Возле клуба, у столба, на котором болтался разбитый фонарь, одиноко стоял автобус с включенным мотором. Водитель, паренек с испуганной физиономией, одетый в плохо подогнанную солдатскую форму, нервно посматривал по сторонам. Время почти одиннадцать, а внутри пусто, как на полках заводского магазина, особенно в последние предпраздничные дни.
Около восьми часов вечера автобус привез в клуб группу солдат, подарок женскому коллективу швейной фабрики к дню Восьмого марта. Едва успела торжественная часть закончиться, как сплоченные ряды защитников отечества дрогнули. Солдаты по одному, по двое начали пробираться к выходу, повинуясь малозаметным сигналам, намекам, жестам и взглядам, паруясь с нарядными, по-праздничному одетыми швеями-мотористками, мотальщицами и уборщицами, одновременно выходящими из параллельных рядов.
Перед началом совместного предприятия краснолицый майор, похожий широкими усами на тюленя, категорически приказал в одиннадцать ноль-ноль всем вернуться к автобусу, а если кто опоздает, то.. В подтверждение своих слов тюлень поднял могучий кулак, выразительно потряс им в воздухе, и званные гости дружно двинули в заводской клуб, украшенный цветными лампочками, оставшимися висеть ещё с Нового года.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль две женщины, поддерживая шатающегося майора под руки, привели командира к месту означенной встречи. Бравый вояка вяло перебирал ногами, еле ворча заплетающимся языком, отдавал команды, которые понять было трудно, а выполнять некому. Увидев троицу, солдатик обрадовался непомерно, выскочил из передней двери, помог тюленя в автобус поднять и на переднее кресло усадить в почти вертикальном положении.
Пристроив поудобнее тыловую часть тела на холодном дерматиновом сидении, майор открыл глаза, чистые, как дистиллированная вода и приказал солдатику:
- Полный вперед.
Водитель со страху чуть в штаны не наделал, на лбу пот выступил, ручки затряслись, прямо тебе паркинсонова болезнь.
- Товарищ майор, позвольте доложить не можем мы трогаться, пока остальные солдаты не придут.
- Ты, что, салага, команду мою отказываешься выполнять, мать твою, да я тебя под трибунал, ты у меня сортиры будешь драить до конца службы, твою мать..
Солдатик уже теряет последние признаки мужского достоинства, как в этот момент Божья Матерь услышала его молитвы. Из тени деревьев, гущи кустов, из узких переулков, темных подъездов по одному, парами, маленькими группами втроем и больше, появились тени в длиннополых шинелях. Одни идут неторопливой, расслабленной походкой удовлетворенных самцов, другие в обнимку с подружками, они висят на своих кавалерах, словно новогодние игрушки на елке, блестят, празднично светятся от минутного счастья. Третьи стараются остаться невидимками, проскальзывают на заднее сиденье автобуса, молча сидят там, прикрываясь поднятыми воротниками, занимались ли они любовью или разбойничали, станет известно лишь завтра.
Автобус заполнился. Водитель со списком в руках прошелся по молчащему салону, пересчитал присутствующих по головам два раза подряд, все ли на месте, результат не изменился - одного не хватает. Время одиннадцать часов и семь минут. Известно ведь, что командир полка - лютый зверь, опоздание обернется наказанием и тогда прощай начинающая пробиваться, как росток повесне из-под мокрой холодной почвы, не успевшей отогреться после зимы, любовь, о наступлении которой до сегодняшнего вечера не объявляли по радио и в телевизионных новостях.
- Одного солдатика не хватает, - пролетело-прошелестело в сплоченной общими чувствами толпе провожающих женщин, - куда он запропастился, безответственный, всех подведет...
Начинают перечислять подруг по именам, кто с кем ушла, вроде бы все на месте. Не сговариваясь, рассыпаются в разные стороны в поисках пропажи, время ведь уже позднее. Ищут по переулочкам, на улицах, в подъездах, перекрикиваются с подружками, спрашивают встречных, проверяют в забегаловках, звонят в больницу. Никому в голову не может прийти мысль, что солдатик, отколовшийся от товарищей во всеобщей любовной горячке, побрел сам себе по городу, без всякой цели. Вида он был незавидного, щуплый, грудь плоская, тонкие пальцы рук, потрескавшиеся от холода, которые он постоянно обогревал своим дыханием, с трудом сгибались, нос подтекал весенним насморком, оставляя следы на рукаве шинели.
