№5/3, 2011 - 22 мая 2011 года исполняется год со дня смерти поэта Владимира Таблера, русского поэта
Он родился 2 февраля 1957 года. И жил на земле всего 53...
В феврале 2011-го в Москве вышла его книга "Когда оглянешься"
Стихи в неё отбирал сам Владимир.
Владимир Таблер
Сказка старого двора.
Приснилось давнишнее...Вот ведь - пожалте бриться...
Фокусник странный явился в наш старый двор.
За ним в подворотне осень жевала листья
и пар источался из дырок, щелей и пор.
Во фраке помятом, измызганном - матка бозка...
Вялый цветок в петлице посмертно ржав...
Штанина кальсонная – ода и гимн обноскам -
на шее висела, как гарусный гордый шарф.
Мальчишки смеялись:
- Барон! - хохотали. - Князь он!
Смех набивался в уши, как колкая чешуя.
А он то и дело, нервически дернув глазом,
вышептывал фразу - такую:"вобюл ущи я".
Я думал, что это просто присловье, типа
"сим-салабим", "фокус-покус" - словесный пасс...
Да что ни скажи, что ни делай - все будет липа,
эрзац-чудеса для забитых народных масс -
для этих для темных, окраинных, как горбушка,
добрых моих соседей - Господи, их храни!..
Для давленных, молотых в мялках и крупорушках
жестокой эпохи любимой, но злой страны.
В высокую шляпу-цилиндр (а в ней космос ухал)
фокусник руку засовывал по плечо.
Тащил он оттуда кроликов за два уха,
тощих курей да и много чего еще.
Бутылки вытаскивал - и наливали тут же.
Свет разнокОлерный шел по спирали вверх
И покрывались цветами гнилые лужи,
и жаркая соль обжигала изнанки век.
А эта - из тридцать четвертой квартиры дама.
Серая вечно, как пыльный цементный куль.
В окошке своем над юдолью тоски и хлама
в луче засияла, и ангел над ней мелькнул
Она невесомо по воздуху вниз сходила.
Он ждал, обездвижен - лишь вздергивался кадык...
Вобюл, говоришь?..Тут я понял, какая сила
назначила встречу для этих двух горемык...
- Я долго искал, уж не ждал, что найду потерю...
Шел не в ту сторону, жил я наоборот...
Он говорил, а она отвечала:
- Верю...
И тонкой ладонью ему закрывала рот.
И шли со двора они молоды - мама миа...
В белых одеждах сквозь нестерпимый свет...
Я знаю с тех пор - чудо лучшее свойство мира.
Не говорите о том, будто чуда на свете нет...
***
В том дворе, в том дворе на кудыкиной горе
есть качели, тополя и голубятня,
и песочницы две, а по яркой траве
раскидало лето солнечные пятна.
В том дворе, в том дворе спит Полкаша в конуре,
пес породы нашаобщаясобака -
сон послал песий бог без котов и без блох,
сон о суке из рабочего барака.
В том дворе, в том дворе с бутербродом в кобуре
участковый Николаев ходит длинный.
Что-то часто он тут, а причину зовут
из пятнадцатой квартиры Валентиной.
Мужики. Домино. Смотрит тетенька в окно.
- Да не пьем мы, чеснолово, что ты, Люся!
Не волнуйся ты зря. Разве три пузыря -
это доза для таких орлов. Дуплюся!
Коллективный портрет — малолетний контингент,
синяки, веснушки, кеды, самокаты.
Ни чинов, ни цены — так, щеглы, пацаны.
Заготовки судеб, полуфабрикаты...
И прожит, и протух сфабрикованный продукт.
Тот зарыт, тот позабыт, а тот на зоне.
Кто пропит, кто пропет, гор кудыкиных нет.
Только солнечные пятна на газоне.
***
Ведь это точно когда-то было...
Рисунок серый - в карандаше...
Утла подвода, худа кобыла -
в тумана кашице, густыше.
В телеге той я лежал, колышим,
в сенные вдавленный вороха,
осенним паром, в жавель закисшим,
забит по самые потроха.
Возница - дедушка однорукий -
спокойно правил сквозь ветровал,
он был недвижимый и беззвукий -
клубы табачные выдувал.
