№ 12/2008



Рождественская сказка для о-очень молодых
и романтичных женщин


Елена Фогельзанг
Рисунки автора

...Каждый сам кузнец своего счастья... / из латыни /

Говорят, под Новый год, что ни пожелается,
всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается!
/Детский стишок советского времени./



Теодор Бургхардт фон Хоенхайм

За неплотно прикрытой дверью профессорского кабинета ангельские радиоголоса пели «Мери Крисмас».
– Это окончательный диагноз? – тридцативосьмилетний бизнесмен, последний отпрыск благородной фамилии фон Хоенхаймов, только что выслушавший свой приговор, пребывал словно бы в невесомости.
– Я глубоко сожалею, но в данном случае медицина бессильна, – развёл руками доктор Кляйн.
Полуоглохший, потерявший ощущение пространства и земной тверди под ногами, Теодор автоматически проследовал по пустынным стеклянным коридорам клиники, сел в машину, захлопнул дверь между собой и окружающим миром и несколько минут приходил в себя. Здесь он был почти дома.
– Ну что ж. Бывает и много хуже. В конце концов, жизнь прекрасна.
Рука привычно включила музыку. Под рвущие душу, поднимающие её к неведомым высотам, звуки органа, его мерседес пробежал по залитым огнями праздничным улицам и вылетел на автобан. Нарядные вайнахтсманы, сверкающие ёлочки, искусственные льды и сугробы сменились натуральными снегами по сторонам дороги. Словно по заказу, вторые сутки шел снег. Белое Рождество. Деревья в снегу. Как романтично!
– Ещё бы поменьше аварий на автобанах, – подумал Теодор. Некстати вспомнились мать и братья, погибшие летом на горной дороге под проливным дождём. Германия – это страна, где всё время идёт дождь. Кажется, это сказал Наполеон. Что-то я совсем рассиропился. – Как часто случается с самодостаточными людьми, он отреагировал на непривычное состояние злостью и растерянностью. В борьбе с собой незаметно пролетела дорога к дому.
Замок Фалькенштайн светился окнами и праздничной иллюминацией, повторяющей силуэт здания. По решётке парка, переливаясь, бежали ручейки разноцветных огней. Большая ёлка стояла на центральной дворцовой площади. У парадного входа Теодор бросил машину с ещё звучащим органом и стремительно поднялся по ступеням. В огромном холле неназойливо веселилась рождественская музыка, пахло хвоей, цитрусовыми и корицей.
Рассеянно кивнув старому дворецкому, он вознёсся в кабине лифта на второй этаж к отцу.
– Что за мальчишество или чудачество? Как это понимать? – едва завидев сына, напустился на него восьмидесятилетний фон Хоенхайм. – Возмутительно! Как ты мог отказаться провести с ней Рождество и встретить Новый год? Что это за заочные поздравления и подарки? – Выговор касался его отношений с Моникой, предназначавшейся в невесты далеко не юному наследнику, и старик не чаял дождаться внуков.
– Отец, я, конечно, должен был бы пощадить твои чувства. Но если скрыть это от тебя, ты станешь неправильно оценивать будущее и мои поступки.
И Теодор посвятил отца во все перипетии, касающиеся обследования и диагноза, и тут же пожалел об этом: старик бледнел на глазах. Он, казалось, даже похудел и уменьшился за несколько минут. Поблекшие глаза смотрели растерянно и беззащитно. Теодор с трудом смог отвести взгляд от мучнисто-белой руки отца, вцепившейся в набалдашник трости.
– Поверь, мне самому надо прийти в себя. Дай мне время. Я хочу побыть один. Прости и позволь мне эту блажь. Я сейчас уеду в Хоенфалькенштайн. Дня через два вернусь как огурец, – закончил Теодор..
– Огурчик, – пробормотал старик. – Хорошо, – и спохватился: – но там же холодно и…
– С Рождеством тебя, – не дослушал его сын и вышел.
Он быстро собрался. Получил у старшего повара огромный короб с едой, самолично поместил его в багажник, прихватил жидкость для разжигания камина и сел в уже остывший салон машины. На сей раз он просто включил радио. Незнакомая музыка то ли успокаивала, то ли ещё больше тревожила. Это оказалась симфоническая картина Георгия Свиридова – «Метель» по одноимённой повести Пушкина.
– Надо будет прочитать, – рассеянно подумал Бургхардт.
Со стремительно темнеющего неба опять полетели снежинки. В вышине они хаотично кружились в пространстве, а над самым полотном дороги, в бледном свете уже зажжённых фар, вдруг начинали синхронно, как русский кордебалет, нестись друг за другом в одном направлении. Бургхардт мельком глянул на бобтейла, прогуливающегося с хозяином. Больше на придорожном тротуаре не было ни души. Все веселящиеся и стреляющие остались в черте города. Бобтейл нагулялся до состояния движущегося сугроба и явно мечтал о своей тёплой подстилке. Не желая углубляться в собственные переживания, Бургхардт стал, как житель джайлау – степей Казахстана – думать только о том, что наблюдал визуально.
