Мы тогда готовились к фильму «Ленин и Грузия». Автором его сценария был я, в титрах же значился еще и недавний секретарь республиканского ЦК, а теперь директор Тбилисского филиала ИМЭЛ Дэви Стуруа, хотя участвовал он чисто номинально.
Прежде, чем засесть за этот сценарий, я погрузился в последнее, самое полное собрание сочинений Владимира Ильича. В одном из томов наткнулся на неизвестное грузинское имя – Буду Мдивани. Обратился к комментариям, напечатанным мелким шрифтом в конце фолианта, и тут узнал о пресловутом «грузинском деле». В свое время взятыми в кавычки словами назвали события, которые связали Ленина и Грузию и десятилетиями замалчивались. Суть их заключалась в следующем. На 1922 год намечалось провозглашение СССР. Сталин отстаивал автономизацию, то есть вхождение национальных республик в Российскую Федерацию на правах автономных республик. Старый закавказский большевик Буду Мдивани считал, что республики должны составить союз равных. И такой точки зрения в Грузии придерживались многие.
Чтобы переубедить несогласных с ним, Сталину пришлось отправить в Тифлис своего в ту пору страстного единомышленника Серго Орджоникидзе. Тот, рьяно выполняя поручение Кобы, погорячился и ударил по лицу одного из строптивых оппортунистов. В ответ девять из одиннадцати членов местного ЦК подали в отставку. Так и заварилось, выражаясь тогдашним партийным языком, грузинское дело. По словам секретаря Ленина Фотиевой, оно «подействовало очень тяжело» на больного Ильича и даже ускорило его уход.
Сталин наглухо изолировал от политической жизни страны недужного вождя. И все же он узнал о событиях в Грузии, которые его напугали, потому что были чреваты расколом в партии. От кого узнал? Фотиева, тайный сталинский соглядатай при Ленине, донесла: от Крупской. Сталин по телефону грубо обругал Крупскую, обвинил ее в нарушении партийной дисциплины. Та пожаловалась мужу.
Ленин шлет Сталину записку с требованием извиниться, в противном случае грозит полным разрывом отношений. И затем следует знаменитое завещание Ленина, где говорится о грубости и нетерпимости Сталина и рекомендуется заменить его на посту генсека…
Вот какой обнаружился драматический узел, завязавшийся в Грузии. Теперь перестройка и гласность, надеялся я, позволят нам рассказать с экрана правду о происшедшем много лет назад.
В “Тетради дежурных секретарей” Ленина встречались записи и Надежды Сергеевны Аллилуевой, жены Сталина. Они также вошли в сценарий. Но из бумаги фильма не слепишь, нужен изобразительный материал. Кинулся искать по архивам и музеям. Нигде нет фотографий Аллилуевой двадцать второго года. В архиве при ЦК КПСС нашли лишь маленькую карточку с членского билета Надежды Сергеевны, снятую незадолго до ее самоубийства в 1932 году.
Я уже совсем было отчаялся, но тут вспомнил: Светлана Аллилуева недавно вернулась на родину после восемнадцати лет чужбины и поселена в Тбилиси. Неужели у нее не сохранились фотографии матери? Летим!
Режиссер фильма Лео Бакрадзе, знающий в грузинской столице всех и вся, быстро установил, что здесь Светлану Иосифовну опекает Медея Джапаридзе, известная актриса, с которой и он хорошо знаком. Через день мне вручили телефон и велели звонить: Аллилуева предупреждена.
Набираю номер, представляюсь, объясняю, зачем нужны снимки.
– Как вы поедете?
– Общественным транспортом.
– Это рядом с бассейном. – Улавливаю разочарование в голосе, мол, что это за московский кинодраматург, перемещающийся по Тбилиси на троллейбусе?.. – Запишите адрес: проспект Чавчавадзе, 75, кв. 5. Приезжайте завтра к двум.
...Выхожу на остановке “Бассейн”. Смотрю на нумерацию – до названного Аллилуевой адреса еще десятки домов.
У спорткомитета жестикулирует группа грузин атлетического телосложения.
– Простите, – говорю, – мне сказали, что дом рядом с бассейном. А я что-то не вижу ничего похожего...
– Что тебе надо, дорогой?
– Ищу дочь Сталина.
