Как я не встретился с Александром Галичем Григорий Галич
Познакомились мы с этим симпатичным семейством в 1973 году на Валдае, излюбленном месте отдыха москвичей – на одной из валдайских баз отдыха. Они поселились по соседству с домиком, где жили мы – я, жена и наш двенадцатилетний сын Аркадий. Зинаида Лазаревна Финкельштейн преподавала историю музыки в «Гнесинке», а её дочь Лида Абрамович – историю театра в хореографическом училище Большого театра СССР. Ее сын – полугодовалый Сашка стал нашим общим любимцем.
Еще в начале нашего знакомства Лида сказала: «Везёт нам на Галичей!». Оказалось, Александр Аркадьевич Галич – их давний друг. И, вообще, все их близкие знакомые числились по тому времени «опасными» людьми. Среди них были Солженицын, академик Левич; Дымшиц, Менделевич, Фёдоров, «самолетчики», посаженные за подготовку угона самолёта в знак протеста против запрета на выезд в Израиль, и немало других. Сама Лида и её муж Игорь Абрамович – сотрудник Института биофизики АН (он не смог приехать на Валдай из-за неотложных дел,– каких? – мы узнали позднее) также числились в активных диссидентах.
Днём мы за исключением бабушки Зины, которая нянчилась с внуком, ходили в звонкие валдайские боры, где в тот год народилась уйма колосовиков – июньских белых грибов, а вечерами получали удовольствие, общаясь друг с другом. Мы с женой были оперными меломанами, большими любителями балета и знали поимённо всех мало-мальски известных советских и зарубежных певцов и танцоров, нам было о чём поговорить. Когда же Зинаида Лазаревна узнала, что легендарное колоратурное сопрано, Дебора Пантофель-Нечецкая – моя двоюродная сестра, она в восторге всплеснула руками и попросила меня при первой же встрече передать Деборе Яковлевне, что является вечной поклонницей её великого голоса и высочайшей техники, позволявшей ей исполнять вещи, недоступные другим мастерам вокала. Кроме музыки и балета темами наших разговоров были литература – тогда еще крамольные Мандельштам, Пастернак, Платонов и, конечно, зловещая, душная атмосфера брежневско-сусловского репрессивного застоя. С маленьким Сашкой я нашёл общий язык и, когда купал его, он вёл себя гораздо спокойнее, чем когда это делали женщины. Мы все очень сблизились, и, стоило мне заикнуться о том, что остаток отпуска мы с женой собираемся провести у родных в Москве, как Зинаида Лазаревна тут же вручила нам ключи от своей московской квартиры возле метро «Щербаковская», где мы должны были дожидаться её возвращения с Валдая.
Судьба этой бесконечно доброй и интеллигентной женщины сложилась непросто. В 1938 году был расстрелян её муж – главный инженер Киевского авиационного завода. Квартира вместе со всем имуществом была опечатана, и беременная молодая женщина с саквояжем, в котором лежали паспорт, консерваторский диплом и кое-какие вещички, оказалась на вокзале. Сев в московский поезд, она добралась до дальних родственников в Москве. Там родила дочь, сумела устроиться на работу, и со временем стала высококвалифицированным преподавателем и известным музыковедом. Капитальный труд «Оперы Чайковского», одним из авторов которого она являлась, был мне вручен с очень тёплой надписью, и вот уже тридцать с лишним лет эта книга занимает почётное место в моей библиотеке автографов. Когда в 1974 году семья её дочери покинула страну, она очень страдала от разлуки с ней и внуком. Через три года её сердце перестало биться.