Плыл скрип колес, тишину тревожа,
тягуче-медленно, как в клею,
и дым с туманом по конской коже
стекали в черную колею.
Так мы катили, не шибко ходко
(для нашей клячи - во весь опор)...
Я думал:"Дедушке надо б лодку,
а мне, любезному, - в рот обол".
И вспоминался недавний сон мой -
душа болела во сне, хоть в крик.
И шли ко мне эскулапов сонмы,
и говорили, что ей кирдык...
Заговорил, наконец, возница:
-Ты разумеешь, - сказал, - сынок,
бывает у сырасць такую сница -
саднит клешня-то помилуй бог.
Ага отрезанная зараза
во сне-та ёсць она и болит.
Я мол до фельшера ён адразу -
атрит гавОрыць ци ангидрит.
Гадоу пятнацать руки не маю.
Не смог бы мабуць с двумя ужой...
Я понимаю, дед, понимаю.
Похоже, как у меня с душой...
Поговорили мы, замолчали.
За нами двигались в молоке
фантомы боли, мечты, печали
к тому кордону и к той реке...
Когда уносит осень птиц
Когда уносит осень птиц, и мне, как птице, –
так хочется перенестись, переместиться.
Да и без них накатит стих, не в лад сезону,
сбежать бы из узилищ сих в иную зону
от длинных тем, от глины дел, что мнешь, сутулясь,
от мутных душ и душных тел, недужных улиц.
Из мира, где деньга и пот, где лямку тянешь,
чтоб этот бутер, этот брод, и чтобы глянец,
где суета и словеса, и боди билдинг,
и где свирепствует попса, ибо дебилдинг.
Куда-нибудь к подножьям гор, или в пампасы,
где в небесах и чижик горд – эль кондор паса...
На горы, в щели их, пазы, – от всей бодяги -
туда, где правильны козлы, и яки всяки.
Хоть в самоедские снега, хоть в Аппалачи -
от жизни сучьей навсегда к чертям собачьим...
Но ты свободен - не сопи, глотай таблетки -
лишь только в выборе цепи и формы клетки.
***
...Потому что осень.
Скажем – не жара.
Потому что восемь
часиков утра
Потому что иго
выходного дня,
а в кармане фига,
а в душе фигня.
Тихо потому что...
Не жилье – а скит.
Потому что мушка
между стекол спит.
Потому что зяблик
скачет у крыльца,
щеки палых яблок
тронула гнильца.
Потому что лето
промотал вразнос.
Вот тебе ответы.
Подождем вопрос.
Бессонница
Бессонница. Бессмысленность. Бронхит.
Все кошки серы. А все звуки сиры.
В тюль занавески лунный гол забит.
А с центра поля начинать нет силы...
Давай тогда ударом от ворот
(а судьи где? И кто они такие?)
Перед тобою в клеточку блокнот –
узилище для знаков ностальгии...
И хищный паркер – клювик золотой
пошел пихать крамолу по ячейкам –
слова о том, что прожито тобой,
как будто о чужом или ничейном...
...И стало быть, футбол на пустыре.
Сурепку мнут мосластые эфебы.
А если говорить о вратаре,
то он глядит в клубящееся небо,
где серебристой молью – самолет.
Голкипер переводит взгляд свой долу.
Каемкой поля девочка идет,
несет в руке включенную спидолу.
И он закрыл глаза, и он ослеп.
В спидоле битлы средневолновые
кого-то умоляют, чтобы хелп...
И пахнут медом травы полевые.
Ему кричат, ругают – идиот!
Мяч за чертой добра и зла. И Бог с ним!
Она идет! Ах, как она идет,
ломая жизнь растеньям медоносным.
На фоне посеревших облаков
и пустозвонной грубости пацаньей...
И платьице из крыльев мотыльков
и чистых неизведанных мерцаний...
В других мирах – бессонница, луна,
тяжелое бронхитное сопенье...
А там вода во облацех темна.
А девочка светла и незабвенна...
Плацкарт
Плацкартный полууют.
Томится вагонный люд.
В брожении, в гомозне
гутарит, храпит во сне.