– Так бы сразу сказал! Вон там, за углом, видишь, дом в глубине?.. Она живет на втором этаже.
Дверь открыла Аллилуева – пухленькая рыжеватая женщина небольшого роста. На дворе весна восемьдесят пятого, значит, ей было к шестидесяти. Выглядела она моложе своего возраста.
Провела в гостиную. Минуя прихожую, почуял запах жаркого из кухни. Судя по тому, что в квартире, кроме нас, никого не было, хозяйка, видимо, недавно оторвалась от готовки. Впрочем, одета она была не по-домашнему, а нарядно. В вырезе кофточки на груди – золотой крестик на цепочке. Косвенно подтверждался слух, что по возвращении в отечество Светлана стала особенно набожной, не пропускает служб в Сионском соборе, исповедуется самому католикосу – патриарху Грузии Илие. Крестилась она еще до отъезда.
Указала на длинный стол, где рядком были разложены фотографии. Я бросился к ним, как к сокровищу, которое устал разыскивать. Светлана давала пояснения:
– Вот мама – совсем крошка, ей одиннадцать месяцев. Здесь она ученица приготовительного класса. Здесь – уже настоящая гимназистка. Такой она была перед отъездом в Царицын к отцу. Такой – во время дежурств в секретариате Ленина. Именно это вам нужно?.. Здесь она с маленьким Васей. И так далее…
На последнем снимке были две пары – Сталин с женой и Молотов с Полиной Жемчужиной. Незадолго до рокового выстрела. Я отобрал подходящие фото. Но Аллилуева огорчила меня:
– Нет, с собой не дам. В следующий раз приезжайте с аппаратурой. – И, чтобы смягчить произведенное впечатление, добавила: – Да вы присаживайтесь. Мне так редко теперь случается говорить с москвичами...
– А это кто? – обратил я внимание на фотографию в старинном паспарту, стоящую на пианино.
– Это моя бабушке Кеке – Екатерина Габриеловна. Говорят, я на нее похожа.
Мы расположились за круглым чайным столиком в углу комнаты. И потекла неспешная беседа. Я чувствовал бы себя совсем комфортно, если б не привычка Аллилуевой отводить взгляд очень светлых глаз от своего визави. Хорошо помню не только свои ощущения в тот момент. Вдруг ясно понял, как нелегко этой женщине, чей отец сотворил столько зла на земле. Теперь вольно или невольно она должна нести этот крест, отмаливать его грехи.
Еще накануне решил, что не буду задавать лишних вопросов. Цель одна – найти уникальный снимок, при удаче – несколько. Инициатива в разговоре была за хозяйкой.
– У вас, видимо, редкая фамилия. Никогда не встречала такой.
– В Молдавии люди с такой фамилией – не редкость. Правда, почти все они – мои родственники.
– Так вы из Молдавии? Когда-то я восхищалась молдавским кино. Помню “Колыбельную” Михаила Калика. Чудесный фильм!
– Калик давно живет в Израиле.
– А я и не знала.
– Он уезжал со скандалом, направил в “Известия” письмо, объясняя свою эмиграцию желанием развивать национальное кино. Об этом много говорили западные радиоголоса. Но в Израиле его творческая судьба как-то не задалась – снял одну заметную картину по горьковской “Мальве”.
– Да? Мне об этом ничего не известно. Я ведь в Америке была оторвана от всего такого... А вы случайно не знаете Дмитрия Сергеевича Писаревского? Он был причастен к кино.
– Как же! Наш главный редактор в “Советском экране”! Долгие годы изучал фильм “Чапаев”. Защитил по нему докторскую.
– А мать его жива?
– Мать умерла. А он процветает. Мы виделись с ним совсем недавно в Доме кино.
Значит, не врала редакционная байка, что наш рыжий Митя (так его называли меж собой сотрудники) одно время ходил чуть ли не в женихах дочки Сталина...
Светлана Иосифовна почему-то стала рассказывать, что, возвращаясь на родину, она надеялась восстановить связь со старшими детьми – сыном Иосифом и дочерью Катериной. Увы, ничего не получилось! О сыне Аллилуева отозвалась еще резче: будто бы он был против нее заодно с КГБ.
