал он почти без акцента. - Толкните! Видите встал!
Салон был черен и пуст. Нас было трое. Переглянулись и стали толкать. Окуджабус не двигался с места. Мы отдавали все силы.
- Выровни руль мудила! - Закричали водиле.
Колеса выпрямились. Окуджабус покатился к обочине.
НАВИГАТОР
Человек себя чувствует одиноким в трех случаях:
если он одинок;
если поблизости нет ЭВМ;
и когда барахлит навигатор.
Последнее хуже всего.
Во-первых, ты лишаешься женского голоса. Пусть механического, пусть с легким китайским акцентом, но к этому голосу ты успел привыкнуть. Этот голос уже стал родным.
Сперва ты конечно шутил, посмеивался, когда она говорила:
- Следуйте прямо один километр.
А ты ей в ответ:
- Следую милая.
А потом долго ждал перекрестка, когда она вступит в беседу. И она вступала (всегда вежливо, всегда терпеливо):
- Через триста метров поверните на право.
А ты:
- Будет сделано, милая.
Ты шутил, и ты ехал, и дорога была длинная, малолюдная, и вы пили чай с бутербродами, и ты совсем позабыл куда едешь, и кто ты, и уж полностью доверился Наташе (ты и сам не заметил, как назвал навигатор по имени). И вдруг понял, что Наташа молчит. Наташа сломался. И стало одиноко. Тут же! Ни тогда, когда ты был одинок, ни тогда, когда не было ЭВМ, а только сейчас. Когда вокруг лес, ночь и Наташа сломался.
И ты трясешь навигатор и заклинаешь: "Включайся Наташа, включайся". А она не включается. И в бессмысленной надежде, ножом вскрываешь ей бок, чтобы найти изъян, починить, а там... там такое... в чем разбираются одни только китайцы, и русскому человеку в Наташе никогда ничего не понять.
И бросаешься к карте. И смотришь в окно, стараясь понять где находишься. Да куда там. Всюду Русь. Без Наташи не разберешься. И в уме быстро вертится: "Азимут". И еще: "По нему надо идти". Но куда? Перед тобой перекресток. Две дороги, две судьбы. И вокруг никого.
И ты садишься в машину. И сжимаешь свой руль.
- А что бы сказала Наташа?
Но Наташа сломался.
АВТОБУС
Сели на вокзале. Вещи погрузили. Ехать далеко. Ночью заснули. Утром проснулись.
Неужели стоим?
Да нет, медленно едем.
Да нет же стоим!
Еще как стоим!
Хватит галдеть - дайте поспать!
Ах оставьте, просто пейзаж за окном не меняется.
А чего ему меняться? Он всю жизнь не меняется.
Значит едем?
Но тогда отчего нет водителя?
Как нет водителя?
Глянули - и правда нет.
Наверное вышел. Наверно нужда?
Что-то давненько он ходит.
Покурим?
Курим. Без конца и без края пустырь. В центре автобус, а рядом мы курим. Автобус есть, пустырь есть - дороги нет. Ни дороги, ни водителя. Баламутим народ:
Просыпайтесь! Приехали! Надо что-то делать.
А что?
Как это что?
Ну, а что?
Выбираться!
Это как? Водителя нет!
Управлять самим. Кто умеет водить? Что вы молчите? У кого есть права?
У меня, - говорит спросонок один.
Иди сюда - поведешь. Да шевелись - люди торопятся. Давай за баранку.
А куда ехать?
Как куда? Туда.
Нет, погодите. Надо сперва разобраться, как это туда? А если туда?
А где Солнце?
На Востоке!
И что?
Как это что?
А куда ехать?
Огляделись - не поняли. Замолчали.
А поехали... туда? Если все время ехать туда, куда-нибудь точно приедем!
А если не приедем, а бензин кончится, что тогда?
Снова замолчали.
В чистом поле продувает ветерком. Зябко. Быстро сумрак наступает. Один говорит.
А мне вообще все равно ехать-не ехать. - И пошел спать в автобус. Другие посмотрели, головами покачали и двинулись следом. Сели. Вроде сидим. Не ругаемся. Сохраняем приличия. Друг от друга тепло получаем. Жутковато. Кто-то уселся за руль и прикалывается. Ну и мы прикололись - он, по типу, водила, мы, по типу, пассажиры.