Гитару парнишка рвет –
вот новый, мол, поворот.
Тук-тук – сочленений такт.
По стыкам – так-так, так-так...
Тут спорят до хрипоты.
Там водочку льют во рты.
Тут- тук... подкидной дурак.
За окнами черный лак.
За окнами свищет черт
и свой у всего черед...
Та едет до пункта Б.
Что будет в ее судьбе?
А этот – домой, домой.
С повинною головой...
Тут влажно блестят очки –
слова, печки-лавочки.
И встречный летит, мыча.
И пот. Перегар. Моча.
Тут мощи вареных клуш –
закусочный гиндукуш.
Яичная скорлупа.
Эхма, шайтан-арба!..
Железное полотно –
растянутый знак «равно».
Вот сумрачный гражданин –
в себе, как в купе, один.
Он едет из пункта А.
Ему все равно, куда.
Дорога-пролог, затакт.
Катись, подкидной дурак.
Сколько таких дорог
затеряно между строк...
Вот женщина у окна.
Какая она одна...
Вся в черном с волос до пят.
И платье черно, и плат.
Глядит из своей беды
в материю темноты.
А в окнах живут тихи
прозрачные двойники.
А дальше ни мзги, ни зги -
огромный кусок тоски.
Нести его - не снести,
изранишься до кости.
Таскать его - не стаскать...
Не тройка ты, Русь, - плацкарт.
Не высмотрите в окно,
что в жизни чему равно...
Романс(2). Драконий дождь
Сыпь, небо, звездные дожди!
Потоком драконид
спали любовь мою, дожги –
сама не догорит...
Зачем ей тлеть? Зачем вливать
ей смыслы в миражи?
Зачем расстелена тетрадь
над пропастью во лжи?
Зачем с сияющих вершин
спустившись в дебри дна,
добыть из радуг керосин
и уксус из вина?
Пытался сам... Кричал - враньё!
И гнал, и клял в глаза -
но грязь стекала в пыль с неё
бесследно, как роса.
Пока она - как белый струг,
как птах у облаков,
зову распахнутостью рук
и жженьем желваков:
- Я для нее не та среда,
день трижды не седьмой.
Сойди падучая звезда,
в проклятый сумрак мой!
Чешуйкой ящеровых кож,
воздушный слой пробей.
Спали любовь, драконий дождь...
И душу вместе с ней.
Мелодию-самозванку
дослушать не тороплюсь.
Пинаю пустую банку -
пусть бонги подкрасят блюз.
Мотив, чей ты голос выткал
Из блюзовой размазни?
Дружки мои - Гинтас, Витька ль
окликнули:
- Отпасни!
Но зря озираюсь. Глупость.
Их нет ни в одном из мест.
Их взяли суглинок, супесь
и круговорот веществ.
А блюз, ты пищаньем куцым-
не скроешь простую суть...
Мне есть обо что споткнуться,
но некому отпаснуть.
Давай-ка погнись от песни,
злаченый ручной удав...
Когда-то мы будем вместе.
Я знаю, что в этом прав!
А в небе лилово-мокром -
ужель они оба там -
друзья банку с летним громом
пинают по облакам.
***
Промозглой серостью томя,
невнятный май бубнил и булькал.
И кариозные дома
сжимали горла переулков.
И желчь автомобильных фар
сочилась в пазухах и брешах,
и даже самый легкий фарт
был невезеньем обезврежен.
Печали квелые паслись
жевали души человечьи,
как буйволы жуют маис
в каких-то мутных междуречьях.
И думалось, что сердце вскрой ,–
в нем только черное «не любишь»
Жизнь вяло принимала крой
фиглярских саванов и рубищ...
Но все-таки у гаража,
среди гниющего металла,
сирень, разбужено дрожа,
свое сиянье разметала.
Сирень цвела...
Сирень цвела!
И говорил лиловый шелест
про сумасшедшие дела –
весенний гон и рыбий нерест.
Хотелось, замерев, как столб,
махровым светом облучаться...
Засыпь, сирень, меня по лоб
своим распятеренным счастьем...
***
Только дорога, только...
Облако-зверь над ней
держит луны фасольку
в выдохе из ноздрей.
