№2/2, 2010 - Поэзия

Александр Файнберг
СТИХИ И ВОЛЬНЫЕ СОНЕТЫ


ВОЗВРАЩЕНИЕ

Провинции любимые черты.
Базарчики, шлагбаумы, бараки.
По крышам бродят тощие собаки.
Спят на крылечках жирные коты.

Я не пошёл в московские плуты,
за что и получил фингалы в драке
от деловаров цепких, точно раки,
да от поэтов, нанятых в шуты.

Прости меня, родное захолустье.
Лишь пред тобой со смехом расколюсь я,
что жизнь моя – всегда наоборот.

А и плевать! Как вышло, так и вышло.
Дай, на крыльце посплю, как старый кот.
Дай, как собака, поброжу по крышам.


* * *

У апреля зелёные тени.
И открыто окно поутру.
Чья-то песенка там, за сиренью,
чей-то лёгонький шарф на ветру.

Ночью град прогулялся по крышам.
Мне двенадцать. Ни бед, ни утрат.
Где-то горлинка горлинку кличет.
Где-то мама с отцом говорят.

Где-то, где-то тележка менялы
через дворик везёт облака.
В старом доме – прохлада подвала.
В старом доме – сквозняк чердака.

Вот бельё на верёвке повисло.
Пар стоит над стиральной доской.
Там Шульженко – про старые письма,
там Утёсов – про берег морской.

Змей пергаментный в небе трепещет.
Пахнет хлебным зерном винзавод.
– Вещи старые. Старые вещи, –
под балконом старьёвщик поёт.


* * *

Приметы детства. С ветерком пальто.
На завтрак — жмых, а к ужину — простуда.
Там я мечтал найти кошель раздутый,
но тот, который не терял никто.

Абсурд, ей-богу. Но зато потом
не стал я ни Гобсеком, ни Иудой.
А где виновен был хоть на минуту,
стоял с повинной, как перед крестом.

Искал я душу даже в падшей дряни.
Терял друзей. У смерти был на грани.
Но ключ не подбирал к чужим дверям.

Вот и стою теперь на пепелище.
Блаженны, кто себя не потерял.
Их никогда, нигде, никто не ищет.


ВЕЛОТРЕКИ

За нашим стадионом велотреки.
И в ноябре, особенно ночами,
они плывут туманные, как реки,
которым ни конца и ни начала.

Они текут в холодные просторы,
в осенние расплывчатые дали.
Над ними, словно жёлтые медали,
мигают одиноко светофоры…

Ты помнишь сумрак? Начиналась слякоть.
Ещё не зная, что такое гонки,
здесь девочка одна училась плакать,
мечтая стать известной чемпионкой.

По лунным площадям вели нас плиты.
И в тёмном тупике возле ограды
она однажды, оправляя свитер,
по-взрослому сказала мне: – Не надо…

И вот опять вихрастая и странная,
она идёт, как маленький рассвет.
Она идёт из долгого тумана,
толкая впереди велосипед.

И вслед за ней широкие, как реки,
холодными дождливыми ночами
всё дальше уплывают велотреки,
которым ни конца и ни начала…


ГАУПТВАХТА

Я на «губе» приказом командира.
Проснись и пой, солдатик молодой!
Гуляет тряпка с хлоркой и водой
по доскам генеральского сортира.

Такую б, командир, тебе квартиру.
Вот это был бы барабанный бой.
Пореже б ты заруливал в запой,
поменьше б от меня тебя мутило.

А так?.. Ну что?.. Настырнее вдвойне
зубри уставы и служи стране,
с телефонисткой балуйся в каптёрке.

Страна ещё построит благодать.
Вот только б ей на тряпки да на хлорку
валюты у Зимбабве подзанять.


ЮНОСТЬ

Мне девятнадцать. Служба – не война.
Мундир сверкает. Не унять волненья.
Сержант эНэН дает мне увольненье.
А в городе суббота и весна.

Сквозь КПП – хмельней, чем от вина, –
ныряю в свежесть утренней сирени.
И плащика шального дуновенье
в меня летит, как встречная волна.

Лети, лети. Мне большего не надо.
Стою меж Байконуром и Невадой.
В кармане увольнение до двух.

Есть время нам с тобой поцеловаться.
Ещё он светел – тополиный пух.
Ещё дуреет город от акаций.


ГАУПТВАХТА - 2

С актерами я пропил увольненье.
На гауптвахте нынче, значит, спим.
Эй, комендант! А рядовой Шекспир
не ночевал в твоём подразделенье?

Полковничек, отставить наставленья.
Начальник мой не ты, а ход светил.
Вот я сегодня за Верону пил,
за гения эпохи Возрожденья.

А ты рождён всего лишь комендантом.
Гляди, не стань, вояка, арестантом,
уродуясь за лишнюю звезду.

Ты б лучше войны запретил на свете,
пока нас всех не вздыбили в аду,
пока ещё четырнадцать Джульетте.


* * *

Ни франций тебе, ни италий.
Ну что же, достанем стакан.
К Иванушке в дальние дали
конёк-горбунок ускакал.

Ну что же, давай веселиться.
Возьмём на копейку вина.
Свисти, моя райская птица.
До дна, дорогая, до дна.

За что? Да за эту планиду,
за солнце в прощальном вине,
за два твоих карих магнита,
в которых печаль обо мне.

