№3/1, 2012 - 6 марта Фазилю Искандеру исполняется 83 года
Тамара Жирмунская CНЕГ И ВИНОГРАД
(Двумя перьями об одной любви)
Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она – пламень весьма сильный.
Библия. Книга Песни песней Соломона
Когда я стала думать над стихами мужа и жены, независимо друг от друга создавшими роман в стихах о своей любви, первыми пришли в мою голову библейские возлюбленные: Соломон и Суламита (так пишется ее имя в Священном Писании) и уже потом «Суламифь» Куприна.
В сороковые-пятидесятые годы прошлого века Библия была раритетом из раритетов. Именно Александр Иванович Куприн, один из знаменитых «возвращенцев», донес до нас, молодых, эту благоуханную поэму в прозе. Больной, полуразрушенный отечественной страстью к «питию», он, как могло нам показаться, затем и вернулся на родину, чтобы дохнуло на подрастающее поколение необычным складом-ладом Книги книг, чтобы повеяло в душных коммуналках и переполненных классах-аудиториях Серебряным веком русской культуры, про который мы еще не знали, что он – серебряный. «Избранное» Куприна – в поощрение робкой реэмиграции – вышло большим тиражом. Каждый дотошный книгочей мог купить, достать, взять в библиотеке.
В ту пору красивейший церковно-славянский язык стыдливо называли старославянским, но от этого он не становился менее выпуклым и выразительным…
Авторы «Снега и винограда» тогда и формировались как личности. Фазиль Искандер – сначала в Сухуме, потом в Москве, Антонина Хлебникова, на десять лет моложе его, москвичка до мозга костей, девочка с Тверского бульвара, не отставала от своего суженого: много читала, пробовала писать, благо Литинститут был по соседству: он на Тверском, 25, а она жила с родителями и братом в доме номер девять.
Но «учиться на поэта» не пошла. Решила стать экономистом. Отчасти под влиянием старших, уважавших «положительные профессии», а более всего, думаю, по трезвом размышлении, ибо родилась умной и скромной. Вон сколько поэтов развелось: идешь мимо писательского вуза – сквозь прозрачную изгородь видишь тучи абитуриентов со всей страны. Многие ли из них пройдут большой творческий конкурс, многие ли выдержат другой, решающий конкурс – на профпригодность? Ведь в литературу входят единицы…
Однако суженый ее, с кем встреча ещевпереди, как раз и окажется одним из этих редких «единиц». Значит, ей повезло? Это – как смотреть. Творческие люди, особенно если очень талантливы, - тяжелые представители хомо сапиенс. Во-первых, самоеды: то им не пишется, то написанное их не устраивает, а кто виноват? Прежде всего, ближайшее окружение. То, наоборот: чувствует автор, что вещь удалась, писал – как на крыльях летел, а что же критики? Правда, один похвалил, даже публично. Зато другой морду воротит. Может, он такой кислый от несварения желудка? Но сверхчувствительный писатель всё принимает на свой счет. И эти вечные ножницы между авторским и внешним восприятием. Хвалят не за то и ругают не за то! Их бы за его письменный стол! Прочитали бы семь редакций одного и того же – спесь с них, глядишь, и слетела бы…
Всем нужен преданный понимающий друг. Но как он нужен творцу книг – этого беглыми словами не передашь. Даже если раскритикует твой опус, - любя, конечно, только любя, потому тут незаменима женщина, лучше всего жена, - это же стимул для дальнейшей работы! Можно с ней поругаться, раздраконить её за невежество, за предвзятость, - но ведь это первый читатель, свой в доску, цены ему нет. Вот и рыщут писатели в поисках такой женщины, и сведущей в литературе, и с безошибочным художественным вкусом, и с чувством меры, чтобы сильно не наезжала, и чтобы собой была хороша (зачем ему уродина?), разумеется, должна быть и хозяйка хорошая: голодный гений – это хлеб биографов, мы не при военном коммунизме живем, и чтобы деток народила, красивых в неё, талантливых в него. А если оба и красивы и талантливы, значит, вместе улучшат человеческую породу. Ну, а придется ходить на службу - Бог в помочь! Только не в ущерб всему остальному…
Фазиль с таким пристрастием-отстранением, с таким чисто «искандеровским» юмором описал в «Созвездии Козлотура» свою первую встречу с Тоней на благословенной абхазской земле, что и теперь, по прошествии многих лет, внимательным читателям, уверена, помнится эта прелестная курортница на небережной, с талией, про которую говорят «ножницами можно перерезать», взятая с обеих сторон, как в плен, двумя пожилыми спутницами. Освободить ее от «плотной шершавой обертки» и «погулять» с ней могло прийти в голову кому угодно. Но только поэт отважился «солнечный», во всех смыслах слова, «удар» довести до логического конца. Принять его за судьбу, а может
быть, за рок. И вот, наконец, они вместе, и пребывают вместе… пятьдесят лет!
