№5/3, 2010 - 27 мая 1940 года родился Марк Луцкий, ученый-химик и русский поэт
Марк Луцкий
Юбилейное
Апрель и май этого года оказались для меня «урожайными» - были подведены итоги трех Международных литературных конкурсов, в которых мне удалось оказаться в числе победителей.
На Втором конкурсе «Звезды Внеземелья» Портала «Лунная радуга» посчастливилось отличиться в номинации «Реальный космос» и получить Золотую есенинскую медаль «За верность традициям русской культуры и литературы».
На Первом конкурсе духовной поэзии «Псалмопевец» занял второе место и получил приз – барельеф автора псалмов – царя Давида.
За получением этих призов был приглашен, соответственно, в Москву и Санкт-Петербурге, за что весьма благодарен организаторам и спонсорам этих конкурсов. Так было приятно после долгого отсутствия побывать в наших столицах!
И, наконец, в мае удалось занять первое место на конкурсе «Мы помним всё!» на Портале «Что хочет автор» в номинации «Публицистика», представив эссе «Получше расспросите ветеранов!».
Поэтому, когда редакция «Зарубежных задворок» обратилась с просьбой дать материал к моей юбилейной дате, я, не мудрствуя лукаво, решил показать эти три работы, причем первым хочу дать эссе о ветеранах, поскольку без них, наших защитников, не было бы ничего и никого.
ПОЛУЧШЕ РАССПРОСИТЕ ВЕТЕРАНОВ!
Ветеранов войны остаётся все меньше и меньше.
Последними на войну призывались ребята и девушки, родившиеся в первой половине 1927 года.
Это значит, что самому младшему из ныне живущих ветеранов 82-83 года.
Были, правда, те, кого называли сынами полков, но их тоже очень немного.
Уходит, уходит поколение защитников Родины.
И тем важнее расспросить их о самой страшной в мире войне, о том, как всё это происходило.
И не только расспросить, но и постараться записать.
Ведь порой жизнь преподносит такие истории, что не под силу самому изобретательному выдумщику.
Я очень люблю беседовать с ветеранами войны. Многие их рассказы стали основой для моих стихотворений.
Хотелось бы поделиться с читателями этими рассказами и историями.
ЗА ТОГО ПАРНЯ
Возвращался я как-то из московской командировки домой в Свердловск. Дело было в двадцатых числах мая в середине семидесятых годов. Моими соседями по купе оказалось трое участников войны. В Москву они ездили на встречи однополчан, была тогда такая добрая традиция.
Мои соседи много говорили о войне. В купе было жарко, и ветераны разделись по пояс. У одного из них, работника завода свердловского завода «Лесмаш» я увидел на левой стороне груди аккуратный круглый шрам. Поинтересовался происхождением этой отметины:
– Неужели ранение?
– Верно, пулевое. Пуля прошла в сантиметре от сердца.
– Вы, я вижу, в рубашке родились!
– Это точно! Но я расскажу еще более удивительную историю. После войны мне довелось служить на Камчатке с человеком, который был убит, и был похоронен в братской могиле…
– Как это?
– А вот так.
И фронтовик поведал нам историю, которая затем легла в основу моего стихотворения под названием «Рассказ сержанта из похоронной команды»
Мы их три дня назад похоронили.
Был тяжкий бой, там густо полегло.
Лежат ребята в братской той могиле,
А холм могильный снегом занесло.
Стоит фанерка, а на ней застыли
В своем последнем списке имена.
Убористо так - сорок семь фамилий,
Вновь больше взвода отняла война.
Из штаба похоронки разослали,
А наш старшой все поминает мать:
- Там одному из них Героя дали,
Придется нам могилу разрывать!
Бранился наш старшой, не мог простое
Он правило на фронте отменить -
По статусу какому-то, Героев
Положено отдельно хоронить.
Могилу мы разрыли, было дело,
Героя извлекли, не в этом суть...
Другой солдатик, тот, лежавший слева,
Еще дышал! Навылет ранен в грудь.
А мы-то посчитали, что смертельно!
Три дня в могиле пролежал солдат.
Героя схоронили мы отдельно,
А парня передали в медсанбат.
