"Записки счастливого человека"
МЕМУАР VI
ИОСИФ СИРОКО

Об увлечениях

Очень не люблю я слово «хобби». Какое-то оно холодное, бездушное, совсем не соответствующее существу тех дел, к которым относится. Несравненно лучше, выразительнее, эмоционально наполненнее термин «увлечения». Наша жизнь, заполненная разного масштаба делами, насыщена и эмоциями, которые сопровождают всё, чем бы мы не были заняты. Лет тридцать тому назад вышел фильм «Наш современник», один из героев которого, очень пожилой профессор Ниточкин, говорил молодым коллегам: «Живите страстями!» В устах старого человека этот призыв звучал парадоксально, может быть, даже несколько пародийно, вызывая у кого-то из зрителей смех. А ведь старый профессор был глубоко прав: научная деятельность тоже пронизана эмоциями и страстями.
У разных людей, конечно, соотношение в их деятельности этих двух начал – разума и эмоций – различно, но соседствуют они всегда. Поэтому провозглашенное когда-то Б.Слуцким разделение творческих людей на физиков и лириков очень схематично и, как мне кажется, не выдерживает критики. Для меня, во всяком случае, научная работа, которой я занимался большую часть своей сознательной жизни, всегда была насыщена эмоциями. Далеко не всегда они были положительными, так как не все предположения и, казалось бы, очень правильные идеи выдерживали экспериментальную проверку. Но и отрицательные результаты опыта воспринимались нормально, так как и они приближали к решению поставленной задачи.
Итак, я могу с уверенностью сказать, что главным увлечением моей жизни была избранная профессия – микробиология. Диагностическая микробиология представляла собой «охоту за микробами», охоту зачастую сложную и связанную с неожиданными находками. Работа на вспышках инфекционных заболеваний, выяснение их причин и путей распространения, всегда была интересна, а подчас и уникальна.
Крутой поворот в моей профессиональной деятельности произошел в 1962 году, когда я начал работать в службе крови Вооруженных сил. Здесь я долго не мог найти для себя интересный «объект охоты». Я попал в хирургическое царство стерильности, асептики, автоклавов и бактерицидных ламп. Казалось бы, здесь не может уцелеть ни один микроб и, следовательно, нечего делать охотнику за микробами. Более года поднадобилось мне, чтобы увидеть дефекты и слабые места принятой системы, а также методики бактериологического исследования крови. Обнаружилось широкое поле деятельности для полного пересмотра всего комплекса асептических мероприятий и бактериологического контроля. Я не собираюсь рассказывать здесь о деталях и существе этой работы. Самое главное состояло в том, что мне стало интересно, я увлекся исследованиями в новой области.
Конечно, это очень большая удача – работать с интересом и увлечением. Есть люди, для которых профессиональная деятельность является единственным, чему они посвящают все мысли и всё время. Они, как правило, многого добиваются в своей области. Способность постоянно и сосредоточенно думать в одном направлении дает плоды. Я восхищаюсь такими учёными, но следовать их примеру никогда не мог. Ощущение полноценной жизни для меня всегда было связано с разнообразием и сменой интересных дел, то есть увлечений. О них и пойдёт далее речь.

Рыбалка.
Я ставлю ловлю рыбы на первое место, так как приобщился к ней лет примерно с шести. На даче под Житомиром на реке Тетерев я впервые взял в руки удочку и поймал первую рыбу – уклейку. До сих пор помню восторг, который я испытал, когда почувствовал на крючке что-то живое, сопротивляющееся, оказавшееся серебряной, сказочно красивой рыбкой. Я посадил её в стеклянную банку и с торжеством принес домой, чтобы показать маме. Вот с этого момента я и стал азартным рыболовом. И повсюду, куда бы ни забросила меня военная судьба, я стремился при первой же возможности оказаться на берегу водоёма, чтобы испытать своё рыбацкое счастье. Невозможно даже коротко перечислить все реки, озёра, водохранилища и моря, на которых мне удалось порыбачить. В отношении морей я, конечно, преувеличил, их было немного: Московское, Азовское, Чёрное, Балтийское, представленное Финским заливом, да ещё Тихий океан.
В 1937 году я впервые увидел на Москве-реке спиннингиста, который в течение нескольких минут вытащил пару приличных щук. Детали борьбы с крупной рыбой, её вываживание произвели на меня сильнейшее впечатление – я захотел стать спиннингистом. Папа познакомил меня с одним из старейших московских спиннингистов Леонидом Яковлевичем Никифоровым, фанатично влюбленным в этот новый вид спорта. Спиннингистов тогда в Москве было совсем немного, а Леонид Яковлевич принадлежал к их элите. Каждую осень с небольшой группой таких же, как он, энтузиастов, он уезжал на Кольский полуостров, где на реке Нива ловил сёмгу. За две недели ежедневной многочасовой ловли удавалось поймать одну-две рыбины весом 10 – 15 килограммов. Рыбу засаливали по каким-то особым рецептам. Более нежной и вкусной сёмги я никогда не ел.
Леонид Яковлевич взял надо мною шефство. Под его руководством я приобрёл массу полезных навыков: научился отливать из свинца спиннинговые грузила, сам штамповал и оснащал блёсны, изготовил из бамбука хорошее спиннинговое удилище, которое верно служило мне более 50 лет. За эти годы у меня появилось немало новых покупных удилищ, но это, самодельное, было самым лёгким, удобным и любимым. Его украли у меня незадолго до отъезда в Германию: взломав крышу, грабители забрались в мой рыбацкий сарай на Ладоге. В 1937 году я с увлечением занимался изготовлением всевозможных рыболовных принадлежностей. Эта работа имела выраженные экономические обоснования: в магазинах все было очень дорого, а при весьма скудном бюджете семьи я не мог просить деньги у родителей. Вместе с моим близким другом, Моней Барским, мы наладили массовое изготовление спиннинговых грузил и как-то повезли их продавать на Птичий рынок. Грузила были нами оценены по-коммерчески: 35 коп. штука, за 3 – рубль. Это было дешевле, чем в магазине, а сами грузила были качественнее. Товар хорошо пошёл: довольно быстро мы распродали сотню грузил и в нашем распоряжении оказалась баснословная для нас сумма – 30 рублей. Мы распорядились этими деньгами очень по-хозяйски, потратили их на необходимые нам инструменты и кое-какие рыбацкие принадлежности. Но наша успешная производственно-коммерческая деятельность довольно быстро прекратилась. Моих родителей испугала лёгкость, с которой мы начали зарабатывать деньги и, хоть ни в чём предосудительном мы замечены не были, они решили, что обогащение до добра мальчишек не доведет. Под вымышленной угрозой появления в нашем доме фининспектора я был вынужден прекратить коммерческую часть нашей деятельности. Реакция моих родителей несомненно отражала реалии того времени, когда государственная машина жёстко пресекала всякие проявления частной инициативы. Если бы мои дети или внуки сумели сейчас создать какое-нибудь мелкое, но выдерживающее конкуренцию производство, я бы гордился ими.
Использование наших технических достижений на рыбалке оказалось исключительно увлекательным. Вступив в общество «Рыболов-спортсмен», мы получили возможность пользоваться принадлежащими ему базами на подмосковных водоёмах. Особенно нравилось нам Истринское водохранилище – большой водоём с исключительно живописными берегами и широкими плёсами. На базе были хорошие килевые лодки, и мы совершали многокилометровые походы, обследуя и изучая различные заливы водохранилища. Щуки и окуни вполне одобрительно отнеслись к нашим самодельным блеснам, и пустыми мы обычно домой не возвращались. Часто ночевали у костра на берегу, варили уху, прислушивались к плеску воды и шуму листвы на высоком берегу и остро ощущали радость близкого общения с природой. Иногда наш костёр привлекал ещё какого-нибудь одинокого рыбака, и тогда начинались рассказы о необычайных случаях на рыбалке, об уловистых блёснах и искусственных рыбках. Просыпались от утреннего холода задолго до восхода солнца, когда над водой висела тонкая пелена утреннего тумана, раздували угли погасшего костра и, наспех что-нибудь пожевав, отталкивали лодку от берега – боялись упустить утренний клёв.
