"Записки счастливого человека" МЕМУАР Х
ИОСИФ СИРОКО
Четырнадцать лет в Германии. Кто мы?
Тринадцать лет – несомненно большой период человеческой жизни. Это хорошо видно по младшим поколениям семьи. За эти годы дети и внуки в совершенстве овладели языком и нашли свое место в немецком обществе. Старший внук Витя успешно работает на кафедре в университете – преподаёт, защитил докторскую диссертацию, часто выступает с докладами на международных конференциях. Тема и Саша близки к окончанию высших учебных заведений: первый – факультета социологии, второй – Академии художеств. Аня закончила 12-й класс гимназии, а правнучки перешли в пятый класс. Все они – младшие поколения – уже и думают на немецком языке. И только мы, старшие, полностью сохранили свою верность родному русскому языку. Курсы немецкого языка, на которых мы были не в числе последних, мало что нам дали, так как полученные там знания не были подкреплены систематической разговорной практикой. Наши контакты с местным населением крайне ограниченны и обычно сводятся к обмену несколькими стандартными фразами. Что же касается чтения немецкой литературы, то мы довольно быстро поняли, что, продираясь со словарём через дебри немецкой словесности, где в конце «многоэтажного» предложения стоит слово «nicht», мы можем лишь на самом примитивном уровне понять прочитанное, но никогда не поймём подтекста. Это препятствие преодолели наши дети и внуки, но они находились в иной временной ситуации – у всех у них имелись резервы времени. У нас же их не было. И мы приняли, может быть, не самое правильное, но разумное, с нашей точки зрения, решение – мы остались верны русскому языку и русской литературе. Но это – только верхушка айсберга. После переезда в Германию перед нами возник вопрос: кто мы?
В России мы твердо знали, что значит пятый пункт в наших паспортах, чувствовали все связанные с ним неофициальные рамки нашей жизни. Мы являлись полноправными гражданами нашей многонациональной родины, но всегда ощущали, что хотя все равны, но некоторые равнее... Мы пережили страшные годы государственного антисемитизма, и только своевременная смерть «вождя и друга всех народов» спасла нас от жестоких репрессий. Но хоть открытое пламя антисемитизма угасло, под слоем золы и пепла тлеющие угли остались, и многим из нас приходилось неожиданно к ним прикасаться. При всём при этом наше положение в дружной семье советских народов и в обществе было вполне определенным.
С совершенно иной ситуацией столкнулись мы в Германии. Прежде всего оказалось, что официальные власти приравняли нас к так называемым «контингентным беженцам». Этим термином были названы лица из стран третьего мира, которые действительно бежали, спасаясь от репрессий или социальных катаклизмов. Для нас этот термин был в какой-то степени оскорбительным: ведь мы ни от кого не бежали, мы сделали свой выбор и с согласия двух правительств сменили страну проживания. Но нашего мнения по этому вопросу никто не спрашивал, нас «обозвали» беженцами и пришлось с этим смириться. Тем более, что отношение к нам было вполне доброжелательным, нам были предоставлены многие привилегии, которые настоящим беженцам и не снились. В частности – право бессрочного проживания в Германии.
Местные немцы (соседи, случайные знакомые), узнав, что мы приехали из России, называли нас русскими. Отрицательных эмоций у них это не вызывало. А вот в в еврейской общине, где мы должны были встать на учёт, нас принимали весьма холодно и с нескрываемым недоверием. Наши документы были подвергнуты тщательной и длительной проверке, чтобы исключить проникновение в общину лиц, не имеющих на это права. Но даже став членами общины, мы ощущали себя в ней инородным телом. Действительно, мы не были религиозными, не знали ни немецкого языка, ни идиш, которыми владели местные евреи. Во время молитв приезжие переговаривались или просто ждали окончания богослужения и перехода к застолью. Атеизм приезжих, взаимное непонимание и различные моральные ценности стали основой конфликтных ситуаций во многих общинах Германии.