Десять месяцев спустя после нашего знакомства, в апреле 1974 года я был командирован в Москву на Высшие инженерные курсы Госстроя СССР, которые располагались на Волгоградском проспекте, наискосок от памятника Герою Советского Союза Лазарю Папернику, взорвавшему последней гранатой себя вместе с окружившими его фашистами. Созвонившись однажды с Лидой, я после занятий приехал к ним в одну из многоэтажек в Марьиной роще, в их однокомнатную кооперативную квартиру. Лидка внешне – вылитая Алиса Фрейндлих, в очках, с сигаретой в углу рта – стучала на пишущей машинке, стоящей на кухонном столе, а из мусорного ведра торчала Сашкина попка, который там что-то увлеченно исследовал. Лида готовила очередную музыкальную передачу для радиостанции «Юность», которая с некоторых пор выходила в эфир под фамилиями её друзей. После того, как Лида и Игорь два года назад подали заявление на выезд в Израиль, их обоих немедленно выгнали с работы, а надо было как-то жить самим и растить ребёнка.
Чтобы не отвлекать Лиду, я стал заниматься с Сашкой. Желая его развлечь, а заодно щегольнуть своим умением нехитро сыграть на фортепиано пару, с горем пополам, разученных неаполитанских песен, я сел за инструмент. Но мои способности не были оценены по достоинству, а может как раз наоборот, так как Сашка при первых же аккордах «О, соле мио» описался. Меня это не остановило, и, доиграв этот шлягер, я объявил, что следующим номером будет «Вернись в Сорренто». Лидка тут же закричала, чтобы я отошёл от инструмента, иначе чувствительный ребёнок обкакается. Я не стал рисковать своей репутацией пианиста и прекратил экзерсисы.
Вдруг раздался звонок в квартиру, Лида открыла дверь, и в прихожую вбежал Игорь – невысокий худощавый, с умным и тонким лицом, в потрёпанных брюках и старой лыжной куртке. Торопливо глотая суп, он рассказал мне, что теперь работает таксистом, но «Волгу» ему дали разбитую, она постоянно ломается, и его на всех летучках обвиняют в систематическом невыполнении плана. Наскоро поев, он ушёл. Я тоже собрался уходить, и тут Лида, словно очнувшись, побежала в комнату и вернулась с большой Сашкиной фотографией, которую я прислал им из Новгорода – на Валдае я его много фотографировал. На обратной её стороне было размашисто написано: «Дорогому тёзке на добрую и долгую память. Будь счастливее нас!», дата – «14 апреля 1974 года» и подпись «Александр Галич». «Как, у вас был Галич?» - «Да, - ответила Лидка, - он ушёл за полчаса до твоего прихода. В июне его высылают, и он с гитарой обходит всех близких. Нам он спел «Петербургский романс», «Поезд» и «Переселение душ». Сашка почувствовал его настроение и стал плакать. Галич подписал фотографию, попрощался и ушёл». Я был необыкновенно взволнован – находиться с моим кумиром в одном пространстве и не совпасть по времени всего на полчаса!
Как писал Галич впоследствии в своей книге «Галич у микрофона»: «Израильская виза была мне представлена в КГБ, как повод для изгнания». Он просил визу в Норвегию, т.к. имел оттуда приглашение для проведения семинаров о Станиславском (он был одним из его последних учеников). Ему в очередной раз отказали и предложили визу в Израиль, намекнув при этом, что в случае отказа возможны два варианта – тюрьма или психушка. И он уехал. К тому времени Галич был практически лишён средств к существованию. Его исключили из Союза писателей, Союза кинематографистов и, что вообще беспрецедентно – из Литфонда, откуда в своё время не исключили даже Пастернака; с ним расторгли все ранее заключённые договоры. Подлейшая тоталитарная система умела расправляться с неугодными ей людьми.
А Лида с Игорем и сыном вскоре с израильской визой выехали через Вену в Америку, где она преподавала в Питтсбургском университете историю русского театра, а потом переехала в Сан-Франциско. Зинаида Лазаревна ещё надеялась на встречу с внуком и дочерью, но после появления Лидиных публикаций в журнале «Континент», эти надежды рухнули.
Наш сын Аркадий вырос, у него появилась дочь Катя, а ещё через пять лет – сын Александр. Так что в нашей семье растёт Александр Аркадьевич Галич.