Мы, кстати, неоднократно убеждались в чрезвычайном непостоянстве этого утреннего клёва: иногда первые поклёвки начинались только при высоком стоянии солнца. Время клёва так и осталось для меня одной из совершенно неразгаданных загадок природы. В течение нескольких десятков лет я вёл рыбацкий дневник на Финском заливе. Аккуратно записывал все доступные наблюдению условия: температуру воздуха и воды, скорость и направление ветра и течения, фазу луны и другие особенности, определявшие своеобразие каждой рыбалки. Никаких полезных обобщений, дающих возможность прогнозировать успех или неудачу ловли, я так сделать и не смог. Более того, часто все, казалось бы, надёжные приметы жестоко обманывали ожидания: рыба отказывалась клевать при самых благоприятных условиях.
И что еще меня поражало: сидишь несколько часов без единой поклёвки, и вдруг начинает клевать разная рыба: плотва, елец, окунь, подлещики наперебой топят поплавки. Уже не справляешься с тремя удочками, переходишь на две, а иногда и на одну. Спрашивается: почему эти разные по биологии рыбы начинают клевать одномоментно, кто и как подает им команду «приступить к еде»?
Запомнился последний отпускной день на Истринском водохранилище, когда мы с женой решили поймать побольше, чтобы удивить и порадовать московских родственников свежей рыбой. Мы вышли на воду пораньше, еще до восхода солнца. Без единой поклёвки изъездили все наши уловистые места. К 12 часам, когда мы обычно делали перерыв на обед, даже на тощую уху мы ничего не поймали. Поэтому обед был отменён, мы продолжали упорно бороздить своими блеснами воду. В половине первого последовала первая поклёвка, а затем в течение часа щуки непрерывно атаковали наши блёсны. Мы поймали 12 хороших щук, было несколько сходов, а потом в момент всё оборвалось. В течение часа мы еще по инерции не могли остановиться – продолжали рыбачить, – но клёв оборвался так же неожиданно, как и начался.
Еще один подобный эпизод произошёл на небольшой подмосковной речке Нерская, недалеко от станции Виноградово. После многочасового безуспешного хождения по берегам этой извилистой и узкой, но глубокой речки мой немолодой партнёр устал и прилёг отдохнуть, а я продолжал, несмотря на жару, хлестать забросами ослепительно блестевшую на солнце воду. Моё упорство было вознаграждено: в течение получаса я поймал четыре щуки, весом от одного до полутора килограммов каждая. А потом опять несколько часов без единой поклёвки. Как тут не задуматься над тем, какие механизмы управляют поведением щук, рыб не стайных, охотящихся поодиночке; какой и откуда поступающий сигнал заставляет щук, находящихся на значительном расстоянии друг от друга, одномоментно начать охоту? Существует, видимо, между ними какая-то экстрасенсорная связь, недоступная пока нашему пониманию. Но непредсказуемость рыбалки, невозможность заранее предвидеть результат сближает её с азартными играми и, вероятно, представляет один из важных компонентов её привлекательности.
Я мог бы много рассказывать о различных случаях из моей рыболовной практики, но вряд ли это будет интересно. Остановлюсь лишь на своих рыбацких вкусах и предпочтениях. Для меня не так важен размер пойманной рыбы, как интенсивность клёва. Неоднократно, убедившись, что крупная рыба не клюёт, я брал лёгкую удочку и начинал ловить мелкую плотву или уклейку, которые охотно брали приманку. На Финском заливе весной к берегу подходили большие стаи нерестящегося ерша. Никакую другую рыбу в этот период поймать не удавалось, но ерши клевали просто великолепно: заброс – поклёвка, заброс – поклёвка. И эта рыбалка несомненно доставляла удовольствие. Азартна также ловля крупной уклейки, которая требует особенно тонкой снасти и быстрой реакции на поклёвку.
На Чёрном море я с увлечением ловил ставриду на самодур – снасть из десятка блестящих крючков без наживки. Иногда, когда попадал на стаю, вытаскивал сразу четыре-пять рыбок. А поймав несколько десятков ставрид, переходил на ловлю черноморской акулы – катрана. Для этого крючки с кусочками ставриды надо было с тяжёлым грузилом опустить до дна на глубине около 50 метров. В тихую погоду лодка медленно дрейфовала по течению, и вдруг удилище, которое я крепко держал в руках, изгибалось, я ощущал сильный рывок, и где-то там, на неимоверной для «пресноводного» рыболова глубине начинала сопротивляться и демонстрировать свой характер какая-то большая рыба. По её поведению можно было сразу сказать, какое морское чудовище решило меня осчастливить. Катраны активно сопротивлялись; иногда мне приходилось спускать с катушки десяток метров лески, чтобы избежать ее обрыва. А если я чувствовал только тяжесть, будто на крючке висит гиря, то заранее знал, что на встречу со мной поднимается скат – морская лисица. Это была страшноватая на вид рыба: какой-то пёстрой камуфляжной окраски и с длинным, твёрдым, усыпанным мелкими острыми шипами хвостом. Ударом хвоста скат мог нанести серьёзную травму, так как острые, как игла, шипы, обламываясь, оставались в коже. Жена, когда я впервые подвел к лодке это чудище, испуганно закричала: «Отпусти его!» Но для этого надо было обрезать леску, потерять дефицитные крючок и грузило. Это решило судьбу ската. Его хвост и в высушенном состоянии сохранил свой устрашающий вид и служил прекрасной иллюстрацией для наших рыбацких рассказов.
В военном санатории «Чемитоквадже», где мы отдыхали, прямо на берегу, рядом с лодочной станцией находилась коптильня для рыбы. Еще на лодке по пути к берегу мы подсаливали пойманную рыбу, а причалив, сразу же загружали ее в печь. Процесс копчения продолжался около часа. За это время кто-нибудь из болельщиков, то есть активных любителей не рыбалки, а свежекопчёной рыбы, успевал сбегать в ближайшую деревню за молодым вином, и мы с удовольствием пировали. Неповторимый вкус горячей копчёной рыбы запомнился навсегда. Особенно высокими вкусовыми качествами отличалось нежное, абсолютно лишенное костей мясо катрана. Накануне отлета в Ленинград нам удалось поймать и закоптить около сотни ставридок и несколько катранов. Сразу же собрали детей и друзей, чтобы познакомить их с этой экзотикой. Успех был невероятный, причем самую высокую оценку получила копченая акула!
Рассказывая об экзотических рыбалках, нельзя не упомянуть ловлю кальмаров на Тихом океане под Владивостоком. Термин «рыбалка» здесь, правда, не вполне подходит, так как кальмар – не рыба. Но всё-таки это была рыбалка, так как помимо кальмаров мы ловили и рыбу. Для ловли кальмаров использовались специальные искусственные приманки из дерева. На конусообразно сужающемся конце приманки находился венчик из тупых крючков, которые охотящийся кальмар крепко обхватывал своими щупальцами. Вытащенный из воды, кальмар выпускал струю тёмной жидкости – в воде она маскировала его и помогала ускользнуть от врага. Пойманный мною кальмар обливал своими чернилами моего напарника, сидевшего на противоположной скамейке, а мне доставалось от его кальмаров. Испуг пойманного кальмара выражался и в том, что он менял свою окраску – то становился слегка коричневым, то бледнел. И, наконец, у него были довольно большие, тёмные и очень печальные глаза. Ни у одной из многих тысяч пойманных мною рыб я не мог уловить хоть какого-нибудь выражения глаз. А на сделанном мною тогда же цветном снимке отчётливо видно – глаза у кальмара печальные. Некоторые учёные считают головоногих моллюсков – кальмаров и осьминогов – интеллектуалами океанских глубин. Кто знает, может быть, пойманный и запечатлённый мною кальмар осознавал свою печальную участь...
