№4/2, апрель, 2009 - Интервью
Беседа с интересным человеком
Расскажи, о чём тоскует саксофон
На мой взгляд, каждый человек интересен. Помните, у Н.Лескова в «Запечатленном ангеле», какую интереснейшую историю поведал один из проживающих на постоялом дворе? Никто ведь и не чаял такое услышать. Иной раз поговоришь с человеком о том, о сем, обо всем и ни о чем – и разойдетесь в разные стороны, ничего интересного друг о друге не узнав. Но бывает, от собеседника столько занимательного узнаешь – никакие телевизоры вкупе с компьютерами столько не расскажут. В нашей бывшей стране традиционно ценился умелый рассказчик, умеющий держать аудиторию в неослабном внимании. А что же слушатель? Его дело – рассказчику не мешать, вовремя задать вопрос-другой, дать возможность раскрыться, припомнить, казалось бы, напрочь позабытое...
Мы сидим с Моисеем Шифером в его небольшой однокомнатной квартире. Беседуем. Моисей – известный музыкант, бывший москвич. Уже заданы заранее запланированные вопросы, получены ответы, и теперь наша беседа свободно течет от одной темы к другой. Время от времени хозяину приходится разъяснять мне профессиональные тонкости, с которыми у меня чисто шапочное знакомство. И вот что хотелось бы отметить. Некоторые из нас так и не могут простить своей стране миграцию. Действительно, отъезд в чужую страну - трагедия для большинства. От Моисея я не услышал ни единого слова осуждения России, наоборот, в них звучала гордость за прожитую там жизнь, приятные воспоминания. И о нынешнем времени есть что сказать, чем поделиться.
Вопрос. Вы родом из Украины, из Ивано-Франковска, некогда Станислава. Как получилось, что музыкально одарённый еврейский мальчик из провинции стал саксофонистом? А как же скрипка или рояль? Эти традиционные инструменты? Ответ. Всё началось, как и положено. Рос нормальный мальчик в нормальной еврейской семье. В детстве отдали в обучение игре на скрипке. Но в обычной школе, по собственной инициативе, отдал предпочтение кларнету. Со скрипочкой затем завязал. А два последних школьных года уже начал играть на танцах. Первый мой преподаватель - если не ошибаюсь, его фамилия – Пикарь – играл на саксофоне в кинотеатре. Он дал мне начальные уроки игры на этом инструменте. Имя его я позабыл. Безумно много воды утекло с тех пор. Хороший был академический музыкант. Многое мог передать. Пока у меня не было своего инструмента, он мне дал на время свой старый потёртый альтик. И я начал профессиональную деятельность в Клубе коммунальников Ивано-Франковска, и продолжал играть на тех же танцах. Куда от них денешься.
В. И прямо с танцев в большие музыканты? О. Затем занятия в музыкальном училище. Отмучился один год. Нас, кстати, строго предупреждали, чтобы никаких танцев и прочего. Тогда, в начале шестидесятых, еще не было таких учебных заведений, где бы преподавались основы джазовой, лёгкой музыки. Более того, нас всячески пытались от нее уберечь. Только классическая музыка, в рамках дозволенного вышестоящими надзирательными организациями.
В. Как в комсомольском лозунге: «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь»? О. Ну нет, это Вы слишком, время-то уже было другое. Да, так вот, после окончания средней школы начался выбор пути. Меня уже в те годы, как бы, распирала подобная музыка. В доме появился радиоприёмник, я начал еженедельно слушать «Голос Америки», программу Виллиса Канновера о джазе, и понял: вот она, моя музыка! А в те времена, что в Ивано-Франковске, что в Москве, ситуация была одинаковой. Джазом занимались люди, глубоко полюбившие этот вид музыки. Или искусства. Собирались физики, лирики, плотники, врачи, водители, инженеры, архитекторы… И играли джаз. А я ещё в своём городе поступил в филиал Львовского политеха. Учился ни шатко, ни валко. Вечерами играл на тех же танцах.
