№2/1, 2012 - 7 февраля с.г.– 7 лет со дня ухода поэта, литературоведа, эссеиста Татьяны Александровны Бек

Тамара Жирмунская
Последняя встреча

Двенадцатого декабря 2004 года, приехав в Москву на конгресс Достоевского, я навестила Татьяну Бек у нее дома. Потом, когда случится непоправимое, в нашей желтой прессе промелькнет кличка: "Дом самоубийц". Не буду опровергать, ибо недостаточно знакома с предметом. О своем доме Таня писала еще в первой книге "Скворешники":

Я из этого шумного дома,
Где весь день голоса не смолкают,
Где отчаянных глаз не смыкают
И смеются усталые люди,
И не могут друг друга понять...

В тот памятный день по декабрьскому снежку я подходила, радостно предвкушая встречу, к Таниному хорошо мне знакомому красно-кирпичному, писательскому дому на Аэропорте, когда-то легко доступному, а ныне отгороженному от уличной стихии металлической калиткой с хитроумным кодом. Сколько ни набирала продиктованные по телефону цифры, калитка не впускала. Что делать? Надо ждать кого-нибудь с ключом. К счастью, дождалась довольно скоро. Дверь подъезда открыла с помощью домофона сама Таня. И уже стояла на пороге своей квартиры, уже ждала, такая приветливо говорливая, домашняя, в байковом халате. После перелома лодыжки была в гипсовом сапожке, но держалась весело, гостеприимно. Лихо прыгала на одной ноге по коридору, звала в комнату, усаживала за стол. На столе не деликатесы, а книги, бумаги, рукописи, всё больше, конечно, чужие. Интернет выручает, но у всех ли авторов "Независимой газеты" (Таня ведет в ней колонку), у всех ли студентов Литинститута он есть? Сильно сомневаюсь. А газетный работник, руководитель творческого семинара должен прочесть тонны писанины. Меняются эпохи, а сестры и братья литераторы как жили, так и живут в книжно-бумажном царстве. Как это у Цветаевой: "Вас положат - на обеденный,/А меня - на письменный..."
О чем говорили? Обо всем на свете. О продиктованной воровским временем, чрезмерной, может быть, забаррикадированности жилья (Таню, между тем, дважды грабили!). О переломе ноги: я давала советы недавно потерпевшей - ей, неопытной новенькой. Впрочем, к своей свежей травме она относилась мудро: ничего страшного - просто упала, съехав с ледяной горки возле бывшей "Молочной"; в писательской поликлинике, где лечилась десятки лет, сделали рентген, ногу быстро и хорошо обработали (правда, за деньги), перелом - без смещения, гипс всего на четыре недели...
Настроение у больной было повышенно оптимистическое. Никогда она не ела столько фруктов! Никогда не видела столько человеческого тепла! Люди идут и идут - друзья, ученики, родственники. Впору составить расписание визитов... Рассказывала мне о недавней поездке в Америку: не сразу дали визу, хотя бывала там неоднократно. Взяла большое интервью у Соломона Волкова, собеседника великих современников, парадоксального и вместе с тем убедительного мыслителя. Наконец-то его книги выходят и в России...
- Как там Межиров? - спрашиваю я.
- В последний раз мы не встречались, - отвечает Таня. - Он был далеко, в Портленде, но в один из прошлых приездов проводили с ним за беседой в кафе долгие часы. Сплетники даже предположили, что у нас роман (смеется). Поразительный человек, неиссякаемый!
"Нашей юности кумир" - намеренно неточно цитирую я ее стихотворение "Русский пасынок в Нью-Йорке...". У нее-то сказано определенно: "Юности моей кумир". Но под этими словами могли бы подписаться и я, и наш общий друг Митя Сухарев, и живущая ныне в Израиле поэтесса Зина Палванова, и мой сверстник, друг друга моего детства поэт Вадим Ковда, и безвременно ушедший Владимир Приходько, и еще многие поэты и не поэты. Вот уж у кого стихи без сучка без задоринки - у Александра Петровича! И какая волшебная, чисто межировская интонация: "Мы люди сентября./Мы опоздали/На взморье Рижское к сезону, в срок./На нас с деревьев листья опадали,/Наш санаторий под дождями мок..."
От А.П.М. естественно переходим к Владимиру Корнилову. Отношения у двух самодостаточных поэтов были сложные. Но у меня в памяти корниловское: «Ежели невмоготу/Станет, пойду спозаранку/К Межирову на Солянку/И полпоэмы прочту./Там, на шестом этаже,/Спросит меня: «Где же чудо?»/Ссориться, спорить не буду,/Мне и разнос по душе…».
Таня дружит с Володей и его женой Ларой Беспаловой много лет. О нем, человеке, ставшем для нас мерилом гражданской совести, есть Танины стихи: "Он, избравший судьбу однолюба,/Не умел оставаться в ряду,/Ибо совесть, как мощная лупа,/Укрупняет чужую беду...//...То я дурочкой, то богомолкой,/А Корнилов идет по шоссе/В этой кожанке, с этой кошелкой,/Абсолютно инакий, чем все..." Знаю ли я, спрашивает она, что посмертно вышел его двухтомник? Что на днях презентация в ЦДЛ? Она бы с огромной радостью выступила, но из-за ноги не сможет. Написанные ею слова прочтет кто-нибудь из знакомых...И на Достоевского не пойдет. Пожалуйста, просит Таня, объясни Игорю Волгину (президенту Достоевского фонда), что со мной случилось, потом позвони, расскажи, как всё было...