– Собаку, что ли, завести? Действительно, почему на весь замок ни одной собаки? Ни йоркшира, ни бернардинера...
Дорога неширокой улицей стала закручиваться наверх к Хоенфалькенштайну. После сказочных белых зарослей, окружавших хальсграб и служившую ему основанием скалу, неожиданно появился чёрный зев внешнего входа. Машина легко взлетела по очень крутому подъёму и встала у моста перед закрытыми воротами под башней внутренней стены.
Через несколько минут древние воротины растворились в тёмном зеве; хранитель торопливо юркнул за руль своего жука-сааба и выехал на площадку. Теодор загодя созвонился с ним и отпустил на праздник к живущей в другом конце городка дочери и двум внучкам. Буркхардт проехал по гулкому, тускло освещённому хилой лампочкой тоннелю в стене под башней. Сзади душераздирающе заскрипели ворота, прикрываемые хранителем.
Наследник древнего соколиного гнезда достал из багажника огромную сумку с постелью и одеждой. Подумав, повесил её через плечо, крякнул и выволок коробку с продуктами. Оставив багажник ловить раскрытой пастью снежинки, он направился в донжон, через гулкий, почти абсолютно тёмный рыцарский зал и прочие слегка освещённые переходы, в которых служитель предусмотрительно оставил для него включёнными пыльные плафоны. Теодор пристроил груз в гостиной донжона, где уже вовсю старался тепловентилятор и разгорался камин. Спасибо служителю. Именно здесь Бургхардт и собирался пожить. В спальне, наверху, ему делать было нечего. Он не стал разглядывать шевелящиеся под тёплым ветром драпировки паутины в углах и на тёмном потолке, а вышел во двор обиходить своего серебристого коня, достаточно наловившего снежинок. Закрыв багажник, Теодор пробежался по обледенелым булыжникам, спрятавшимся под снегом, и поднялся на стену. Мир был – мгла и летящий снег. Внизу в городке мерцал разноцветными огоньками приближающийся праздник. Вдалеке фантастическим облаком светился его большой город. В заснеженном небе над ним отражались многочисленные огни. Теодор замерз и вернулся в гостиную. Он принёс запас дров для камина, старательно оборудовал себе лежбище и принялся сервировать ужин на старом медном подносе. Расположившись, наконец, в высоком грубом и неудобном кресле напротив камина и налив в бокал коньяку, Теодор ощутил удовольствие от хлопот и этого странного одиночества.
– Возможно, именно этого мне давно и не хватало, – подумал он, разглядывая на свет от горящих дров янтарно-красную, густую жидкость. Приближающийся праздник разбудил в нём какие-то потаённые струны, и вместо горечи и растерянности Бургхардт ощутил, как весь наполняется ожиданием. Было чуть тревожно и весело.
– Впадаю в детство, – хмыкнул он. – Остается только повесить около камина носок и лечь спать пораньше. На случай визита вайнахтсмана. Больно ударили воспоминания, как отец устраивал для него и братьев праздник с вайнахтсманами, оленями и прочими чудесами.

– Мне никогда не иметь таких забот, – Теодор пригубил душно пахнущий коньяк. – Наверное, это хорошо. – Однако лёгкая боль в груди была с ним не согласна. Он ещё немного понаслаждался тишиной и покоем. И собирался уже взяться за книгу, когда совсем близко, в самом замке, раздался автомобильный гудок. Кто-то просигналил два раза. Сказать, что хозяин-гость был удивлён и не очень доволен, значило бы ничего не сказать.
– Неужели это Моника отыскала меня так некстати, – нахмурился он и направился к входу. Снег шёл, казалось, ещё сильнее.
Во внешнем дворе по невидимому спуску тихо прошуршала машина.
– Уже уехали? Кто же это мог быть? – недоумевал Теодор, входя в полутёмный портал ворот. Свет там он ещё не выключал. Издали было видно, что одна воротина приоткрыта и в полумраке шевелится чей-то довольно высокий, уродливый силуэт.
– Кто здесь? – гулко вопросил Бургхардт и направил мощный фонарик на посетителя. Силуэт громко ахнул, отворачиваясь от света всем телом, и заревел странным басом. Бас звучал жутко обиженно и завершал рыдания на цыганский манер: Ай, нэ-нэ, нэ-нэ, нэ-нэ...
Человек у ворот повернул к Теодору ослепительно белое лицо и на опасливо приблизившегося изумлённого владельца Хоенфалькенштайна искоса глянули перепуганные серые глаза, буквально в пол-лица. Чуть розоватые нежные губы маленького рта под мягким едва вздёрнутым носиком приоткрылись: А где Гарри, он приехал? – редкостно мелодично спросила незнакомка.