В. Но там играли музыканты-любители? О. Эти люди не имели профессионального музыкального образования. Ну, не считать же таковым окончание детской музыкальной школы? Сейчас появились методики, а тогда мы всего достигали сами. Я уверен, например, что без чувства музыкального такта, ритма ни за что не станешь настоящим джазменом. Да, сейчас дают навыки, как бы основу, но должно быть и от Бога что-то. Мне довелось преподавать в Гнесинском училище на факультете эстрадной и джазовой музыки. И я убеждён, что молодые должны повторять наш путь. А мы подражали кумирам. Так, кстати, делали и делают американцы, европейцы. Слушают великих, а затем пытаются играть так же. Мы переписывали их соло на ноты, сопоставляли со своей игрой. Многое делалось вслепую, увы. А иногда что-то своё привносили. И ещё. Склонность к импровизации. Без этого настоящую джазовую музыку не сыграешь.
В. Так что не всегда консерватория даёт возможность быть хорошим джазовым музыкантом? О. Нет, учиться надо. Постигать основы музыки. Но иногда, действительно, излишние академические знания мешают становлению джазового музыканта. Теряется свобода. А без нее джаз не сыграешь. А я к этому тяготею всю свою жизнь.
В. Вы являетесь лауреатом международного конкурса. А когда и где это было? Помогло ли Вам лауреатство влиться в сильный коллектив музыкантов? Или стать одиноким волком в музыкальных джунглях? О. В 1967 году я участвовал в своём первом и последнем конкурсе. Я принципиально против конкурсов. Другое дело - фестивали, где не присуждаются места. Но здесь я выступал в составе квартета. В нём, кроме меня, играли пианист Володя Таперечкин (будущий руководитель ансамбля «Червона рута»), Войтек Петрович, контрабас, труба и замечательный барабанщик Толя Шацкий. Все они львовяне. Мы были страстными фанатами Джона Колтрейна, старались играть в его стиле. Заняли первое место. Короче, во Львове мы неожиданно произвели некоторый фурор. Меня там узнали.
В. Если перефразировать гашековского поручика Дуба: «Вас узнали с хорошей стороны». О. Наверно. До этого я был известен только в родном городе. И тут же получил предложение работать в эстрадном ансамбле, который базировался во Львове, а числился в Мордовском государственном музыкальном театре…Такие чудеса в то время практиковались. Тогда руководил всем этим хозяйством покойный ныне Ефим Абрамович Пилявский. Такой советский импресарио. Лет пять-шесть я катался по Союзу с различными коллективами. Потом попал в Москву. И был приглашён в оркестр Бориса Ренского. Дирижировал им композитор Алексей Мажуков. Потом дирижировал мой приятель Володя Василевский, потом Арнольд Хаин. Несколько догматичный, но знающий музыкант.
В. И жизнь стала безоблачной? Покатилась, как по маслу? О. Если бы. Помните времена, когда у всех затребовали документы об окончании. «Без бумажки ты букашка», как выразился кто-то умный. Мало того, что вы своё играете, так у вас ещё и дипломов нет. Самообразованием мы занимались, это понятно. Но, к счастью, в Москве уже было, где заниматься именно нашей специализацией. Даже интерес появился к учёбе, что бывает нечасто. Открылось музыкальное училище имени Октябрьской революции. Потом его джазовое отделение перевели в состав Гнесинки, которое я благополучно и окончил. А после окончания училища мне предложили в нём должность преподавателя.
В. Вернёмся ещё раз к фестивалям. Что запомнилось Вам? О. Я участвовал в бесчисленном множестве фестивалей. Запомнился фестиваль в финском городе Пори в 1992 году. Я играл там в ансамбле Валерия Кацнельсона. В 95-ом в Москве - фестиваль джаз-оркестров. Я играл в составе оркестра Олега Лундстрема. Запомнился американец Луи Табакин, который солировал с нами. Известнейший музыкант. Такой впечатляющий рыжий мужик. Но я тогда одновременно играл у Гараняна, а к Лундстрему меня пригласили на короткое время. У нас такие замены и приглашения в другие коллективы практиковались нередко.
