Она монументально встала на автобусной остановке и с неприязнью посмотрела вдаль. Потом с неприязнью посмотрела на меня и произнесла свою первую реплику:
- Отобус. Университа. Эйх? (как?)
Седоватая, пожилая.
Я сказала:
- Я говорю по-русски.
Она посмотрела на меня с усилившейся неприязнью. Перешла на русский:
- Ну так вы поняли, что я спросила.
Прослушав объяснение, какой автобус идет до университета, задумалась. Потом недовольно уточнила:
- А вы где живете?
- В поселении, - ответила я.
Она нахмурилась.
- В каком это поселении? Это где живут эти… поселенцы?
Спорить было сложно.
- Дочь у меня вообще живет в Тель-Авиве, - с отвращением призналась моя собеседница. Судя по тону, данный факт был позором её семьи.
Я промолчала. Передо мной был мастер явно высокого класса.
- Тель-Авив, конечно, большой город, - продолжила моя собеседница, - но разве там можно жить?
Я не живу в Тель-Авиве, поэтому не являюсь подходящей аудиторией для опроса. Первая скрипка обошлась без моей поддержки.
- Если бы моя дочь хотя бы жила как человек, - неприязненно сказала скрипка. – А то ведь…
Тут, по законам жанра, нужно было спросить «а то ведь что?». Я не спросила. Меня штормило восторгом от персонажа.
Женщина на остановке вздохнула и добавила:
- Впрочем, не жила бы в Тель-Авиве, жила бы тоже где-нибудь… в поселении. А кто там в принципе живет? Беднота…
Галерка захлопала.
- Вы сколько платите за жилье? – требовательно спросила женщина. Ее глаза заранее показывали несогласие с тем, сколько я плачу. Выбор у меня был невелик – либо мне бы сказали, что я плачу слишком мало, как и все дармоеды из поселений, либо – что слишком много, как все фраера оттуда же. Я решила не выбирать. Хотелось послушать авторскую интерпретацию.
- Наверняка копейки, - недовольно сказала женщина, помолчала и добавила: - Впрочем, сарай в деревне большего и не стоит.
Если бы у меня под рукой была роза, я бы бросила ее на сцену.
Женщина огляделась вокруг с неприязнью.
- Тель-Авив – это помойка, - последовала еще одна фраза. – А Иерусалим - тюрьма, - последовала другая.
Автобус все не шел.
- Тридцатый точно идет до университета? – недовольно уточнила моя собеседница. Мне стало ясно, что от нас троих – от меня, от тридцатого и от университета - ничего хорошего не ждут.
- Точно.
Дама поджала губы.
- А почему его до сих пор нет? Что же это такое, уже сколько времени здесь стоим.
Мои надбровные дуги выразили сочувствие.
- Надо иметь машину, - наставительно сказала дама, разогреваясь. – Тогда и не придется на холодной остановке стоять. У вас есть машина?
Вспыхнул свет. Мяч со свистом летел к моим воротам. Я подставила штангу:
- Есть.
- Одна машина, - моя собеседница сделала логический вывод и обвела меня по краю. – А надо две. Вторая – маленькая. У женщины должна быть маленькая машина, чтобы ездить по делам. А не ждать автобус.
Гол.
- У моей дочери нет машины, - добавила оппонентка.
Я подумала, что мы с её дочерью нашли бы общий язык.
Дама вздохнула.
- Сколько у вас в месяц уходит на машину?
Это уже был явный офсайд.
- Машина – очень дорогое удовольствие, - неприязненно сообщили мне. - А у моей дочери трое детей.
Мне захотелось попробовать взять подачу.
- Дети – это прекрасно, - мой голос был нейтральным.
- Не сказала бы, - отрезала дама, и я поняла, что проиграла по очкам.
- Ну что это такое, - клиент продолжил возмущаться, - где этот ваш тридцатый автобус? И, кстати (я сидела вполоборота, но физически ощутила, как меня ткнули взглядом в спину), по какому маршруту он идет?
Мне стало неудобно за нас с тридцатым автобусом. Мы с ним, в принципе, славные парни, если относиться к нам без предубеждения.
- Он через два светофора сворачивает налево, какое-то время кружит, а после этого выезжает на…
- О Господи, - сморщилась моя собеседница, - он еще и кружит.
Всё, мужик, мысленно сказала я тридцатому автобусу. Не могу больше наслаждаться этим одна. Бросай всё и дуй сюда.
Тридцатый автобус тут же честно подошел.
- Вот он, - кивком не одобрила его женщина и потребовала: - Пойдите узнайте, где именно он сворачивает.
У меня хорошее патриархальное воспитание. Поэтому я пошла и узнала. Потом вернулась и доложила.
- Это плохо, - было мне ответом. – Это значит, что он кружит минимум полчаса.
С этими словами женщина поднялась в автобус. Я зашла за ней. В двух шагах от меня разыгрывалась сцена «новая репатриантка пытается объяснить водителю, что цены на проезд для пенсионеров неоправданно высоки». Отыграв свой выход, новая репатриантка оплатила проезд и направилась в салон. Мне водитель был откровенно рад.
- Ты видала? – кивнул он в спину пассажирке. – Я ее в разных автобусах уже несколько раз возил.
Я не изумилась «и запомнил?». Такое не забывается.
- Чему она тебя учила? – поинтересовалась я у водителя.
- Меня – водить автобус, - признался он. – А тебя?
- Жить, - я вздохнула. – Потрясающая дама.
- Бриллиант чистой воды, - согласился водитель.
Идя по проходу, я услышала, как бриллиант чистой воды интересовался у своего читающего газету соседа, почему в русских газетах пишут такие глупости. Пискнуло радио, обещая выпуск новостей.
- Вот, - сосед моего бриллианта кивнул в сторону динамика, - вы говорите «глупости в газетах». Но есть же радио!
- Я не слушаю радио, - оскорблено сказал бриллиант.
- А зря, - наставительно сообщил сосед. – Если недавно приехал в страну, надо как-то входить в ритм ее жизни. А то из тебя получается дармоед. Вот у вас, например, какая пенсия?
Я затаила дыхание и застыла в проходе.
- У меня не пенсия, у меня позор для этого государства, - отрезало мое сокровище. – А вы наверняка давно приехали и успели себе самое лучшее отхватить.
