№3/2, 2010 - Мемуары

Они встретились в далеком 1967 году. Известный поэт, прошедший к тому времени через лагеря, переживший любовные драмы. И молоденькая девушка, всей душой любившая поэзию и сумевшая почувствовать огромную тоску страдающего поэта. Бориса Чичибабина и Лилию Карась объединила любовь к стихам, затем пришло глубокое понимание друг друга и огромное чувство любви. Чичибабин писал: "От самоубийства или помешательства меня спасла любовь к женщине, которую зовут Лиля, и с которой я с тех пор уже не расстаюсь".


После кончины поэта в 1994 году в первую очередь благодаря созданию Международного фонда памяти Чичибабина и усилиям вдовы поэта Лилии Карась-Чичибабиной имя Бориса Чичибабина навсегда вошло в пространство русской поэзии. Сегодня Лилия Карась-Чичибабина - зам. председателя Международного фонда Бориса Чичибабина. Собирать наследие Бориса Алексеевича она начала еще при жизни поэта. При ее активном участии Евгением Кушнаревым, тогдашним главой городской администрации, были созданы "Чичибабин-центр", библиотека, памятная экспозиция. Именем поэта была названа улица. Проводятся десятки поэтических и просветительских вечеров в разных городах Украины, России, Израиля, США, Германии, пропагандирующих не только творчество Чичибабина, но и современную поэзию Харькова, Украины в целом.
Ежегодно в конце зимы, начиная с 1996-го, с неизменными аншлагами в Харькове проходят Международный фестиваль современной поэзии имени Бориса Чичибабина и Чичибабинские литературные чтения. В нынешнем году это произойдет с 26 февраля по 1 марта. Как и в прошлые годы, в мероприятиях примут участие «хорошие и разные» поэты, а также филологи. В частности, приглашен Е.Рейн.
Za-Za, вероятно, получит отчет о фестивале и поделится информацией с читателями.


