№3/1, 2010 - 2-го марта 2002 года умер, не дожив двух недель до семидесятилетия выдающийся русский прозаик, драматург, сценарист Фридрих Горенштейн
Мина Полянская Первые отклики на смерть Фридриха Горенштейна
Фридрих Горенштейн умер 2-го марта 2002 года в 16 часов 25 минут, не дожив двух недель до семидесяти лет.
На следующий день после смерти писателя мне позвонила литературовед Елена Тихомирова и сообщила, что связалась с литературным критиком Александром Агеевым, до недавнего времени заведовавшим отделом прозы в журнале «Знамя» и опубликовавшим там в 1991 году впервые в России первую часть романа «Место». Агеев предложил мне написать письмо-некролог для интернетной страницы.
Я написала некролог и послала его электронной почтой, сопроводив следующим письмом (5 марта, 22 часа 43 минуты): «Уважаемый Александр! Лена Тихомирова дала мне понять, что сообщение о Горенштейне может носить неофициальный характер. То, что я сообщаю Вам сегодня о Горенштейне, на самом деле еще никому не известно. Пишу тогда, когда он еще не похоронен. Сообщите мне, пожалуйста, подошла ли Вам моя информация так сказать «из первых рук».
В день похорон, 6-го марта, Агеев опубликовал мое письмо-некролог, сопроводив текстом, поразившим даже и меня своей прямотой. По сути дела, Агеев оказался первым русским литературным критиком, открыто подтвердившим мнение самого Горенштейна о том, что в течение всей его писательской жизни он был подвергнут информационной блокаде со стороны современников, собратьев по перу (многие литераторы считали и считают, что Горенштейн проблему конфронтации с истэблишментом придумывал по причинам «трудного характера»), из-за чего книги его были погребены на десятилетия, надежно спрятаны от читателя, того самого читателя, который, согласно меткому выражению Набокова, спасает писателя от «гибельной власти императоров, диктаторов, священников, пуритан, обывателей, политических моралистов, полицейских, почтовых служащих и резонеров». Горенштейн был оставлен без места в русской литературе. Я не сторонница «судьбоносных», высокопарных фраз типа: «время все расставит по своим местам», или же «большой талант рано или поздно пробьется к читателю», или же «рукописи не горят». Всякое бывает в этом мире, дорогой читатель! Бывает, что время не «расставляет», талант не «пробивается», а рукописи сгорают до тла. Привожу совместный некролог Горенштейну – мой и Агеева – полностью:
«Умер Фридрих Горенштейн. Сегодня его хоронят. В последние годы больному раком писателю помогали Мина Полянская (издательница берлинского русского журнала «Зеркало Загадок») и ее сын Игорь. Они оставались с Горенштейном до конца, и лучше их никто не знает, чем и как он в последнее время жил, какие оставил рукописи. По моей просьбе Мина Иосифовна Полянская вчера написала мне письмо-некролог, где обо всем об этом рассказывается. Приведу его целиком, без правки:
___
«Второго марта 2002 года в Берлине умер Фридрих Горенштейн, один из самых талантливых прозаиков России, писавших в последней трети 20-го века. Работу писателя Горенштейн сравнивал с тяжелой физической работой каменщика и до последней минуты беспокоился, достаточно ли он этой тяжелой работы проделал. Поэтому считаю своим долгом напомнить наиболее значительные работы мастера, писавшего во всех жанрах, начиная от драматургии и кончая публицистикой.
Романы «Место», «Псалом», «Искупление», «Попутчики», «Скрябин», пьесы «Разговоры о Достоевском», «Детоубийца», «Хроника времен Ивана Грозного» – вот далеко не полный перечень того, что могло бы впоследствии составить большое собрание сочинений писателя.
Незадолго до смерти Горенштейн завершил работу над восьмисотстраничным романом «Веревочная книга» – по его словам, это попытка понять историю через художественную литературу, созданную предшественниками. Горенштейн любил повторять, что в старину достойные книги продавались на рынках, где они почетно подвешивались на веревках рядом с окороками, сельдью и прочими «уважительными» продуктами. Именно такой чести – висеть на веревке – удостоился «Дон Кихот» Сервантеса. Вся «Веревочная книга» состоит из метаморфоз и фантасмагорий. Так, например, роман предваряется предисловием Александра Герцена, который якобы согласился написать его для литературного соратника Горенштейна.