Зимней рыбалкой я занялся довольно поздно и только потому, что жена, участвуя в каком-то конкурсе на юбилее моего сослуживца, выиграла удочку для ловли корюшки. Когда в доме оказалась такая снасть, мне стало ясно, что я должен использовать ее по назначению. Для этого пришлось еще кое-что докупить: полушубок, ватные брюки, валенки с галошами, шапку-ушанку, ледобур, специальный ящик на полозьях из дюраля и, чуть не забыл, – меховые рукавицы. Я довольно быстро обзавёлся всеми этими мелочами и, почувствовав себя «на уровне», попросил у коллег (у нас в лаборатории была группа заядлых «подлёдников») захватить меня на лёд.
Это было очень солидное мероприятие. Выезжали в пятницу в 12 часов ночи. Сбор участников назначался в районе станции метро «Нарвская». До отказа набивались в микроавтобус, загружая узкий проход своими ящиками. Дорога предстояла длинная и долгая – по северному берегу Финского залива за атомную станцию Сосновый бор, всего километров 160 – ехали в зависимости от погоды часов 5 – 6. Приезжали на место задолго до рассвета, разжигали костер из предусмотрительно захваченных с собой дров и завтракали, стараясь запастись калориями на длинный и многотрудный день. Обычно выпивали понемногу за предстоящую рыбалку. Любимый и традиционный тост звучал так: «Выпьем за успех нашего безнадежного дела!» Впереди действительно был день, заполненный тяжёлой физической работой, результатов которой предсказать никто не мог.
Ещё задолго до рассвета мы спускались на лёд залива, где и начиналось первое испытание – испытание дорогой до места ловли. Предварительно мы раздевали полушубки и привязывали их к рыбацким ящикам, так как дорога всегда требовала больших усилий и нежелательно было вспотеть. Иногда после снегопада приходилось идти, увязая в снегу, с трудом таща за собой на веревке рыбацкий ящик. А после оттепели поверхность залива напоминала только что залитый каток. Ещё труднее было, когда такой каток был слегка припорошён сухим снежком. Дорога до места ловли продолжалась около часа. Спрашивается, зачем было уходить так далеко от берега? Дело в том, что северное побережье Финского залива отличается большими глубинами, и только на расстоянии 2,5 – 3 км от берега появляются каменистые гряды, на которых и держится корюшка. Но и там глубоко – 16-18 метров. К этим грядам и устремляются в выходные дни десятки тысяч ленинградцев – любителей зимней рыбалки. Их несравненно больше, чем рыбаков летних, так как зимняя рыбалка не требует плавсредств и по одному этому много доступнее и демократичнее. Издали сотни рыбаков на снегу напоминают большие стаи пингвинов. И вдруг один из застывших на своих ящиках рыбаков вскакивает и начинает быстро размахивать руками, делая движения снизу вверх, снизу вверх. Значит, была поклёвка, и он спешит вытащить корюшку на лёд. Если сразу несколько рыбаков начинают размахивать руками, то это означает, что к ним подошла стая корюшки. И тогда несколько завистников быстро собирают свои снасти и бегут к счастливчикам, чтобы как можно ближе к ним пробурить лунки, в надежде ухватить свой кусок рыбацкого счастья. Некоторые нахалы сверлят лунки слишком близко к аборигену, что вызывает вполне обоснованные возражения последнего. Дело в том, что сильное течение может перепутать лески из близко расположенных лунок. О том, что такое произошло, можно было услышать издалека по доносящимся залпам ненормативной лексики.
Но хочу вернуться к моей первой, разведывательной поездке на лёд. Я был вооружен единственной (той самой – выигранной) удочкой и желанием как можно быстрее приобщиться к таинствам нового для меня вида рыбалки. Разгоряченные быстрой ходьбой, мы добрались наконец до искомого места, где уже маячили отдельные силуэты опередивших нас энтузиастов. Было тихое зимнее утро, еще не полностью рассвело, на востоке занималась заря. Я не без труда – впервые в жизни – просверлил метровый лёд и, насадив на крючки кусочки наживки, опустил снасть в таинственную глубину. Когда грузило стукнулось о дно, я подмотал излишек лески и замер в ожидании поклёвки. Вскоре чуткий сторожок резко изогнулся, я подсёк и почувствовал что-то живое на крючке. С торжеством вытащил из лунки первую в моей жизни корюшку, отчётливо пахнущую свежим огурцом. Ей была уготована печальная участь. Дело в том, что корюшку ловят на кусочки корюшки – эта симпатичная рыбка отличается каннибализмом. Вскоре я поймал еще несколько штук. А мои коллеги-наставники еще только сверлили лунки. Каждый из них ставил 8 - 10 удочек и, сидя с краю от этого строя, наблюдал за ними. Как только сторожок на одной из удочек начинал дёргаться, рыбак стремглав мчался за очередной добычей. А я продолжал спокойно сидеть со своей единственной удочкой, хоть и не очень часто, но периодически вытаскивая по одной-две корюшки. Итоги дня оказались очень интересными: я поймал 54 корюшки, что было немногим меньше улова некоторых коллег, ловивших на десяток удочек. Я немедленно создал теорию, согласно которой они, бегая от лунки к лунке, упускали некоторые поклевки, а я молниеносно реагировал на каждую. Впоследствии я убедился, что не все так просто. Иногда корюшка передвигается по дну мелкими стайками, и одна из растянувшихся на 10-15 метров удочек сигнализирует о местонахождении стаи. Тогда именно на эту удочку удается поймать несколько рыбок.
Первая подлёдная рыбалка мне очень понравилась, и я начал систематически принимать участие в выездах на лёд. Не все рыбалки были добычливыми и приятными. Мы попадали и под сильный ветер, и в пургу, и в неожиданную оттепель, когда на льду образовывался слой воды. Но бывали и совершенно сказочные часы: полный штиль, яркое весеннее солнце, и вдруг становится так тепло, что полностью раздеваешься до пояся и загораешь в такой экзотической обстановке. Однако самый лёгкий ветерок заставляет спешно напяливать на себя всё многослойное рыбацкое обмундирование. Зимняя рыбалка была, как правило, связана с большими физическими нагрузками, а подчас и с риском, но и привлекательность ее была чрезвычайно велика. Мы возвращались домой обветренными, но всегда довольными и уже мечтающими о следующей поездке. А древний инстинкт добытчика-кормильца несомненно получал удовлетворение, когда я торжественно и скромно вручал жене пахнущий свежими огурцами и весной улов.
Рыбацкие воспоминания хочу завершить рассказом о рыбалке в Германии. Начало её было драматичным: во-первых, в дороге пропали все удилища, захвачанные с собой из Ленинграда; во-вторых, оказалось, что в Германии для того, чтобы получить право ловить рыбу, нужно сдать специальный экзамен. Компенсировать потерю удилищ оказалось много проще, чем получить искомое право. Для сдачи экзамена надо было знать ответы на 600 вопросов, изложенных в специальном пособии. Вопросы касались биологии и экологии пресноводных рыб, правил их ловли и охраны, содержания водоемов и еще массы каких-то тонкостей, знать которые нормальному человеку вроде бы ни к чему. Под каждым вопросом имелись три варианта ответа, из которых один был правильным. На экзамене я должен был письменно ответить на 60 вопросов. Основная сложность подготовки к экзамену для меня была связана с очень слабым знанием немецкого языка. Понять смысл каждого вопроса мне даже с помощью словаря удавалось далеко не всегда, так как многих специфических терминов в словаре не было. Поэтому правильный ответ приходилось подчас запоминать механически, не понимая самого вопроса. Три месяца я упорно штудировал вопросник, и в ноябре 1992 г. пошёл на экзамен. Всё было прекрасно организовано. В большом спортивном зале собралось около двухсот абитуриентов. Нас рассадили за маленькие столики и каждому вручили вопросник. Я потратил около часа, не спеша вспоминая ответы, и, как оказалось, правильно ответил на 58 вопросов. И получил столь желанное удостоверение. Это была моя первая маленькая победа в чужой стране.