- Давно едем? - Спрашивает меня женщина на полном серьезе.
- Давно. - Говорю.
- А скоро будем?
- А вы куда? - Говорю.
- К сыну.
- А где сын?
- Пропал без вести.
ДЕЛЕГАЦИЯ
Нет, вы это видали? Миленькое дело! Мы с Сеней были в Нью Йорке. Сеня сплюнь!
Сеня продюсер, он гениален, Сеня ты гениален?
Сеня сплюнь... Три раза! Через другое! Вот так.
Мы привезли им в Нью Йорк глубокое. То есть себя!
У них же в Нью Йорке нас нет. Ни нас, ни наших фильмов, ни нашей глубины.
Сеня скажи.
Мы у них - в дефиците, мы у них - экспорт.
Уговор был такой. Мы им глубокое, то есть себя, наши фильмы - они нам деньгами.
И что?
Мы им глубокое от всей нашей души, а они нам подлянку во всю нашу морду?
Фокус-группу собрали, заставили смотреть. Те посмотрели и говорят: "слишком медленно и с трудом поддается осмыслению".
Мы им - глубоко?
Они - глубоко.
Мы им - дефицит?
Они - дефицит.
Мы им - так какого рожна?
А они - "слишком медленно и с трудом поддается осмыслению"!
Сеня, спокойствие. Сеня желает сказать. Сеня, предварительно сплюнь.
Сеня уже говорит: Шо мне ваш Нью Йорк?! В гробу видал я этот огрызок! Если бы Огрызок не приютил Бродского, я бы плювал на ваш Нью Йорк! Дрюша, ты бы плювал? И Дрюша плювал! Тоже мне айкумена! Мы бы с Дрюшей ее всю обплювали! Видали Москву? Наша работа!
Сеня сказал. Сеня сплюнул.
Сеня продюсер. Имеет право. Сеня предварительно сплюнь, я итожу.
Итожу: Нью Йорк когда-то приютил нашего Бродского, много с тех пор воды утекло через ихний Гудзон. Не тот нынче Нью Йорк. Измельчал. Глубина теперь никому не нужна. Жалок уровень культуры. Не дай нам Бог, пойти их путем!
ЗВЕЗДОЧКА
Я очень любил быть октябренком. Эта любовь была чистая. Она не отдавала привкусом страха.
Я любил быть октябренком и от меня ничего не требовали взамен. Так любят родители. Так любил меня дедушка Ленин, глядящий с портретов своими добрыми всепрощающими глазками. И его любовь была непоколебима ко мне, как бы я ее не испытывал. Эту же любовь я ощущал и в маленьком Ленине, который был передавлен на октябрятскую звездочку. Я всегда носил его на груди. И ему было все равно учусь я на "отлично" или на "хорошо". В отличие от мамы он не разлюбил меня даже когда я скатился на тройки.
Ленин на звездочке был маленький и кудрявый, как моя одноклассница с потрясающей фамилией, в звучании которой мне слышались далекие марши двадцатых годов.
Она была очень умна. Она получала пятерки. А я терял интерес. И чтобы поднять интерес меня пересадили к кудрявой девочке. Я был счастлив, она нет. Я все пытался заглянуть к ней в лицо - она закрывала тетрадку рукой. Я краснел, понимая, что она думает, что я хочу у нее списать. Это меня оскорбляло. Я утыкался в тетрадку и пытался сосредоточиться на задачке. Выходило посредственно - троечка.
Пока мы сидели за одной партой, у меня не было шансов понравится ей. Это было ужасно. Я не мог с этим покончить - но я не хотел сидеть больше ни с кем. Оставалось смирится. В столкновениях с реальностью я узнавал себя. Как мне было еще узнать кто я такой? Не по своим же мечтам?
Моя успеваемость стремительно падала. Меня ругали, но без энтузиазма. Виноватой оказалась кудрявая девочка. Ей выставили на вид. Я знал, что девочку с такой революционной фамилией, им ни за что не сломать. Она посмотрела на меня новыми глазами и убрала локоток, открывая решение задачки в своей тетрадки. Можно было списать. Но если я и раньше не затем к ней заглядывал, то теперь доказал ей свое благородство. Я не стал списывать, чем ее сперва удивил, а потом и расстроил.