После восьми лет проживания в Германии мы сдали какой-то формальный экзамен по основам немецкой конституции и получили новые паспорта, в которых было чётко указано, что отныне мы – немцы.
Итак, подведём некоторые итоги: по происхождению, по крови мы несомненно – евреи; ортодоксальные евреи нас евреями не считают; для немецкого населения, для соседей мы – русские; официально мы – немцы.
Сами же мы по языку, по менталитету, по интересам несомненно остались россиянами. Мы смотрим преимущественно российское телевидение, а по немецкому – передачи о природе и путешествиях, а также некоторые спортивные программы. Нас живо интересуют российские новости, а к политической жизни Запада мы довольно равнодушны.
Все сказанное отнюдь не претендует на обобщение, относящееся ко всем эмигрантам старшей возрастной группы. Процесс адаптации индивидуален и зависит от многих факторов. Иногда он протекает болезненно. Мы наблюдали ряд случаев, когда люди не могли приспособиться к резко изменившимся условиям жизни и возвращались в Россию. Мы же старались не фиксировать внимание на том, что нам не нравилось в новой жизни, а радоваться положительным её сторонам.
Особенно сложным был, несомненно, первый год жизни в общежитии, где мы обитали на 12 кв.м. Но рядом с нами была семья Маши, да и все наши соседи жили в таких же условиях. Оптимизм, взаимная поддержка и чувство юмора помогли нам благополучно пережить этот нелёгкий период. Но в общем все шло нормально, по какому-то, видимо, предусмотренному властями плану: постепенно все заканчивали языковые курсы, получали социальное или частное жильё, находили более или менее подходящую работу.
Но по такой благополучной схеме складывается жизнь в Германии только у контингентых беженцев. Просто беженца ожидает здесь несравненно более трудная судьба. Хочу рассказать о семье С., ленинградцах, русских, самовольно покинувших Россию в 1990 году, то есть уже 15 лет тому назад. Сергей и Ира – молодые, успешно работающие – приняли самостоятельное и смелое решение об эмиграции и реализовали его, находясь в туристической поездке. Они побывали в нескольких странах Западной Европы, получили наглядный урок политической экономии и решили остаться в Германии. У них только не хватило хитрости для того, чтобы обосновать для немецких властей свой поступок какими-нибудь политическими мотивами и попасть таким образом в число диссидентов. Поэтому до сих пор они находятся в состоянии перманентной конфронтации с бюрократической машиной Германии, которая стремится выслать их из страны. Между тем за эти годы у них появилось двое детей. Сыну уже около 15 лет, дочке – 10. Своеобразный гуманизм немецких законов заключаеся в том, что семья получает какое-то минимальное пособие, но права на работу родители не имеют. Поэтому они перебиваются с помощью случайных, недоступных контролю властей, заработков, так называемой работой «по-чёрному». Дети посещают школу, занимаются спортом, периодически получают путёвки в оздоровительные учреждения, но даже надежды на получение гражданства в будущем не имеют. А их родители должны ежемесячно обращаться к властям с просьбой о продлении их права на проживание в этой стране. Надо обладать поистине стальными нервами, чтобы выдерживать эту многолетнюю пытку, сохраняя при этом спокойствие, доброжелательность и чувство юмора. Ситуация представляется абсолютно тупиковой, так как российское гражданство давно утеряно, а выезд в другую, более либеральную страну без документов невозможен.
Нам симпатичны эти интеллигентные люди, стойко выдерживающие многолетнюю конфронтацию с властями. Мы с удовольствием общаемся и периодически обмениваемся визитами. Меня при этом не оставляет мысль о парадоксальности ситуации: впервые в жизни мы оказались благодаря национальной принадлежности в лучшем положении, чем русские люди. Но никакой радости по этому поводу мы не испытываем.
Рассказывают, что когда Германия объявила о начале еврейской эмиграции, какой-то патриотически настроенный российский чиновник воскликнул: «Непонятно, за что ИМ такая привилегия?» Действительно, за что?
