К своему полувековому юбилею эмигрант Эмиль Давыдович Кантор решил отнестись подобающе.
С истинно русским размахом были куплены шесть бутылок водки, две пачки мацы, красная икра, целый гусь и ведёрко квашеной капусты.
Соседка по лестничной клетке, – старушка Шерманская, приехавшая в Неметчину из белорусского местечка Малановичи, нажарила по его заказу тазик котлет (говядина самая лучшая – из колбасной лавки напротив гауптбанхофа), приготовила селёдочный форшмак и печёночный паштет, настрогала салатиков и зафаршировала карпа. И всё это буквально за один день, спасибо ей огромное! Сам юбиляр жарить-парить не умел, а с женой они недавно расстались – в результате чего Эмиль и въехал в эту, новую для себя, квартирку на Линденштрассе.
Звать на торжество всех соседей безработный проектировщик, естественно, не собирался. Во-первых, некуда. Во-вторых – на кой?! О чём, например, станет говорить он с этим, ни бельмеса не рубящим по-русски немцем-мусорщиком, живущим этажом выше? Или с пожилым слесарем-евреем, тоскующим по сталинским временам и профсоюзным путёвкам в Трускавец? Или с выжившей из ума киевлянкой из подъезда напротив, считающей алкоголиком любого мужчину, купившего бутылку пива?!
Приглашена была исключительно интеллигентная публика. Супруги Груйсман (в прошлом учёные-биологи, бывшие киевляне), семья Пружанских (он – умнейший человек, занимавший когда-то должность главврача в одной из столичных клиник), историки братья Мухлис со своими половинами, журналист Фима Бульонов и Белла Мнушкина – бывшая четвёртая жена известного московского режиссёра.
Квартира сияла чистотой.
Юбиляр вымыл полы, навёл порядок в шкафу и на книжных полках. Весь хлам был безжалостно выброшен – на ту же помойку, где когда-то подобран. Вытерта пыль, выбиты коврики и накрыт стол.
Раздался звонок в дверь. Юбиляр бросился открывать.
«Полцарства! Полцарства за капусту!» – пророкотал с порога первый гость – пышущий здоровьем журналист Бульонов. В руках он держал картонную коробку, перевязанную розовой лентой.
«Да-да, без капусты нельзя никак» – недоумённо пробормотал хозяин. Он сбегал на кухню и вернулся в прихожую с ведром кисло-сочного деликатеса.
«Нет, мне не солёной! А обычной, свеженькой! – зачавкал журналист капустой, загребая её прямо из ведра. – Неужели в этом доме не найдётся самой, что ни на есть, банальной кочерыжки?». И хлопнул багровой, как кормовая свекла, ручищей по коробке с подарком.
Смутное предчувствие шевельнулось в душе хозяина.
«Конечно, конечно, будет и свежая» – смущённо запричитал юбиляр, относя ведёрко обратно на кухню.
Эмиль проводил гостя в комнату, включил телевизор, а сам заперся в ванной. Там он раскрыл кошелёк и начал пересчитывать свои последние центы. Всего набиралось около двух евро. До пособия оставалось полторы недели.
Он вышел на лестничную клетку и, тихонько прикрыв за собой дверь, помчался в овощную лавку – благо, она была ещё открыта.
…С капустой Кантору не повезло. Все кочаны – размером с абажур. Самый маленький потянул на 8 евро.
Эмиль не ударил лицом в грязь и, умело используя небольшой словарный запас, сумел-таки договориться с носато-усатым турком о покупке в долг.
«Вот, Фима, ваша капуста. А где мои полцарства?!» – попробовал сострить Кантор, входя в комнату, где сидел одинокий гость.
«Айн момент!» – загадочно улыбнувшись, провозгласил Фима, после чего засучил рукава и изящным движением извлёк из коробки подарок – доску для шинковки. Выхватив из рук юбиляра кочан, гость положил его рядом и победно посмотрел на хозяина.
Эмиль ошалело взглянул на подарок, потом на Бульонова, потом снова на подарок.
Смутные предчувствия, похоже, начинали сбываться.
И тут вновь раздался звонок. Юбиляр ринулся открывать.
Через десять минут в квартире пахло духами, стоял праздничный шумок.
В духовке доходил гусь, бывший главврач обсуждал с бывшим биологом новую повесть Улицкой, экс-режиссёрша обновляла перед зеркалом макияж, Мухлисы наперебой рассказывали о недавней своей встрече с известным правозащитником Щаранским, Пружанская цитировала Роберта Бёрнса, а её умный муж спорил с Бульоновым об иерархии в группе обэриутов…
Юбиляр внезапно заскучал.
Возможно, заскучал и ты, дорогой мой читатель. Ибо, по законам жанра, в рассказе должно что-то происходить, а у нас с тобой пока ничего «такого» не случилось.
Не сомневайся, дражайший, обязательно случится, клянусь своей новой соковыжималкой! А пока – не могу отказать себе в удовольствии поиграть на твоих нервах.
Для начала опишу стол.