Потом, слышь, он писал письмо из тыла -
Два пальца на ноге пришлось отнять.
Еще писал, что мать его просила
Старшому благодарность передать.
... Нас окружали тонкие березки,
Замолк сержант, молчит и я молчу.
- Лежал он то ли в Омске,
То ль в Свердловске.
Запамятовал... Врать же не хочу.
Вот такая история.
А сейчас скажу о том, что я изменил в стихотворении по сравнению с действительностью. Мой попутчик, говорил, что раненый, но живой солдат пролежал в братской могиле не три дня, а семь. Каюсь, я побоялся написать правду, сократил время пребывания в могиле.
И был прав! Когда я читаю это стихотворение на своих писательских встречах, находятся слушатели, которые говорят, что такого не могло быть.
Могло!
Выживший солдат затем окончил военное училище и служил офицером.
Служил и жил «за того парня».
ЗНАМЕНИТАЯ ВЫСОТА
А эту историю мне поведал мой старший друг, писатель Юрий Абрамович Левин. Он был на фронте с 1941 по 1945 год, расписался на стене Рейхстага.
Будучи сотрудником фронтовой газеты, выходящей в Сталинграде, в ноябре 1942 года был командирован в редакцию газеты «Красная Звезда», встретился с Ильей Эренбургом, и, попросив от имени фронта написать для сталинградцев статью, получил ее из рук прославленного писателя и публициста, привез в сражающийся город, где статья была напечатана.
Юрий Абрамович рассказал мне и о совместных боевых журналистских делах с товарищем, знаменитым писателем, служившим тогда в Сталинграде. Один из этих эпизодов описан мною в стихотворении «Рассказ сталинградца»:
Он помнил всё, он ко всему привык,
Но всё же что-то отмечал в тетради.
Писатель Юрий Левин, фронтовик,
Рассказывал о зимнем Сталинграде:
С товарищем ползли на тот курган,
На высоту сто два и пять, на южном скате,
Я и Василий Гроссман, комиссар,
Уже тогда известный всем писатель.
И вот, когда до места доползли,
От напряженья так внутри гудело!
Ладони наши были все в крови,
Хотя нас там ни разу не задело.
Мне не забыть вовек ладони те,
Блиндаж, окоп, затянутый туманом.
Была земля в крови, на высоте,
Что звали все Мамаевым курганом …
Стихотворение в свое время было опубликовано в «Литературной газете, помещено в книгу воспоминаний Ю.А.Левина «Имена» и в мой сборник «Встречи»
ВРАЖЕСКИЙ ПРОСЧЁТ
Однажды в отпуске судьба свела меня с бывшим морским пехотинцем.
С детства морская пехота ассоциировалась у меня с песней:
Я встретил его под Одессой родной,
Когда в бой пошла наша рота.
Он шел впереди с автоматом в руке,
Моряк Черноморского флота.
По сюжету песни моряк героически погибает, но перед смертью просит боевого друга:
Жене передай мой прощальный привет,
А сыну отдай бескозырку.
Мы, дети военных лет, очень любили эту песню, а морские пехотинцы представали в нашем воображении романтичными бесстрашными героями в тельняшках и бескозырках.
И вот – предо мной настоящий морской пехотинец, правда, бывший, а ныне – крупный инженер одного из московских заводов.
Естественно, что я попросил рассказать что-нибудь из его боевого опыта. И мой собеседник поведал мне про окружение, в которое попала его часть. Это его рассказ стал сюжетом моего стихотворения «Рассказ морского пехотинца»:
Комбат нас просил экономно стрелять:
В подсумках кончались патроны.
А враг продолжает свинцом поливать,
И мощно орут мегафоны.
Тяжелая доля досталась полку,
Кто знает, поймет – окруженье.