Успеваемость не повышалась. А кудрявая девочка мечтала стать звеньевой! Её брови озабоченно изогнулись. И тут судьба преподнесла свой закономерный подарок.
Была зима. Высокие сугробы и вторая смена. Уроки заканчивались когда на улице уже было темно. После уроков нас задержали. Белокурая и гордая девочка похожая на маленького Ленина с октябрятской звездочки осталась со мной в классе. Решать домашнее задание. Она объясняла, я не слушал, я смотрел на нее. Я был счастлив. Жаль, что упражнение оказалось несложным. Я впервые досадывал, что нам недостаточно много задают на дом.
Затем, в раздевалке мы нашли свои мешочки для обуви, переобулись. Наши пальто висели на крючьях. Я помог ей одеться. Пальто белокурой девочки было подбито мехом, с красивым капюшоном. Потом я надел свое и тут обнаружилось, что моя шапка пропала. У меня была отличная шапка, мне ее подарил дедушка сделав шапку из распятого кролика. Шапки не было, мы все обыскали. Девочке пора было домой. Мое волнение нарастало. Мечты, о том, что мне удастся проводить ее таяли. Я суетился, некрасиво потел. А потом сделал то, чего никогда прежде не делал. Я вышел из школы без шапки.
Я всегда ходил в шапке. Мама и бабушка всегда говорили, что на улицу надо ходить в шапке. Ходить в шапке было таким же законом, как чистить зубы и умереть за Родину в фильме о войне. От этого что-то зависело в мире. Что-то важное. И нарушить этот порядок было невозможно. Но мне очень хотелось проводить кудрявую девочку похожую на октрябрятскую звездочку. Девочка стояла напротив, звездочка сияла на сердце. Выбор был предрешен!
На улице оказалось холодно. Я шел и прислушивался. Происходит что-то в мире или нет? И мама оказалась права. Когда нарушаешь правила - обязательно что-то случается. И точно. В тот вечер не ходили трамваи.
Но и это было восхитительно. Свет редких фонарей, снегопад, пустые улицы, и конечно она - прекрасная звездочка. Мы о чем-то болтали. И я видел, как ей нравится, что я ее провожаю. Она говорила:
- Холодно?
Я отвечал ей:
- Нет.
Ей нравилось что я говорю, я все больше влюблялся. Мне казалось, что количество людей которые любят меня увеличилось. И что кудрявая девочка ни в какое сравнение не идет ни с октябрятскими звездочками, ни даже с огромным портретом дедушки Ленина. Я побаивался этих неожиданных ощущений, опьянялся восторгом. Неожиданно мы подошли к ее дому. Она сказала "пока", обдала непостижимостью женской тайны, улыбнулась и исчезла в подъезде. Ее дом был красно-кирпичным дворцом. Он был в пять этажей, с магазином "Диета", мой только в два, но с подвалом. В ее доме горели все окна, в моем только два. В ее доме должны были жить прекрасные люди, в моем ругались соседи. Ее дом был прекрасен как Ленин, мой был похож на замерзшего немецкого пленного руками которого был он построен.
Со временем, я познакомился со всеми мальчишками жившими в красно-кирпичной хрущевке. Я с ними дружил.
Бабушка встретила меня и с таинственными интонациями, стала подзадоривать. Словно присутствовала при нашем свидании.
- Откуда ты знаешь? - Спрашивал я.
- Сорока на хвосте принесла. - Улыбалась бабушка.
В доме за мной закрепилась слава кавалера. Я сопротивлялся для вида. А сам был от счастья - без задних ног.
На следующий день я летел в школу быстрее трамвая. Сбросил пальто, торопливо переобулся. Взлетел в наш класс. Подбежал к девочке. Она стояла в кругу подружек и обдала меня холодным презрением. Подружки смеялись. На их детских грудях хохотали октябрятские звездочки. Словно и не было вчерашнего вечера. Словно она предала и меня, и себя. Она побоялась быть такой, как вчера. Побоялась перед подружками. Это было очень понятно. Она пятерочница - я твердый троечник. Мне нечего было терять - она хотела стать звеньевой, в ее фамилии слышались победные марши двадцатых годов. На ее груди сверкала и тряслась от хохота странная звездочка невероятно большого размера. Ленина я не узнал, а лучи - кровавого цвета.