Солдатик дошел до здания городской библиотеки, в которой горели огни, потоптавшись перед входом, зашел во внутрь, надеясь отогреться.
Библиотекарша, молодая девушка в толстых очках, скрывающих глаза, испорченные марафонским чтением книг, недавняя выпускница института, вся пронизанная еще не потухшим романтизмом эпохи позднего Возрождения, витающая в облаках поэзии, замороченная романами, которые мало кто понимает, кроме людей с высоко развитым тонким эстетическим чувством. Не целованная ни разу за все годы учебы, поскольку считала, что подобное проявление чувств может быть только следствием великой обоюдной всепоглощающей любви, примеры которой являет нам мировая история и искусство, но, к сожалению, не реальность бытия.
Девушка работала над каталогом вновь поступивших книг, делать ей все равно было нечего в праздничный вечер, только книги ей были лучшими друзьями. Вдруг она видит в дверях молодого солдатика, нерешительно, можно сказать робко стоящего в дверях, дрожащего от мартовского холода. Неожиданный гость осматривает огромную залу библиотеки, взгляд его останавливается на черном предмете под черным же чехлом, по-сиротски приткнувшемся в дальнем углу.. Не спрашивая разрешения, что вообще-то не соответствует личности солдатика, на глазах у слегка удивленной библиотекарши он направляется к этому притягивающему его предмету. Аккуратно, двумя руками, поднимает чехол, под которым скрывается массивный рояль, сделанный по заказу бывшего бургомистра города, привезенный из-за границы в подарок единственной дочери, сбежавшей во время революции с молодым студентиком из дому и пропавшей в вихре гражданской войны. С тех пор к роялю никто не притрагивался много лет, кроме бесцеремонных детишек разного возраста, норовивших при каждом удобном случае отбарабанить какофонию звуков, нарушая таким образом священную тишину читального зала. Со временем рояль, видимо не привыкший к плохому обращению, как человек, за которым никто не ухаживает, захирел, потерял яркость звука и замкнулся в себе.
Солдатик поднял крышку клавиатуры, придвинул стул, потер ладони, опустил пальцы на клавиши, замер, прикрыв глаза, глубоко вздохнул и заиграл. Рояль, как бы не доверяя музыканту, не сразу отозвался на нарушение долголетнего спокойствия, выдавая вначале хриплые, глухие, покрытые пылью звуки, но постепенно возвращаясь к жизни, словно пес, почувствовавший руку хозяина, зазвучал, набирая мощь и разливаясь мелодией по пустому залу, как бы доказывая тысячам книг, что не зря проторчал здесь забытый всеми ещё с незапамятных времен. Библиотекарша настороженно прислушалась к потокам звуков, вырывающихся из-под рук солдатика, исполнявшего музыкальное произведение с одухотворенным профессионализмом. Не сразу узнав мелодию,она наморщила лоб, пытаясь сопоставить гармоничные звуки с известной ей пластинкой или передачей на радио, пока не произошла стыковка известного и забытого. «Аве Мария», ну конечно, девушка ахнула про себя, Иоганн Себастьян Бах, позднее адаптированная французским композитором Шарлем Гуно. Как это она сразу не узнала волшебную мелодию, ведь у нее дома собрана целая коллекция пластинок в специальных картонных коробках, на крышках которых от руки выведена фамилия композитора, помельче название произведений, если пластинка заграничная, то печатными латинскими буквами название издательства, «Дойче граммофон», «Дека» и другие. В последнее время она с грустью поняла, что коллекция теряет свою ценность, в моду все больше входят компактные диски, которые можно проигрывать хоть тысячу раз, они не царапаются, иголку менять не надо, да и качество звучания не в пример лучше.
Солдатик продолжал играть, теперь уже этюд Шопена, он явно наслаждался своей игрой, энергично нажимая на педали сапогами, отчего снизу рояля раздавались слегка скрипящие звуки давно не смазанных тростей механизма, на впалых щеках юноши появился румянец, глаза заблестели, он плавно раскачивался в такт мелодии.