Они заводили одну лишь строку,
Зациклив пластинки движенье:
«Напрасно старушка ждет сына домой …»,
«Напрасно старушка ждет сына домой …»,
«Напрасно старушка ждет сына домой …»,
«Напрасно старушка ждет сына домой …»
Злорадно хохочет из мин хоровод,
Как много погибло матросов…
О, Господи, жутко за горло берет
Ни в чем не повинный Утесов:
«Напрасно старушка ждет сына домой …»,
«Напрасно старушка ждет сына домой …»,
«Напрасно старушка ждет сына домой …»,
«Напрасно старушка ждет сына домой …»
Мы вышли тогда – подмогли штрафники,
Такая случилась петрушка …
Опять просчитались враги-остряки –
Ждала не напрасно старушка.
ПО БЕЛОРУССКИМ ЛЕСАМ
В ессентукском санатории я жил в одной комнате с бывшим партизаном из Белоруссии. Приехал он на лечение из Полоцка, а вот имя его я утерял, о чем теперь очень сожалею. Каждый вечер я брал подробные интервью у соседа, расспрашивая о самых мельчайших деталях партизанской жизни.
Мой собеседник в 1941 году окончил среднюю школу в деревне, одним из его педагогов у него был Петр Миронович Машеров, ставший впоследствии крупным государственным и партийным деятелем Белоруссии и Советского Союза.
А с осени 1941 года Петр Миронович стал командиром партизанского отряда, где и служил мой сосед.
Многое рассказал мне тогда партизан. Например, как после трех месяцев пребывания в лесах ночью заглянул в свою деревню, и родная мать не узнала сына, настолько он изменился.
Рассказал он мне и о том, как по личному поручению командира вёл дневник боевых действий отряда, причём был строго предупреждён, что в случае потери или гибели дневника будет расстрелян. Суровое тогда было время, суровыми, даже жестокими, были и порядки.
Мне особенно запомнился рассказ моего партизана об одной из зимних партизанских ночей:
Каратели нас обложили плотно.
Мы зимней ночью двинулись в поход.
С оружием, повозками, поротно
Беззвучно совершался переход.
Я оглянулся, больше для порядка,
И обмер в страхе, ноги затряслись –
За мной – огни! Примерно, три десятка!
И движутся попарно вверх и вниз!
Глаза-огни необычайно зорки,
Их мне и раньше довелось встречать.
Я тихо вскрикнул, осознавши: «Волки!»
И услыхал команду: «Замолчать!»
Теперь уж все следили за огнями,
Был фантастично ярок лунный мир.
- Атаку волчью отражать ножами!
И чтоб ни звука! – молвил командир.
Была картина эта в стиле ретро,
Как будто леший ночью крался там…
Тогда прошли мы тридцать километров,
Ножи - в руках, и волки - по пятам.
ФРОНТОВАЯ СТАЖИРОВКА
Сравнительно недавно узнал о таком понятии, как фронтовая стажировка. Рассказал мне об этом ветеран Великой Отечественной войны Ефим Столяров, в своё время окончивший Первое Ленинградское артиллерийское училище, эвакуированное в г. Энгельс.
Оказывается, в последние годы войны существовала практика командирования офицеров военных училищ на фронт для обретения боевого опыта, после чего офицеры возвращались в тыл для подготовки военных кадров.
Я написал об этом стихотворении «Рассказ курсанта» и посвятил его капитану Е.Столярову
Глубокий тыл, осенний листопад,
Себя курсанты чувствуют неловко:
В училище вернулся лейтенант,
Что послан был на фронт, на стажировку.
Ну, прямо франтом выглядел старлей!
Глаза курсантов завистью пылали -
Все та же гимнастерка, а на ней -
Две новые, блестящие медали.
Завидовал старлею каждый взвод
И рапорта писал неоднократно,
И мальчики вовсю рвались на фронт:
- А вдруг война окончится внезапно?
Но фронт позволил "накормиться всласть",
Дал испытать военные дороги.
Они успели на войну попасть,
А вот вернуться удалось немногим ...
БЫЛО ЛЕЙТЕНАНТУ ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Эту историю рассказал мне ветеран войны Лазарь Мучник Тяжелыми, страшными выдались для него военные дороги.
В начале войны оказался в составе Второй ударной армии, которой командовал недоброй памяти генерал А.Власов. Попал в плен.
А дальше о его судьбе я расскажу строками своего стихотворения.
Свел нас вместе случай-неразлучник.