Кроме того, Горенштейн задумал пьесу о Гитлере, проработав предварительно фантастическое количество материала. Он не только работал в библиотеках, но и бродил по так называемым блошиным рынкам, покупая одномарочные немецкие книжки нацистских времен, напечатанные готическим шрифтом. Собственно, две сцены пьесы (первая и последняя) были уже им написаны. Замысел пьесы – «эволюция» персонажа (Гитлера) от мелкого гнусного бесика до злого гения человечества. Писатель подчеркивал, что пьеса эта особенно необходима новому поколению. Когда же, говорил он, он завершит пьесу о Гитлере, то сразу же примется за пьесу о Пушкине, тайну которого он разгадал: «От черного ангела Гитлера – к светлому ангелу Пушкину!»
Хотелось бы сказать еще об одной работе Горенштейна, его последней публицистической статье «Тайна, покрытая лаком». Так называется его работа, посвященная вчерашним и сегодняшним спорам о предках Пушкина по материнской линии.
Наконец, Горенштейн, находясь уже в больнице, написал киносценарий «На воде» на основе двух своих рассказов («Старушки» и «Разговоры») и даже напел украинскую песню, которая должна была прозвучать в сцене «В ресторанчике». Очень хочется надеяться на его экранизацию.
И все же последней лирической нотой в жизни автора стала элегия «Домашние ангелы. Памяти моей кошки Кристи и кота Криса и долгой жизни сына Дани». Домашние ангелы – это любимые кошки Горенштейна Кристи и Крис. Они сопровождали его по жизни долгие годы. А кот Крис, любивший, взобравшись на стол, улечься на только что оконченную рукопись, был еще и верным слушателем и литературным критиком-консультантом. Крис был назван в честь героя киносценария к фильму «Солярис», сын Дан, которому исполнился 21 год, назван в честь главного героя романа «Псалом» Дана, родного брата Иисуса Христа, пришедшего на землю для защиты обездоленных.
В опустевшей квартире Горенштейна оборванные планы, неоконченные рукописи. Впрочем, известного и опубликованного достаточно, чтобы сказать: из жизни ушел выдающийся писатель, классик русской прозы двадцатого века».
___
Последние слова Мины Полянской – о том, что Горенштейн классик русской прозы двадцатого века, – не дань жанру некролога, а чистая правда. Пестрые 90-е годы как-то затерли, отодвинули в сторону эту мощную фигуру – так уж обстоятельства сложились, что главные вещи Горенштейна – «Место», «Псалом», «Искупление», – печатались на излете недолгого журнального бума, после бурного потока «перестроечной» и «возвращенной» литературы, изрядно утомившей читателя, когда из-за обилия совершенно непривычного чтения даже у профессионалов ехала крыша и сбивались критерии. Тогда, помнится, носились как с писаной торбой и с Калединым, и с Поляковым, и с Габышевым, и с пустым каким-нибудь Пьецухом, а масштаба Горенштейна не то чтобы не разглядели (вспоминаю вступительную статью Вяч.Вс. Иванова к роману «Псалом» в «Октябре»), но как-то не успели внятно и веско о нем сказать. К концу десятилетия о нем почти забыли, хотя время от времени он печатал в журналах небольшие повести – «Яков Каша», «Куча», «Притча о богатом юноше», «Муха у капли чая», «Летит себе аэроплан». Критики вообще не баловали его вниманием. В книжке Немзера «Литературное сегодня» (а это, можно сказать, энциклопедия русской прозы 90-х годов) есть Лев Гурский, а Фридриха Горенштейна нет. Вот и Лиза Новикова во вчерашнем «коммерсантовском» некрологе пишет: «В России активная публикация произведений Фридриха Горенштейна началась в 90-х, когда в издательстве «Слово» вышел его трехтомник». Лиза проецирует на начало 90-х нынешнюю ситуацию, когда книжки делают писателю репутацию, а тогда сначала были журналы – «Искусство кино» («Зима 53-го года» и «Чок-Чок»), «Юность» («Искупление»), «Знамя» (сокращенный вариант романа «Место» под названием «Койко-место»), «Октябрь» («Псалом».) А на трехтомник мне вспоминается лишь одна кислая, зато развернутая рецензия Виктора Камянова в «Новом мире» (году в 93-м, кажется.) Камянову Горенштейн не нравился (как и «Новому миру» вообще), и хотя критик не признавать значения Горенштейна не мог, но признание это обставлял привычно-советскими риторическими фигурами про то, чего писатель «недопонял». Камянова бесило, главным образом, что Горенштейн осмеливался спорить с русской классикой (особенно с Достоевским) о человеке.