Тихими неслышными шагами, словно боясь спугнуть певчую птицу,девушка приблизилась к пианисту. Остановилась сбоку, почти рядом, не отрывая взгляд от волшебства, происходящего перед ней, стараясь не пропустить ни малейший звук, проникающий в душу и оседающий там навсегда закодированным воспоминанием, которое еще долгие годы будет давать о себе знать тайными сигналами в одинокие, дождливые осенние вечера, когда кроме ветра никто не стучится в дом. Почти благоговейно взглянувна солдатика, увидела капли пота на лбу. Вынув из кармана маленькую коробочку с салфетками, всегда имеющимися про запас по поводу подверженности всевозможным видам простудных заболеваний от малейшего сквозняка и неплотной одежды, осторожно промокнула пот, так когда-то высушивали чернила промокашкой. Солдатик благодарно кивнул головой. Проигравпримерно треть сонаты Бетховена, внезапно перешел на Гершвина, исполнив вариацию из «Порги и Бесс» остановился, взял несколько беспорядочных аккордов, устало опустил руки на колени. Он тяжело дышал, возможно, от напряжения, а может, от всплеска эмоций, погребенных в нем под прессом бесконечных команд, приказов, указов, распоряжений, криков, угроз, издевательств, наказаний и прочего грязевого потока, текущего по всей армии сверху вниз.
Девушка благодарно хлопнула два раза в ладоши и замерла, не зная, как себя вести, как выразить свой восторг. Музыкант посмотрел на неё мокрыми глазами и спросил:
- А нельзя ли горячего чая, с сахаром, если имеется.
- Да, да, конечно, как я не подумала, ведь вы приехали в наш город на праздник Восьмого марта в фабричный клуб, а почему вы не…
Библиотекарша прервала себя на глупом вопросе, поспешно включила электрический чайник, которой захлюпал и зашипел, потом бурно вскипел, выбрасывая брызги воды. Девушка полезла в сумку, вынула начатую пачку печенья, случайно захваченную из дома вместе с двумя дежурными ежедневными бутербродами, ведь она собиралась поработать до поздней ночи. Выложила богатство на «Вестник библиотекаря», ежемесячный журнал, изданный на плохой бумаге, но зато с глянцевой обложкой, с содержанием, соответствующим качеству бумаги, вполне подходящей для оберточного материала. Разлила кипяток в два стакана, опустила в каждый чайный мешочек, подклеенный алюминиевой фольгой, бросила по два кубикасахара, которые тут же стали разваливаться на куски, выпуская пузырьки воздуха.
Солдатик добавил ещё один кубик рафинада в свой стакан, с удовольствием отпил несколько глотков, откусил кусочек квадратного печенья, с выдавленной печатью производителя. Библиотекарша развернула целлофановый пакетик с бутербродами.
- Сама сделала, с колбасой, сверху зеленый кружочек свеженького молоденького огурчика, купила у спекулянтов на базаре. Перед праздниками они всегда наезжают, продают цветы, сувениры, свежие овощи. Хотела купить себе букетик цветов, передумала, захотелось побаловаться свежим огурчиком, так я купила два, у них такой запах, главное - кожицу тоненько снять, а потом разрезать вдоль, закрыть глаза, с наслаждением вдохнуть запах.. Вы правы, запах нюхают, а не вдыхают, но это не важно, доедайте, пожалуйста, я вам еще один дам, с помидорчиком, я их обычно тонко нарезаю, они во рту тают.
- Спасибо вам, - солдатик рукой вытер рот, потер ладонь об брюки, - давайте знакомиться, бывший студент консерватории, как принято говорить подающий надежды. В армию попал по глупости, разругался с преподавателем теории, обозвал его всякими словами, среди которых «тупоголовый» самое легкое выражение. У нас разногласия с ним обнаружились по поводу интерпретации одного из произведений Стравинского. Исключили меня сроком на год, правда, с правом возвращения, а я со злости подался в военкомат. Вот теперь ещё два года трубить, вряд ли уже буду пианистом, без ежедневных упражнений пальцы стали деревянные как у Буратино, ладно, черт с ним... У вас, я вижу, библиотека серьезная, но пустых мест на полках почти нет, значит читателей мало.
- Вы правы, я стараюсь, но безуспешно. Дети сейчас все больше у телевизора или у компьютера у кого средства имеются, а взрослые озабочены добычей хлеба насущного, как говорится, не до чтения.
Пианист коротко кашлянул.
- А почему вы одна, в праздничный вечер на работе, у вас, что, нет друга, нет семьи, не с кем праздновать?
Девушка покраснела, нерешительно сняла очки. Солдатик увидел удивительной красоты глаза, словно неизвестный художник, заканчивая труд своей жизни, капнул по капле ярко-зеленой краски в каждый зрачок.