Лилия Карась-Чичибабина
«Ответим именем его...»
/О Галиче и Чичибабине/

Борис Алексеевич Чичибабин и Александр Аркадьевич Галич встретились в конце 60-х годов прошлого века, когда в жизни каждого наступил некий переломный момент — уже ничто не могло помешать им писать открыто: была достигнута высшая точка свободы в выражении своих мыслей и чувств.
Чтобы представить каким подарком судьбы для Бориса Чичибабина была встреча с Александром Галичем, я немного обрисую нашу харьковскую жизнь того времени. Мы не так давно вместе — с 68 года, а незадолго до этого было написано стихотворение "Сними с меня усталость, матерь Смерть…", дающее представление о тяжелом душевном кризисе. В таком состоянии пребывал Борис Алексеевич, когда мы встретились: вынужденная конторская работа /литературную студию, которой он руководил, закрыли/, распадающаяся личная жизнь и, как сказано им в стихах, "государственный холод глаза голубые гасил". Наша встреча была ниспослана ему, как спасение, но трагическое мироощущение не покидало его. Оно присутствует в стихах: "Тебе, моя Русь…", "Проклятие Петру", "Больная черепаха…". Конечно, наряду с ними создаются и лирические стихотворения: "Трепещу перед чудом Господним…", " Еще недавно ты со мной…, большой цикл " Сонетов любимой", но все они пронизаны одновременно счастьем, горечью и болью.
Кроме прежних друзей, по-разному относящихся к изменениям в его личной жизни, появились новые, с которыми я его познакомила — замечательная пара: Борис и Алла Ладензоны. Он — конструктор-гидравлик, специалист высокого класса, хорошо знающий литературу, остроумный, увлекающийся языками. Она — инженер, красивая черноглазая брюнетка, замечательная хозяйка. В общем, гостеприимный, теплый дом. Было в этом доме особое сокровище — магнитофон системы "Яуза" (именно такой упоминается в песне Галича). Я не знаю, каким образом Борис Ладензон доставал записи Галича, тем не менее, они появлялись у него регулярно. В то время было не безопасно хранить у себя дома такие бобины, которые мы слушали бесконечное множество раз. Да еще приводили к ним разных людей "на Галича" (слава Богу "стукачей" среди них не оказалось).
Мы знали наизусть: "Облака", "Мы похоронены где-то под Нарвой…", "Балладу о прибавочной стоимости" и, конечно, "Красный треугольник", "Леночку", "Про маляров, истопника и теорию относительности" и многое, многое другое.
Неожиданно в апреле 1969 года Чичибабин получил письмо от известного литературоведа Леонида Ефимовича Пинского с лестным для себя отзывом о стихах. Оказалось, что друг Бориса Алексеевича, киевский поэт Леонид Темин, переехавший в Москву, принес Пинскому большую подборку стихов Чичибабина, которые произвели на него сильное впечатление. Среди прочего Пинский упомянул в письме, что показывал стихи Галичу и что они ему тоже понравились. Это сообщение очень порадовало Бориса.
В свой очередной отпуск мы хотели встретиться с Пинским, но его не было в Москве, и мы остановились у Лени Темина. Пока он придумывал для нас "культурную программу", Борис неожиданно попросил телефонную книгу и, найдя телефон Галича, позвонил ему. Александр Аркадьевич обрадовался звонку, и сказал, что хотел бы встретиться, но сегодня занят, т.к. вечером будет петь в доме писателя Шарова. С Александром Израилевичем Шаровым Бориса когда-то знакомили в ЦДЛ. Происходило это в шумном ресторане, поэтому Шаров мог его и не запомнить. Галич позвонил Шаровым и спросил, можно ли привести к ним Чичибабина с женой. Они любезно согласились (буквально, с этого дня дом Шаровых стал нашим родным домом). Мы пришли первыми, и нас сразу повели на кухню напоить чаем. Знаменитая шаровская кухня! Сколько интересных бесед происходило здесь в дальнейшем между Шерой (так называли Шарова друзья) и Борисом!
Когда мы вошли с Шаровым в большую комнату, служившую ему одновременно кабинетом и спальней, она уже была заполнена людьми. Шаров представил Чичибабина, но большинству это имя ничего не говорило. Галич запаздывал, и тогда Шаров предложил Борису почитать стихи. Чичибабин прочитал несколько своих "ударных" стихотворений, и было заметно, что они не оставили слушателей равнодушными. Среди присутствующих, я запомнила, были В.Корнилов и В.Войнович. Все немного волновались в ожидании Галича, а мы, пожалуй, больше прочих. Наконец, появился Галич. Его познакомили с Чичибабиным, и так получилось, что они оказались сидящими рядом в центре комнаты в окружении плотного кольца слушателей, и в глаза бросалась разность внешнего облика двух поэтов.