Чувствовалось, что она разочарована своей жизнью в Тбилиси, хотя здесь ей предоставили отличную квартиру, раньше в ней жила дочь второго секретаря ЦК КПГ Колбина, платили приличную пенсию, доставляли на дом дефицитные в то пору продукты, при необходимости присылалась машина из цековского гаража.
Выходя, разглядел на стене в прихожей самодельный плакатик. На нем был изображен символ атомной бомбы – окружность и как бы распирающий ее перевернутый игрек, а сверху была надпись цветными фломастерами по-английски: “Этот дом – зона, свободная от атомного оружия”. Заметив, что я остановил взгляд на плакатике, Аллилуева сказала:
– Рисунок дочки Ольги. Жаль, что вы ее не застали. Она ушла на теннис.
Мне же подумалось, что не случайно, видимо, визит был назначен на время, когда девочки не будет дома.
Вторая встреча оказалась сугубо производственной. Мы с оператором снимали отобранные мной фотографии. Ехать с нами напросился и звуковик фильма, которому делать при этом было совершенно нечего. Просто ему очень хотелось посмотреть на живую дочь Сталина.
В первый раз я был у Светланы Иосифовны в мае. Во второй, с коллегами, – в октябре. Через полгода вдруг сообщение по телевизору: после восемнадцати месяцев на родине Аллилуева снова навсегда уехала за границу.
ПРАВНУЧКА БЕДНОГО САПОЖНИКА
Как-то листаю свежую московскую газету и неожиданно натыкаюсь на три слова, густо набранные черным: «Похороны внучки Сталина». Под ними – снимок. Ваганьковское кладбище. Похороны. И вокруг – немногочисленные родственники на фоне колумбария. Кое-кто из Аллилуевых, Бурдонские. Неужели умерла Гуля?
Вчитываюсь в короткую заметку. Нет, скончалась Надежда Сталина, дочь Василия. Отец покоится в Казани, где бесславно закончил свою бурную жизнь. Прах дочери нашел последнее прибежище в старинном столичном некрополе…
Надежду Васильевну я не знал. Броское название заметки вызвало в памяти другую внучку Сталина – Гулю, Галину Яковлевну Джугашвили.
Было это сравнительно давно, а привели к ней обычные упования кинодокументалиста: услышать, может быть, личное свидетельство об интересующем тебя персонаже, отыскать, если повезет, семейную реликвию или редкую фотографию. Я же делал тогда большой фильм о Сталине «Лучше бы ты стал священником…» - название не случайное. Такие слова произнесла его мать, когда в тридцать четвертом году увиделась с сыном в Москве после многолетней разлуки.
Прачка Кеке и ее непутевый муженек - пьющий сапожник Виссарион Джугашвили произвели на свете трех или даже четырех детей. После оспы выжил один – Сосо. И на лице у него от той болезни навсегда остались отметины в виде рябинок. Бедная и рано овдовевшая женщина без устали трудилась, не щадя себя, молила Бога, чтобы единственный сыночек достиг духовного сана. Он же не только не оправдал материнских надежд, но попрал каждую из десяти Христовых заповедей. Вот Екатерина Габриеловна (впрочем, чаще ее называли Екатериной Георгиевной) и сокрушалась о судьбе любимого Иосифа. Тема попрания нашим героем Декалога и сделалась ведущей в картине.
Вроде бы всё знали о «великом вожде». Оказалось, он умел, как никто другой, таить свою истинную сущность. И многие факты его официальной биографии искажены, вплоть до даты рождения – 21 декабря 1879 года. Ведь в церковной книге записано, что крещен был Иосиф Виссарионов сын Джугашвили 17 декабря 1878 года.
Темны происхождение, взаимоотношения с близкими, причины исключения из Тифлисской духовной семинарии. Скрыта причастность к грабежам именем революции, именуемыми эксами. Вопросы вызывают тюремные сроки и ссылки, невероятно легкие из них побеги. Например, с русского Севера – прямо в Лондон на партсъезд с паспортом белоруса Ивановича. И не задержали бдительные царские жандармы при типично грузинской внешности и неистребимом грузинском же акценте. Потому-то историки и спорят до сих пор, не состоял ли Коба в агентах охранного отделения.
А гибель второй жены – красавицы Надежды Сергеевны Аллилуевой, которая была моложе Сталина на двадцать два года? Самоубийство или убийство? По официальной версии причиной смерти объявили перитонит.