Предо мной сидит седой еврей,
Лейтенант запаса Лазарь Мучник,
Мученик – так было бы верней.
Жизнь могла жемчужиной казаться.
Или сказкой из цветного сна.
Было лейтенанту девятнадцать,
Только все порушила война.
…Продолжали в окруженье драться,
Защищая часть земли своей.
Было лейтенанту девятнадцать
Плюс немецких десять лагерей.
Голод, унижения, расстрелы.
Вагонетки, кирки, доломит.
В чем душа держалась в жалком теле,
Кто сейчас толково объяснит?
- Лазарь, те условия жестоки,
Вы-то как сумели уцелеть?
- Знаете, в скелете даже доки
Не смогли еврея разглядеть.
Выжил, уцелел – редчайший случай.
Вспоминать об этом тяжело…
- Лазарь, милый, расскажите лучше,
Как освобождение пришло.
- На реке, на Эльбе, в сорок пятом,
По дороге, мокрой от росы,
Шла колонна в робах полосатых,
По бокам – немецкие солдаты,
Рядом с ними – людоеды-псы.
На каком-то тихом полустанке
Нас должны расстреливать враги…
Вдруг колонну обогнали танки,
Танки из Америки! Свои!
Конвоиры мигом разбежались,
Сразу испарилась эта рать.
Лишь овчарки лютые остались,
Прут на нас, желая разорвать.
Словно буря пронеслась над нами,
И навек запомнилось мне, как
Узники костлявыми руками
Разрывали пасти у собак.
…Сколько боли в лейтенанте старом!
Жизнь течет, свою выводит нить.
Нет, не пишет Лазарь мемуары,
Не желает раны бередить.
Да, порой трудно «разговорить» ветерана. Многие вспоминают войну с муками и болью.
И, тем не менее, я прошу вас: «Получше расспросите ветеранов!», -
поскольку их рассказы – уходящая живая история.
МОЙ КОСМОС
Эссе
Заявлено в номинации: «Реальный космос»
Реальный космос.
Ну, конечно, это моя номинация. А чья же еще?
Ведь я из того поколения, вся жизнь которого связана с космосом. Начну сначала.
В конце лета 1957 года после окончания средней школы я поступил в Уральский государственный университет на химический факультет.
И вот 1 октября, завершив обязательные колхозные и строительные работы, мы приступили к занятиям в старинном двухэтажном особняке на главной улице Свердловска.
Всё ново, всё интересно. Но это события, так сказать, местного значения, а вот на четвертый день происходит событие абсолютно эпохальное – в космос взлетает Первый искусственный спутник Земли (ИСЗ).
Он взлетает с территории нашей страны! Весь мир слушает его незамысловатые сигналы «бип-бип-бип», и все мы в полном восторге и эйфории!
С наступлением темноты в заранее объявленное время тысячи горожан выходят на улицу и устремляют свои взоры на маленькую звездочку, медленно двигающуюся среди мириад неподвижных звезд, а утром все с гордостью говорят: «Я видел его!»
А потом были и другие запуски, спутников прибавилось, и тут я с изумлением отметил, что есть люди, которым эти запуски совсем не по душе.
По поводу спутников очень резко высказался мой сокурсник Игорь Лесунов:
- Да чтоб они скорей сгорели!
- Игорь, да чем они тебе мешают?
- Мешают, да еще как!
И тут Игорь поведал мне о своих заботах:
- Понимаешь, Марк, познакомился я с одной прелестной девочкой. Учится в нашем университете, на физмате, специальность «Астрономия и геодезия». У них на крыше университета установлен телескоп, и студенты по ночам дежурят, особенно в те дни, когда какой-нибудь из этих проклятых спутников пролетает над Свердловском.
- Но почему проклятых?
- А потому, что в эти ночи я встаю в 3-4 часа и иду провожать Руфу - так её зовут – до общежития. А утром мне на занятия! Вот и молюсь, чтобы эти спутники побыстрее вошли в плотные слои атмосферы и сгорели к чертовой матери!