Надо сказать, что за все этапы моей рыбацкой легализации пришлось платить наличными, причём весьма ощутимые для нашего бюджета суммы – я оплатил экзамен, рыбацкое удостоверение, годовую лицензию. А потом пришлось раскошелиться на пару новых удилищ взамен пропавших по дороге из Ленинграда. И я решил вести учёт пойманной рыбы, чтобы узнать насколько быстро я смогу компенсировать все расходы. Надо сказать, что рыба в Германии – продукт весьма дорогой, много дороже мяса. Приходя с рыбалки, я тщательно взвешивал улов и спрашивал у жены, по какой цене она его принимает. Ляля всегда стремилась оценить рыбу подешевле, много ниже ее рыночной стоимости. В Штутгарте, в общежитии, в наш шутливый спор иногда вмешивались соседи, они неизменно принимали мою сторону и предлагали за рыбу более высокую цену, чем Ляля. Короче, все веселились. Но, говоря серьёзно, моих уловов хватало и на семью, и на то, чтобы угостить соседей. А после переезда в Гейдельберг, который расположен недалеко от места впадения Некара в Рейн, мои уловы стали еще богаче. Зачастую мы не могли «освоить» пойманную рыбу, и я начинал обзванивать знакомых, предлагал гуманитарную продовольственную помощь. Знакомые обычно охотно приходили нам на выручку. Так вот, шутки шутками, но за 11 лет я поймал более 1600 кг рыбы. Такой успешной и изобильной рыбалки у меня никогда в жизни не было. Ловилась всякая крупная рыба: лещи, голавли, подусты были обычной добычей, удивительно крупной была плотва – попадались экземпляры до 600-700 г. Плотвы было столько, что я начал её вялить. Я настолько поверил в стабильность хорошего клёва, что начал приглашать знакомых за рыбой прямо на берег. Действительно, зачем мне тащить лишние килограммы домой, не проще ли раздать рыбу на берегу?
Но всякому благоденствию приходит конец. Ситуация резко изменилась в 1997 году, когда рыба почти полностью исчезла. Раз за разом я возвращался с берега пустой, не до благотворительности было, уже свою семью не мог прокормить. Что произошло, почему так резко, катастрофически ухудшилась рыбалка, я достоверно так и не знаю. Единственное объяснение, промелькнувшее в газете, заключалось в том, что в результате эпизоотии произошла массовая гибель каких-то мелких беспозвоночных, которые являлись основным кормом для всех рыб. Итоговый улов за этот год был на порядок меньше, чем в предыдущем году. В последние два-три года рыбалка несколько улучшилась, но только несколько.
Особо запомнившиеся случаи на рыбалке – один из них огорчительный, а о других приятно вспоминать. Поздней осенью я часа два просидел на берегу без единой поклёвки. Было довольно холодно, дул пронизывающий ветер. Решив закончить рыбалку, я прислонил удилище к складному стульчику и отошёл на несколько шагов к своему рюкзаку. Вдруг за моей спиной раздался шум. Обернувшись, я увидел, что стульчик упал, а удилище быстро сползает в воду. Я не успел его удержать. На моих глазах дорогое удилище (оно стоило 110 марок) с хорошей катушкой прыгнуло в воду и исчезло в холодной воде Некара. Я был очень огорчён. И не из-за материального ущерба. Просто потому, что так бездарно остался в дураках.
На следующий день, оснастив запасное удилище, я «с свинцом в груди и жаждой мести» отправился на то же место, где был нанесён такой серьёзный удар моему рыбацкому самолюбию. И сатисфакция состоялась: я поймал двух усачей, каждый весом по 2,5 кг. Надо сказать, что усач – самая сильная из всех местных рыб, при равном весе оказывает наиболее яростное сопротивление.
В такой же холодный осенний день, сделав подсечку, я почувствовал на конце лески нечто огромное и сильное. Удилище согнулось в дугу, и я, чтобы избежать обрыва, был вынужден спустить с катушки метров 20 лески. Потом в течение сорока минут я то отдавал леску, то отбирал ее, выматывая рыбу и постепенно подтягивая ее к берегу. Рыба поднялась на поверхность, вода начинала бурлить, когда она, в очередной раз собрав силы, пыталась развернуться и преодолеть силу, неумолимо подтягивающую её к берегу. Но исход схватки был уже предрешён. Я уже видел широкий, отливающий золотом бок большого карпа. Слава Богу, подсачек не сломался под его тяжестью – в нём оказалось 8 кг! Это был мой личный рекорд по весу пойманного экземпляра.
Таким мощным аккордом я и завершаю рассказ об одном из самых главных моих увлечений. Я много времени отдал этому занятию, и ничуть об этом не жалею. Я неоднократно мок под дождём, мерз под пронизывающим ветром, боролся с волнами, поднятыми внезапно налетевшим шквалом, и далеко не всегда возвращался домой с уловом. Но ни стихии, ни неудачи не могли погасить желания вновь и вновь испытывать свое рыбацкое счастье и радость общения с природой.
На древней ассирийской каменной плите археологи обнаружили и расшифровали надпись, которая гласит: «Дни, проведенные на рыбалке, боги не засчитывают человеку в счёт жизни». Теперь я начинаю в это верить. И еще мне хочется выразить глубокую признательность моей жене – она не всегда с одобрением, но всегда с пониманием относилась к моим увлечениям, которые подчас надолго отрывали меня от семьи. Она вполне заслужила слова, посвященные ей еще на заре нашей семейной жизни:
Ей вечно слава суждена:
Не зная сна, не ждя улова,
17 лет она жена
Пингпонгщика и рыболова.
Эти вдохновенные слова, написанные моей сестрой Шелей, дают мне возможность плавно перейти к еще одному моему увлечению.

Настольный теннис
С настольным теннисом меня познакомил в 1952 году Лёва Шелухин. Мы были тогда в отпуске в Ленинграде. На длинном старинном обеденном столе Лева укрепил сетку и предложил нам испытать свои силы в этом виде спорта. Игра нам понравилась и, вернувшись в Благовещенск, мы начали по вечерам играть у себя дома. Специального стола для настольного тенниса у нас, разумеется, не было, да он и не поместился бы в нашей комнате. Поэтому играли на сколоченном из досок щите, который по размеру был существенно меньше стандартного стола. Несмотря на это играли с азартом и удовольствием. Ляля часто меня обыгрывала. В последующие годы я уже не расставался с ракеткой. Партнёры обычно находились на работе, во дворах и парках, а на отдыхе в военных санаториях и домах отдыха их всегда было предостаточно.
У меня никогда не было тренера или хотя бы партнёра, который мог бы научить меня основам техники игры. По книжке осваивал я такие технические приёмы, как подрезка, накат, разные способы подачи и приёма мяча. Далеко не всё мне удавалось, но постепенно вырабатывалась какая-то своя манера игры и, главное, ее стабильность.
После возвращения в Ленинград в 1961 году я начал систематически посещать Спортивный Клуб Армии (СКА), где имелась группа игроков старшего и даже «очень старшего» возраста. Это были хорошие партнёры: каждый из них обладал каким-то своим, индивидуальным стилем игры, сложившимся в многолетних дворовых баталиях. Все они играли очень цепко и стабильно. Я многому научился в этой группе. Через несколько лет я начал участвовать в соревнованиях между командами различных медицинских учреждений города. Но до этого я выиграл несколько соревнований между подразделениями Академии и вошёл в сборную команду, в которой я выглядел, как аксакал среди молодых воинов. Участие в соревнованиях неизменно доставляло мне большое удовольствие. Мне нравилось при встрече с новым для меня противником анализировать особенности его игры, нащупывать слабые места и, используя их, доводить партию до победы. Разумеется, я неоднократно встречал более сильных, чем я, игроков, но проигрыши меня не огорчали – я получал удовольствие от самого процесса борьбы за мяч.
Самым, вероятно, главным результатом моего увлечения настольным теннисом было то, что, при преимущественно сидячем образе жизни в течение всего осенне-зимнего сезона, я один-два раза в неделю испытывал значительные физические нагрузки. У меня никогда не хватало терпения и силы воли для систематических упражнений типа пятнадцатиминутной утренней физической зарядки. А два-два с половиной часа у теннисного стола пролетали для меня незаметно, так как всегда были заполнены борьбой с противником и с мячом.