На пурпурной скатерти были расставлены приборы для двенадцати персон. Рядом с каждым прибором стояла свёрнутая башенкой, белоснежная накрахмаленная салфетка. В центре возвышалась трёхэтажная ваза с отборным виноградом, мандаринами и яблоками. Ваза напоминала старинный фонтан на Отто-Дизель-плац. Вокруг фонтана всё было уставлено салатницами, тарелочками и блюдечками – с сырокопчёной колбасой, голландским сыром, форшмаком, паштетом, салатом из помидоров, капустой, оливье и винегретом.
Фаршированный карп тупо таращился на тазик с котлетами. В его глазах застыл немой вопрос: «Зачем так много?».
На овальном блюде сохли по выпивке бутерброды с икрой.
Итого юбиляру было подарено:
– упомянутое выше приспособление для шинковки (чтобы ел овощи – это полезно для здоровья)
– велосипед-тренажёр (чтобы всегда был в форме)
– гладильная доска (чтобы всегда выглядел, как денди)
– керамическая напольная ваза (чтобы в доме всегда были цветы)
– начищенный медный самовар (пусть всегда будет солнце!)
– антикварная настольная лампа с бронзовым павлином (чтобы смотрел на павлина и вспоминал супружескую чету Груйсманов).
Гости расселись. Растерянный хозяин стоял у дивана и с грустью перебирал подарки. Гости наполнили тарелки. Инициативная режиссёрша обратилась к Бульонову: «Фима, расскажите эту знаменитую историю, как вы брали интервью у Максима Галкина…».
«Обязательно расскажу, только потом… А пока – что-то в горле дерёт. Не могу же я на сухую!» – пророкотал Бульонов. Шесть бутылок водки всё ещё скучали в холодильнике.
«Я забыл купить спиртное» – веско сказал хозяин и вышел из квартиры вон. Глаза его нехорошо блеснули.
«Между прочим, два месяца назад мы с мужем съездили в Трир на концерт Александра Городницкого – заметила биолог Ася Груйсман – и получили неслыханное удовольствие. Несмотря на то, что мы его уже как-то видели в Киеве. Он сидел в кафе на Татарке и ел мороженное с арахисом. С ним были две дамы. Одна крашенная блондинка, другая крашенная брюнетка. Что они пили, точно не помню. Кажется, это было вино «Красный камень». Блондинка ела шоколадное мороженное, а брюнетка – какое-то белое. Наверно, пломбир. А на Городницком была, стыдно сказать, дешёвая ситцевая рубашка с короткими рукавами. Говорят, это он написал песню…».
«По дороге – стук да стук! – едет крашеный сундук» – перебила Асю цитатой из Маршака жена Пружанского, услышав из-за двери мерное постукивание. Казалось действительно, что по ступеням подъезда поднимается что-то тяжёлое на колёсах.
Вскоре в комнате появился хозяин. «А вот и выпивка!» – мрачно сообщил он и выставил на стол несколько не очень чистых бутылок из-под пива. Внутри бутылок ещё оставалось немного жидкости. В одной их них плавало что-то наподобие окурка.
Пружанская выразительно посмотрела на мужа и нервно поправила причёску. Брат Мухлис ни с того, ни с сего хохотнул, режиссёрша брезгливо насупилась, а Бульонов удивлённо вскинул брови.
И только профессор Груйсман понимающе вздохнул.
«А по выпивке – и закуска!» – воскликнул юбиляр, выкатывая из-за двери общеподъездную пластмассовую колесницу с пищевыми отходами. Откинув крышку, нехорошо усмехающийся Эмиль извлёк из помойки сначала один пластиковый пакет, за ним другой…
Через мгновение праздничный стол был усыпан картофельными очистками, яичной скорлупой, куриными костями, заляпан остатками овсянки и кофейной гущей…
«В принципе, Эмиль Давыдович прав… – произнес профессор Груйсман после минуты молчания. Нельзя дарить человеку то, что мы подобрали на свалке».
Подарки для Кантора, действительно, были изысканы гостями на помойке. По странному стечению обстоятельств, всё это только вчера было выброшено самим юбиляром.
Профессор вздохнул и добавил: «Не знаю, как кто, а я заслужил подобное отношение». После чего извлёк из мусорной кучи огрызок сосиски и, как ни в чём не бывало, отправил его в рот.
Режиссёрша выскочила вон из комнаты, вон из квартиры, вон из подъезда. Остальные дамы последовали за ней. Сбежал и журналист Бульонов.
Остались лишь настоящие мужчины. Те, кто способен отвечать за свои поступки.
Главврач Пружанский выискал среди очисток добрую половину кебаба с курятиной и свежими помидорчиками, Мухлису-старшему удалось выудить почти нетронутый пакетик с картофелем фри…
«Я же говорил своей Нэлочке, говорил! А она мне – и так сойдёт!» – изливал душу Мухлис-младший, отламывая кусочек от пшеничного кнедлика, недоеденного неделю назад фрау Любке, живущей на верхнем этаже. Ошмёток кнедлика был увенчан ореолом какой-то неизвестной субстанции. Профессор Груйсман выкопал раздувшийся бутерброд с икрой, покрытый разбухшими чаинками.
Юбиляр вынес гостям бутылочку водки, окинул настоящих мужчин всепрощающим взглядом и присоединился к застолью. На душе стало необычайно легко.