Да и стоял Горенштейн, конечно же, особняком – может быть, это был единственный писатель своего (да и не только своего) поколения, в котором не было ни «советского», ни «антисоветского», который построил себя и свое творчество вне этих рамок, на каком-то совершенно ином, безбрежном, не загаженном плоским «шестидесятничеством» поле.
Оглядываюсь теперь вокруг – и не очень понимаю, кто же возьмется публиковать оставшуюся после смерти Горенштейна «Веревочную книгу» – 800 страниц прозы, кто возьмется за собрание сочинений? Когда-то, в 91-92-м, «Октябрь» не пожалел на «Псалом» пяти номеров, но сейчас?
Горенштейн был вообще трудный человек – трудно жил, трудно умирал, похоже, что и после смерти судьба его легкой не будет».
___
Спустя десять дней после похорон Горенштейна Светлана Арро посвятила ему стихотворение «Памяти Фридриха Горенштейна», которое было опубликовано в ее стихотворном сборнике «Вечер на Рейне» (он вышел в Петербурге в 2002 году в издательстве «Геликон Плюс».) Я цитирую отрывок из стихотворения, - первого поэтического отклик на смерть писателя, хронику памятных дней:
И звучит псалом погребальный,
неизбывно и строго печальный.
Над Берлином летит душа.
Над Берлином и Бабьим Яром
Полыхает она пожаром,
оторваться еще не спеша.
Воспарив над земной обидой,
наконец, обретает обитель
там, где праведники живут.
Вправду ли – не пашут, не сеют?
Но блюдут закон Моисея
И пришествия нового ждут.
16 марта 2002, Висбаден
D 2004 году, в Нью-Йорке, в издательстве «Слово-Word» вышла моя книга «Я – писатель незаконный. Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна».
Однако у издательства «Слово-Word», по-видимому, не оказалось выхода на российский книжный рынок, тогда как моя книга о Горенштейне написана была в первую очередь для России, и в особенности для московской интеллигенции, с которой у Фридриха были серьёзные расхождения и даже счёты.
Петербургский профессор Эдуард Евсеевич Пейсах (умер в конце 2008 года), который любил и знал Фридриха Горенштейна, слушал его чтения в Кемнице, предложил денежную помощь для переиздания моей книги. Вторую книгу (2007) я назвала «Плацкарты и контрамарки», дабы подчеркнуть иллюзорность и некую сомнительность успеха на пышной арене писательского Олимпа одного из его лучших представителей.
Тираж оказался, согласно нашим совместным денежным усилиям, настолько мал, что на прилавках книжных магазинов появилось всего 20 экземпляров, остальные книги разошлись по друзьям и родственникам. При таком количественном факторе книга должна была бы пройти незамеченной. Однако я обнаружила, что читатели ищут мою книгу, тщетно пытаясь ее приобрести. Слухи о книге все же распространяются, а пути воздействия книги на читателя, как известно, неисповедимы.
К памятным дням Фридриха Горенштейна (родился 18 марта, умер 2-го марта) предлагаю главу из книги «Плацкарты и контамарки» « Кремлевские звезды». Вне контекста книги называю ее «Фридрих Горенштейн в Москве»