В. Наверное, как и в любом коллективе, были взаимные подсиживания, обиды, анонимки и прочие атрибуты присущие творческой братии. Ощущали какой-то дискомфорт от подобного? Руководители выделяли любимчиков в оркестре? Или главное – умение хорошо делать свою работу. Ведь не совсем просто различить, где же кончается труд и начинается искусство и наоборот. О. Вы знаете, в отличие от вокалистов, хора, балета, в среде музыкантов такое наблюдается реже. У нас больше демократии. Все знают цену друг другу. Если взял не ту ноту, то слишком заметно. Любимчики есть. Но больше тех, кого не уважают и не ценят руководители. Самое забавное, что все дружно не любят дирижёров. Как в анекдоте: «Каков оптимальный вес дирижёра?- Двести грамм вместе с урной».
В. Вы испытывали какие-то гонения из-за своей музыкальной профессии? Джазмен ведь. Не наш. О. Нет. За джаз уже не сажали. Могли выгнать из учебного заведения, правда. И кое-что даже забавно вспомнить. Допустим, мы должны исполнять композицию Дюка Эллингтона. Вдумчивый конферансье объявлял: «А сейчас будет исполнена музыкальная пьеса известного негритянского композитора, борца за мир и свободу угнетённых народов во всем мире, лучшего друга СССР такого-то».
В. В Германии Вы около восьми лет. Житель Москвы, огромнейшего мегаполиса, вдруг очутился в заштатном городке. Как писал о подобной ситуации И.Бродский: «Осенний вечер в скромном городке, гордящимся присутствием на карте». Помню, как одна дама сетовала, что попала в наш город. «Боже мой, - вслух переживала она, - куда это меня занесло? Какая-то дыра!» Потом оказалось, что она прибыла в Любек аж из самого Жашкова. А Вы? Ощущаете нехватку эмоций, городского шума? О. Я прожил в Москве около сорока лет. Это было интересное, но весьма хлопотное время. Крутиться приходилось постоянно. И сейчас, попав в такой красивый тихий город, как Любек, я понял, насколько мне повезло. Здесь я имею всё. И, учитывая возраст, чувствую себя спокойней. И музыка со мной. И связь с миром через Интернет. А главное – полное ощущение свободы. Некоторые наши не ценят подобное, к сожалению.
В. Вспоминаю, как лет шесть-семь тому назад Вы, скромно умостившись, причем, не в первых рядах, слушали мои «завывания» под гитару. А потом повергли меня в состояние лёгкого шока, предложив совместно записать диск. Мне было трудно поверить, что мои песни могли всерьёз заинтересовать Вас, профессионала. Но вот вспомнился эпизод. Лет сорок тому назад катались с приятелем на лыжах в Карпатах. Днем катались, а по вечерам пели песенки под гитару. Из слушателей запомнился преподаватель киевской консерватории с супругой. Послушав наши песни, он заявил, что это-то и есть настоящая музыка. Мы с приятелем рты распахнули. О. В феврале 2002 года впервые слушал Вас в синагоге. Был сборный концерт. Пели и другие. Бросилась в слух, если так можно выразиться, Ваша искренность. У музыкантов такое ценится. И ещё. У нас говорят: «Этого можно слушать, а этого, при всём его старании, нет». Вас – можно. Мы ведь и в совместных программах по творчеству И. Бродского выступали, и три диска записали.