За этот погожий денёчек,
за мой невезучий билет,
за то, что божественны очи
у счастья, когда его нет.


ВОРЫ

Не дом чужой, а логово луны.
На стенах тень хозяйского забора.
А мы с тобою – два счастливых вора.
И нет ни перед кем у нас вины.

Два беглеца. Две певчие струны.
Над лунным ложем два преступных взора.
Но в наших поцелуях нет позора.
Они от слёз восторга солоны.

Крадём любовь у смерти на краю.
Но ведь крадём не чью-нибудь – свою.
Так зацелуй меня, моя отрада.

Благословен рискованный ночлег.
Мы воры. И гореть нам в топках ада.
Но лишь за то, что крали не навек.


КРЫМ В ДЕКАБРЕ

В полупустом ресторане
          плывёт музыкальный дым.
Саксофонист играет,
          словно сосёт чилим.

Официантка Сонечка
          ещё не совсем стара.
– Можно ещё по соточке?
          Сонечка, будь добра.

Бармен – старик небритый –
          милиции друг и брат,
глядит на мой волчий свитер.
          Знаю я этот взгляд.

В раковину кручёную
          вдавлю я окурок свой.
Водку налью девчонке –
          красотке береговой.

Глаза из-под синей пыли –
          свет золотых свечей.
Спросит: – А вы любили?
          Я не отвечу ей.

Сдвину с окна гардину.
          Падает в море снег.
Нет банальней картины,
          чем этот пустынный брег.

Всё вокруг одиноко.
          В зале полутемно.
И Незнакомка Блока
          тоже глядит в окно.

Шхуну качает ветер.
          В тучу ушла гора.
– Хочешь боржоми, детка?
          Сонечка, будь добра.

Детка взатяжку курит.
          Видно, пришла к нулю.
Спросит: – А вы откуда?
          Я ей боржоми налью.

Холодом веет от окон.
          Скучает швейцар в дверях.
А Незнакомка Блока
          у стойки цедит коньяк.

Браслет. Ожерелий грани.
          Нездешних бровей разлёт.
Саксофонист играет.
          Медленный блюз плывёт.

Два моряка садятся
          недалеко от нас.
Подтянутые, как дятлы.
          Надраены напоказ.

Турки, но по-английски
          они затевают спор.
– Сонечка, можно виски?
          Вон – на соседний стол.

У юной моей подруги
          в глазах удивленья свет.
Спросит: – Это от скуки?
          – Что ты? – отвечу. – Нет.

А за окном над молом
          ветер чайку несёт.
Чёрные волны моря.
          Пасмурный теплоход.

Вдоль побережья дорога.
          Пустынней на свете нет.
И Незнакомка Блока
          уходит в туман и снег.


ПИСЬМО

От северных угрюмых берегов
тебя в тоске влечёт неодолимо
к моим горам, в зелёные долины,
в сады под лёгкой тенью облаков.

Летишь на плеск прохладный родников.
А что как время всё уже спалило,
и только звон потрескавшейся глины
ударит в глубину твоих зрачков?

А что как сердцу милая душа
сгорела и не стоит ни гроша?
К чему тебе такая неизбежность?

Оставь её. Пусть будет далека.
Уж лучше без неё тоска и нежность,
чем с нею безнадёжность и тоска.


* * *

Когда тебе за тридцать лет,
квартиры нет и денег нет,
и всюду гонят со двора,
скажи: – Нет худа без добра.

Когда уже не влюблена
в твои достоинства жена,
не убивай её во зле.
Ничто не вечно на земле.

Когда башмак, худой от дыр,
глядит разинуто на мир,
подумай про себя тайком,
что где-то ходят босиком.

Когда одышкою томим,
не сможешь ты поехать в Крым,
скажи: – Я стар. И потому
мне делать нечего в Крыму.

Когда оглохнешь, старина,
купи бутылочку вина
и празднуй осень. Пусть, кляня,
крестит тебя твоя родня.

Когда тебя положат в гроб
и чьи-то губы тронут лоб,
и ты не встанешь никогда,
тогда и вовсе не беда.


* * *

Что мне твой Нотр-Дам? Что мне твой Колизей,
если падает снег на могилы друзей?

Что, красотка, бассейн? Что мне твой лимузин,
если не с кем зайти в угловой магазин?

Что мне сотовый твой в ресторанном дыму,
если некому больше звонить по нему?

Меж крестов я пройду по январскому льду.
С плит холодных я веником снег обмету.

Ты, подруга, езжай. Ты меня не жалей.
Я пешком добреду до берлоги своей.

До двора, где у джипов толпится с утра
с деловитыми лицами рвань-детвора.

Где на голых деревьях собор воронья,
где берлога – и та уж почти не моя.


НАВАЖДЕНИЕ

Звонок в ночи. Тревожный вестник бед.
Но, трубку взяв, я вдруг услышал ясно,
как тихо Генка где-то рассмеялся,
как Юрка крикнул весело: – Привет!

Вы что, друзья? Ведь вас на свете нет.
Вернуть вас к жизни – все мольбы напрасны.
Зачем же в эту ночь из дней прекрасных
летит дымок от ваших сигарет?

Ну, в чём я перед вами виноватый?
Что не добыл для вас билет обратный?
Что я один живу на пустыре?

Уж лучше, видно, тоже лечь под камень,
чем водку пить на пасмурной заре
и плакать над короткими гудками.






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"