С детства меня преследует желание сделать что-то, что вышло бы за пределы моего физического я. Эта дерзкая уверенность, что я могу и должен это сделать. Я пытался представить себе картину, несущую в себе время не в аспекте истории, но в его пространственном измерении. Я пытался представить, как может выглядеть такая картина, ее аналог я нашел только в тексте ТаНаХа. Этот текст связывает меня с пространством бесконечного времени. Это мое ощущение связи - постоянно. Но для того, чтобы передать его, нужно словить редкий момент, "открытие портала". Монотипия – техника, которая максимально отвечает этим задачам. Работа начинается обычно с необязательных для самого процесса действий: пересмотр старых работ, уборки, чистки инструментов – и вдруг приходит чувство, что можно начинать. И тогда выброс краски, моментальный рисунок и оттиск – все занимает несколько секунд, к которым ты уже готов. И тут главное не думать, делать. И тогда может появиться тот единственный отпечаток, в котором собрано все: воздух Иерусалима, утренняя молитва, тепло и пронзительный холод земли Израиля.
Анатолий Шелест
Рисунка нить… След тишины…
...Художник избирает новый язык для своей графики, пластический язык монотипии. Если в рисунке всегда ощутимо присутствие автора – его руки, дыхания, чувства, ритма его мысли, настроя его глаз, то в монотипии ... рукой ведёт что-то надличное. Словно сама природа листа, поверхность доски, консистенция краски говорят своим языком через художника. (Вспоминается утверждение Мартина Хайдеггера: «Язык мной говорит».) Но язык монотипий Анатолия Шелеста – не просто игра фактур или текстур, не абстрактные композиции, это, как ни парадоксально, язык образов. Узнаваемых образов, восходящих к пластам прапамяти, к текстам Торы.
Как известно, в священной книге сакральны не только слова, но и буквы, которыми они написаны. Буквы, согласно древнему преданию, были орудиями Бога в процессе миротворения. В монотипиях художник с удивлением обнаруживает россыпи букв, нерукотворных, возникающих непреднамеренно. Как говорил Хорхе Луис Борхес, всякая поэзия в определённом смысле таинственна – не каждому удалось узнать то, что ему удалось написать. Образы в графике Анатолия Шелеста рождаются легко, как следы медитаций. В тишине, в бескрайности погружения или восхождения, в молитве, в недеянии, в смирении и умении услышать, рождаются письмена, которые потом разгадывает разум, питает традиция, запечатлённая в древних текстах.
Обращение к Торе стало результатом всего предыдущего духовного мистического опыта, обретённого художником. В этом движении столько же органики, как в воспоминании изначально данного знания. А на уровне светского восприятия мы можем говорить о философичности графических произведений Анатолия Шелеста. При созерцании работ возникает ощущение, близкое тому, о котором писал Мераб Мамардашвили: «Источником всякой философии является удивление не хаосу, не беспорядку, не злу, не безобразию. Удивление вызывает (…) тот факт, что бывает порядок, бывает красота, бывает истина. Вот это и есть предмет и пружина философского удивления – как это возможно?».
В графике Анатолия Шелеста истина раскрывает себя через образы существующего мира, не через что-то абстрактное и ментальное, а через явления, в которых проявляет себя бытие. Вновь и вновь – пленительность линий, нитей, проявляющих пульсацию жизни, притягательность пятен краски и чистого свечения основ, на которых они возникают…
Ольга Лагутенко
доктор искусствоведения,
Президент Украинской секции AICA
(публикуется в сокращении)