И с матерью в тридцать седьмом в Тбилиси почему-то не приехал проститься. Хоронил ее Берия.
Не многовато ли загадок вокруг человека, что столько времени пребывал на виду у целого мира? Может, рассказы прямых потомков помогут что-то прояснить?..
И я решаю найти Гулю, Галину Джугашвили, дочь несчастного Якова, сталинского первенца от первой супруги Екатерины Сванидзе.
Когда-то мне говорил о Гуле мой эмигрировавший приятель. Она зачем-то брала у него уроки арабского. Потом в журнале «Иностранная литература» прочитал рецензию на французский роман за её подписью. Значит, жива, действует. Уж она-то вряд ли станет скрывать то, что знает… Дед пальцем о палец не ударил, чтобы облегчить плен её отцу. Ходила молва – Гитлер-де предлагал Сталину обменять Якова на генерал-фельдмаршала Паулюса, который сдался со своей армией, окруженной на Волге. Да и маму Гулину посадили не без ведома деда. Недолюбливал Иосиф Виссарионович невестку Юлию Мельцер. Балерина и красотка, но той же породы, что и бонвиван сценарист Каплер, вскруживший голову единственной дочери, и первый муж ее – студент с юрфака Морозов.
Должна, должна Галина Яковлевна накопить обиды на жестокого предка… И кто же, если не она, приоткроет что-то из семейных тайн зрителям картины?
Пусть останется моим секретом, как добывал я номер телефона Галины Джугашвили. Позвонил, изложил суть дела – и безо всяких экивоков сразу последовало приглашение в Комсомольский переулок, что рядом с бывшим ЦК ВЛКСМ.
Дверь открыла невысокого роста ладная женщина, разительно похожая на Якова, запечатленного на довоенном фото. Провела в аскетично обставленную комнату, усадила против себя.
- Ну, что вас конкретно интересует?
- Да всё о вашей семье – об отце, матери, деде.
- Уж лучше задавайте вопросы.
- Я слышал, Джугашвили происходят из Южной Осетии. И подлинная их фамилия – Дзугаевы. Неспроста у Мандельштама: «И широкая грудь осетина».
- Мама как-то вспоминала рассказ о том, что прадед, Виссарион Иванович, убежал в Гори из осетинского поднебесного аула от вендетты. Кто-то там кого-то убил, и размотался бесконечный клубок кровной мести. Чтоб спастись, пришлось будущему моему прадеду скрыться в долине, объявить себя грузином, изменить фамилию.
И при мне уже имел место следующий эпизод. К нам пришел однажды молодой человек. Назвался Дзугаевым и родичем отца. Мама приветливо встретила нежданного гостя, звала его заходить, когда снова будет в Москве. Он, однако, больше не появился.
- А был ли Виссарион Иванович настоящим родителем деда?
- Осведомлена об этих толках. Кого только не приписывали нам в предки! Тут и некая августейшая особа, и знаменитый путешественник Пржевальский, и богач Эгнатошвили, - губы ее тронула скептическая улыбка. – Но я предпочитаю считаться подлинной правнучкой бедного сапожника, нежели мнимой – самого государя императора.
- А что вам известно об отце? Вы ведь были крохой и вряд ли сохранили личные впечатления…
- Папа был юношей, когда переехал в Москву и стал жить во второй семье деда. Сначала поступил в институт железнодорожного транспорта. В ту пору все ждали предстоящих битв с империалистами. Потому он перевелся в артиллерийскую академию. Тогда и произошло их знакомство с мамой. Поженились по страстной взаимной любви. Перед войной отец был старшим лейтенантом и командиром батареи. В плен попал, находясь в окружении, 18 июля сорок первого года.
- Мать действительно арестовали за то, что отец оказался в плену?
- Маму покарали так же, как наказывали всех жен командиров в подобных случаях. Об этом был подписан и объявлен приказ по армии. Сталин был бы плохим Верховным Главнокомандующим, если бы мама не разделила общей участи. Два почти года она провела в одиночке на Лубянке. А как родственник дед, естественно, нам помогал.
- Где вы-то находились в то время?
- Жила со Светланой.
- Галина Яковлевна, проясните, пожалуйста, смутную историю несостоявшегося обмена вашего отца на Паулюса, если, конечно, располагаете достоверной информацией.