Вспоминали Германию, Мюнхен, где я сейчас живу и где Таня гостила два года назад. Международный дом творчества: роскошная виллаWaldberta, небесного цвета озеро, около которого московская гостья жила, как чайка, одиноко и возвышенно во всех смыслах слова. В солнечный мартовский денек мы наведались к ней с писательницей Людмилой Агеевой: музейная мебель, старинные камины, - как оказалось, не для тепла, а для красоты, еда - всухомятку, студеная мансарда с балкончиком, где она тем не менее много писала. Но зато какие виды! Какое лучезарное баварское небо над головой!
В Германии у Тани оказалось много друзей: кто-то приезжал в гости к ней, кого-то сама навещала. Автор нескольких книг стихов, звезда 90-х, просветитель молодых дарований, она была уверена, что путевку ей дали не за ее заслуги перед литературой, а за заслуги отца, писателя Александра Бека, в связи с его 100-летием.
Собираясь в Москву, я взяла для Тани подарок. Черный веер из Гранады. Как она обрадовалась! "Ты всегда мне даришь самое нужное! У меня есть подходящая к нему юбка".
Теперь суеверно думаю: не вкладывала ли она в свои слова не понятый мной тогда смысл?..
Боясь ее утомить, стала через час-полтора откланиваться. Пробормотала как будто от Таниного имени ахматовское (из интервью с С.Волковым): "Спасибо, что не задержались". Она мило усмехнулась. Откуда-то извлекла и надписала мне своё только что вышедшее избранное: "Сага с помарками". "Тамаре - сестре, подруге..."
Это - не фраза! Я знала ее 30 лет. Она, по ее словам, запомнила мои стихи еще школьницей, в начале шестидесятых. Десятью годами позже я вела поэтический семинар, где среди провинциальных васильков выделялась девушка-москвичка, похожая на... "Черную зимнюю почку" - нелицеприятно, с явным перехлестом в негативную сторону, определила она сама себя двадцатилетнюю. Я так не думала! Если уж перебирать для сравнения виды растительности, которой богата ее городская поэзия, то на память приходит "кустарник турецкий", пылающий "ярко-розово-желтым огнем". Лицо Тани быстро менялось: вспыхивало и блекло, расцветало от любовного внимания или в ответ на людское безразличие сжимало все свои лепестки...
Читаю и перечитываю "Сагу" без конца. И сами собой открываются строки, которые раньше не задевали так больно:"Я не пойду дорогою окольной,/Не стану прятать знание в стогу./Я мысль о смерти сделаю настольной,/Как лампа,/без которой не могу". Или: "Когда умру, скажи: "Она ушла на зов,/А не сошла на нет.../Оплакивать не надо...". Или: "Я почую грядущую смерть/Как отраду, а не как угрозу". Или, наконец: "Но какое внезапное небо/Открывается мне поутру!/Жизнь мучительна. Гибель нелепа./...Я сегодня опять не умру." "Опять не умру" - значит, такое могло случиться и раньше...
Все настоящие поэты думают о смерти, репетируют смерть и даже так: без памяти смертной кажется плоской и пресной сама жизнь, пробуксовывает на месте. Но наличие и даже избыток подобных стихов не снимают ответственности с тех, кто вольно или не вольно подтолкнул их автора к гибели.
О тайне смерти Татьяны Бек, самого горячего, самого строгого к форме и к себе современного поэта, еще рано говорить. А вот сказать о тайне ее поэзии - можно. В Интернете поэт-ровесник, отнюдь не профан, выразив приличествующую утрате скорбь, не постеснялся сказать о "маленькой рюмочке", из которая якобы пила поэтесса. Очевидно, так у него трансформировалось известное выражение Альфреда Мюссе: "Мой стакан не велик, но я пью из своего стакана". Решительно не согласна с ним!
Таня Бек начинала как младошестидесятница, добрая реалистка, глядящая, в отличие от многих, не только вовнутрь своей души, но и вокруг, и за линию горизонта. Это бинокулярное поэтическое зрение никогда не покидало ее. С годами внутренний зондаж стал глубже, стих сделался предельно искренен и бесстрашно точен. Мир стянулся в глубь ее многогранной личности, ничего не потеряв в объеме. Фантастическим образом она претворила в себе опыт поэтов ХХ века: и акмеистов, которых великолепно знала, и обэриутов, и мэтров военного поколения, и, возможно, своих лучших учеников, уже из ХХ1 века!
У ее поэзии есть редчайшее свойство. Она не приедается. А что ее недооценили при жизни? Не ценят по-настоящему и сейчас? Вещь банальная. Она была ко всему готова:

И деревья стоят при параде
Увяданию наперекор.
И негоже просить о награде,
Потому что и так - перебор.


ПАМЯТИ ТАТЬЯНЫ БЕК

                Чёрно с белым не берите,
                "Да" и "нет" не говорите..."
                                Из детства

- Черный веер из Гранады
принести тебе?
- Не надо.
- Ты ведь радовалась очень
опахалу цвета ночи.
- Там, где я теперь, темно.
Чёрно брать запрещено.
Там, где я теперь, прохлада.
Так что веера не надо.

- Хочешь, мы с тобой вдвоем
в город Вязники махнем?
У фатьяновских соловушек
русской удали займем?
Помнишь лиц круговорот?
Лих владимирский народ.
Ты была такой счастливой
в тот неповторимый год!
- Нет! В летейских коридорах,
нет исхода из которых -
ни окошка, ни дверей, -
захлебнется соловей.

- Ну тогда - иной маршрут.
Прежним радостям - капут.
На потеху важным судьям
европеянками будем,
сбросив с плеч российский груз,
посетим обитель муз.
Хороша твоя мансарда,
выше леса, выше сада.
Сядем, потолкуем?
- Поздно!
Там то солнечно, то звездно,
а у нас без перемен:
тише-мыши, пепел, тлен.

- Хочешь, воскресим дурного,
пьющего, но дорогого
нам обеим человека?
Скоро будет четверть века,
как к нему я приближаюсь
сквозь кладбищенскую залежь.
Гамсуновский Пан, бирюк,
но талант и верный друг.
- Нет, бери его себе!
Он - лишь миг в моей судьбе.
У меня покруче были.
Тот - в горах, а тот - в могиле.

- Что ж ты, Таня, "нет" и "нет"?
Дай хоть раз другой ответ.

- Чтобы "да" я отвечала,
воскреси меня сначала.

Февраль 2005



>>> все работы aвтора здесь!








О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"