№12/3, 2009 - 27 декабря 1938 года ушел из жизни Осип (Иосиф) Эмильевич Мандельштам
«Поэзия – плуг, взрывающий время…» Павел Нерлер Осип Эмильевич Мандельштам, родившийся 15 января 1891 года в Варшаве, стал одной из знаковых фигур нашей эпохи. Еврей по происхождению и русский по поэтическому призванию – один из величайших российских поэтов уходящего века, он принадлежал к кругу европейской духовной и культурной традиции, чему немало способствовали и годы учения в Париже и Гейдельберге. Член поэтического кружка акмеистов (в который, кроме него, входили Гумилев, Ахматова и др.), до революции он писал изысканные, нежные и хрупкие, как фарфор, и вместе с тем насыщенные мировой историей стихи. Вместе с тем именно ему суждено было стать российским Андре Шенье и написать, быть может, самые пронзительные, самые разящие и самые гневные гражданские строки, целившие в обоих вождей своего нового государства – и в Ленина (в 1917 г.), и в Сталина (1933 г.). Именно эпиграмма на Сталина стала причиной его ареста в 1934 году: но Сталин не казнил его, а сослал в уральскую глушь, в город Чердынь. Оттуда поэта перевели в Воронеж, где Мандельштам написал, может быть, лучшие свои стихи. После возвращения из ссылки его арестовали вновь, и он пополнил собой траурный сталинский мартиролог. До Колымы, куда он был сослан на самом пике сталинского террора, он не доехал: 27 декабря 1938 года, 47 лет от роду, он умер в лагерной больнице под Владивостоком, и даже могила его в точности не известна.
Об Осипе Мандельштаме, о его творчестве и судьбе размышляет заместитель председателя Мандельштамовского Общества, поэт и литературовед Павел Нерлер.
Его эссе «ПОЭЗИЯ – ПЛУГ, ВЗРЫВАЮЩИЙ ВРЕМЯ…» было написано к 65-летию гибели Осипа Мандельштама.
О. Э. Мандельштам. Портрет работы Л. А. Бруни. 1916 год.
1.
Осипа Эмильевича Мандельштама – в четвертый в его жизни раз – арестовали 2 мая 1938 года в лесной мещерской глуши, в доме отдыха Саматиха, куда заманили путевкой, как в клетку птицу. Допросами не докучали (всего-навсего один), и спустя три месяца (2 августа) осудили на пять лет исправительно-трудовых лагерей, обвинили по 58-й статье, пункт 10 («Антисоветская агитация и пропаганда»). А еще через месяц – 8 сентября – эшелон почти что с двумя тысячами людей – «з.к.» (заключенными) и «к.в.» (конвоирами) – покинул Москву и медленно покатил на восток.
«На ушко бы мне синего моря, на игольное б только ушко!..» – молил Мандельштам еще в воронежской ссылке в 1935-м году. Вспомнил ли он эти строки солнечным днем 12 октября, когда, спустив ноги из распахнутой теплушки, сполз на твердую землю, глянул на божий свет и увидел прямо перед собой, в какой-нибудь сотне метров, голубую гладь Японского моря и пустынный пляж, а со стороны берега – зеленые сопки и черным по белому буквы над станционным зданием: «Вторая речка»?..
В Российском государственном военном архиве, где хранится документация конвойных войск НКВД, недавно и чудом (а ведь отыскать здесь след конкретного человека – все равно что уколоться об иголку в стогу!) удалось обнаружить документы, относящиеся к этапированию эшелона с Мандельштамом.
Кого только не было рядом с поэтом! И землемер, и портной, и тракторист, и токарь, и журналист, и кондуктор, и учитель, и артист, и художник, и грузчик, и даже оперативник НКВД! Русские, евреи, поляки, украинцы, немцы (среди последних – даже… Карл Маркс, 1895 года рождения). Поистине вся огромная советская страна отразилась в этом будничном для НКВД документе!
…Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
– Я рожден в девяносто четвертом,
– Я рожден в девяносто втором… –
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья – с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
– Я рожден в ночь с второго на третье
Января, в девяносто одном
Ненадежном году – и столетья
Окружают меня огнем…
Практически все из списка, не исключая и Карла Маркса, были осуждены либо за контрреволюционную или антисоветскую деятельность или агитацию, либо по подозрению в шпионаже, либо как «социально-опасный элемент».