У Галича (так и хочется пропеть: "белолицый, чернобровый") — высокий лоб, гладко зачесанные назад черные волосы, черные глаза и полные губы. Все являло лицо барственное, благополучное, совсем не похожее на то, какое мы представляли себе по его песням. У Чичибабина — славянский тип лица: серо-голубые глаза, густые пшеничные брови, русые волосы, глубокие морщины на лбу и щеках, резко очерченный рот. Правда, чичибабинская улыбка, по-детски добрая, светлая, очень преображала лицо и смягчала некоторую угрюмость.
При несхожести характеров, образа жизни и других обстоятельств, они в первый же вечер почувствовали родственную близость, как будто были знакомы давно. Выяснилось, что на красивую голову Галича сыпались неприятности одна за другой, да и здоровье его оставляло желать лучшего. Знакомство стало важной моральной поддержкой для обоих.
На следующий год приехав в Москву, мы договорились о встрече дома у Галича. Когда мы пришли, оказалось, что Александр Аркадьевич задержался где-то, зато мы познакомились с Ангелиной Николаевной. Она, бедненькая, лежала в кровати, потому что сломала ногу, и читала Диккенса, — тут они сразу с Борисом нашли общий язык. Ей понравилось, как Борис галантно поцеловал у нее руку, и вообще наговорила ему кучу комплементов. "Встретила, как-то во дворе, Женю Винокурова — ну разве поэт может быть таким толстым? А, Вы, Боря, молодец!.. " И тут же перевела разговор на Галича: "За Сашу я очень боюсь. Недавно перенес инфаркт. Когда он лежал в больнице, я ходила в церковь и молилась за него и свечку за здравие поставила". Кто-то нам говорил, что была она дворянских кровей; в самом деле, нечто царственное присутствовало во всем ее облике, чувствовалась некая порода. Запомнились только высокий лоб, большие серые глаза, правильный овал лица: не знаю, можно ли назвать ее красивой, но привлекательной — точно. Это был единственный раз, когда мы ее видели.
В этот приезд Александр Аркадьевич согласился спеть для нас, чтобы мы увезли магнитофонную запись в Харьков. Для этого мы вызвали Бориса Ладензона, который давно хотел познакомиться с Галичем.
Он приехал со своей "Яузой", но оказалось, что есть магнитофон более высокого класса у жильцов того же писательского кооператива, где обитали Галичи. Выяснилось, что мы их немного знали через Леонида Ефимовича Пинского. Это были удивительные люди и удивительный дом. Елена Александровна Грин и ее муж Георгий (Жора) познакомились, кажется, в Магадане, куда были сосланы отбывать 25-летний срок: он как английский шпион (его отец был дипломатом, а он ничего лучшего не придумал, как вернуться перед войной в Россию), а она — уже не помню в связи с чем. Отсидели, наверно, только половину срока, т.к. вождь в 1953г. приказал долго жить. Пинский посылал нас к ним за "Доктором Живаго" и еще каким-то самиздатом. Мы были удивлены, когда обнаружили дверь не запертой, а самиздат — лежащим, можно сказать, на поверхности, в ящике комода, стоящего в комнате. Они объясняли это тем, что если придут с обыском, то все равно обнаружат "крамолу", а так хотя бы не будут перерывать весь дом.
А еще у них, тогда, в начале 70-ых, собирались "зеки", отсидевшие срок более 10 лет. Происходило это 5 марта в день смерти Сталина, и приходила весьма почтенная публика, например, Юрий Домбровский. Перед каждым ставили пайку хлеба и вылепленную из хлеба же тачку, надевали бушлаты с зековскими номерами и вспоминали зону. Вот такие замечательные люди принесли Галичу импортный, редкий по тем временам магнитофон, и мы записали любимые песни прямо из первых уст.
После этой встречи мы получили от Александра Аркадьевича поздравительную открытку: "С Новым годом дорогие мои, любимые Лиля и Борис! Поздравляю вас, нежно целую, очень помню. Живу, уже давно в Малеевке — так оно спокойнее. Пишется туго, но кое-что… Очень, очень вас люблю и целую. Галич. А.Н. вас целует". Дата на открытке-30.12.70.
Осенью 1972г, будучи в Москве, Борис пригласил Александра Аркадьевича на свое 50-летие (9 января 1973г.) в Харьков. Какой бы это был подарок для наших друзей — увидеть за праздничным столом Галича! Но этому не суждено было состояться. Зато Александр Аркадьевич прислал письмо, которое дорогого стоит. Я его привожу полностью:

Дорогие мои Лиля и Боренька!
Если бы вы только знали, как я мечтал выбраться к вам, побыть у вас, поздравить Борю и расцеловать вас обоих! Но…
Как на грех, несколько дней назад заболела снова Ангелина Николаевна, больна ее мать, болеет наша собака — и мне решительно не на кого, даже на сутки, оставить дом.
Так что приходится только в письменном виде сказать о том, как я вас люблю, как много и истово желаю вам долгого счастья — еще хочу, чтобы вы всегда знали, что есть у вас друг, который хотя и ленив на письма, но помнит о вас постоянно же, числит вас среди самых близких для меня на свете людей!
Живу я… Ну, как описать — живу, что уже само по себе, довольно удивительно. Пишу мало, но пишу. Я ведь всегда занимаюсь этим делом запойно — или за три — четыре месяца стишок, или сразу целый цикл. Задумал написать книгу псалмов. Первый написал уже давно и посвящается (не по случаю юбилея, а так и было задумано сразу же) Б. Чичибабину.

Милые мои, хорошие. Обнимаю вас, целую.
Я люблю вас! Не будьте бдительны — будьте доверчивы,
легкомысленны и всегда молоды!

Ваш Александр Галич
6 января 1973г.


ПЕРВЫЙ ПСАЛОМ
Б.Чичибабину.

Я вышел на поиски Бога,
В предгорье уже рассвело.
А нужно мне было немного —
Две пригоршни глины всего!

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладошках размял и растер!

Что знал я в ту пору о Боге
На ранней заре бытия?!
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня —
Что будет он добрым и мудрым,
Что он пожалеет меня.

Когда — ж он померк — этот длинный
День страхов, надежд и скорбей,
Мой Бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
           - Иди и убей!

И канули годы. И снова,
Все так — же, но только грубей,
Мой Бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
           - Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Твердил мне:
           - Иди и убей!

Но вновь я, печально и строго,
С утра выхожу за порог
На поиски доброго Бога…
И —ах — да поможет мне Бог!


* * *
Комический, верней, трагикомический случай, о котором я хочу рассказать, произошел в последнюю нашу встречу (теперь об этом так больно вспоминать). Леонид Ефимович Пинский, у которого мы остановились в тот приезд, зная, что мы общаемся с Александром Аркадьевичем, попросил нас договориться о том, чтобы устроить вечер у него дома. Галич согласился, но поставил условие: должна быть "выпивка", желательно, водка. Мы приняли это к сведению.
В намеченный день у нас было свободное время, и мы решили навестить Шаровых. Шера предложил послушать отрывок из его прозы; мы заслушались, и не заметили, как стрелки часов приблизились к роковому часу. Дело в том, что была очередная компания борьбы с алкоголизмом, и водку продавали только до семи вечера. Шаров уловил наше беспокойство; мы были вынуждены объяснить причину, извиниться и бежать в магазин. Не тут то было! Подтвердились самые худшие наши предчувствия! В отведенном для продажи водки закутке змеилась очередь. Видя расстройство Бориса, я попыталась проникнуть с черного хода, чего никогда не делала. Все напрасно. На всякий случай, он встал в очередь, а я побежала в магазин купить какой-нибудь еды. Мы хозяйничали сами, поскольку Евгения Михайловна, жена Пинского, отсутствовала. Стою я в очереди и вдруг слышу на весь магазин душераздирающий крик Бориса: "Лиличка, меня из очереди выбросили!". Вижу, как люди вокруг заулыбались. Нам не до смеха, бежим обратно: он, конечно, забыл, за кем занимал очередь. Кто-то подтверждает, что Борис стоял здесь, а два пьяненьких мужичка-рыбачка, стоявших за ним, ни в какую: не стоял и все! Дело безнадежное — остается полчаса до прихода Галича. Надо знать обязательность Чичибабина: нервничает, на пределе. И тут я вспоминаю, что на Ленинградском проспекте есть большой гастроном, и мы бегом направляемся туда. Бросаемся к водочному отделу, но поздно. Продавщица сочувственно объясняет, что уже всю водку сдала в подсобку (так в советское время назывались внутренние помещения магазинов). "Только что приходила дочь, но и ее не смогла обеспечить водкой". "И вдруг предлагает нам: "Возьмите ром “Негро” — крепость 60 градусов". Это было спасение! Правда, мы этот ром ни разу не пробовали, и первыми словами Бориса, когда пришел Галич, а он, к счастью, немного опоздал, были: "Александр Аркадьевич, ром "Негро" подойдет?" Галич одобрительно кивнул, и у нас на душе отлегло. Вот такие были "веселые" времена!
За несколько дней до вечера у Леонида Ефимовича мы пригласили Галича в дом к нашей хорошей приятельнице Арине Ардашниковой. Уже на слуху была новость, что он собирается уезжать. Спросить его напрямую было неудобно, а сам он ничего не говорил. Пришел оживленный, немного подшофе, с двумя молоденькими француженками — и вовсю любезничал с ними. Борису явно было не по себе, он сидел, насупившись, и даже спетая Галичем песня про "говномер" не вызвала у него улыбки.
Отъезд Галича он воспринял, как личную потерю. Борис страдал оттого, что такие люди, необходимые здесь, покидают страну, да и предчувствовал, что Галичу там придется не сладко. В запальчивости он иногда говорил, что не простил Галичу отъезда. Но написал ему стихотворение, датированное годом отъезда Галича — 1974. Не знаю, успел ли Борис передать его Александру Аркадьевичу — вот оно:


Галичу

Когда с жестокостью и ложью
больным годам не совладать,
сильней тоска по царству Божью,
недостижимей благодать.