В. Спасибо, Вы просто ублажили мою душу. А как у Вас дела сейчас? Утолили музыкальный голод? Играете, обучаете кого-то? Вспоминаете ли бывших учеников? О. Всё, как и ожидалось. Знал перед отъездом, что работу здесь не найду. Возраст опять-таки, язык. Сколько замечательных музыкантов не нашли себя в Германии, США. Израиле? Процентов девяносто. Узок музыкальный рынок. Но, работаю с нашими, с их детьми. Чисто из человеколюбия, взаимных интересов. Учеников в Москве было немало. Многие потом окончили консерваторию, институт им. Гнесиных. Денис Прушинский и Миша Ливанов играют в оркестре Лундстрема. Сергей Мазаев из группы «Моральный кодекс» тоже числился в учениках. Но, признаюсь, чисто номинально. Хотя экзамен сдал и сейчас весьма успешен в карьере.
В. Моисей, приходится ли выступать с немецкими музыкантами? Музыка, вроде, одинакова. Поглядывай на ноты и выдувай мелодию. Но, не сомневаюсь, что разница всегда отыщется. Чья школа лучше? Мы же всегда и везде были, или должны были быть, первыми. Мы же являлись, как утверждалось в одном анекдоте, родиной слонов. О. Я сталкиваюсь с немецкими музыкантами-любителями. Они очень ответственно относятся к тому, что делают в музыке. Основная работа-то у них другая. А это - хобби. Работать с ними одно удовольствие. Но вот школа, однозначно, сильней у нас. Так что мы и родиной мамонтов являемся, скорее всего.
В. А импровизация? Основа основ джаза, если не ошибаюсь? Как обстоят дела у местных? О. Вообще, лучшие импровизаторы американцы. И негры, и белые. У них это культивируется со времен легендарных негритянских джазовых ансамблей Нового Орлеана. Отмечу, что и немцы имеют к этому талант. Грех жаловаться. Но, повторю, такое чаще всего даётся от рождения. Хотя и школа должна быть, знание технологии языка импровизации. Тут много привходящего.
В. Наблюдается ли в Германии такой широко распространённый феномен, как игра под «фанеру?» В наших краях этим грешили и грешат, следует отметить, неисчислимое множество певцов и музыкантов. Вам приходилось сталкиваться с подобным явлением культуры в своих выступлениях? Ведь против массы не пойдёшь. А, тем более, если такое узаконено, пусть и негласно. О. В Германии по большей части нет. В Штатах могут и линчевать за подобное. (Шутка). Вот у нас - было дело. Началось это поветрие в семидесятые. Потом эстафету подхватил популярнейший «Ласковый май». И мне приходилось внести свою скромную лепту. Восемь лет я проработал с Валентиной Толкуновой. И в больших залах, особенно при записи для телевидения, просто необходимо было играть «под фанеру». Действительно, иногда дать качественный звук при трансляции концерта вживую весьма проблематично. Посторонние шумы, расстановка микрофонов. Да мало ли чего?
В. Помню, один наш популярный певец провалился на прослушивании за рубежом. Его за успехи пригласили. Он по ходу исполнения лирической песни из своего репертуара должен был делать кульбиты и сальто. А у клятых буржуев всё, как назло, без фанеры, и он запыхался. И не прошёл по конкурсу. О. Бедняга... Сейчас, к счастью, начался откат от этого печального явления повсюду. В цене живой звук. О Германии и говорить нечего. Здесь, мне кажется, на само слово «фанера» наложено табу.
В. Помните великого советского актёра Евгения Евстигнеева? В одном из фильмов он снялся в роли саксофониста. У Вас, как у профессионала, были какие-то сомнения, вызывали улыбку действия актёра, когда он брал по ходу фильма саксофон и начинал играть? Понятно, что озвучивал мелодию Игорь Бунтман или другой сильный музыкант. Вот Вы перед исполнением начинаете разминать губы. Так надо? О. Нет, улыбки не вызывало. Евстигнеев всё делал по правилам. Но вот ещё один пример. Американский актёр Роберт де Ниро. В фильме «Нью-Йорк, Нью-Йорк», в котором он снимался вместе с Лайзой Минелли, ему выпала роль саксофониста. Так вот он предварительно неплохо освоил саксофон. И выглядел просто гениальным в роли саксофониста! Да, за кадром играл другой музыкант, но и он соответствовал. А разминать губы просто необходимо. Каждый музыкант разминает индивидуально. Трубач по одной методе, саксофонисты, кларнетисты по другой. И трость необходимо смачивать перед игрой. Трость это планка, которая крепится на мундштук. Её колебания формируют звук.