- Где это видано, чтоб солдата меняли на маршала?! На мой взгляд, то была коварная фашистская провокация. Правда, нам говорили, будто Берия готовил десантные группы, чтобы освободить отца, но концлагерь Заксенхаузен располагался в глубоком германском тылу и слишком хорошо охранялся…
Как потом рассказывали иностранцы, бывшие там же, в Заксенхаузене, отец держался в плену достойно. И умер в конце 1943 года, бросившись на колючее ограждение лагеря, через которое был пропущен электрический ток: его имя использовала нацистская пропаганда, и он решил с этим покончить. Часовой на вышке стрелял в мёртвого… - В том, как говорила Джугашвили, чувствовалась гордость за отца. В словах же, что касались деда, сквозило опасение – не подумал бы кто, что отрекается, когда кумир разоблачён и развенчан.
- Галина Яковлевна, у вас, как обнаружилось, есть единокровный брат Евгений…
- Он даже не однофамилец. Бесцеремонно навязывался в пасынки маме. Она его не приняла. Впрочем, сама невольно способствовала этому обману. Как такое стало возможным? Незадолго до войны какая-то женщина принялась изводить отца письмами о том, что забеременела при их случайной встрече. Отец поклялся маме, что никогда не видел шантажистки. Было все же опасение, что в некрасивую интригу будет впутан дед, который бывал очень строг к отцу и без малейшего повода. Вот мама, гася возможный скандал, по душевной своей чуткости пожалела самозваную соперницу с прижитым от кого-то ребенком на руках, отправила ей несколько денежных переводов. Эти переводы и послужили для судьи основанием, чтобы признать ложное отцовство. Пусть Евгений будто бы Яковлевич, будто бы Джугашвили пройдет тест на ДНК – тогда всё и прояснится…
Раздался звонок в дверь. Так возвращается домой хозяин. Через пару минут Галина Яковлевна представила супруга – симпатичного араба. Как было мне объявлено, он коммунист, физик по профессии. Но даже в начале горбачёвской перестройки этот милый человек занимался переводом трудов классиков марксизма-ленинизма на язык Корана. Теперь и стало понятно, почему Гуля брала уроки у моего приятеля.
Мы беседовали втроём, и тут в комнату вошел мальчишка лет пятнадцати. В его облике странным образом смешались отцовские и материнские черты. Нелепо жестикулируя, подросток что-то произнес, обращаясь к родителям. Нечленораздельность своей речи он преодолевал мучительными гримасами.
Мать сказала ему какие-то успокаивающие слова, видимо, прекрасно поняв, чего он хотел. И когда мальчик удалился, добавила, адресуясь ко мне:
- У сына врожденная атрофия обоих слуховых нервов. Его учили говорить в специальной школе. Он не воспринимает звук даже с помощью самой современной аппаратуры.
Господи, мысленно воззвал я, неужели за великие злодеяния прадеда должен страдать ни в чём не повинный его потомок?..
НЕ УБЕРЕГЛИ!
Я оказался в Тирасполе осенью, в октябре, когда только-только наступило затишье на берегах Днестра – реки моего детства. Получил задание от «Журналиста», профессионального нашего ежемесячника. Надо было написать о самочувствии русскоязычной прессы в независимой румынизирующейся Молдове. И, если удастся, взять интервью у генерала Лебедя.
Накануне в Кишиневе побывал заместитель главного редактора издания, которое меня отправило в командировку. Ему Лебедь во встрече отказал, сославшись на запрет начальства. И, действительно, министр обороны России Грачев недавно приказал командующему 14 армии не общаться с представителями масс-медиа.
Какой репортёр откажется испытать себя в такой ситуации? Сказал, что Лебедя твердо обещать не могу, но попробую, авось, в родном городе найду выход на генерала…
Мой Тирасполь опустел. Никого из близких мне людей в нем не осталось. Отыскал лишь одного соученика. Тот прибежал по первому же зову.
- Двигаем в нашу городскую газету, - решил земляк, едва узнав, что привело меня в приднестровскую столицу, - мы кореша с шефом. Он поможет.
Рабочий день был на исходе. В редакции застали одинокую секретаршу. Дело откладывалось на завтра.
