№3/3, 2011 - 22 марта 1936 года родилась Тамара Александровна Жирмунская, русский поэт, переводчик, литературный критик
Владимир Приходько Портрет. Тамара, или Свеча в божнице
Стремительное имя Тамары ЖИРМУНСКОЙ на слуху. Недавно прошел по ТV недлинный фильм - портрет этой талантливой и прелестной женщины, страстно влюбленной в литературу. Сорок лет работы. Шесть сборников стихов. Поклонники, ученики. Книга мемуарной прозы "Мы - счастливые люди", также заслужившая сочувственные отзывы и высокие оценки...
У телефильма больше зрителей, чем читателей у стихов. В стихах Тамары (знаю Жирмунскую давно и имею право называть по имени) видятся мне штрихи к ее портрету - самому точному, хотя и смутному, но точность здесь именно в смутности. Выберу из этих стихов-штрихов одно. Без названия. Под тремя звездочками, как принято.
"Жду дорогого гостя / на платформе дощатой. / В руке моей онемелой / зажат букетик помятый. / Уже фонарь станционный / свет неохотно цедит, / а кто обещал приехать, / почему-то не едет".
Мы так и не узнаем, кто же этот, обещавший приехать. Имени нет; неизвестен ни возраст, ни пол. Как у Гете: "...Силами неба все равно, / Ты женщина или мужчина". Здесь проявилось великое свойство лирики: обобщение. Каждый имеет возможность, подменив собой героиню стихотворения, подняться на дощатую платформу с букетиком и ждать своего - другого, тоже дорогого - гостя.
Однако я вижу во встречающей Тамару. Ее лицо, фигуру. Ее сосредоточенность на главном и одновременно внимание к деталям. Ее упорный, целеустремленный характер.
Ее судьбу. Она и сама дальше говорит о судьбе. Называя сниженно - планидой.
"Толчется над головою / мотыльковая стая, / в полупрозрачный конус, / как в сачок, залетая, / вздрагивают зарницы, / небо черно и млечно. / Видно, моя планида - / ждать и встречать вечно".
Я тоже видел полупрозрачный конус фонаря и знал, что он похож на сачок. И это свойство лирики: поэт изображает (и называет!) то, что нам известно, что видено и обыденно, а вот ведь штука: всегда нас опережает. Вынимает слово у нас изо рта. Знайте: это иллюзия. Ничего мы до поэта не видели и не знали.
Легкая тень зависти, как облачко на черное звездное небо, наплывает на героиню. Она завидует планиде более удачливых и менее удачливых: "Кто преуспел, встречая, / дома пьет чай с повидлом, / кто проторчал напрасно, / ушел с оскорбленным видом". Тамара не уходит: "Только я и осталась / на платформе бессонной - / дощатую лет уж десять / как сменили бетонной". Тут проясняется жанр стихотворения: это баллада. "Поблескивают рельсы, / пахнет липой и гарью. /"Ну, еще один поезд!" - / сама с собою играю. / Уходит в вечность платформа, / и электричка за нею. / А я все стою с цветами, / свой пост покинуть не смею".
Стихи русской женщины. Стихи верности. Стихи о жизни и смерти.
Впрочем, все стихи на свете о жизни и смерти.
Слово "пост" многозначно. Это место, откуда наблюдают за кем-то. Это и период воздержания, мудро предписываемый церковью, чтоб время от времени возвращать разнузданному человечеству чувство меры. Тамаре, можно сказать, близки оба значения. Только что издательство "Изограф" выпустило ее литературоведческое эссе "Библия и русская поэзия" (книга скромно, со вкусом оформлена художницей Марьяной Медник, о ней см. "МП" 30.9.98). Двенадцать бесед для юношества, четырнадцать портретов: от Тредиаковского до Блока, у которого "впереди Исус Христос". Беседу о Жуковском публиковала "МП" 13.11.98 под названием "Семьдесят ступенек". Это ступеньки, которые вели в кабинет Жуковского в Зимнем дворце (лифта, естественно, не было). Жуковский учил уму-разуму 8-летнего наследника царя: считал, что готовит истинно христианского государя, и пропускал мимо ушей язвительные шуточки Вяземского, что "ищет души там, где она никогда не водилась...".
Цель книги, говорит аннотация, через родную поэзию вернуть читателям христианские ценности, утраченные за последние десятилетия, попытка перечитать классику по-своему. Эта попытка в целом удалась. Я бы сказал, что в книге выявилась ключевая черта личности Тамары - тяга к духовности (как на мой вкус, несколько экзальтированная). Беседы для юношества написаны живо, чистым, богатым языком. Это как бы расставание с железным занавесом, запретом, которым совковое "идеологическое воспитание" отделило такое чувство, как скорбь (и не только скорбь), от религии.
Запретный плод сладок. Сладкая память о запрете будет еще некоторое время смущать интеллигентские умы и сердца. Так было всегда. Разве голосовали б вы за нынешнего президента, не преследуй его Горбачев? Тянет поспорить с Тамарой по некоторым трактовкам классики (слово "тенденциозность" попало даже в аннотацию). Но, может быть, я не знаю того, что знает Тамара?
К эссе "Библия и русская поэзия" примыкает поэма Жирмунской "Мать Мария", посвященная страдальческой доле Елизаветы Кузьминой-Караваевой. Поэма вошла в Тамарину книгу "Праздник" 1993 года. Заканчивается четверостишием, смягчающим "тенденциозность" ее просветительских размышлений о Боге и Библии:
...Что ждет живых, о том я умолчу.
Немного проку путь свой знать заране.
Из благ земных жалею лишь свечу,
И не в божнице - на каштане.