– По-русски, - машинально констатировал Бургхарт, – откуда здесь русская на ночь глядя? – Уродливый нарост на её высоконькой фигуре усиленно извивался и продолжал рыдать по-цыгански. Правда всё тише и жалостнее.– С маленьким ребёнком, – ещё более изумился Теодор, машинально заглядывая в чёрную щель приоткрытых ворот. – Кто-то ещё есть с ней?
– Как вы сюда попали? Какой Гарри? – озвучил он своё изумление, – ваша машина ушла? – Изъяснялся он с некоторым трудом, но она явно обрадовалась:
– Да, да; видимо таксист не захотел ждать, боялся, что не заплачу. А Гарри и остальные ребята здесь? – Она говорила и попутно пыталась успокоить ребёнка. На плече у неё висела сумка, в каких носят памперсы, а у ног стояла ещё одна, не намного меньше той, в которой Теодор привёз свои вещи.
– Здесь никого нет, кроме меня, – от непрошенного волнения сильно ломая язык, сообщил Бургхардт. Незнакомка словно бы пошатнулась и стала ещё белее лицом. Она прислонилась спиной к холодной стене:
– Как, ведь это Хоенфалькенштайн? – в её голосе звучали растерянность, отчаяние и усталость.
– Да, это Хоенфалькенштайн. Но, я думаю, нам лучше всё выяснять в тепле. Пройдёмте. Ваша машина всё равно уже ушла. – Бургхардт прошёл к воротам и задвинул засов. Потом поднял с мостовой сумку и прикоснулся к локтю незнакомки, побуждая её двигаться вперёд.

Софья Фальк.

На эту сумасшедшую поездку Софья решилась спонтанно, очертя голову, одурев от одинокого сидения в хайме с годовалым Ромкой. Скандалы с его отцом прекратились. Всё было позади, со дня на день придет решение суда о разводе. Тогда она сразу сядет с Ромкой в самолёт и полетит назад. В неизвестность. Софья пока не представляла себе, куда направится с ребёнком, сойдя с трапа самолёта в зимнем Казахстане. Не было ни дома, ни родни, – ничего, к чему они могли бы притулиться хотя бы в первые дни. Соня не хотела больше сходить с ума, плакать и планировать. В первую очередь надо было на подольше сохранить для сына молоко. Потому как вполне могло оказаться, что оно станет его основной пищей. Рыдая и отчаиваясь, функцию кормилицы сохранить весьма проблематично. А посему, последние дни в Германии Софья использовала очень мудро. Как говорила соседская девчонка – «генИсала»*
В хорошую погоду она гуляла с Ромкой, показывала ему местные красоты и, не умолкая, обо всём рассказывала. Малыш весело таращился на маму, голубей и прочие непонятности, гулькал и пускал пузыри. Когда он спал, Соня сидела в интернете, благо Георг еще не забрал компъютер в свою квартиру, а хайм платил за электричество. На сына отец внимания не обращал. Разве что злобно скрипел зубами на дополнительную мороку со спиногрызом. В чате у Софьи была куча знакомых и, в частности, этот самый Чёрный Гарри. Парень жил в соседнем большом городе и уже два раза приезжал встретиться с «Софией» Это её имя в чате.
В первый его приезд был солнечный осенний день, и они втроём отлично погуляли по городу, выпили кофе в уличном кафе. Во второй раз Ромка остался с пожилой соседкой Фридой, а Соня и молодой человек ходили в кино.
Крупноглазый, с модной бородкой, он был очень эффектным спутником, и Софья не раз ловила завистливые взгляды местных девиц, дымивших, как паровозы, в тех же кафе и парках, где они гуляли. Он был на четыре года старше двадцатичетырёхлетней Софьи и таким высоким, что она со своими метром шестидесяти девятью чувствовала себя маленькой. Это было приятно. Любая высокая девушка её отлично поймёт. Никаких матримониальных планов и надежд с новым знакомым Софья не связывала. Просто одной наслаждаться последними днями в Германии было не очень удобно. Особенно с ребёнком. А относиться к мужчинам, как к товарищам, она умела всегда. И, опять же, умела виртуозно избегать двусмысленных ситуаций и пропускать мимо ушей скользкие намёки. Благо Гарри никаких таких поползновений как раз не делал. Чем ей очень нравился.
Два месяца перед рождеством весь чат планировал съехаться на треф и Гарри уговаривал её приехать с наследником. Местом встречи был назначен замок Хоенфалькенштайн, где можно прекрасно разместиться, отдохнуть и погулять. Приятель клятвенно обещал Софье «всё устроить», чтобы Ромке было удобно. Тем не менее, она ехать не собиралась. Но пометавшись с утра в опустевшем хайме – почти все жильцы разъехались на праздник к родне – ее словно лихорадка охватила, она тщательно собралась и поехала, придерживаясь подробных указаний Гарри.