Видал? Командирская звездочка. - Сказал одноклассник. - Она теперь звеньевая, а ты теперь прикрепленный ко мне.
Эта девочка, которая только вчера была так похожа на октябрятскую звездочку, и в фамилии которой слышались марши двадцатых годов, успела вытеснить из моего сердца и октябрятскую звездочку и огромный портрет дедушки Ленина, вытеснить и оставить на сердце пустоту. Теперь в школе меня больше некому было любить. Для остальных я скатился на тройки.
Через неделю, мы с приятелем, имени которого я не помню, вошли в будку телефона-автомата и набрали номер кудрявой девочки.
- Алло, - сказала девочка.
- Сука! - крикнул я в трубку и бросился бежать с воинственным криком по весенним ручьям.
Девочка на меня страшно обиделась. Я стал курить, не особо таясь, и чуть не вылетел из октябрят. Нелюбви наши сравнялись. Пустота сыто зевнула.
ЗАПИСКИ ОБЫВАТЕЛЯ
Я толстею, моя жена толстеет, мои друзья толстеют, все толстеет - вселенная расширяется.
Мы боремся против лишнего веса. Боремся против вселенной!
Моя жена плавает, занимается йогой - и толстеет. Я езжу на велосипеде и толстею. Ем меньше, и не ем на ночь - толстею. Хожу пешком, сильно переживаю по поводу лишнего веса - еще больше толстею.
- Больше надо думать, - говорит жена, - мозг тратит 70 процентов энергии человеческого тела.
- Диета принимается!
Лежу на диване - думаю. Восемь часов в день - мучительно, страстно, с энтузиазмом, с небольшим перерывом на сон и обед. Но, я толстею. И жена толстеет. И наши друзья - толстеют. И этот процесс от нас не зависит. Вселенная расширяется.
***
Все начинается с флюорографии. Если ее не прошел - не дают нужную справку, работу, не лечат, государство смотрит с недоверием на людей не прошедших флюорографию. Значит есть что-то в этой флюорографии, что то очень важное - подтверждающее благонадежность. Прошел - живи, нет - извини.
Жена составила список анализов, которые я должен сдать перед тем как зачать ребенка. Первым в списке - флюорография.
***
Я вру. Вру на работе, вру друзьям, вру жене, вру самому себе. Вру всегда.
Иногда потому что хочу стать лучше, чаще из скромности.
Возраст и килограммы отнимаю, достоинства складываю, множить не позволяет интеллигентность.
Я хочу быть лучше. У меня есть идеалы. Но я им не соответствую - от того вру.
Другие довольны, жена нет.
Слишком близко живем!
***
- Чик-чик, - говорит попугай.
Я готовлю завтрак жене. Попугаю неймется. "Чик-чик", пролетит кружок вокруг абажура и опять по новой.
- Ты, - говорю, - достал. "Чик-чик", да, "чик-чик". Больше сказать нечего?
- Чик-чик, - говорит попугай.
- Вот - Говорю. - Тупой ты у нас попугай. Тупой и совершенно бесполезный. Я хоть жене завтрак готовлю, а ты? Посмотри на себя! Молодой, красивый, летать вон умеешь, а летаешь вокруг абажура. Ешь, спишь и "чик-чик". Вон другие попугаи, и говорят, и поют, и клетки за собой убирают, и пылесосят если попросишь.
- Чик-чик.
- И довольно дельные вещи говорят, между прочим. Вы-же попугаи, вы все можете. Вас же природа одарила. Мы тебе все условия - а ты нам "чик-чик". Так дело не пойдет! Я хоть готовлю завтрак жене. А ты? Посмотри! На кого ты стал похож? На попугая! Стыдно! Стыдно и нехорошо!
Попугай присмирел. Я продолжаю.
- Вот, например, выучился бы какой-нибудь песне толковой, сел бы возле метро, пел бы. Людям удовольствие - тебе зарплата! Какой песни?
- Чик-чик.
- Сам ты "чик-чик"! Это не выносимо! Ты совсем бесполезный!
- Достал. - говорит попугай.
Прибегаю к жене, она просыпается.
- Вот скажи, за что ты его любишь? Он же такой бесполезный! Не поет, порит всякий вздор, даже завтрак не готовит?!
Вместе живем, - говорит жена.
