"От винта" Евгений Кескюль, капитан дальнего плавания
Теплоход «Борис Нечерда», названный так в честь известного украинского поэта, прозаика и достойного человека, рассекал мощным стальным корпусом толщу вод Атлантики. Тёплый ветер делал упругим и одушевлённым полотнище флага, весело посвистывал в снастях. Волны, казалось, сияли изнутри, настолько они были синими и чистыми. Яркие столбы света преломлялись в них, завязываясь где-то на глубине в мерцающие узлы. В трюмах изумительно пахло свежей древесиной, тысячи кубометров которой нужно было доставить к берегам далёкой Кубы.
И во всей этой красотище правил бал помпа – так за глаза звали помполита, то есть помощника капитана по политической части, Сергея Афанасьевича Пленкина. Лет ему было за пятьдесят, телосложение он имел дородное и характер прескверный. Поговаривали, что во флот он пришел из авиации, откуда был комиссован по состоянию здоровья. Он любил читать книги о лётчиках, его письменный стол украшал (помимо гипсового бюстика вождя) фотоснимок Валерия Чкалова в деревянной рамке. А уж фильм "Истребители" помпа стремился вставить в план вечерних просмотров кинофильмов когда надо, и не очень. В такие вечера ему было особенно приятно выступать перед началом фильма. Но подлинным смыслом и счастьем всей жизни помпы были доносы и кляузы. Авторские и анонимные, письменные и устные. Под предлогом политинформаций разбирались очередные судовые сплетни, занимая большую часть времени и умов. Помпа заразил микробом доносительства весь экипаж, из-за чего флотская, и без того сложная, жизнь делалась невыносимой.
Последствия повального стукачества ложились тяжёлым бременем на плечи командирского, в особенности же, штурманского состава. Именно помощники капитана, отвечающие за организацию труда и быта, служили наиболее лёгкими и уязвимыми мишенями, на которых можно было легко взвалить вину за различного рода упущения по службе. Время от времени штурмана роптали, поднимали гордые головы, но тут же получали по ним и на некоторое время затихали. Самым непокорным из них был второй помощник капитана, человек солидный и непревзойдённый специалист, уважаемый и друзьями, и врагами. Анатолий Павлович, или попросту Палыч, слыл человеком принципиальным, перед начальством не заискивал, институт помполитов считал крайне вредным, а на политинформациях, представьте, не бывал никогда. И вот почему.
Во всём мировом торговом флоте ночная вахта второго штурмана продолжается с ноля до четырёх часов. Эта тяжёлая, неблагодарная разновидность ночного бдения вполне оправданно носит название "собачьей" или "собачки". Как накануне не расслабляйся - спать всё равно захочется. А поскольку понятие отдыха закреплено служебным уставом, то носит оно характер обязательный, и никакой помполит не в силах заменить его никаким общественным мероприятием. Поэтому, исправно неся свою вахту, Палыч если на просмотрах кинофильмов еще иногда бывал, то уж на политинформациях – увольте! Живи, как говорится, по уставу, завоюешь честь и славу!
Однажды, после очередного внеочередного просмотра "Истребителей", заступив на одну из своих полуночных вахт, Палыч заскучал. Медленно тянулись секунды, складываясь в минуты, чтобы затем составить часы, и таких часов следовало насчитать целых четыре. Бархатное чёрное небо с яркими звёздами навевало мысли, что лучше бы помполит стал лётчиком и исчез в необъятных воздушных просторах на самом быстром в мире самолёте. А впрочем, почему в этом Плёнкину и не помочь? Может, тогда и жить стало бы веселей, и секунды быстрее побежали бы.
Долго ходил второй помощник по мостику о чём-то размышляя и, время от времени, чему-то ухмыляясь про себя, а ровно в два часа ночи в каюте помполита раздался телефонный звонок. Сначала сонный Сергей Афанасьевич никак не мог сообразить, что же произошло. Но когда понял, что его просят срочно прибыть на вахту, то взлетел на капитанский мостик прямо в пижаме и в шлёпанцах. Ещё бы! В кои веки он хоть кому-то понадобился!
–Что случилось, Анатолий Павлович? – старался подавить нотки волнения в голосе Плёнкин.
– Ночные полёты, – прошептал заговорщицки Палыч.
– Какие ещё такие ночные полёты? – спросил тоже почему-то шёпотом помполит.