Сойдя с поезда, Соня сразу взяла такси и толстый, какой-то недовольный с виду немец отвёз её в горы, в лес к очаровательному бунгало, прямо под развалинами замка на скале. Горный домик – гостиница был закрыт и явно пуст. Софья окаменела. Таксист стал выглядеть ещё более недовольным и предположил, что клиентка что-то перепутала, и ей надо было совсем в другое место.
– Этих гнёзд соколов на высоких горах здесь целая стая, вместе с гостиницами, дворцами и развалинами, – ворчал он.
Такси спустилось с гор, проехало через большой город, по пустынной дороге промчалось сквозь сгустившуюся мглу и снегопад. Узенькой улочкой в сиянии рождественских огней, оно ввинтилось в высоко вознёсшийся надо всем, непонятный во мгле и снежной пляске, чёрный замок. Закутанный Ромашка крепко спал, укачавшись в дороге. Страх, с которым Соня мужественно боролась, всё сильнее сжимал ей сердце. Однако, в тёмном силуэте тускло светилось несколько узких окон и этот свет сразу принёс ей облегчение и надежду.
Софья осторожно выгрузилась, стараясь не разбудить Ромку, расплатилась с недовольным толстяком и, попросив его айн момент подождать, двинулась в ворота. Пролезая с Ромашкой на руках в приоткрытую половину, обвешанная сумками, Соня чувствовала себя смертельно усталой и замерзшей. К тому же, потратив на дорогу кучу денег, она нервничала, не зная, даром ли обойдётся ей эта гостиница, и хватит ли денег на возвращение? Но, в конце концов, кто не был молод и глуп, пусть иногда?
В холодном полутёмном тоннеле за воротами не шёл снег, но гулял ветер. За спиной воровски прошелестело вниз такси. Вредный дядька всё-таки уехал. Впереди виднелся небольшой двор с заснеженной мостовой. Тоскливое сомнение зашевелилось в душе, вся эта обстановка мало походила на очаровательное местечко для отдыха, которое рекламировал Гарри. Из заснеженного белого пространства вынырнул мужской силуэт. Он быстро вошёл в тоннель, где в сомнениях застряла Софья, мгновение вглядывался в темноту и вдруг ударил прямо в неё ослепительным пучком света, рявкнув по-немецки: «Wer ist da»?
Она резко отвернулась, но Ромка всё-таки проснулся, испугался и обиженно заплакал. Буквально через несколько секунд Соня поняла, что влипла. Никаких интернетовцев и, тем более, Гарри в этом жутком месте не было.
Вроде бы смягчившийся незнакомец предложил ей разобраться в более удобной обстановке, поднял её сумку (о, ужас!), закрыл ворота и очень властной рукой взял её за локоть. Говорил он по-русски, как знающий, но не имеющий практики человек. Был он среднего роста, и Софья в сапогах на высоких каблуках косилась на него почти свысока. Впрочем, коситься было некогда. Потому что её внезапно стали донимать внутренняя дрожь и близкие слёзы. А надо было ещё идти по булыжникам и утешать Ромку, который усиленно демонстрировал обиду и может быть даже горе. Причём с обычным своим цыганским акцентом. Ведомая незнакомцем, Софья прошла по какому-то громадному тёмному залу, тускло освещённым коридорам, где на стенах кое-где висели портреты и какие-то драпировки, а может сверхпаутины сверхпауков, и попала в показавшееся очень тёплым и приветливым помещение.
В большой комнате на столе с неопределённо-древней гобеленовой скатерью горел громадный канделябр, потрескивал камин и слабо шумел тепловентилятор. Одно из высоких кресел с наброшенным на него пушистым пледом стояло у камина вместе с маленьким столиком с подносом. На подносе была еда, разная, дорогая, бутылка жутко драгоценного французского коньяка и бокал.
Незнакомец, видимо наслаждался в одиночестве, а они с Ромкой неожиданно и довольно громко это удовольствие нарушили. Софья хотела положить Ромашку на стол, но хозяин подтолкнул их к свеже-устроенному лежбищу на весьма древнем, огромном, каком-то странном диване. Наверное, века одиннадцатого.
– Здесь удобнее, – пробормотал он и отступил подальше.
Соня раздела сына, конечно, уже насквозь мокрого в нижней части фигуры. Сбросила пальто и шапку и повернулась к хозяину. Он тоже уже разделся, остался в светлом свитере крупной вязки и того же цвета слаксах. На вид всё очень мягкое и лёгкое. На вид... Вид был впечатляющий. Этот коротышка обладал изумительной фигурой, прямо Сталлоне, и очень, очень приятным лицом. Густые тёмные волосы, чёрные вразлёт брови, породистый нос с горбинкой и тонкими ноздрями, квадратный подбородок со сногсшибательной ямочкой. Большие синие глаза в пушистой заросли ресниц смотрели со спокойным интересом. Крупный твёрдого рисунка рот и всё лицо так и просились под сверкающий шлем с забралом. Или в большое кожаное кресло системы «шеф», при белой рубашке, итальянском костюме и французском галстуке. А запах пусть будет как сейчас. В каждом удивительно рациональном движении незнакомца, во всём его существе звучала уверенность и властность.