- Мне всегда казалось, что интереснее книг нет ничего на свете, с самого детства. Когда я прикипала к книге, меня нельзя было оторвать от чтения, прочитывала все от корки до корки, а если что нравилось, то ещё и перечитывала несколько раз. Меня так и называли - «книжный червь», не знаю можно ли назвать это комплиментом. По окончании института направили сюда, городишко маленький, провинциальный, в театр никто не ходит, жизнь будничная.
Библиотекарша налила ещё стакан горячей воды, бросила три кусочка рафинада, кончиками пальцев подвинула второй бутерброд,
- Ешьте я не голодная, недавно из дому.
Солдатик благодарно кивнул головой.
- Вы знаете, я читал мало, времени не хватало, целые дни занимался музыкой: гаммы, сольфеджио, прослушивание записей. Каждый год в нашу музыкальную школу приезжали знаменитые музыканты встретиться с молодыми талантами, провести показательные уроки, поделиться опытом, рассказать интересную историю, сыграть в четыре руки. Я обожал эти встречи, непосредственное общение с незаурядной личностью, окруженной аурой тайны отличия от простых смертных.
Пианист прикрыл глаза, на секунду ей показалось, что он задремал, но пальцы, отогревшиеся теплом горячей кружки с пахучим чаем, легко двигались, наигрывая чуть слышнуюмелодию.
- Давайте сделаем обмен, - предложил солдатик, открывая глаза.
- Обмен, - удивилась девушка, - какой?
- Я вам сыграю, а вы мне прочтёте стихи, любые, на ваш вкус, согласны?
Музыкант вновь уселся у рояля, предложил:
- Любое произведение по вашему заказу, от Моцарта до Равеля.
Она подумала.
- А можно просто русский романс.
- Романс?
- Да. Вы знаете у меня натура такая, романтичная. В детстве я мечтала быть женой декабриста, преданно следовать за ним на край света, по зову сердца. Романсы они такие.., настоящие, в них нет фальши.
- Как прикажете, сударыня.
Солдатик наклонил голову в знак согласия, пробежался по благодарным клавишам.
- По просьбе публики исполняется русский романс!
Взял начальный аккорд и запел немного глуховатым, совсем непохожим на разговорный, голосом: «..отцвели.. уж давно.. хризантемы в саду.. но любовь все живет в моем сердце больном..».
Музыкант продолжал петь так, как будто находится на сцене, перед залом, забитым публикой до отказа. С первым же звуком девушка сложила руки на груди, на секунду ей показалось, что на нем не зеленая гимнастерка с металлическими пуговицами, а праздничный смокинг с белой манишкой. Онавидела не плохо подстриженный в солдатской парикмахерской ежик, а тщательно уложенные длинные пряди волос, убранные назад, ниспадающие волной на плечи, руки ухоженные, аристократичные, ногти аккуратно подстрижены, без полосок грязи.
- А теперь ваша очередь, - сказал он, закончив петь, - что вы мне прочтете?
Библиотекарша прошла в дебри стеллажей, взобралась на лестницу с колесиками, протянув руку, вытащила маленькую брошюрку.
- Книга в одном экземпляре, я не выдаю её домой, берегу как зеницу ока, дореволюционное издание, слова еще через ять. Поэт писал белые стихи,
- Что значит белые?
- Это значит без рифмы, внутренний ритм, музыка фраз.Над ним смеялись, но он утверждал, что стихи такой формы ничем не ограничены, что они выражают чувства, до которых надо уметь дорасти, понять, не ради написанного слова или удачной рифмы, а ради искренности.
Пианист взял в руки книжечку в коричневой обложке, прочитал имя автора,пролистал.
- Нет, не знаком, никогда не слышал, ну что ж прочтите.
Девушка открыла книгу на определенной странице, слегка откашлялась.
- Стих без названия, поэт не любил давать своим стихам имена, специально оставлял сверху пустую линию, над которой каждый мог написать то название, которое считал подходящим или просто по своему вкусу.
- Интересно, - заметил солдатик. - Я иногда думаю, что название музыкальной пьесы или произведения не соответствует содержанию. Теоретикипытаются всеми способами объяснить и доказать - что имел в виду композитор, называя свою симфонию определенным образом. А на самом деле у гения в тот день было плохое настроение, с утра болела голова, с женой разругался.