Просто дорога, просто
чёрен сырой асфальт.
Прочее под вопросом.
Только дорога – факт.
Долго ль еще? По мне, хоть
вечной будь, благодать, -
ехать вот так и ехать,
за спину путь кидать.
Заспанным и небритым
мчаться во тьме ночной
в этом авто, набитом
памятью и мечтой...
***
А дальше что? А дальше...
Эх, лучше бы не знать...
А дерева на даче
изображают знать,
напялили на ситцы
фальшивую парчу.
Пора с теплом проститься,
а я вот не хочу.
А дальше?..Область сердца
заволочет тоской
и стаи самоедства
в ней встанут на постой.
А дальше что? А дальше...
Когда б я ведать мог...
Знать, вальдшнепам с ягдташей
ронять кровинки в мох.
И набрести лососю
на роковую снасть.
Такое время осень –
спастись нельзя пропасть.
Прощеное воскресенье
Я виноват. Я что-то повредил.
Своим телодвиженьем неуклюжим
я что-то поломал или нарушил -
баланс, ранжир, соотношенье сил.
Я виноват в убийстве муравьев .
Из-за несоразмерности огромной
я их давлю с привычкой многотонной,
не замечая гибнущих миров.
Я виноват, что даже запятой
передаю волненье по цепочке,
которое в определенной точке
становится конкретною бедой.
Я виноват. Я виноват. Я виноват
в том, что кого-то мог спасти от стаи,
но, испугавшись, спрятался за ставни...
Как твои руки, братец мой Пилат?
Я виноват как индивид. Еще
я виноват как представитель вида,
что этим видом столькое убито,
что вряд ли будет этот вид прощен.
Я виноват и сто, и сотни крат
в том, что убог, труслив, несовершенен.
Еще до совершения движенья
я знаю, что в нем буду виноват.
Простите - таково уж естество -
кого уже, кого еще уважу-
обижу, оттолкну или измажу,
убью нечаянно, не ощутив того.
Господь, что ты затеял надо мной?
Зачем в вину уводишь, словно в топи?
Скажи, Господь, коль я - твое подобье,
то как ты сам-то с этакой виной?
Не отвечай. Я для ответа мал.
И с каждым мигом жизни убываю.
Прости меня! Молю и уповаю.
Чтоб ты на мой вопрос не отвечал.
Обмануло время
Обмануло время,
как базарный тать.
Мне бы ногу в стремя,
д-ногу не задрать.
Мне бы ночью к даме
на балкон, в окно...
Эвон килограммы-
то-то и оно.
А коль даже влезу,
но гарантий нет-с,
что с такого стрессу
обеспечу секс.
Мне б в запой с друзьями -
это-то могу...
Да наутро, мама,
не желай врагу.
Время, ты как будто
наврало во всем.
На одну ты букву
с "вором" и "вралем".
Обещало счастье,
я возьми - поверь.
А теперь вот часто
мордою - о дверь.
Был мальцем беспечным,
а моргнул и сник-
обещало вечность,
оказалось миг.
Где мой мир прекрасный,
ну-ка покажись.
Обещало праздник,
Оказалось - жизнь...
***
запишите меня на сентябрь октябрь ноя…
не даю обещаний дожить это тоже работа...
Евгений Орлов
Октябрь разошелся – шумит, ревет.
Пьяна и фальшива живость –
обобран древесный его народ,
и роскошь отшелушилась.
Империя гибнет, ей срок - сойти ,
как ни дели и властвуй,
за тысячью сгинувших византий,
в осадок сусальных царствий.
А он, промотавший свой капитал,
трясет дерева за платья -
ссыпайте, убогие, драгметалл
к стопам моим супостатьим!
И нет на него ни суда, ни узд,
и нет от него охраны –
ревущего в раже своих безумств,
как сумасшедший в храме.
Но вот, устав от больной гульбы,
по дальней бредет аллейке,
орясинам лепит на плечи, лбы
последние свои деньги.
И там, оставшись на пару с ним,-
туманным уже, как призрак ,–
я словно всхожу на парусник,
покинув пустую пристань.
Несет меня в серости дымовой,
бесплотный его корабль.