Я продержался у теннисного стола около сорока лет. За эти годы состав моих противников существенно изменился: если вначале многие из них годились мне в сыновья, то затем появились и внуки. А я получал особое удовольствие от игры с зеленой и подчас нахальной молодежью. Увидев напротив себя седого и довольно громоздкого деда, эти ребята начинали игру как-то снисходительно-небрежно, и вдруг их атаки рассыпались, счёт неумолимо рос, и встреча заканчивалась не в их пользу. Они отходили от стола удивленными, не понимая, почему так получилось. За эти годы я заработал первый спортивный разряд по настольному теннису, кучу грамот за победы в разных соревнованиях, а главное, раазумеется, приобрёл способность переносить длительные физические нагрузки.
Любовь к настольному теннису я пытался передать своим детям и внукам. Отчасти мне это удалось. Младшую дочь Лену я привёл в СКА к тренеру А.А.Брюханову, когда ей было 6 лет.
– Ты какого года рождения? – спросил тренер.
– Я не знаю. Спросите у папы, – ответила Лена.
– Отлично! Вот такие мне и нужны! – обрадовался тренер, и Лена была зачислена в младшую группу. Но тут начались непредвиденные затруднения. У Лены ничего не получалось, и никто из ребят не хотел с ней играть. Около полутора лет я ходил с ней на занятия и терпеливо старался хоть чему-нибудь её научить. Удержать маленькую девочку, у которой ничего не получается, у теннисного стола, сделать так, чтобы она не отказалась ходить на тренировки, было довольно трудно. При малейшем намёке на какой-то прогресс я её хвалил, а потом ввёл премиальную систему: за 5 удачных ударов по мячу – стакан лимонада в буфете после тренировки. Около полутора лет я добросовестно поил Лену лимонадом, а потом вдруг количество (лимонада?) перешло в качество – Лена начала по-настоящему играть, почувствовала интерес к игре и удовольствие от побед. На этом моя тренерская роль была закончена. Я только сопровождал ее на тренировки, она ведь была еще маленькой, едва возвышалась над столом. Её игра неизменно привлекала внимание окружающих, когда мы играли где-нибудь на открытом воздухе. Там у одного стола зачастую создавалась очередь желающих поиграть. Став к столу, я обычно обыгрывал одного-двух претендентов, а затем уступал место Лене, которой, к изумлению присутствующих, нередко удавалось выиграть несколько партий.
Через некоторое время Лена вошла в состав сборной СКА и начала ездить с командой на соревнования. Не могу сказать, что мы отпускали её с лёгким сердцем. Костяк команды состоял из солдат срочной службы – мастеров спорта. Невозможно было обвинить их в чрезмерном джентельменстве или употреблении только литературного языка. Но Лена проявляла характер, умела постоять за себя и нашла свое место в команде. Её спортивная карьера была отмечена высоким званием «кандидат в мастера спорта», что несомненно помогло ей преодолеть большой конкурс при поступлении в медицинский институт: спортсмены проходили по особому списку.
Эстафета по настольному теннису продолжилась и в третьем поколении нашей семьи. На даче в Мельничном Ручье я установил стол и выдал ракетки пятилетним внукам – Саше и Тёме. Первая задача, поставленная перед ними, заключалась в том, чтобы научиться многократно подкидывать мяч на ракетке. С удивительным упорством, громко считая вслух, выполнял это задание Саша. А потом ребята стали к столу, и все взрослые в свободные от дачных дел минуты поочередно выступали в качестве наставников, партнёров и тренеров. Тёма продолжил занятия теннисом в Германии. Он систематически тренируется и является членом одной из местных команд.
Вообще в Германии настольный теннис в почёте. Около школьных зданий, в парках, скверах и просто во дворах множество бетонных теннисных столов с металлическими сетками. Эти конструкции неподвластны стихиям и несокрушимы. Отскок мяча от этих столов резко отличается от нормального, но для первичного овладения техникой игры они вполне годятся. А в спортивных залах используются очень удобные и качественные складные столы на колёсиках. Я много лет перед игрой таскал тяжеленные крышки российских столов, собирал из деталей их подставки и поэтому могу в полной мере оценить портативность и удобство здешней техники: в течение нескольких минут столы вкатываются в зал и приводятся в рабочее состояние.
По приезде в Штутгарт, а затем в Гейдельберг я довольно легко находил для себя место в каком-нибудь теннисном сообществе. Обычно я являлся к тренеру, который после короткого разговора становился со мной к столу и, быстро убедившись в моей «пригодности», включал меня в состав группы. Около восьми лет я играл в группе ветеранов, которые по стилю игры и накалу страстей напоминали моих ленинградских партнёров. Большинство из них, к сожалению, предпочитали парную игру, которую я недолюбливаю. Поэтому я обычно оставался на отдельном столе, куда приходили желающие померяться силами один на один. Каюсь, но я почему-то с особым удовольствием «бил» немцев.
Подводя итог моей теннисной карьере, могу сказать, что это увлечение сыграло в моей жизни в высшей степени положительную роль. Я уже отмечал значение физических нагрузок при преимущественно сидячем образе жизни. Но настольный теннис несомненно положительно влияет и на психологические качества игрока. Быстрота реакции, необходимость молниеносно принимать решение превосходят в настольном теннисе большинство других игровых видов спорта. Он несомненно вырабатывает бойцовские качества. В СКА многие годы работал старый гардеробщик-антисемит. Он часто встречал меня словами: «Ну что, пришли еврейским боксом заниматься?» В чём-то, пожалуй, он был прав.

Третья охота
Как-то так получилось, что сбор грибов очень долго не попадал в круг моих интересов. Только в 1957 году, после возвращения с Дальнего Востока, мы с женой впервые поехали в лес за грибами и, не имея никакого представления о съедобных грибах, привезли полную кошёлку всякой дряни. Мы были настолько неопытны, что набрали довольно много каких-то ярко-белых грибов, решив, что это и есть те самые всеми хвалимые «белые». Мы жили тогда в коммунальной квартире, и соседи, подвергнув уничтожающей критике и сортировке наш сбор, несомненно способствовали сохранению нашего здоровья.
Наши друзья-грибники – Копосовы и Давыдовы – взяли над нами шефство, и мы довольно быстро вышли на нужный уровень. На Карельском перешейке очень много великолепных лесов, которые в грибной сезон привлекают ленинградцев. По мере увеличения числа личных автомобилей возрастало и число грибников в наиболее близких к городу лесах. Никакого удовольствия не доставляло ходить по лесу, встречая на каждом шагу срезанные грибы, слушая ауканье и натыкаясь на конкурентов. Поэтому мы начали уезжать подальше, километров за сто от города. Там подчас удавалось попасть на грибную целину.
Однажды мы выгружали из багажника корзины, а семилетний внук Витя отбежал метров на 50 от машины. Вдруг мы услышали его крик: «Помогите!» Оказалось, что он увидел сразу столько хороших грибов, что испугался – как бы они не разбежались. Мы попали тогда на, как говорят грибники, «слой» только что появившихся моховиков с толстыми ножками и еще не развернувшимися шляпками. Не было ни одного червивого гриба – все как на подбор молодые и крепкие.
Настоящее грибное изобилие встретили мы на отдыхе в Литве. Хутор, на котором мы жили, окружали великолепные боровые леса. Жена перед обедом говорила: «Принеси-ка миску лисичек!», – и я за несколько минут исполнял заказ. Подберезовиков и подосиновиков тоже было вдоволь. А однажды мы принесли из леса несколько белых. Хозяйка, которая до этого момента без интереса относилась к нашим грибным успехам, на следующее утро отправилась в лес и вернулась с полной кошёлкой великолепных белых грибов. А мы в этот же день нашли их штук пятнадцать. Так продолжалось несколько дней: она приносила кошёлку, мы – единичные экземпляры. На наши вопросы о том, где её заповедные места, хозяйка отвечала, что собирает грибы тут же, около хутора. Наконец я не выдержал: Винцентовна, можно я пойду с Вами? Мне не нужны грибы, но я хочу посмотреть, как вы их находите.» На следующее утро мы вышли в лес вдвоём. Винцентовна велела мне идти впереди неё на несколько метров и не спешить. Я очень старался, но пока я находил один гриб, она бросала в корзину добрый десяток. По каким-то недоступным для меня признакам она обнаруживала молодые, еще прикрытые листьями, хвоей и мхом грибы. Я отказался от лидерства и шёл за ней, поражаясь её способности видеть невидимое. Я понимал, что она прожила на этом хуторе всю жизнь, знает вокруг каждый кустик, каждый бугорок, помнит, где находила грибы в прежние годы, но все же не мог избавиться от ощущения творящегося при мне чуда. Урок этот мне запомнился на всю жизнь.