Вот оно рядом – земное и космическое! Скажу только, что, конечно, запуски спутников не прекратились, а родившаяся под искусственными звездами любовь Игоря и Руфы оказалось долговременной – сравнительно недавно мои друзья должны были справить Золотую свадьбу.
А на следующий1958 год мы могли прекрасно наблюдать полёты спутников в бескрайних степях Казахстана, на целине. Вот где видишь полёт рукотворной звездочки через всё небо – ничто не мешает!
Потом были полёты спутников с собаками, которых знала вся страна, – и Белку, и Стрелку, и Лайку, и Звездочку! Честь и слава этим простым дворняжкам! Это они проложили дорогу Юрию Гагарину, который, говорят, на одном из банкетов сказал: «До сих пор не пойму, кто я? Первый человек или последняя собака?» Шутка, конечно, но в каждой шутке …
А воспоминания о полёте Юрия Гагарина у каждого из моих сверстников и современников свои.
Мы были уже на четвертом курсе, и с утра 12 апреля 1961 года слушали лекцию спецкурса по физической химии, которую читал нам тогдашний ректор университета, член-корреспондент АН СССР Сергей Васильевич Карпачёв.
Шел второй час лекции, как вдруг дверь аудитории приоткрылась и просунувшаяся в щель голова какого-то студента с восторгом прокричала: «Ура! Человек в космосе!»
И тут же кто-то включил на полную громкость радиоприемник «Спидола», и мы услышали ликующий голос диктора Юрия Левитана, сообщившего нам имя своего тёзки: «Космический корабль пилотирует гражданин Советского Союза майор Юрий Алексеевич Гагарин!»
Господи, что тут было! Какое счастье, какая радость! Национальный праздник!
Только минут через двадцать нашему ректору удалось вернуться к лекции.
Отлично помню его слова: «Конечно, Юрий Гагарин – безусловно, герой, он совершил подвиг! Но вы должны сознавать, что за этим полетом стоит многолетний труд ученых, инженеров и рабочих всей страны. Я уверен, что вскоре и вы внесете в дело освоения космоса и свой вклад».
Тогда я отнесся к этим словам совершенно спокойно, поскольку никак не мог предполагать, что всего через год с небольшим буду заниматься именно этим делом.
И вот позади и госэкзамены, и защита диплома, и на груди заветный сине-серебряный ромбик, и я иду на работу.
Распределили меня в Свердловский филиал Научно-исследовательского института резиновой промышленности, буду создавать новые резины и детали из них.
Что говорить, работа нужная, хотя и не очень приятная – уж очень грязно бывает на заводах по производству резины, особенно в подготовительных цехах, где перерабатывается жуткое количество сажи.
Мой рабочий день начался с беседы с заместителем директора института по научной работе Давидом Борисовичем Добрушкиным. Он вводит меня в курс дела: «Наш филиал, в основном, занимается, ракетной техникой. Большую долю в наших работах занимают исследования, связанные с полётами в космос»
Я буквально ошеломлен! Это надо же! Собирался c головой окунуться в сажу, а тут - на тебе!
Ракеты! Космос! Голова буквально идет кругом от удивления и какой-то нахлынувшей гордости.
В лаборатории, куда меня определили, сразу дали техническое задание с грифом «Секретно», и я стал изучать чертежи. Примерно через час мне это надоело, и я шепотом спросил курировавшего меня сотрудника: «А Вы не знаете, кто у нас Главный конструктор космических кораблей?» В те годы это имя было засекреченным, и в репортажах с космодрома его никогда не показывали, был слышен только голос.
Вместо ответа мой коллега просто ткнул карандашом в штамп чертежа и в графе «Утверждаю» я увидел подпись и её расшифровку – С.П. Королев.
И мне чуть не сделалось плохо от телячьего восторга – у меня! на столе! чертеж! с подписью самого Главного конструктора! Я буквально не верил собственным глазам!
И самое обидное – я не мог никому из посторонних рассказать об этом. Надеюсь, вы поймете мои тогдашние чувства.
Я проработал в институте изрядное число лет, и предо мной прошли многие славные имена наших заказчиков. Это сейчас они известны всей стране, а тогда народной массе они были неизвестны.