– Можно мне переодеть и накормить сына? Мне всё равно это надо сделать, – спросила Софья, стесняясь глядеть в лицо хозяину. Потом мы уйдём, – добавила она и стиснула зубы изо всех сил, стараясь не заплакать. Было очень жалко себя. Это всё из-за молока.
– Конечно, конечно. Это, разумеется, – несколько взволновался незнакомец, – здесь не очень удобно. Я только три часа, как приехал. Ненадолго. На два дня. Всё, что здесь имеется, к вашим услугам, – он развёл руками. – Располагайте.
Софья принялась за привычное дело. Сняла мокрый памперс и бросила на пол. Взяла чистый, согретый на тепловентиляторе, подняла Ромашку, немного гордясь, и поставила голопупого на колени. И с ужасом увидела, как он с тихим журчаньем поливает пол тёплой, прозрачной струёй и с большим интересом наблюдает за процессом в свете каминного пламени. Замирая от страха, Софья перевела взгляд на хозяина. Он смотрел на ожившую скульптуру «Мальчик пис» чуть приподняв брови, и изумлённо улыбался.
– Ничего страшного, – коротко хмыкнул он на Сонечкин перепуганный взгляд. – Репутацию этого замка и рода уже столько веков пытались подмочить, что какая-то младенческая капля погоды не сделает, – он опять коротко засмеялся.
– Кстати, я здесь хозяин, моё имя Теодор Бургхардт. Я могу узнать, как зовут вас?
– Софья, – по-детски отозвалась Соня, – а это мой сын Ромка. Роман. Фальк наша фамилия. Завтра ему будет год.
Хозяин чему-то очень восхитился. Софья одела Ромку и стала готовить грудь, стараясь не обращать внимания на Теодора Бургхардта. А его милость, светлость или высочество как-то там... и сам стушевался, спрятался где-то возле окон. Наверное, чтобы не смущать. Деликатный владелец замка.
Она пристроилась, наконец, в неудобном кресле перед камином, Ромка блаженно зачмокал, сразу начал закатывать глаза и садюжничать, месить цепкими пальчиками-хваталками мягкую белую кожу груди. В какое-то мгновение Софья увидела мелькнувшую около колен темноволосую голову, широкую тёплую спину, обтянутую свитером, и под ногу ей подтолкнулась древняя скамейка. Сразу стало много удобнее, Потрескивание и тепло камина убаюкивало. Захотелось спать и есть. Или наоборот.
– Спасибо, – тихо сказала Софья. Ромка распахнул круглые глазищи и, выпустив натянутый сосок, громко и сонно спросил: «Га»?
– Ешь, ешь, – ужасно довольным голосом отозвался этот самый Бургхардт, владелец древнего пустого замка, и совсем близко наклонился:
– Извини, пожалуйста. Ешь спокойно. – Он отошёл подальше, провожаемый строгим Ромкиным взглядом. На сей раз Теодор Бургхардт не отвернулся, напротив, он с удовольствием принялся наблюдать за процессом питания своего юного незванного, скажем прямо, гостя.

Софье сначала под посторонним взглядом было страшно неловко. И поёрзать хотелось, и прикрыться. Но потом она увидела, что хозяин наблюдает не за ней, а за Ромкой и успокоилась. Пока сын насыщался, Соня сама смертельно захотела есть.
Эта стоящая рядом на старом подносе еда просто сводила её с ума. Так и хотелось сцапать кусочек необыкновенной ветчины, положить на тоненький ломтик странного хлеба, усыпанного зёрнышками, или дырявого сыра с маслом, или персик, или…
Ромка уже уснул у ее груди, а Соня все еще, не отрываясь, смотрела на злополучный поднос. Затем, опомнившись, залилась краской смущения от ушей и до корней волос. Она кинула взгляд на хозяина замка. Конечно, он всё видел. Видел и бровью не повёл. Она тихонько положила Ромку на всё тот же диван.
– У меня тут имеются кое-какие продукты. Могу я преложить вам пару-тройку бутербродов под кофе, красное или белое вино, а может, коньяк? – как ни в чем не бывало поинтересовался херр Бургхардт, запуская руки в большую коробку, стоящую в тёмном углу у окон.
– Спасибо, – помня о своем бутерброде в сумке, поблагодарила Софья. – Но лучше нам отправляться домой. Уже восемь часов.
– И как же вы намереваетесь это сделать? – тонко улыбнулся хозяин. – Во-первых, вы мне пока ничего не объяснили. Во-вторых, поезда ещё долго будут ходить, в-третьих, только я могу вас доставить на вокзал, а голодную кормящую маму я из Хоенфалькенштайна не выпущу. Такого позора он не переживёт. Итак, чем поужинаем? Правда, выбор не велик, – он выжидательно смотрел на неё.