В Тирасполе и печатный орган, и прочие властные органы расположены в большом здании, которое, как и при прежнем режиме, называется Домом Советов. Спускаемся мы, расстроенные неудачей в газете, вниз по лестнице, а навстречу нам, улыбаясь, движется молодая симпатичная женщина.
- Марья Ивановна, - остановил ее мой соученик, - знакомьтесь! К нам прибыл московский журналист, но он наш, коренной тираспольчанин.
- Добро пожаловать домой! – радушно сказала Марья Ивановна. – Чем могу быть полезна?
Не зря, значит, понадеялся я на «малую родину»…
Марья Ивановна повела нас в собственный кабинет. Она оказалась зампредом горисполкома. На боковом столике у нее дремало подобие местной вертушки.
Покрутила магический диск – и на проводе оказался недоступный Лебедь.
- Александр Иванович, тут из Москвы приехал наш земляк. Он журналист. Просит, чтоб вы его приняли. И я прошу. - В голосе Марьи Ивановны не слышалось подобострастия, она говорила, как равная с равным. – Ну, вот и хорошо. Спасибо. – Положила трубку и обратилась ко мне: - Поспеете к шести?.. Вас ждут на КПП штаба армии.
Глянул на часы – в запасе оставалось двадцать минут.
- Не волнуйся, машина на пару, - успокоил меня соученик.
- Будет что надо, приходите, - сказала, прощаясь, Марья Ивановна.
Мы помчались к ждавшей внизу «волге».
- Это в Красных казармах. Еще не забыл? – спрашивал соученик, усаживая меня в машину. – Шофер довезет и подождет, пока освободишься. Мне же надо еще в контору заскочить – тут недалеко. А вечер, - помнишь? - у тебя занят, жена уже готовится. Так что от Лебедя - прямиком к нам. Дорогим гостем будешь!
Тирасполь основал Александр Васильевич Суворов. Поставил крепость на левом берегу Днестра, чтобы противостоять турецкой цитадели Бендерам, что выше справа по течению. Потому есть в моем родном городе и Красные, и Белые казармы. По цвету камня, из которого выстроены.
Я был на проходной без пяти шесть. Встретил прапорщик, сопроводил до приёмной командарма. В ней теснились многочисленные военные. Меня ввели в кабинет вне очереди.
Лебедь встал, протянул мощную руку через массивный стол, крытый зеленым сукном, пригласил сесть. Он смотрелся точь-в-точь, как в телевизоре, - скуластый салдафон себе на уме, но, что называется, всегда готовый резануть правду-матку.
- Вам сколько лет, Александр Иванович? – был мой первый вопрос.
- Сорок два.
-Мне за шестьдесят. Позвольте, буду говорить с вами, как с младшим братом.
Он широко улыбнулся, и лицо его стало совсем не грозным и даже по-своему привлекательным.
- Вы какое училище окончили?
- Рязанское ВДВ.
- Когда?
- В начале семидесятых.
- Да ведь мы тогда-то и снимали в вашем училище фильм «Чистого вам неба»! Мы – это киногруппа Центрального телевидения.
- Как же, помню. Так это вы были?.. И на прыжки с нами летали в АН-десятом…
- Летать-то летали. И парашюты нам дали, а прыгать запретили.
- Кому ж охота отвечать за штатских, неподготовленных ?!.
- И на вопросы штатских отвечать неохота?
- Да вы посмотрите, каким изобразил меня журнал «Столица»! - Он передал мне номер, где был представлен на обложке в тельняшке, через грудь вперехлёст – пулемётные ленты: ну, вылитый матрос-партизан Железняк. Фотомонтаж был сработан, точно подлинный снимок. – Как я должен теперь относиться к корреспондентам?..
- Обещаю, Александр Иванович, что ни слова не изменю в вашем интервью.
- Но министр против того, чтобы я высказывался в прессе. – И Лебедь положил передо мной факс, излагающий запрет.
- Зачем же дали согласие на встречу с журналистом?
- Так ведь я у Грачёва в училище помкомвзвода был – у нас отношения неформальные… Что вас интересует?
- О вас часто пишут, вас часто показывают по телевидению. Мы хотим опубликовать подборку высказываний тех, кто чаще всего фигурирует в новостях, о тех, кто их делает, - на западный лад, ньюсмейкеров.
Он лукаво улыбнулся:
- Только уговор – напечатаете без купюр, слово в слово.
- Обещаю.