В. В конце пятидесятых в СССР гастролировал западногерманский оркестр Джеймса Ласта. Он произвёл, буквально, фурор в изголодавшейся по неформальной музыке советской публике. И, что поражало: наряду с известной джазовой музыкой оркестр исполнял классику в современной обработке. Там были и Ф.Шуберт, и П.Чайковский. И другие великие. Мне почему-то запомнилось больше всего исполнение романса А. Варламова «Красный сарафан». До сих пор дрожь пробирает. Кстати, в Вашем репертуаре имелись джазовые обработки русских, украинских народных мелодий? О. В своё время нас буквально вынуждали играть русскую музыку, музыку народов СССР. Без нее репертуар просто не утвердят. А мы любили только американский джаз. К своим относились несколько снисходительно. Но со временем народная музыка начала завоёвывать позиции и в нашей среде. И мы серьёзнейшим образом отнеслись к этому. И получили интересные результаты.
В. Всплыл в памяти забавный эпизод из семидесятых. В Киеве на одном из теннисных турниров собрались тренеры и судьи на дружеские посиделки после игрового дня. Естественно, по семь капель на грудь. И вот уже за полночь решили сыграть… в теннис. Зажгли свет в зале, и по 25 рублей сет. Платит проигравший. Вы, не сомневаюсь, тоже устраивали после концертов уже в неформальной обстановке, дружеские вечеринки, так называемые джем-сэйшнс. Каждый играл на своём инструменте? Не приходилось ли Вам в подобных игрищах выступить, допустим, в роли ударника или скрипача? О. «Сэйшнс» - вид соревнований, отдушина для музыкантов. Придумали эту забаву в начале двадцатого века американцы. Поиграв для заработков в кафе, ресторанах, музыканты собирались по ночам и играли для души. Кто кого переиграл, определяли реакцией слушателей, аплодисментами. Бралась известная тема, и каждый обыгрывал её по-своему. Само собой, прихватывались напитки и закуски, так что дым стоял коромыслом. А в концертах мне иногда приходилось подменять ударника. С детства нравился этот инструмент. Клавишников тоже подменял. Но не часто. А несколько раз выступал в роли конферансье. Причём, в больших залах, с многочисленной публикой. Музыкант-многостаночник.
В. И напоследок. Всё-таки «За-За» литературная газета. Ваше отношение к такому громаднейшему пласту культуры? Не заменяет компьютер контакт с томиком любимого писателя? О. Я читатель со стажем. Увы, Ян, электронная эра захлестнула и меня. Кстати, вот моя страничка в интернете: www.moisey-shifer.com.
Беру книги в нашей библиотеке в синагоге. Возвращаюсь ко Льву Толстому, слежу за новинками. Перечитал все последние вещи Василия Аксёнова. В том числе и «Московскую сагу». Жаль, что её довольно бездарно экранизовали. Произвела впечатление книга Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». И добавлю, что с интересом читаю Ваши воспоминания, которые Вы мне присылаете электронной почтой. Но разве обо всём упомянешь? Сколько прекрасной литературы?!
Чрезвычайно рад нашей беседе. Спасибо, Моисей.
Ян Подорожный 06-07.03.09. Любек.
Аудио:
"Georgia in my Mind" (саксофон - Моисей Шифер)
Ян Подорожный "Весенний дождь" (саксофон - Моисей Шифер)