Софья, пересиливая смущение, взглянула на атлетическую фигуру напротив. Слава Богу, не запнулась о глаза:
– В общем-то, всё равно. Только мне ничего из напитков нельзя. Ни алкоголя, ни кофе. Ромашка потом спать не даст.
– О! – он приложил руку ко лбу. – Я совсем выпустил это из виду. Но есть, ага, минеральная вода. Французская. И, у служителя я видел смородиновый и вишнёвый соки. Позаимствуем?
Говорил он вроде бы и с вопросительной интонацией, однако ответов не ждал. Вышел, быстро вернулся с соком и развил бурную деятельность, сервируя ужин. Собственно, бутерброды были уже готовы и упакованы в тонкую плёнку, кроме икры. Её надо было самим намазывать.
Когда Софья уселась за столиком у камина, рот у неё был судорожно сжат. Иначе потоки, неизвестно откуда явившейся слюны, рекой потекли бы по подбородку.
Херр Теодор Бургхардт окинул взглядом свою работу и с удовольствием потёр руки. Будто это именно он целый день голодал, носясь в такси по горам и лесам. Его милость устроился в кресле напротив и принялся усиленно пододвигать Софье угощение. Сам он в основном намазывал икрой один и тот же бутерброд.
– Ну-с, я жду услышать, как вы попали сюда, Софи? Могу я так вас называть? – осведомился херр Бургхардт, когда «гостья» уже сжевала второй бутербродик, запивая вишнёвым соком. Её неловкий рассказ об интернетовцах и поездке прерывался его короткими и точными вопросами. Очень скоро бедняга чувствовала себя как на допросе третьей степени. Она выложила без утайки всё о муже, о разводе, интернете, прогулках и мытарствах с поездкой. Ужасалась своими безответственностью и легкомыслием, просила прощения за беспокойство и благодарила за снисходительность. Ей не было нужды изощряться в разговоре по-немецки: всё это время хозяин беседовал с ней на её родном языке.
– Где вы так хорошо научились говорить по-русски? – осведомилась Софья.
– Это в нашей семье второй язык. Моя бабушка была русская княжна. Дед привёз её из Парижа, где был в праздничной поездке на Рождество. Там его будущий тесть банально работал таксистом. Сбегая от революции, он сумел вывезти только жену. Впрочем, из имения и вывозить-то было нечего. Мама моя тоже была русская и тоже красавица. Отец привёз её из советской России, когда учился там в военной академии. До войны и не такие казусы случались с нашими народами. Высшие офицеры гостили друг у друга семьями. Правда, отец вывез маму с большим скандалом. Можно скзать, им очень повезло, что она к тому времени была круглой сиротой, и репрессировать было просто некого. Как видите, Софи, я наполовину русский во втором поколении.
Софья слушала, разинув рот. А разговорившийся герр Бургхардт, между прочим, поведал, что живёт в большом городе поблизости, с восмидесятилетним отцом, который спит и видит его женатым и окруженным наследниками. Сам же Теодор собирается завести собаку.
– Вы кушайте, кушайте. Вот приличные нектарины, ананас наш повар нарезал. Вам надо хорошо питаться. У вас вон какой мужчина на руках. Что с вами?!
При слове «собака» нос Софьи начал распухать и краснеть, глаза наполнились слезами до краёв. Потом слёзы перелились через край и блестящие и прозрачные покатились по нежно зарозовевшим от каминного тепла щекам.
– Что, что такое? – вскочил херр Бургхардт. Его глаза видели не распухший красный и предательски мокрый нос, а громадные, серо-зелёные очи в сиянии прозрачной влаги. Катившиеся по нежным щекам бриллианты, мокрую вспухшую губку, закушенную аккуратными зубками... Всё это было невероятно красиво, сказочно, и к этому желалось прикоснуться.
Недолгий допрос внёс ясность в причину горьких слез. Софья поведала о самом любимом существе на земле после, конечно, Ромашки. О шестилетнем эрдельтерьере Монморенси, который уже полгода живёт в тирхайме, умирая от тоски по хозяйке. – И никогда-а-а не дождё-о-отся-а-а!!!
Бургхардт утешающе гладил её по голове и спине. Похлопывал по плечику.
– Ну-ну, – вытирая ей лицо шикарной салфеткой и крепко вцепляясь в нос, видимо для сморкания, сказал херр Бургхардт. – Ну-ну. Всё образуется. Всё будет хорошо. Давайте-ка, скушайте нектаринку, выпейте воды...
Она бросила взгляд на свои турецкие часы со стразами и ужаснулась позднему времени. Надо было просить этого потомка германской военной аристократии помочь ей выбраться. Однако в этот момент Теодор опять резко поднялся, отчего пламя свечей в канделябре заметалось по стенам. Повернувшись к Софье своей атлетической спиной, он что-то усиленно поправлял в камине.
– Софи, я думаю, вам надо остаться и переночевать здесь. Место и постель найдутся. Перенесём наверх в спальню тепловентилятор, затопим и там камин. Кровать очень широкая, вы с Ромочкой прекрасно поместитесь. Я всё устрою. Оставайтесь.