И знаю, что скоро вернусь домой...
но я бы...
но я б...
ноябрь...
* * *
Зое
Ты не корми меня этой лапшой-
"еще повезет" и про "небо в алмазах".
Я все понимаю. Я мальчик большой.
Я самая грустная лошадь в пампасах.
Где-то какие-то звездочки есть,
но, в основном, все бетонно и серо -
гири, безмены, стандарты и меры.
И не прорваться. И не перелезть.
Воли чужие, чужая корысть
Крутят меня в этом маетном круге.
Дергают нитки умелые руки.
Не оторваться...
Не перегрызть...
Или не лошадь?-
Плешивый кoйот...
Птица линялая с гузкой обвислой...
Знаешь сама ведь, что не повезет.
Бобик издох - и вся аста ла виста...
Надо с добычей тащиться в нору.
Надо кидать в эти клювы личинки.
Кран починить...
Сапоги из починки...
Я починю...
забегу...
заберу...
Но про лапшу-
так не будет лапши...
Ты от всего упасешь и избавишь
Чаем, молчаньем, струеньем души.
И не предашь меня,
и не оставишь.
Спят спиногрызики.
Долог наш чай.
Ты мои волосы гладишь ладонью.
Возле Тебя я как возле ручья
с самой живою и доброй водою.
Как меня любят и как я люблю...
Спрятались раки тоски под коряги.
Завтра посмотрим.
Сегодня я сплю -
самый счастливый карась в Титикаке
***
Чтобы вернуться надо бросить монету...
(примета)
Брошу монету в море и в реку брошу,
грОши просыплю осеннему дню вослед,
к лиственным злотым мелочь подкину в рощу
и белый цент, как в копеечку - в белый свет...
Время придет - под приглядом безносой дамы
буду плестись я последней своей межой -
дай, Боже, сил, отзываясь на пафос драмы
пусть не тугой, на прощанье тряхнуть мошной...
Или река. И гребец. И его шаланда.
- Не торопи, не на праздник отчалим, чать.
Тугрики мелкие нА берег брошу, ладно?
Дай мне их бросить и чуточку помолчать.
Кину монетку в руки любимой тоже...
И возвращусь, и не раз - иногда и вдруг.
Пусть не похожим, а так - муравей по коже,
крикнет сова или стукнет о лампу жук.
И возвращусь и опять, и опять, и снова ...
Знаешь, паромщик, я выбросил свой обол,
чтоб в сновиденьи утреннем в пол-восьмого
ей повторить самый главный для нас глагол...
* * *
Зое
Любимая, какая ночь сегодня...
Ты спи, твой сон покараулю я.
Спи, лучшее создание Господне,
единственная женщина моя.
Сегодня ночь, как будто перед сглазом.
Так тихо, так безлунно-высоко.
Бьют родники расплавленным алмазом,
и в Млечный путь втекает молоко.
Не воет зверь, не вскрикивает птица,
я запретил им выть или кричать.
Пусть сладко спит моя императрица,
и потому, пожалуйста,-
молчать...
Я знаю, что меня ты не разлюбишь,
но зная это, все равно боюсь.
И хоть аминем беса не отбудешь,
но я, на всякий случай, помолюсь.
Пусть ангелы витают у подушки,
пусть шепчут, помогая мне в мольбе.
Я горло завязал своей кукушке,
чтоб не гадала больше, чем тебе.
Нет шума человечьих поселений.
Молчат потоки, ветры и моря...
И спит в большой умолкнувшей Вселенной
единственная женщина моя.
А давай все начнем сначала
А давай все начнем сначала.
Что ты маешься и грустишь?
Смимикрируем от печалей,
эмигрируем от скучищ!
А поедем на сине море,
да и за море уплывем –
эх, под смоквы и сикоморы!
Ах, за надцатый окоем!
Будем мчаться, переноситься,
в травы падать и в горы лезть.
Будут сахарные столицы
марципановых королевств.
Будут пагоды золотые,
будут ласточки в небесах -
словно юркие запятые
Боже радостный написах...
Сочиню, если нету денег...
Ты увидишь, закрыв глаза.
Сине море и дальний берег,
крылья, облако, паруса.