– Обыкновенные! – отвечал штурман, надевая на себя спасательный нагрудник. – Это парашют! – сообщил он. – А вот это, – он ткнул пальцем в сигнальную лампочку, – катапульта. Чуть что – сразу за борт! Мы же истребители! Просекаете?
Плёнкин просекал. В его памяти мгновенно возникли строки из страшных закрытых приказов по пароходству по результатам расследований случаев, связанных с пропажей людей, часть из которых произошла по причине сумасшествия. Не дай бог что, припомнят ему и придирки к ночной вахте из-за пропусков политзанятий, мол, не успевали люди отдыхать, да и "Истребителей" тоже припомнят. Струхнул помпа не на шутку.
Палыч же, невозмутимо докурив сигарету, произнёс: – Ну, кажется, пора! Присмотрите, пожалуйста, за горизонтом, у меня сегодня обязательная программа.
Они вместе вышли из штурманской рубки на палубу. Палыч широко раскинул руки и, издавая жужжащий звук, принялся бегать вокруг трубы, вслух отсчитывая круги. Дойдя до десяти, второй помощник "подлетел" к обалделому помполиту и успешно "приземлился".
– Ну как?! – снимая нагрудник и отдуваясь, спросил он Сергея Афанасьевича.
Ничего не ответил Сергей Афанасьевич, только поднял кверху большой палец, мол, во! Все слова в горле застряли.
На следующий день помпа выглядел подавленным и притихшим. Под предлогом подготовки к санитарному обходу он выпросил у капитана медицинский справочник. Но в действительности помполита интересовал раздел о психических заболеваниях. Случай со вторым помощником подходил практически под все их виды. Из всего прочитанного Сергей Афанасьевич твёрдо усвоил, что не нужно больным противоречить, стараться разубедить в чём-либо, дабы не спровоцировать вспышки гнева, либо отчаяния. На отдельном листике он выписал симптомы различных психических отклонений и весь день внимательно наблюдал за Палычем, стараясь отметить оные в его поведении. Но второй помощник оставался весёлым, с азартом сражался в шахматы и никаких поводов для беспокойства не подавал. Так что Сергею Афанасьевичу даже начало казаться, будто недавнее событие ему попросту привиделось, а ночью...
Ночью он сам поднялся на мостик, в ожидании получить подтверждение, что происшедшее ему не приснилось и не померещилось. Сначала всё шло спокойно. Ему удалось разговорить Палыча, и тот, в порыве откровения, признался, что обожает фильм "Истребители" и весьма сожалеет, что выбрал профессию моряка, а не лётчика. И вот, когда Сергею Афанасьевичу начало казаться, что штурман вполне нормален, и, когда он уже собрался было идти спать, неожиданно последовало предложение Палыча отправиться в ночной полёт вместе. Памятуя рекомендации медицинского справочника, помпа возражать не стал, а только молча пожал плечами. При слабом ночном освещении не было видно выражения его лица, но даже самое яркое воображение не могло бы представить его более глупым, чем оно было на самом деле. Оставив в рубке вперёдсмотрящего и прихватив два спасательных нагрудника, Палыч взял Сергея Афанасьевича под локоток и вывел на верхнюю палубу, которая была достаточно хорошо освещена. Он надел надел один нагрудник на себя, другой на помполита, дал отмашку сигнальным флажком, прокричал "От винта!" и принялся кружить вокруг трубы, не забывая отсчитывать круги и всячески подбадривая помпу. Сергей Афанасьевич сначала всячески отнекивался, но всё же под напором не устоял и несколько кругов вокруг трубы сделал. Слишком уж велико было опасение того, что спятивший штурман может угрозу катапультирования, в самом деле, осуществить, и тогда... Только бы его до Кубы довезти!
Так и повелось из ночи в ночь. Лишь однажды летунам пришлось сделать двенадцать кругов вместо десяти, поскольку Сергей Афанасьевич забыл об отмашке, и всё пришлось начинать сначала. С этого момента к вопросу отмашки он стал относиться особо ревностно, бойко надевал нагрудник и громко подавал команду "От винта!". Вот только жужжать во время полётов избегал: очень уж не по себе было. В экипаже резкое потепление отношений между помполитом и вторым помощником не прошло незамеченным. Помпа страдал хроническим недосыпанием, политинформации прекратились, кляузы разбирать стало некогда. На вопрос общественного киномеханика: – Какой фильм будем смотреть? Палыч громко выкрикивал: – Истребители! – заговорщицки подмигивая при этом Сергею Афанасьевичу. Капитана, некоторым образом, настораживали изменения в поведении помполита, особенно, когда тот ответно подмигнул Палычу, а вышло так, что вовсе не Палычу, а ему, капитану. Но, чего в дальнем плавании не бывает!