Наши любимые грибные угодья находились в ста километрах от Ленинграда по Приморскому шоссе. Широкая полоса редкого леса между шоссе и Финским заливом была богата различными грибами. Еще одно очень важное для нас преимущество этого места заключалось в том, что там невозможно было заблудиться, а Ляля ходила по лесу непредсказуемыми зигзагами и быстро теряла и попутчиков, и ориентировку. Неоднократно бывало так, что она искала грибы, а я искал её. Здесь же я мог быть спокоен: между шоссе и заливом жене деваться было некуда. Если эта прибрежная полоса оказывалась пустой, мы переезжали в находящийся вблизи густой, тёмный и сырой ельник, где в изобилии росли чёрные грузди. И, наконец, за этим тёмным лесом перед нами открывалось подсыхающее болотце, заросшее мелким кустарником – царство подберезовиков, которые росли там зачастую гроздьями, до шести-восьми грибов из одного корня. Эти три контрастных по растительности и влажности участка – прибрежная полоса, ельник и болотце – взаимно дополняли друг друга и давали возможность наполнить наши корзины даже в не грибные годы.
Хорошие грибные места были и совсем близко от города, в районе Грузино. Мы брали туда с собой маму, которая очень радовалась этим поездкам. Мы оставляли её около машины, и она, гуляя в радиусе нескольких десятков метров, собирала и раскладывала на капоте машины всё, что ей удавалось обнаружить. Преимущественно это были всевозможные поганки, но представляла она нам свой сбор всегда с гордостью.
Одна поездка в этот район запомнилась особенно. Мы шли по лесной тропинке и собирали подберезовики, растущие по её сторонам. Грибов было много и сворачивать с тропинки, чтобы продираться через густой подлесок, не хотелось. Обратно к машине шли по этой же тропинке и опять собирали грибы. Казалось, что они выросли после того, как мы там прошли. Впоследствии я неоднократно убеждался, что, когда в лесу оглядываешься, обнаруживаешь грибы, мимо которых прошёл.
В течение многих лет мы охотно собирали свинушки. Эти неприхотливые грибы неоднократно выручали нас в периоды, когда других не было. Но как-то, находясь в военном санатории под Ригой, я прочитал в местной газете статью под названием «Осторожно – свинушки». Автор утверждал, что свинушки опасны, так как могут вызвать тяжелые, подчас смертельные отравления. Весь многолетний опыт нашей семьи и наших знакомых говорил о противоположном, но пренебречь этой статьёй было невозможно. Я затеял собственное расследование, написал несколько писам в различные научные учреждения и получил ответ от профессора-миколога, подтверждающий мнение автора газетной статьи. Оказалось, что в результате многократного употребления свинушек может развиться сенсибилизация организма, приводящая к тяжёлым осложнениям типа анафилактического шока. Мы порадовались, что чаша сия нас миновала и навсегда прекратили сбор свинушек.
Поздней осенью, когда уже начинаются первые утренние заморозки, в лесу появляются удивительные грибы – рядовки. Удивляют они тем, что вырастают даже после заморозков, когда никаких других грибов в лесу нет. Но нет и всевозможных червей, жучков и насекомых, которые так часто портят хорошие грибы. И конкурентов-грибников в лесу тоже нет. Утром в тихие солнечные дни, когда под ногами еще похрустывает иней, а над головой звенят синицы, осенний сосновый лес особенно привлекателен. Именно сосновый, так как в нем много света, а на земле нет опавших листьев, из-за которых грибы не видны. Такое идеальное место мы облюбовали вблизи озера Красавица под Зеленогорском. Сойдя с автобуса, мы сразу оказывались в нужном лесу. Тёмно-серые шляпки рядовок хорошо были видны на зеленом фоне мха и ещё свежей травы. Иногда их прихваченные инеем шляпки можно было заметить только по контуру. За время прогулки по лесу становилось теплее, иней исчезал, и рядовки восстанавливали свой обычный цвет. Завершив свой маршрут по лесу, мы присаживались на поваленное дерево, чтобы отдохнуть и перекусить. Внизу, в глубокой впадине между холмами сияло ярко-голубое озеро, обрамленное лесом. Эту незабываемую картину мы увезли с собой в памяти и на нескольких слайдах.
Приехав в Германию, мы начали буквально ощупью прокладывать тропинки к здешним грибным угодьям. Местные жители ничего нам по этому поводу сообщить не могли. Типичному немцу известны только шампиньоны, которые круглый год имеются в магазинах. Лесных грибов немцы, как правило, не знают и побаиваются. И это при том, что они любят природу и охотно выезжают в лес, чтобы погулять по дорожкам. Один такой любитель природы как-то остановил нас, когда мы с полными корзинами шли к автобусу. «Что это за грибы?» - поинтересовался он. Мы назвали несколько видов грибов, подтвердив, что все они съедобны. «Да, один раз в жизни можно съесть любые грибы!» - задумчиво резюмировал немец.
Мы искали грибные места методом тыка: садились в какой-нибудь автобус и ехали до первого лесочка, который казался нам перспективным. Отсутствие собственной машины, разумеется, резко ограничивало наши возможности, но все же мы нашли несколько мест, которые посещаем до сих пор. Первосортных грибов там, как правило, не бывает, но и пустыми мы не возвращаемся. А когда начинается время опят, то, наполнив кошёлки, набиваем грибами еще и несколько полиэтиленовых пакетов. Опят бывает особенно много на ближайших горах. Там попадаются иногда пни, с каждого из которых можно нарезать несколько килограммов опят. Но эти грибы растут не только на пнях, но и в траве, между деревьями, а там их не сразу заметишь – очень хорошо они маскируются среди сухих листьев. Опята очень быстро растут и быстро стареют. Не всегда удаётся застать их молодыми, с крепкими упругими ножками и еще не развернувшимися шляпками. Но в общем, опята нас ни разу не подвели и всегда обеспечивали наши зимние заготовки.
Одно из существенных качеств здешней «грибалки» заключается в её близости от дома: не более получаса на автобусе – и мы в лесу. Иногда с детьми или со знакомыми мы уезжаем на машине километров за 30-40 от города и там попадаем в царство моховиков, меж которых изредка встречаются белые грибы. И только в Германии начали мы собирать грибы-зонтики, которые ранее считали несъедобными. Эти самые высокие грибы хорошо видны издали – молодые грибы имеют булавовидную форму, а затем, взрослея, приобретают вид настоящего зонтика.

Дачи
"Удачник – друг владельца дачи."
Народная мудрость

В конце семидесятых новое увлечение охватило большинство наших друзей – все они начали покупать дачи. Рыжковы купили участок в Павлово на Неве, Давыдовы – под Зеленогорском, Шелухины – в районе Ваганово, недалеко от Ладоги, Фрид построил шикарный дом на окраине Луги, а Копосовы купили целую деревенскую усадьбу аж в двухстах километрах от Ленинграда. Женя Баяндурова, жена Ильи Рабиновича, отгрохала новый дом в элитном садоводстве за Стрельной, а Светы забрались в деревню Шуты, расположенную на берегу прекрасного озера километрах в трехстах от дома. Стали дачниками Клячкины и Розеноеры. И только мы продолжали сопротивляться этому поветрию.
Наша некогда монолитная компания дала многочисленные трещины. С мая и до конца сентября все вкалывали на своих участках, а когда наконец-то собирались за круглым столом, то разговоры начинались какие-то в буквальном смысле приземленные. Семена, рассада, саженцы, минеральные удобрения, мочевина – вот что занимало теперь умы наших друзей, а при упоминании о навозе многие мечтательно закатывали глаза. Мы внимательно слушали, в нужных местах сочувствовали или восхищались, но с удовольствием ощущали свою независимость. Мы привыкли летом путешествовать на машине, останавливаясь на отдых в самых привлекательных и, как правило, безлюдных местах. Нам не хотелось на лучшее время года приковывать себя к одному и тому же, пусть своему, клочку земли. Но все наперебой приглашали нас посетить их поместья. Мы ездили, смотрели, иногда искренне расхваливали увиденное, вкушали плоды земли, выставленные на стол гостеприимными хозяевами, но продолжали сохранять свою независимость.