Это и В.Н.Челомей, и М.К.Янгель, и В.И. Кузнецов. Это С.А Косберг, Л.В Люльев, В.П. Макеев, А.М.Исаев, В.П. Мишин, А.Д. Надирадзе. Это и ныне здравствующий Борис Евсеевич Черток – ему идет 98 год, дай Бог здоровья этому замечательному человеку! - и десятки других конструкторов и технологов, создававших ракетный щит страны и аппараты для освоения космоса. В те годы мы знали только свою узкую задачу и порой только по различным премиям, получаемым после успешных полетов, могли догадываться о тех делах, в которых участвовали.
Я горжусь тем, что среди моих изобретений есть разработки, непосредственно связанные с отдельными узлами ракет, с их теплоизоляцией и другими важными вопросами. Я был в цехах, где делали космические корабли, где господствовала стерильная чистота, а сотрудники ходили в белых халатах и специальной обуви.
Это был мой космос. Это был мой путь. И как всякий трудный путь он отнюдь не был усыпан розами. Приходилось сутками дежурить в цехах предприятий, включая и ночные дежурства. И бывало, что опыт кончался неудачей, и предприятие несло миллионные убытки.
А бывали и просто трагедии.
Я вспоминаю последний день июня 1971 года. В нашем институте проходит научно-техническая конференция. В президиуме – руководители всех филиалов из Ленинграда, Свердловска, Днепропетровска, Волжского, Загорска, головного института в Москве.
Я делаю доклад, меня внимательно слушают, но вдруг в какой-то момент я почувствовал, что интерес к докладу погас, в зале и в президиуме какие-то негромкие переговоры. Видя, что меня уже никто не слушает, я поспешил закруглиться с докладом. И, спустившись в зал, узнал ужасную весть о гибели космонавтов Г.Добровольского, В. Волкова и В.Пацаева.
В президиуме сидели наши руководители. Их лица были белыми, как мел.
Причина катастрофы была неизвестна, но у всех в сердце закрался страх - а не наша ли разработка подвела?
И все-таки, несмотря на трудности, а порой неудачи и даже трагедии, дело шло вперед. Мой космос – это, прежде всего, моя работа.
Но это и другие аспекты. После полета космонавта В.Лазарева выяснилось, что он окончил ту же среднюю школу в Свердловске, что и я. В нашей школе был создан клуб «Юный лазаревец», и это тоже мой космос.
Мой космос – это и учеба-переквалификация из артиллеристов в ракетчики в Томском ракетном училище. Мне очень нравилось там учиться, я сдал 7 государственных экзаменов, набрав 35 баллов, и добился серьезного прорыва в своей службе в запасе - из младших лейтенантов я сделал колоссальный бросок в лейтенанты, а закончил службу уже в высоком звании старшего лейтенанта ракетных войск!
Мой космос – это и случайные встречи с живыми космонавтами.
Так, например, будучи в командировке в столице, я совершенно неожиданно встретился с одним из наших первых космонавтов. Впечатление было настолько неожиданным, что я посвятил ему одно из своих стихотворений. Вот оно:
Встреча с космонавтом А.Леоновым
Прибыв в Москву в командировку,
Забросив вещи на вокзал,
Я на свиданье с «Третьяковкой»
С утра пораньше побежал.
И был один в просторном зале,
Но стало двое – он вошёл,
Тогда всех космонавтов знали,
И даже очень хорошо.
Когда-то первым в космос вышел,
Пощупал вакуум тугой.
И был маршрут начертан свыше,
Ему Всевышнего рукой.
Здесь, в зале был не просто зритель,
Эмоций я сдержать не мог –
Он – космонавт, он – небожитель,
От нас шагнувший за порог!
Принадлежит особой касте,
Стал знаменитым не вчера!
Он улыбнулся, бросил: «Здрасте!»,
А я в ответ промямлил: « Здра-а-а …»
Не смог я совладать с собою,
Ушла куда-то колея,
Но ощущение такое,
Как будто в космос вышел я.
Мой космос – это и неожиданный разговор с моим сослуживцем, участником
войны подполковником запаса Г.А.Остроумовым.
Как-то он обмолвился, что родился в Смоленской области.