«Мандельштамовский» эшелон отправился из Москвы 8 сентября 1938 года. Заключенных направляли во Владивосток и далее на Колыму, в распоряжение Управления Северо-Восточных лагерей НКВД. Эшелон насчитывал более 1800 чел. Численность конвоя определялась в 110 чел., то есть примерно по 16 з.к. на одного «сопровождающего». Продукты и командировочные выписывались из расчета на 30 суток, белье – по 2 смены на каждого (перед отправлением им полагалось прослушать лекцию «Питание в пути и желудочно-кишечные заболевание»). На свою конечную станцию – Владивосток (точнее, на станцию «Вторая Речка» к югу от города) – эшелон прибыл 12 октября.
То, что произошло дальше, известно. Мандельштама, по состоянию здоровья, на Колыму не отправили: он попал «в отсев». Но и это его не спасло: 27 декабря 1938 года в 12 часов 30 минут он умер в стационаре пересыльного лагеря близ станции «Вторая речка». Жизненный путь Осипа Мандельштама, начавшись в 1891 году на противоположном конце Российской империи – в Варшаве, оборвался на самом ее восточном краю…
Будут люди холодные, хилые
Убивать, холодать, голодать
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат…
Местонахождение братской могилы, где закопали Мандельштама, известно лишь приблизительно – где-то под клумбой на нынешней улице Вострецова, между домами №№ 8, 9 и 11...
2.
В 1921 году в знаменитой статье «Слово и культура» Мандельштам писал, что «трава на петербургских улицах – первые побеги девственного леса, который покроет место современных городов». Культура казалась ему тогда новой церковью, отделившейся (освободившейся) от государства: человечество строго разделилось на друзей и на врагов слова. (Вспомнит ли он, «друг слова», об этой своей наивности в тот миг, когда стал официальным «врагом народа»?).
Спустя год, в 1922 году, в статье «Гуманизм и современность» он задумался о «социальной архитектуре»: мир «пирамиды», строящей из человека, он противопоставил «социальной готике», строящей для человека: «Если подлинное гуманистическое оправдание не ляжет в основу грядущей социальной архитектуры, она раздавит человека, как Ассирия и Вавилон». Мандельштам уповал на то, что гуманистические ценности не исчезли, но всего лишь «спрятались, как золотая валюта, но как золотой запас, они обеспечивают все идейное обращение современной Европы… И не под заступом археолога звякнут прекрасные флорины гуманизма, а увидят свой день и, как ходячая монета, пойдут по рукам, когда настанет срок».
Что ж, он оказался сразу и плохим, и хорошим пророком. Умирая в советском лагере на краю земли, он, конечно же, не узнал, что еще при его жизни в дорогом его сердцу Гейдельберге, как и в остальных немецких городах, разрушили и сожгли синагоги. Тем более не знал он, что и готическим соборам при фараоне Гитлере придется не многим слаще: все, что строилось для человека, было обречено смерти и разрушению. Он говорил: «Гитлер и Сталин – ученики Ленина», – но он все же не представлял, как дружно и как слаженно нацистский Египет и советская Ассирия примутся за изничтожение гуманизма и как преуспеют они в строительстве бараков, газовых печей и прочих пирамид и из человеческого материала (из человечины) по всей Европе.
Но еще в меньшей степени мог он себе представить то, что спустя четверть века его собственные, Осипа Мандельштама, стихи, сохраненные жизненным подвигом верной Надежды и помноженные на всеобщность его и их страшной судьбы, станут теми самыми «золотыми флоринами гуманизма», о которых он пророчествовал. Что они буквально пойдут по рукам – списками ли самиздата, фотоснимками ли с западных изданий (еще позже придет черед и публикаций на родине), – и помогут уцелевшим людям вернуть себе человеческое достоинство и унаследовать «золотой запас» культуры и человечности.
…«Поэзия – плуг, взрывающий время так, что глубинные слои времени, его чернозем, оказываются наверху», – писал он в «Слове и культуре». И, как оказалось, – писал о себе.
Спустя 70 лет эти слова высекут на мемориальной доске, установленной в Гейдельберге, на доме, где он прожил свои, быть может, самые беспечные, самые свободные и самые счастливые студенческие дни.