Лебедь продиктовал очень складно свой текст. Замечу здесь, что в журнале он появился безо всякой правки.
Дальше мы говорили словно бы и не по делу.
- А почему связали судьбу с армейской службой, стали военным?
- С материнской стороны я - донской казак. Служить казаку на роду написано. Но мне в двенадцать лет довелось увидеть новочеркасские события. Сидел, как и другие пацаны, на дереве в сквере у горкома партии, когда солдатам приказали открыть огонь по рабочим, протестующим против повышения цен на продукты. Пули пролетели мимо. Остался жив. Потом много думал о пережитом и решил: стану офицером, но мои подчиненные никогда не будут стрелять по мирным людям.
- Александр Иванович, не обижайтесь, но с экрана телевизора вы глядитесь этаким Скалозубом. Эпатируете публику?
- Я не красна девица, чтоб всем нравиться. Хорошо, если кое-кто будет меня бояться…
- Не вида вашего, а силы, что за вами?
- Конечно. Я отсюда армию не выведу, пока есть малейшая опасность возобновления военного конфликта. Под моим началом служат в основном местные жители. Здесь их семьи. Не позволю, чтобы снова лилась кровь…
Аудиенция затягивалась. Прервал её телефонный звонок.
- Извините, - сказал Лебедь, - ко мне едет вице-президент Приднестровской республики.
Спустя несколько минут появился и ожидаемый вице. Командующий представил нас друг другу. Потом встал, вышел из-за стола попрощаться. Стоя рядом, он вовсе не казался таким богатырём, как в телеящике.
Конфликт на Днестре перешел в латентную вялотекущую фазу. Молдаване – из миролюбивых южан. И хотя земли у них маловато, а плотность населения была высока до массовых отъездов на заработки в разные страны, они предпочли путь переговоров.
Лебедь, стоящий со штабом своей 14-й в самопровозглашенной приднестровской столице, всем вдруг оказался поперёк горла: и местному руководству, и московскому. Министр Грачев заменил его генерал-лейтенантом Евневичем, переименовав 14-ю в какое-то непонятное воинское формирование, призванное ликвидировать самое себя, а бывшего друга отправил в отставку.
Вскоре, однако, Александр Иванович появился на российском политическом небосклоне. То с Юрием Скоковым его видел, опять же в телевизоре, то с Дмитрием Рагозиным. Была молва, что где-то он что-то не то сказал, даже подозрение в недемократичности кое у кого вызвал. Но то, что слышал я, всегда было остро, умно, афористично – высказывания так и метили в суворовские прописи. А говорил всегда без бумажки.
Должно быть, ему не сразу удалось сориентироваться в хитром раскладе стремящихся к власти сил. С разных сторон тянули к себе популярного генерала, уповая на его несомненную харизму.
Не удивился, когда узнал, что Александр Иванович Лебедь – кандидат в Президенты России. Неожиданностью стало скорее соглашение с Ельциным после первого тура выборов, когда он получил под своё крыло Совет безопасности. Поверил: это – чтоб прекратить чеченскую войну. И не был обманут.
А потом… Как же так, наивно недоумевал я, два кандидата на высшую должность в России заключили союз. Один на определенных условиях отдал другому голоса избирателей, которые его предпочли. Эти голоса помогли победить Зюганова. Отчего ж даже после замирения в Чечне Лебедь оказался не нужен?.. Уже я не обольщался насчет твердости слова первого нашего президента, но не ожидал, что с генералом поступят подобным образом.
После снятия Лебедя с должности секретаря Совбеза был у меня разговор с помощником Ельцина по политическим вопросам Георгием Сатаровым. Не удержался, спросил его:
- Как же так – у президента ведь был с Лебедем альянс. Он же к чему-то обязывал?
- Да он постоянно выходил за рамки предоставленных ему полномочий, - сказал Сатаров.
- Они были прописаны в соглашении?
- Само положение о секретаре Совета безопасности ясно их очерчивает, - заверил помощник.
И все же тягостно было на душе.
Сходное чувство, видимо, испытывал и генерал, назвавший свою вышедшую тогда книгу «За державу обидно».
И вот новая должность - губернатор Красноярского края. И эта непонятная нелепая смерть. Подумать только: вертолет задел ЛЭП – линию электропередач.
Какого человека не уберегли!