Концом пятидесятых – началом шестидесятых датировано множество стихов, написанных Ф.И. на пике влюбленности. В них нет ни капли слащавости, они мужественны и суровы, правда, смягчены самоиронией. Но уж если попала в поэтическое сердце стрела амура, оно начинает источать нежность, едва ли не превосходящую чувство матери к ее первенцу.
Я не очень люблю верлибр – свободный стих. Распространенное мнение, что, лишенные строгого ритма и рифмы, верлибры держатся внутренним напряжением, всегда казалось мне спорным. Но вот, мастер безукоризненного ритма и ласковой рифмы («Своею ласкою поэта/Ты, рифма, радуешь одна». – Евг. Боратынский), Ф.И.берет меня за душу и долго не отпускает выдохнутой верлибром исповедью, подлинней и заразительней которой я не могу припомнить в современной поэзии:
ПРИЗНАНИЕ
Я вспоминаю вечер,
Как самого лучшего друга,
Когда ты прошла вдоль берега,
И я увидел тебя.
Целую пыльную пристань!
Где мы с тобой познакомились.
Целую трап неустойчивый!
По которому мы прошли.
Его убрали за нами,
Как будто отрезали разом
Вечное, чистое, девичье
Стремление отступать.
Но отступать уже некуда,
Но отступать уже поздно,
Но отступать уже незачем,
Собственно говоря...
Я вспоминаю твой облик -
Решительный и беспомощный.
Я вспоминаю твой облик -
Торжественный и смешной.
Глаза, струящие ясность.
Ноги - два стройных стебля.
Длинные, смуглые руки,
Слабые руки птенца.
И только одна защита
В тяжелой копне за плечами.
Единственная защита
В тяжелой копне волос,
В которой запутался ветер,
В которой запуталось солнце,
Тем более, что ж тут странного,
Что в ней запутался я.
Теперь буду знать, чем держатся настоящие верлибры. Они держатся любовью…
Немного о нашем герое, каким он был тем памятным летом…
Он давно не мальчик, ему тридцатый год. За его плечами сухумская средняя школа, оконченная с золотой медалью, литинститут, журналистская работа в России и на Кавказе. У него вышли две книги стихов, он еще не начал писать прозу. В нем перемешались две кипучие крови: абхазская и персидская. В одну из непонятных национально-очистительных кампаний его отец Абдул Ибрагимович, перс по происхождению, был вынужден уехать в Иран, оторванный волею судеб от любимой жены и троих детей (Фазиль – младший). Но большая семья, со стороны отца городская, со стороны матери сельская, без лишних слов приняла и воспитала последыша, а последыш возьми и окажись первостепенным литературным талантом.
Я знаю ксенофобов, которые о таких, как Ф. Искандер, говорят: вот и писал бы на своём абхазском или каком там еще, а русский оставил бы нам, русским. Таким Фазиль отвечает спокойно, с достоинством, абсолютно уверенный в своём праве на участие в культуре, с младых ногтей ставшей для него родной:
Не материнским молоком,
Не разумом, не слухом,
Я вызван русским языком
Для встречи с Божьим духом.
Чтоб, выйдя из любых горнил
И не сгорев от жажды,
Я с Ним по-русски говорил,
Он захотел однажды.
Но вернемся к началу этого эссе. Я сама не сразу поняла, с чего мне вздумалось тревожить тень библейского царя, жившего, замечу мимоходом, за тысячу лет до Христа. А потом сообразила: ландшафт «Песни песней» и ландшафт любовной лирики Ф.И. схожи между собой. Южная избыточная природа, на фоне которой разворачиваются события, и тут и там благоволит к возлюбленным, сначала накаляет, потом подстегивает их чувства. Там, где всё идет в рост, цветет и дает плод, противоестественно остаться в стороне, не внять зову плоти, так виртуозно переплетенному с потребностью души.
«Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!» (Песни песней. 2,11-13)
«Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, - и польются ароматы его!..» (П.п.4,16)
«Я сошла в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвели ли гранатовые яблоки?» (П.п.:6,11)
А вот наудачу открытые мной стихи Фазиля из любовного цикла, начатого сразу после встречи с девушкой, действительно оказавшейся его судьбой:
ВЕСНА
Цветет мимоза, золотя нагорья.
Дурманит ароматом. Впрямь весна!
Мимоза! Ты береза черноморья,
Красавица абхазского приморья,
Как шея девичья, округла и нежна.
Ты, храбрая, живешь не ждя подвоха,
Возвратного морозца не боясь.
Есть что-то общее у нас с тобой, дуреха,
Я тоже вот влюбился, не спросясь.
А впрочем, может это и неплохо?
Давай-ка жить, поддерживая связь!
Это только начало, только первая искра, запалившая костер. Кстати, премудрый царь Соломон, от которого мы если и отходим, то чтобы снова к нему вернуться, изрек, а Куприн подхватил: «Слово – искра в движении сердца». Многое сказано о слове, но такое читаю впервые.
Запах цветущего винограда, неведомый нам, северянам, гранатовые яблоки, тоже ставящие нас в тупик, стенанье горлинки, «щебетня» не просто птиц, а любовно поименованных пернатых; уподобление любимой объектам флоры и фауны – золотые нити, перекинутые через тысячелетия от автора «Песни песней» к стихам нашего современника.
«А за меня сама природа,/И я природу обожал!», - обронил Фазиль Искандер в стихотворении «Кольцо», с юмором рассказывая о перипетиях своего сватовства. И подытожил свою победу на охотничий, азартный, вечный манер:»И жеребенок длинноногий/Вконец отбит от косяка».
А что же она, избранница поэта?.. Для меня было открытием, что Антонина Хлебникова, Тоня Искандер, чье полное имя Фазиль вкусно назвал «северной антоновкой», всю жизнь пишет стихи. Очень искренние и совершенно самостоятельные. Говорят, что талант «не заразен» - это, увы, правда. А как же Ахматова и Гумилев, Берггольц и Борис Корнилов, Лиснянская и Липкин? Это надо у них спросить. Каждая пара – новая драматическая история. Две первые распались, последняя образовалась тогда, когда у обоих поэтов сложилась незыблемая репутация, когда равновеликие таланты ничего не хотели только для себя и всё, что писалось, работало на обоих…
Повлиял ли на утаенный до времени девичий дар входивший в творческую зрелость автор «Горных троп» (1957) и «Доброты земли» (1959)? Безусловно! Но нельзя сбрасывать со счетов, что Тоня уже писала стихи, когда они встретились. И, как это ни удивительно, их ритмика, передающая ритм готового выпрыгнуть из груди сердца, их метафорика изначально были близки искандеровским. Вот строфы, написанные двадцатилетней студенткой вскоре после встречи с Фазилем Искандером и посвященные ему:
Тяжек бромом и йодом прибой.
Олеандры так высоки!
А еще всё гудит тобой.
Ты читаешь, читаешь стихи...
И шатает субтропиков дух,
Духота или влажность кружит,
И дрожит средостение душ,
И телесной истомой блажит.
И никак тут не устоять,
Если двое - стихи и прибой.
И уже наших рук не разъять,
И не страшно в прибой за тобой.
Что тут скажешь, кроме «Браки совершаются на небесах»? Воплощенная женственность, Антонина вскоре вступает в новый период любви, который я назвала бы сдачей на милость победителя:
Где бы найти мне бумаги такой,
Веселой и чуткой бумаги,
Чтоб трепетали строка за строкой
Чувств моих белые флаги.
Чувства мои, признающие плен
Вымысла, света и тени,
Так и стремятся подняться с колен,
Чтобы упасть на колени.
Вполне могла бы печататься, вполне! В той же недавно рожденной «Юности». И была бы замечена, не сомневаюсь. Что помешало? Какое редкостное внутреннее свойство? То, из-за которого подалась после школы не в литераторы, а в экономисты? То, из-за которого только проходила мимо литинститута, а одолеть короткую лестницу и подняться на кафедру творчества не отважилась? Видимо, стеснялась - засмеют: кто, мол, в юные годы не пишет стихов? Тоже нашлась Ахматова… Влюбленный поэт, старший по возрасту и поэтическому опыту, потом назовет это свойство полузабытым ныне словом: стыд. Скажет о своей избраннице то, что редко можно услышать от мужчины: «Струя огня, прикрытая застенчиво/Дрожащими ладонями стыда». Имеется в виду – стыдливость в любви. Но то, что особенно проявляется в страсти, вообще присуще природе данного человека.