Когда до прихода на Кубу оставалось всего несколько дней, в дверь капитанской каюты неожиданно постучали. Это был второй помощник. После формального обсуждения вопросов, связанных с предстоящей выгрузкой леса, Палыч осторожно поинтересовался, не показалось ли капитану поведение его помполита, по меньшей мере, подозрительным. Капитан мгновенно вспомнил о медицинском справочнике, о странных подмигиваниях и ответил вопросом на вопрос, а именно, что побудило Палыча к такому умозаключению? Тогда-то второй помощник и поведал капитану о том, как его измучил помполит своими ночными полётами и коротко изложил, в чём именно они заключались.
– Да вы сами можете во всём лично убедиться! Вот приходите к двум часам на мостик. Лучше незаметно, чтоб не спугнуть, потому как при случае за борт сигануть может. – Катапультируюсь, – говорит, и всё тут.
– А почему он именно к тебе, а не к старпому на вахту приходит? – словно почувствовал неладное капитан.
– Так мы с ним один и тот же фильм смотрим! – сказал, как отрезал, Палыч.
Той же ночью капитан оборудовал возле шлюпки небольшое укрытие, набросив старый брезентовый чехол на свёрнутый наподобие верёвочной лестницы штормовой трап. Прихватил он с собой и судового врача, во-первых, как свидетеля, и, во-вторых, как специалиста. Доктор, даже приблизительно не предполагая, зачем его разбудили среди ночи, удобно устроился возле трапа, сложив пухлые ручки на животе, и продолжал дремать. В душе капитана происходила борьба противоположностей, в любом случае ситуация была крайне нелепой, и он, капитан, был к этой нелепости причастен.
... Помполит пребывал в отличном расположении духа. Через пару дней он доложит обо всём, в присутствии капитана, Генеральному консулу. Второго помощника поместят в психушку и ночные полёты прекратятся. Раздумывая над этим, Сергей Афанасьевич отметил про себя, что он, исподволь, в ночную жизнь втянулся, сбросил лишние килограммы веса и как-то внутренне подобрался. А вот Палыч был совсем плох. Он пожаловался напарнику на жёсткую боль в пояснице и живо изобразил состояние отчаяния в связи с тем, что именно сегодня, якобы, предстоит совершить не обычный тренировочный, а боевой! вылет. И Сергей Афанасьевич все ожидания Палыча не то что оправдал, но много превзошёл. Он заявил, что готов лететь в одиночку, лишь бы драгоценный Анатолий Павлович не нервничал. Ведь именно так предписывалось поступать в подобных случаях медицинским справочником. Прихватив нагрудник, помполит вышел на палубу, ловко надел его, а на одобрительный жест коллеги, означавший "лети, мол", потребовал, перекрикивая шум судового двигателя: – А отмашку?! Отмашку-то дай!
Доктор в засаде вздрогнул, совершенно перестал дремать, вытаращил глаза и почему-то открыл рот.
- Пристегнулись! - прокричал Палыч, - От винта!
И помполит, на этот раз с жужжанием, весело закружил вокруг трубы, вслух отсчитывая круги. Капитан и доктор, затаив дыхание, выглядывали из своего укрытия и, время от времени, когда помпа закладывал слишком уж крутой вираж, подталкивали друг друга локтями в бока.
Рисунок Игоря Нестерцова.
Сразу же, по приходу в Гавану, Сергея Афанасьевича отозвали в партком
для участия в работе жилищной комиссии. Да так срочно, что он даже с экипажем толком проститься не успел, вроде как ветром его сдуло. Ему на смену прислали нового помполита, из водолазов. Доносительская эпопея прекратилась, да так, будто и не было её вовсе.
Как-то за чашкой чая на мостике капитан, доктор и Палыч сошлись во мнении, что у Сергея Афанасьевича всё должно сложиться благополучно, поскольку ворон ворону глаз не выклюет. И действительно, впоследствии оказалось, что бывший полковник авиации пошёл на повышение и получил вне очереди квартиру, поскольку возглавил партийный комитет пароходства.
Вот уж поистине: – От винта!