Он грустно улыбнулся.
- Простите, ваша очередь, я вас перебил. Мне уже давно не случалось поговорить о литературе, музыке,искусстве.
Девушка ещё раз прокашлялась.
- «Слез твоих родник перекрыл камень, который свалился с сердца».
Она остановилась, выжидающе посмотрела на пианиста.
- И это все, - удивился он, - прочтите ещё раз, пожалуйста.
- «Слез твоих родник перекрыл камень, который свалился с сердца», - повторила она.
Солдатик повторил про себя стих.
- Вы знаете, здорово, суть в нескольких словах.
- А как бы вы назвали это стихотворение? - спросила она.
- Надо подумать, иначе название окажется длиннее самого стиха. Ну,если с музыкальной точки зрения, то, пожалуй,вот так.
Подушечками пальцев он коснулся двух клавиш.
- Неплохо, согласилась она. Я нарисую две ноты над линией для заголовка, как вы там сыграли?
Он повторил:
- Соль-до.
- А почему не до-соль?
- Камень ведь падает вниз, - объяснил он.
- Поняла.
Библиотекарша перелистала несколько страниц.
- Теперь послушайте это: «..помнишь ночь на берегу озера, светлячки летали, словно искры костра. Заблудившийся пес, покрытый насекомыми, лизал наши голые тела. Мы молча смотрели на звезды и не понимали, что вечная любовь временна».
- Красиво, - музыкант вздохнул, - хотел бы я сейчас оказаться на берегу озера, лежать на земле, слушать пение птиц в ночной темноте, крики рыбаков, забрасывающих сети, наслаждаться свободой.
Ей стало жалко этого совсем ещё мальчика, понимающего, что жизнь пошла совсем не так, как он хотел, или мечтал, к чему готовил себя, а разрушил в один миг, не проконтролировав свои чувства.
- Давайте я вам ещё почитаю, - предложила девушка, - а вы мне сыграете.
Он отрицательно качнул головой, по его лицу она поняла, что у него испортилось настроение.
- Сколько времени, - спохватился солдатик, - у вас есть часы? Мои украли. Почти одиннадцать? Я должен бежать, наверное, минут десять-пятнадцать быстрым шагом. Наш майор полный придурок, если опоздаю, то опять загонит меня в...
Пианист натянул шинель, надел фуражку и протянул руку.
- Было приятно познакомиться, спасибо за чай и бутерброды.
- А вы, если будете в наших краях, заходите, буду рада вас видеть… Я здесь каждый день с десяти до восьми.
Она почувствовала шершавую ладонь, легкое пожатие, солдатик вышел за дверь. Библиотекарша невольно проследила взглядом через окно как он прошагал до перекрестка и исчез за углом.
Девушка опустилась на стул, положила коричневую книжечку на колени и сняла очки. Входная дверь хлопнула, через нечеткую пелену она увидела лицо солдатика, протягивающего маленький букет.
- Для вас, поздравляю с праздником.
Дверь вновь хлопнула, она ощутила в руках влажные упругие прутики вербы, с которых капали мартовские слезы, орошая её давно не тронутую душу.
Вскочив со стула, библиотекарша бросилась наружу в чем была - с непокрытой головой, без пальто, в легких туфлях, скользя каблуками по весенней слякоти, пытаясь догнать пианиста.Одна из туфель соскочила с ноги, она захромала, сбросив второй побежала босиком, не чувствуя холодную мокроту. Издалека увидела автобус, медленно разворачивающийся на площади. На секунду он ослепил её фарами, она встала перед ним и вытянула руки, пытаясь остановить.
Кто-то потянул её за рукав.
- Ненормальная, дура, женщина, что вы делаете?
Девушка грубо отдернула руку. Послышался визг тормозов. Передняя фара замерла так близко, что она ощутила тепло нагретого стекла. Библиотекаршамедленно двинулась вдоль окон, вглядываясь в темноту автобусного нутра. Дверь с шипением открылась, на подножке стоял пианист.
Она протянула книжечку.
- Это вам, возьмите на память.
- Но вы же сказали: пуще зеницы...
Дверь захлопнулась, автобус, взревев мотором,тронулся с места.
Девушка подняла руку, перебирая невидимые струны растопыренными пальцами. Подождав, пока машина, выбрасывая клубы дыма, растворится в тумане, прижала ладони к губам и медленно побрела по мартовским лужам.