Первую брешь в нашей многолетней обороне прорубили Шерманы, пригласив нас на свою дачу на Карельском перешейке. В своём небольшом, очень добротном и ухоженном домике они сумели создать почти городские комфорт и уют. Они пользовались дачей круглый год. Зимой в доме было тепло. Над полированным столом ярко сияла небольшая люстра. Водка была холодной, а застольные беседы всегда тёплыми и интересными. Утром мы разжигали печку, завтракали и выходили на прогулку по зимнему лесу. Очень запомнились яркое солнце, ослепительно белый снег, бледно-голубое ленинградское небо и высокий еловый лес по обе стороны дороги.
Короче говоря, дачная инфекция оказалась заразительной, и наш иммунитет был прорван: мы решили попробовать свои силы в новом для нас амплуа. Но оказалось, что реализовать это решение не так-то просто. У меня не было никаких полезных знакомств и блатов. Наши друзья, занимавшиеся клинической медициной, имели обычно благодарных пациентов, которые открывали им доступ в элитные садоводства. Пришлось приступить к бессистемному поиску: по рекомендациям случайных знакомых, по объявлениям, обнаруженным на специальных щитах или просто на стенах или заборах, мы созванивались с владельцами дач и садовых участков, а иногда ездили смотреть предлагаемые объекты. Как правило, это были совершенно неприемлемые для нас предложения. Запомнился участок, расположенный рядом с высокой железнодорожной насыпью. Короткую беседу с владельцем дома дважды прерывал грохот проносящихся над нами поездов. А прекрасный дом на берегу большого озера предлагался по неимоверно высокой для нас цене.
Но однажды мы попали в небольшое садоводство в трех километрах от городка Кировск на Неве. Продавался участок с двухэтажным домиком, похожим на сказочный теремок. Сходство создавали широкие узорчатые наличники, обрамлявшие все окна, и маленький, украшенный резьбой балкончик. В домике, построенном лет пять тому назад, еще никто не жил. Оказалось, что у хозяев имеется трехкомнатная квартира рядом, в Кировске. На участке площадью восемь соток стояли три теплицы: две по 25 и одна – 45 кв.м. В одной из меньших теплиц стеной стояли гладиолусы, во второй росли помидоры, большая теплица была целиком отведена под огурцы. Вся площадь участка была занята грядками с клубникой, а по периметру росли кусты смородины и крыжовника. Всё хозяйство было в идеальном порядке. Владелец участка, Василий Васильевич, объяснил, что ему с женой стало трудно справляться с этим хозяйством, так как у них рядом с домом имеется еще один большой огород.
– Зачем же вы завели это хозяйство? – спросил я.
– Понимаете, давали участки, все брали, и я не мог не взять. А когда взял, то захотел, чтобы у меня всё было лучше, чем у других. Поэтому и дом такой построил. А весь урожай с этого участка идёт на рынок. Ну что, понравилось хозяйство? Будете покупать? – спросил Василий Васильевич.
– Очень понравилось, но покупать не буду – цена для меня высокая, – ответил я.
Василий Васильевич запросил шесть тысяч рублей, а у меня было только четыре.
– Давайте четыре, а остальные потом отдадите, – предложил он.
Как можно было устоять против таких льготных условий? И мы ударили по рукам. В.В. даже расписку на оставшиеся две тысячи у меня не взял.
– Я привык верить людям! – торжественно произнёс он.
Предварительно он побывал у нас дома и после этого визита , видимо, поверил в нашу порядочность. Так сбылась наша мечта – мы стали владельцами дачи!
Но постепенно начало выясняться, что это сбылась мечта идиотов. К такому выводу мы пришли не сразу, так как оборотная сторона медали открывалась перед нами довольно медленно. Отсутствие опыта помешало правильно оценить то, что скрывалось за весьма привлекательным фасадом. Так, например, мы считали, что из двух выходных дней мы первый посвятим сельскому хозяйству, а второй – культурному отдыху. Будем читать, загорать, общаться с природой. Но оказалось, что и за два дня интенсивной работы мы не успеваем сделать всё необходимое. К концу дня в воскресенье мы садились в машину с совершенно новым для нас чувством вины перед некоторыми растениями, для которых не успели сделать всё, что было необходимо.
Наше садоводство было расположено на бывшем торфяном болоте. С помощью мелиоративных канав участок был осушен, но вода в колодце была совсем близко от поверхности земли. И была это торфяная вода, по виду напоминавшая крепко заваренный чай. Специальный фильтр для очистки воды в полевых условиях справиться с нашей водой не сумел. Питьевую воду пришлось возить в канистрах из города. После первого же хорошего дождя ямы на грунтовой дороге, ведущей к садоводству, наполнились водой, и местами мой «Москвич» почти вплавь преодолевал эти препятствия. А за два дня стоянки у нашего домика машина подчас увязала в грунте.
В начале июля мы подверглись первому испытанию урожаем. Начался сбор клубники. И это действительно было испытанием, так как одномоментно надо было собрать 10-15 кг ягоды. Короче говоря, за первое лето мы собрали 194 кг клубники. А потом пошли огурцы и помидоры, начали плодоносить кусты смородины и крыжовника. А гладиолусы мы везли в город охапками и искали, кого бы ими осчастливить.
Наша жизнь круто изменилась. Прежде мы, как все нормальные люди, пять дней работали, а два отдыхали. Теперь же мы два дня трудились, как негры на плантации, а пять дней отдыхали на работе. А еще приходилось в понедельник, вторник, а иногда и в среду заниматься переработкой привезенных с дачи ягод и овощей. Так что отдых в рабочие дни был не вполне полноценным. За всё лето я ни разу не был на рыбалке, а в лес за грибами выбрался только после окончания дачного сезона.
На следующий год мы сделали все от нас зависящее, чтобы снизить урожайность нашего сельского хозяйства. Нам не удалось добиться таких потрясающих результатов на нашем скромном участке, как советскому государству в масштабах целой страны. Силы были явно не равны. Но всё же: клубники мы собрали «всего» около 100 кг, урожай овощей лишь ненамного превысил наши потребности, и только смородина и крыжовник плодоносили по-прежнему.
Осенью 1980 года у нас появились новые внуки – Саша и Тёма. Мы называли их близнецами от разных мам и пап, так как они родились с интервалом в 12 часов. Маша и Лена лежали на соседних койках и очень веселились по поводу своей встречи в такой экзотической обстановке. Сотрудники роддома прибегали на них посмотреть – такое совпадение в их практике было впервые. Мать и дочь как-то рожали одномоментно, а вот родных сестёр у них ещё не было. Следующей весной выяснилось, что вывезти малышей на нашу дачу мы не можем. Отсутствие питьевой воды и электричества делало эту обитель непригодной для грудных детей. Летнее пристанище для них нашли во Всеволожске.
Стиль нашей жизни опять существенно изменился. Ранним утром в субботу приезжали мы на свою фазенду, быстро переодевались в рабочую робу и с «упоением» начинали вкалывать, каждый по своему профилю. Ляля занималась клубникой и прочими ягодами, я – овощеводством. Во время короткого обеда обменивались информацией о состоянии дел и опять до вечера – каждый в свою борозду. В середине следующего дня мы погружали дары земли в машину и отправлялись к детям и внукам во Всеволожск. К вечеру добирались до дома, отмывались под душем и с удовольствием думали о предстоящем рабочем дне – дне отдыха.
Примерно через месяц такой интенсивной жизни выяснилось, что я еще способен критически оценить создавшуюся ситуацию. «Что мы почувствуем, избавившись от нашей дачи?» – подумал я. Ответ был однозначным: «Чувство глубокого облегчения!» И я сразу же повесил возле Кузнечного рынка объявление о продаже.