Взъярясь на вралищах гундосых,
пока безмолвствует народ,
пророк откладывает посох,
гитару в рученьки берет.

О, как в готовность ждущих комнат
Его поющий голос вхож!
И что с того, что он, такой вот,
На мученика не похож?

Да будь он баловень и бабник,
Ему от песен нет защит,
Когда всей родины судьба в них,
Завороженная, звучит.

Его из лирики слепили,
он вещей болью одарен
и веку с дырами слепыми
назначен быть поводырем.

Ему б на площадь, да поширше,
а он один, как свет в ночи,
а в нем менты, а в нем кассирши,
поэты, психи, палачи.

Еще, голубчики, не все тут?
О, как мутится ум от кар!..
В какие годы голос этот,
один за всех не умолкал!

Как дикий бык, склоняя выю,
измучен волею Творца,
он сеет светлую Россию
в испепеленные сердца.

Он судит пошлость и надменность,
и потешается над злом,
и видит мертвыми на дне нас,
и чует на сердце надлом.

И замирает близь и далечь
В тоске несбывшихся времен,
и что для жизни значит Галич,
мы лишь предчувствуем при нем.

Он в нас возвысил и восполнил,
что было низко и мертво.
На грозный спрос в Суде Господнем
Ответим именем его.

И нет ни страха, ни позерства
под вольной пушкинской листвой.
Им наше время не спасется,
но оправдается с лихвой.