- Да Вы, оказывается, земляк Юрия Гагарина! – заметил я.
- Так точно! Мы с ним родились в одной деревне.
- Не может быть! – не поверил я.
- Ну почему же не может быть? - Георгий Александрович достаёт паспорт, и я в графе «Место рождения» читаю – д. Клушино Гжатского района Смоленской области.
Я тут же прямо впиваюсь в подполковника:
- Расскажите о Гагарине!
- А рассказывать-то и нечего. С cемьёй Гагариных был знаком, обыкновенная советская семья, а Юрку не знал. Я же на 12 лет его старше. В детстве и юности это ведь огромная пропасть. Когда я перед войной призывался в армию, будущий космонавт голопузым по деревне бегал, кто тогда на него обращал внимание?
Еще один повод для размышления на тему - земное и космическое!
К этой же категории космической темы относится и моя встреча с жительницей Звездного городка.
В 1969 году, защитив кандидатскую диссертацию, я с женой отправился в Крым, в Кореиз, где мы сняли комнату. Нашей соседкой оказалась продавщица из продуктового магазина, который обслуживал отряд космонавтов. Напомню, что в те времена в советских магазинах было трудно купить что-либо дельное и, тем более, дефицитные товары. Поэтому и существовал этот магазин-распределитель. Я не запомнил имени нашей собеседницы, но хорошо помню суть разговора. Вот что поведала нам наша соседка:
- Сейчас в отряде космонавтов 70 человек, среди них есть знаменитые люди, которые уже были в космосе, но большинство – это будущие космонавты, которых пока никто из широкой публики не знает. Так вот, эти люди получают в нашем магазине дефицитные продукты один раз в месяц, знаменитые космонавты – один раз в неделю, ну, а мы, продавцы, - каждый день!
И смех, и грех! Но такова была суровая правда жизни, из песни слова не выбросишь …
Мой космос – это мои исследования жизненных путей деятелей по изучению космоса.
Меня восхищает жизнь-подвиг школьного учителя из захолустного городка Боровска, ставшего всемирно известным ученым, и я просто не мог не посвятить ему стихотворение:
Фантазии учителя
- Глухой учитель из Боровска
Намерен строить зведолёт!
- Да кто такой?
- А Циолковский, что возле берега живёт!
- На кой дались ему полёты?
Уж лучше б чайники паял!
- Он, говорят, свои расчёты
Послал в физический журнал!
- Один такой во всей округе!
- Да, уж действительно один!
А он теперь живёт в Калуге,
Чудаковатый Константин.
Очки с поломанною дужкой
Глядят: а верен ли расчёт?
Стоит в замшелой сараюшке
Почти готовый звездолёт.
И обыватель слышит снова:
- Глухой-то наш сошёл с ума!
А между тем, к ногам глухого
Легла Вселенная сама. Мой космос - это и найденный мною штришок из биографии одного из пионеров космонавтики Фридриха Артуровича Цандера. Оказывается, что он после окончания Рижского политехнического института поступил работать совсем не по приобретенной им специальности на московский завод «Проводник», где делали резину. Его друзья и знакомые были озадачены: «Почему? Зачем?» На их недоуменные вопросы молодой инженер отвечал, что решил точно узнать, как изготавливают резину, потому что в корабле, летящем в безвоздушном пространстве, резина может потребоваться для надежной герметизации. Он говорил об этом совершенно серьезно и убежденно. И мы, свидетели и современники космической эры, можем лишь удивляться научной и технической прозорливости Ф.А. Цандера, еще в начале двадцатого века настойчиво искавшего материалы для космического корабля
Мой космос – это и мой очерк о великом, не побоюсь этого слова, ученом Ари Штернфельде, обладателе самых престижных мировых премий в области космонавтики (он и придумал это слово), волею судеб оказавшегося в годы Великой отечественной войны в небольшом уральском городке Серове Свердловской области.
Мой космос – это и глава «В космических просторах» в рукописи моей пока неопубликованной книги «Эти удивительные эластомеры».