Реакция превзошла все ожидания. Последовала масса телефонных звонков. Всем возможным покупателям я назначал встречу на утро ближайшей субботы. И вот к нам потянулись претенденты. В зависимости от скорости ходьбы – а от автобуса надо было топать около трех километров – они появлялись с интервалами в 5 - 10 минут. Мне приходилось прерывать демонстрацию наших богатств и принимать очередную пару. Чтобы соблюсти справедливость, я начал составлять список претендентов, имея в виду, что каждый может стать счастливым покупателем, если откажутся предыдущие. Этот неожиданно возникший ажиотаж несомненно оказал сильное психологическое воздействие на претендентов. В итоге купил дачу первый по списку. И вот только сейчас, когда я пишу эти строки, меня осенила прекрасная идея: надо было не о справедливости думать, а устроить аукцион. Наверняка цена нашей дачи возросла бы существенно! Но коммерческими способностями я никогда не отличался.
Мы остро ощущали освобождение от сельхоззабот, от грязной и топкой дороги, от постоянного цейтнота. Выходные дни стали днями отдыха, а рабочие – рабочими.
Но уже к наступлению нового дачного сезона мы ощутили совершенно новое для нас чувство – тоску по земле. За прошедшие два года мы не только приобрели некоторый опыт, но и почувствовали завораживающую увлекательность процесса выращивания растений – от зёрнышка до плода. Кроме того, я стал членом Секции садоводов и огородников в Ленинградском Доме учёных и посетил ряд очень интересных лекций о секретах овощеводства. Народ там был очень интеллектуальный, так как членами Дома могли стать только доктора наук. Но самое главное заключалось в том, что их лекции и беседы были эмоционально насыщенными. Все они получали удовольствие от общения с миром растений и охотно делились своим опытом. Атмосфера всеобщего энтузиазма и увлечённости, царившая на собраниях секции, несомненно захватывала и покоряла. И вот, рассудку вопреки, мы, только что освободившиеся из тяжёлого дачного плена, начали искать для себя новое загородное пристанище. Но теперь мы были вооружены богатым опытом предыдущих лет и ясно представляли себе, каким требованиям должно отвечать наше будущее приобретение.
На сей раз нам несомненно повезло. Мы стали владельцами половины большого бревенчатого двухэтажного дома в посёлке Мельничный Ручей, одном из ближайших пригородов Ленинграда. При доме был участок площадью десять соток, сплошь заросший большими деревьями. На участке не было ни одного сантиметра вскопанной земли, а культурные растения были представлены единственной старой яблоней. Я чувствовал, как обрадовался мой «Москвич»: от дома до дома было теперь всего 29 км, и все по асфальту!
Но мы не имели официального права купить это приглянувшееся нам поместье, так как пригородная зона считалась жилищным подспорьем Ленинграда и селиться там имели право только лица, не имеющие городской прописки. Поэтому пришлось изящно обойти закон, получив от бывшей владелицы генеральную доверенность на неограниченное право пользования домом и участком, включая право их продажи.
Освоение нового дома (который на самом деле был довольно старым) пришлось начинать с его очистки и косметического ремонта. В течение десятилетий дом сдавался дачникам. Там были три веранды с отдельными входами, четыре комнаты на первом и две на втором этаже. Всё это было в страшно запущенном состоянии: обои были грязными, а местами рваными, на полах следы краски остались только у стен, а фундамент дома местами разрушился. Снаружи дом выглядел облезлым и нуждался в окраске. Все эти работы, кроме ремонта фундамента, мы выполнили своими силами. А силы у нас были немалые. Оба зятя – Юлий и Лёня – как квалифицированные инженеры проявили техническую смекалку и изобретательность. Кроме них, старший внук Витя оказался очень старательным и умелым работником. Я занимался материальным обеспечением работ, то есть покупал и привозил на машине все необходимое: краски, обои, цемент и всё прочее, нужное для ремонта.
Капитальному ремонту было подвергнуто небольшое строение во дворе дачи. Там была оборудована уютная кухня-столовая: установлена газовая плита с баллонным газом, а впоследствии подведена и водопроводная вода. По науке был оборудован поглотительный колодец для сточных вод, который полностью избавил нас от необходимости выносить кухонные помои. Бытовое благоустройство было увенчано строительством «банно-прачечного комбината», то есть душевой кабины с раздевалкой и подогревом воды. На крыше этого сооружения был установлен плоский бак емкостью 150 литров. Бак был покрашен в чёрный цвет, и в солнечные дни вода в нём хорошо прогревалась. Кроме того, имелась дровяная колонка, которая обеспечивала «помывку личного состава» в прохладные дни. Тёплой воды хватало на весь коллектив. Великое это было удовольствие: вечером после тяжёлой работы стать под тёплый душ.
Вечером, отмыв и уложив детей, мы собирались на ужин в кухне-столовой. Но не еда являлась основой застолья, которое затягивалось подчас заполночь. Мы обменивались новостями, подводили итоги прошедшего дня, обсуждали планы на будущее. Всегда было весело и интересно. Никогда в городе у нас не было возможности так регулярно и тесно общаться. Эти вечера, так же как общая работа по благоустройству дачи, очень способствовали созданию атмосферы единого семейного коллектива. Такое тесное ежедневное общение в городе было невозможно – все мы жили на солидном расстоянии друг от друга и встречались только по выходным дням.
Едва разделавшись с элементарным благоустройством, я почувствовал, что приобретенный ранее опыт овощеводства, а также теоретические знания, приобретенные в Доме Учёных, настоятельно требуют практического применения. Но, как я уже говорил, на наших десяти сотках не было ни одного квадратного сантиметра вскопанной земли. Поэтому следующий раздел моего повествования мог бы быть назван «Целина». Но я вовремя вспомнил, что так называлось бывшее классическое произведение бывшео лауреата Ленинской премии по литературе. Этот шедевр маловысокохудожественного слова мы даже изучали в системе марксистско-ленинской подготовки. Я от этого особенно страдал, так как являлся руководителем семинара.
Нельзя, разумеется, сравнивать то, что происходило в казахстанских степях, с освоением нашего маленького участка. Но энтузиазм и трудозатраты отдельно взятого покорителя целины вполне, вероятно, сравнимы. И я в полной мере почувствовал, что значит вдалбливаться штыковой лопатой в переплетенную корнями сухую землю.
Некоторую помощь оказало мне устройство под названием «Электрический плуг», вращающийся нож которого должен был рыхлить землю. Но мощность этого агрегата оказывалась зачастую недостаточной, нож застревал в каком-нибудь корне, мотор начинал жалобно выть, и мне приходилось возвращаться к лопате и топору. Противное завывание агрегата привлекало внимание соседей и прохожих, которые останавливались посмотреть на новое чудо отечественной техники. Я давал необходимые объяснения и приобрел репутацию поборника передовой сельскохозяйственной науки еще до получения первого урожая. Схематически эта ситуация напоминала деятельность академика Лысенко: шум-реклама – дешевый авторитет. Но принципиальное отличие заключалось в том, что на отвоеванном клочке земли была построена теплица, которая обеспечивала население нашей дачи огурцами и помидорами. В теплице было использовано самое передовое достижение израильской агротехники – капельное орошение. К каждому растению была подведена трубочка, из которой редкими каплями поступала вода. Поэтому в течение рабочей недели, когда мы были в городе, растения не страдали от отсутствия влаги.
Важным элементом нашего благоустройства явилась установка на участке перед домом стола для настольного тенниса. В той или иной степени ракеткой владели все взрослые члены семьи, а Лена и я считались профессионалами—у нас были спортивные разряды. Тёма и Саша впервые стали к столу и с увлечением перебрасывали шарик через сетку. Настоящие баталии разыгрывались, когда к Вите приезжали его друзья – студенты. Все они играли азартно, а некоторые и очень неплохо. Мне, как всегда, доставляло удовольствие помериться силами с молодыми и агрессивными противниками и показать, что и мы, деды, еще чего-то стоим.
Примирение поколений наступало после смены теннисного стола на обеденный, а потом появлялась гитара, и наша кухня превращалась в клуб авторской песни.

>>> все работы Иосифа Сироко здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"