– Вы ехали на Рождество. Завтра у нас будет на подготовку целый день.
«У нас» – резануло слух.
– Вот мы втроём и отпразднуем. Купим ёлочку, детское питание малышу. Всё, что может понадобиться. Оставайтесь, – он повернулся к оторопевшей Софье. – Это же знак свыше. На Рождество мне прислали юную мать с младенцем. Я сидел тут в депрессии, и вдруг счастью помогло несчастье.
– Что вы, что вы?! – замахала руками Соня, – я не могу. Это неудобно, нельзя. Вам ещё тратиться на нас. Зачем это? Если бы вы смогли довезти нас до поезда, уже для меня огромной помощью.
Теодор Бургхардт бухнулся в кресло:
– Ну почему нельзя-то? Сколько вы собирались пробыть с интернетовцами, три дня?
– Софья закивала.
– Ну, вот и пробудете. Встретим Рождество втроём. Утром поедем к отцу, сопроводим его в собор. Дома возможности огромные. Искупаем молодого человека, пообедаем в семейном кругу, поужинаем и, если захотите, я отправлю вас в этот ваш хайм. – он выжидательно уставился на неё.
– Что вы? – повторила Соня, как заведённая, – Нельзя. Ещё и Вашего папу беспокоить. Нет, нет.
– Да он счастлив будет, что я жив, здоров и развлекаюсь! – воскликнул ненормальный наполовину русский во втором поколении. – И насчёт денег прошу не волноваться. Я более чем достаточно богат. Могу я позволить себе отдохнуть, как хочу? Это же Рождество. Сказка. Давайте и дальше делать глупости.
В продолжение всего монолога Софья отрицательно мотала головой с зажмуренными глазами.
– Почему, почему ради каких-то интернетовцев можно рисковать очертя голову, а ради человека, священное уединение которого Вы так грубо нарушили, оглушили цыганскими воплями, записали все полы в уважаемом с двенадцатого века замке – нельзя? В конце концов, съели недельные запасы продовольствия... Почему Вы не можете возместить мне все эти неудобства?! У вас просто дурной вкус.
Сжав губы, чтобы не рассмеяться, нарушительница благородного спокойствия кивнула.
– Что? Да?! – воскликнул шёпотом хозяин уважаемого замка, – Урра!!!
После этого Софье было велено подняться по винтовой лестнице в спальню и осмотреться там, покуда хозяин позвонит по своим делам и сходит за дровами для камина.
Соня поднялась наверх. Здесь располагалась огромная древняя резная кровать без всякого намёка на матрацы, дышал холодом камин. Как и в гостиной, так и здесь, на полу и мебели особых залежей пыли не наблюдалось. Зато эффектно шевелились паутинные драпировки в углах и на потолке.
Софья ещё раз огляделась, подошла к окну. Обстановка вполне подходила для фэнтези. За окнами слабо виднелось светящееся вдали облако города и огоньки внизу. В полосах света летели снежинки.
Они присела со свечой на голое дерево кровати. Думала, что зря согласилась остаться, и чего можно ожидать от непонятного хозяина замка. В дальнем углу слабо замерцали латы. Она их заметила только сию минуту и вгляделась. В неверном свете свечи портьеры и сами латы казались просвечивающими, колышущимися. Она встала, собираясь поближе рассмотреть такую восхитительную романтику, как настоящий «рыцарь» в латах.
– Софи, вы наверху? Спускайтесь, – донеслось из гостиной, и она шагнула к лестнице. У выхода с сожалением оглянулась. В общем колыхании рука рыцаря поднялась приветственным жестом. Гостья от ужаса едва не шагнула мимо ступеньки.
– Дурында я, наверное, она и была поднята, просто не видно было, – обругала себя Соня, шагая по ступеням и стараясь успокоить сердце.
Теодор Бургхардт, с тающими в тёмных волосах бриллиантами успел притащить кучу чудно пахнущих дров, а теперь куда-то звонил и распоряжался непререкаемым тоном о доставке матрацев, электроодеял и пледов.
Их очень скоро привезли на серебристом бусике. В спальне их распаковали и накрыли включённым одеялом, чтобы прогрелись.
Другое одеяло Бургхардт наметил положить в гостиной на пол, поставить елку и пустить ползать Ромку. Целую кучу удлинителей и кабелей он свалил за дверью. Ровняя одеяло на кровати, Софья спросила, сколько лет этому рыцарю.
– Какому? – отозвался Буркхардт.
– Ну, латам, – махнула рукой в угол Соня. Глянула и оторопела: – Вы его уже убрали? Вот здесь стоял?
Херр Теодор посмотрел в угол, на гостью и улыбнулся: – Да, да.
– Он что, современный, механический?
– Почему вы так решили, Софи?
– Э-э, руками двигает. Вот так. Или мне показалось?