Если бы потребность в стихописании была бы чем-то наносным, Тоня вскоре бросила бы это занятие. Рождение дочери Марины, бытовые и жилищные трудности, служба, обязанности жены и дочери немолодых родителей, втянутость в московский, всё расширяющийся с ростом его известности круг мужа, шумящий неуёмными писателями, художниками, музыкантами, киношниками – есть от чего голове пойти кругом. Но она продолжала писать. Для себя и самых близких. И никогда не делала себе скидок. Доверяла бумаге свою боль, свои надежды. Посвятила особенно нежные строки позднему сыну Александру, который на двадцать лет моложе сестры. Углубилась в свою русско-армянскую родословную. Стихами, похожими на молитву, попрощалась в свой срок с отцом, матерью, погибшим братом. И вдруг ощутила себя не просто бытописателем – таких хватает в литературе. Горячий ток времени, творящаяся на глазах история поставили ее лирическую душу перед вопросами сего дня и, не убоюсь этого слова, вечности. Вот тут заслуга всегда размышлявшего о Боге, смерти, истине Фазиля Абдуловича, с кем бок о бок прожила полвека, неоспорима. Ведь это ему принадлежит стихотворение «Сила», которое я выгравировала бы на меди и повесила в людных местах, чтобы вразумить сбитых с толку людей:
Да, стрелка компаса склоняется, дрожа,
В ту сторону, где вытянутый меч.
Сильнее блеска мысли блеск ножа.
И все-таки хочу предостеречь:
Всего сильней евангельская речь.
Антонина вносит свою лепту в скудную копилку гражданской поэзии:
ВРЕМЯ
Ах, эта бабья заумь,
Мужской топорный ум.
Куда же мы сползаем,
Плетемся наобум?
Нас дома давят стены,
На воле - воли нет.
Не распознать подмены,
Но веры меркнет свет.
В народе воцарилась
Глухая нищета.
Глаза в глаза воззрилась
Российская тщета.
Молчит пророк-прозаик
В крикливые года.
И родина сползает
Неведомо куда.
Когда-то Фазиль написал изящный диалог со спутницей своих трудов и дней. Чуть печальный, но одновременно и лукавый женский голос покрывается мужским, уверенным и оптимистичным. Образы традиционно-природные, символы прозрачные. Каждый вычитает в этом стихотворении своё сокровенное. Я слышу в нем здравицу во славу неувядаемости чувств:
Ты говоришь: "Никто не виноват,
Но теплых струй не вымолить у рек.
Пускай в долинах давят виноград.
Уже в горах ложится первый снег".
Я говорю: "Благодарю твой смех".
Я говорю: "Тобой одной богат.
Пускай в горах ложится первый снег,
Еще в долинах давят виноград".
Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением.
Библия. Книга Песни песней Соломона
Тамара ЖИРМУНСКАЯ
Фазиль Абдулович Искандер, русский писатель. Родился 6 марта 1929 в Сухуми. Отец, иранец, в 1938 был выслан из СССР, мальчик рос в селе Чегем, у родни по материнской, абхазской линии. В 1954 году окончил Литературный институт им. А.М.Горького. Был литературным сотрудником газет «Брянский комсомолец». Начал печататься в 1952.г., регулярно публиковал стихи в журнале «Литературная Абхазия»; выпустил несколько книг стихов. С конца 1950-х годов публикует прозу также в журналах «Юность», «Неделя» и «Новый мир» проявив себя мастером колоритных сатирических зарисовок и этнографического бытописания.
Мгновенную и громкую известность принесла Искандеру в1966 г. повесть «Созвездие Козлотура», а также публикуемые начиная с того же 1966 и на протяжении многих лет многочисленные воспоминания Искандера, написанные от лица (или посредством введения этого образа) Сандро, абхазского народного героя, плута и мудреца типа Тиля Уленшпигеля или Ходжи Насреддина. Центральное из них – роман «Сандро из Чегема». Широко известны также роман «Человек и его окрестности» и повести: «Стоянка человека», «Кролики и удавы», «Софичка» и др.
В 1979 году участвовал в создании альманаха «Метрополь» (повесть «Маленький гигант большого секса»). В 2006 году участвовал в создании книги «Автограф века».
Живет в Москве.