* * *

Во второй половине 80-х, когда мы увидели фильм, посвященный пребыванию Александра Аркадьевича за границей, стало казаться, что в случае с Галичем Борис был в чем-то прав. На его выступление перед равнодушной публикой, когда он выглядел таким одиноким, было больно смотреть. Потом он, наверное, прижился, но кончина Галича была такой нелепой и трагической. И как скоро после отъезда все произошло! Следом за ним погибла и Ангелина Николаевна.
Первый вечер памяти Галича состоялся в декабре 1988г. в Доме кино в Москве.
Борис Алексеевич получил приглашение принять участие в нем. Для Бориса это было неожиданностью, т.к. связь давно прервалась. Оказалось, что брат Галича, Валерий Гинзбург, кинорежиссер, напомнил устроителям о добрых отношениях двух поэтов. Пригласили и меня.
Большой зал Дома кино был переполнен — только, что на люстрах не висели. Публика литературная и "киношная", почти все знакомы друг с другом, переговариваются и с некоторым недоумением посматривают на нас, сидящих на привилегированных местах. И вдруг появляются Зиновий Ефимович Гердт и Татьяна Александровна и направляются прямо к нам. Как это было чудесно: наши места оказались рядом! Спасибо устроителям: Борис сразу приободрился и почувствовал себя уверенней. Перед началом вечера его познакомили с Эльдаром Александровичем Рязановым, который был ведущим, но и ему имя Чичибабина было незнакомо. В книге "Эльдар-ТV или моя портретная галерея" он описал свое впечатление от выступления Чичибабина: "…Вышел прекрасный, худой человек, стройный, с аскетичным лицом, очень красивый, и звучным голосом прочитал стихи…" Я помню, что Борис назвал Галича в одном ряду с Сахаровым и Солженицыным. И зал поддержал его. Атмосфера в зале была приподнятая, как будто свершилось невозможное, высказанное Галичем в песне: "Когда я вернусь…". Вот Вы и вернулись, Александр Аркадьевич!
Борис прочитал стихотворение, посвященное Галичу (" Когда с жестокостью и ложью…"), а также "Сияние снегов", в котором упоминается Александр Аркадьевич, и не удержался — актуальное в то время: "Клянусь на знамени веселом…" (не умер Сталин…). После чего под аплодисменты, взволнованных стихами слушателей, еще час назад ничего о нем не знавших, ушел со сцены. Запомнился такой момент: когда в зале притушили освещение, прямо на полу между первым рядом и сценой расположилась небольшая группа актеров. Среди них я без труда узнала любимую нами Лию Ахеджакову. Надо сказать, что днем, гуляя по Москве, Борис немного простыл, а теперь, отогревшись в помещении, начал чихать, чем обратил на себя внимание Ахеджаковой. Обернувшись, она смерила его гневным взглядом, в котором читалось: "Что за безобразие! Кто этот возмутитель спокойствия!" Борису оставалось только смущенно улыбаться. Но после его выступления, я заметила, какими восхищенными глазами смотрела она на Чичибабина!
По окончании вечера Зиновий Ефимович повез нас к себе домой на ужин. Когда мы отъехали от Дома кино, Татьяна Александровна неожиданно обратилась к Борису с нотками раздражения в голосе: "Вы были не правы, Борис, поставив Галича в один ряд с Солженицыным и Сахаровым. Мы знали Галича с давних пор, и некоторые его поступки не позволяют ему числиться в одном ряду с ними". Гердт поддержал ее: "Да, Боренька, Вы очень добры к Саше, он немного другой". Борис промолчал. За столом разговор возобновился сам собой. И тут Чичибабин взорвался: кто его знал, может подтвердить, какой яростный спорщик просыпался в нем, когда он был с чем-то не согласен. "Зиновий Ефимович, представьте, что не Вам — добропорядочному, всеми любимому человеку, а Галичу, такому, каким он был — бабнику, "тряпошнику", — Бог доверил сказать, пропеть на всю страну о нашем больном, страшном, трагичном, смешном, жутком времени. Значит, это Божья воля. Он бы мог благополучно прожить, промолчать, избежав горькой участи!" Я не запомнила всего, что он сказал, верней, прокричал. Только через какое-то время, нарушив установившуюся тишину, Зиновий Ефимович произнес: "Да Боря, Вы правы, помолчи, Таня, мы судим как близкие Саше люди и не можем быть справедливыми". Татьяна Александровна попыталась что-то возразить, но Гердт сменил тему разговора… Он неожиданно заговорил о войне. Вспомнил о том бое, где был ранен, о своей беспомощности и сложнейшей операции, которую ему сделала хирург, харьковчанка, и спасла его. Приезжая в Харьков, он обязательно встречался с ней. По-видимому, этот рассказ вспомнился Чичибабину, когда он писал стихотворение, посвященное Гердту: "Я в муке сочувствия внемлю, / как плачет его правота, / кем смолоду в русскую землю / еврейская кровь пролита"…
В 1993 году Бориса Алексеевича пригласили принять участие в вечере памяти Галича в ЦДЛ. Он закончил свое выступление стихотворением "Посмертная благодарность А.А.Галичу".

Чем сердцу русскому утешиться?
Кому печаль свою расскажем?
Мы все рабы в своем отечестве,
но с революционным стажем.

Во лжи и страхе, как ни бейся я,
А никуда от них не денусь.
Спасибо, русская поэзия:
ты не покинула в беде нас.

В разгар всемирного угарища,
когда в стране царили рыла,
нам песни Александра Галича
пора абсурдная дарила.

Теперь, у сердца бесконвойного
став одесную и ошую,
нам говорят друзья покойного,
что он украл судьбу чужую.

Я мало знал его, и с вами я
о сем предмете не толкую —
но надо ж Божие призвание,
чтоб выбрать именно такую!

Возможно ли по воле случая,
испив испуг смерторежимца,
послав к чертям благополучие,
на подвиг певческий решиться!

Не знаю впредь, предам ли, струшу ли:
страна у нас передовая, —
но как мы песни эти слушали,
из уст в уста передавая!

Как их боялись — вот какая вещь —
врали, хапужники, невежды!
Спасибо, Александр Аркадьевич,
от нашей выжившей надежды.

Последние строки он произнес, повернувшись лицом к большому портрету Галича. Возникло ощущение, что Александр Аркадьевич слышит его.
Ушли они из жизни они в один день — 15 декабря с разницей в семнадцать лет.

Май 2005


>>> все работы aвтора здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"