Мой космос - это и коллекция марок, почтовых блоков и конвертов, а также спецгашений, посвященных космической теме. Эту коллекцию я собираю уже несколько десятков лет. И пусть нет в моей коллекции дорогостоящих раритетов, вызывающих зависть маститых филателистов, она в достаточной степени отражает историю развития космонавтики в нашей стране и за рубежом. А для меня, как современника космической эры, это очень важно.
И, наконец, мой космос – это участие в конкурсе «Звёзды Внеземелья - 2008», победа в номинации «О космосе с улыбкой», приглашение прибыть в Звёздный городок для получения сертификата о присвоении моего имени звезде в созвездии «Близнецы» и досадная невозможность приехать в Королёв по состоянию здоровья.
Но космос – это всегда надежда, и кто знает, может, повезет в 2010 году?
Во всяком случае, я надеюсь.
В конце концов, какие наши годы?!
СТИХИ ДЛЯ КОНКУРСА «ПСАЛМОПЕВЕЦ»
БИБЛЕЙСКИХ КНИГ КРЫЛАТЫЕ СЛОВА
Ах, как же их старались запретить,
Те книги, уничтожить с ними встречи!
Но продолжалась красноречья нить,
И библеизмы жили в нашей речи!
Язык хранил знакомые слова:
«От сотворенья мира», «от Адама»,
«От дерева познанья»… Голова
Полна цитат от «хаоса» до «Храма».
Пусть не всегда уютным был удел,
И не было пути с «небесной манной»,
Но совмещать слова язык умел
С мечтою о «Земле Обетованной».
Порой мешала «суета сует»,
Что «тьмой кромешной» высилась над нами,
Но были живы «заповедь», «завет»,
И крепок был «краеугольный камень».
Слова привычно улетают с губ,
С времен далеких ярки и поныне -
И грозный рык «иерихонских труб»,
И голос «вопиющего в пустыне».
Давным-давно понятен их язык,
Но с каждыи веком - чем древней, тем краше,
Крылатые слова библейских книг,
"Всевидящее око" жизни нашей.
ПЕРСТЕНЬ СОЛОМОНА Царь Соломон был мудрый человек,
Но жизнь его порой изрядно терла,
И за довольно долгий, трудный век
Не раз брала властителя за горло.
Но Соломон – мудрец из мудрецов,
Оставив нам «Премудрости» в наследство,
Ко всем перипетиям был готов,
Имел на все надежнейшее средство.
Нередко, попадая в переплет,
Он, автор умных «Притчей», «Песни Песней»,
Слегка на пальце перстень повернет,
Прочтет слова и вновь поправит перстень.
И улыбнется. Вот и все дела.
Знать, в надписи была большая сила,
Воистину волшебная была:
«Пройдет и это» - надпись та гласила.
Когда на горло жизнь набросит жгут,
Особо огорчаться нет резона.
И если обстоятельства прижмут,
Не забывай про перстень Соломона!
РУССКИЙ ВИЗАНТИЕЦ (ИЗ ЦИКЛА «ИСТОРИЯ РОССИИ»)
Видно, странствий увлекла стихия:
«Впечатлений прелести вкуси!»
На своём закате Византия
Подарила Мастера Руси.
Был он иноземным человеком,
Но взошёл на русский пьедестал.
Назывался Феофаном Греком,
Только грек навеки русским стал.
Никогда он не был «богомазом»,
А вершил торжественный полёт.
В знаменитом Новгороде сразу
Открывает достиженьям счет.
Вклад внесен талантливый и веский
В церкви Спаса, что на Ильиной.
Удивляют храмовые фрески
Динамизмом, сложной простотой.
…Прописать торжественные лица
Церкви ждут, к нему благоволя.
Ждут Коломна, Серпухов, столица,
Ждут соборы старого Кремля.
Роспись – это фрески да иконы.
Он заказы выполнять готов.
Помогают Греку мастер Чёрный,
Старец Прохор и монах Рублёв.
И опять нам удивляться надо:
Завершив чудесные дела,
Славная, могучая плеяда
На Руси искусство родила.
Честь и слава Феофану Греку!
От себя добавлю лишь одно:
Этому гиганту-человеку
Имя Феофан* не зря дано.