– Нет, не показалось, – успокоил её хозяин, внимательно глядя на гостью, – потому и убрал. Он древний, но с современным механизмом. Заедает. Помешает вам спать.
Вопрос с рыцарем исчерпался. Со всем привезённым тоже быстро разделались.
Бургхардт вышел, опять набирая на крошечном хенди какой-то номер. Соня слышала, как он потребовал у неизвестного херра Густава срочную консультацию. О чём речь, понять не удалось, стало неразборчиво и далеко.
Она прилипла к окну и засмотрелась вниз на белый дворик, то и дело протирая запотевающее стекло. В арке слабо светила лампочка. У противоположной стены стоял тот самый рыцарь. Тускло мерцали латы. За спиной шевелился белый, как снег, плащ. Снег, кстати, поредел, а рыцарь опять поднял руку...

Странный серебристый свет внезапно залил весь дворик: и рыцаря, и перья на его шлеме, и…
Вся в мурашках, с вздыбленными волосами, Соня подняла глаза наверх. Сквозь разорвавшуюся тучу глядела луна. Это был её волшебный свет, а не какие-то фантастические страхи. Соня снова посмотрела на рыцаря. Дворик был пуст. Из проёма в стене выходил хозяин, херр Теодор Бургхардт.
– Боже мой, – подумала она, – так и с ума съехать можно.
Когда через некоторое время, наконец, появился Бургхардт и уселся вместе с ней у камина, Софья, чувствуя, что лезет не в своё дело, между прочим, поругала его за вынесенную во двор ценность и похвалила, что быстро спрятал латы от непогоды.
– Нда, нда, – неопределённо пробормотал хозяин и тоже постоял у окна, разглядывая небо и дворик. – Красота. Сказка. Рождество, – вздохнул он.
Они беседовали ещё пару часов, и Соня опять подверглась допросу о родителях, дедах и прадедах. О детстве, о музыке и литературе. Потом герр Бургхардт сказал, что Софи уже спит и проводил её с вещами и Ромкой наверх. Он тщательно прошуровал камин, установил режим на одеяле и тепловентиляторе и велел их ни в коем случае не выключать.
– Эти стены веками копили холод, и парой часов тепла их не натопишь, – сказал он.
Уходя вниз, хозяин замка пожелал им гуте нахт и шлафен зи зюсс, неожиданно легонько провёл кончиками пальцев по Сониной щеке. Она легла под пушистое одеяло и уснула. Может быть, ей и снились рыцари, плащи и кони, но проснулась она в час ночи по Ромкиному требованию, совсем никаких снов не помня.
Она уже возилась, переодевая сына, когда в спальню ворвался херр Теодор Бургхардт, в слаксах и тоненькой майке с короткими рукавами, обтягивающей великолепные мышцы. Даже при свече было видно, какая блестящая загорелая кожа на его руках.
Соню шатало то ли от усталости, то ли от приключений. Страшно хотелось спать. Хозяин уважаемого замка взял Ромку на руки, «подержать», и Соня едва уговорила его не «разгуливать» ребёнка. Кормить она легла, и он подал ей сына. Это было такой интимный жест, что в груди и по всему её существу прокатилась тёплая, ласковая волна. Было уютно, покойно и безопасно.
– Сказка, – подумала Соня. Теодор поднял спящего Ромку и переложил на соседнее место. Ей даже не пришлось вставать. Он тихо поправил высокий стул у противоположного края, чтобы мальчик не упал. Сквозь сон и ресницы Софья видела, как он проверял камин и шёл мимо неё к выходу. Одеяло на ней легко приподнялось и легло на плечи и спину.
– Боже-Боже, – подумала Ромкина мама и уснула ещё крепче, уже до утра.
А в углу во мгле опять замерцали латы. Древний рыцарь пристально смотрел из темноты, как пухлый бутуз сладко спит на спине, разбросав ножки и сжав крошечные кулачки. Не замечая рыцаря, любовался на Ромку и нынешний хозяин замка Хоенфалькенштайн.
Непривычные условия и нервотрёпка совсем не повлияли на Софью. Она проснулась отлично отдохнувшая, бодрая и восхитительно лохматая. Только она приступила к „думанию“, как бы привести себя в порядок, снизу постучали и гостеприимный хозяин замка появился с подносом, соками на выбор, “добрым утром“ и приглашением на завтрак. Софья смущённо забормотала, что ей надо умыться, привести в порядок сына. Хозяин глянул на нее с восторгом. Ее глаза с утра были совсем уж неправдоподобно зеленые. Взглянул и решил, что лучше принесёт большой кувшин и тазик для умывания, чем она станет одеваться и топать далеко-далеко, где у служителя есть водопровод.
Пока Софья занималась сыном, попутно отпивая сок, появился большой медный кувшин с водой и тазом. Сначала тёплой водой обтёрли Ромку, затем над тазом умылась его мама. Поливал ей сам хозяин соколиного гнезда. Создавалось впечатление, что он получает от участия в гигиенических процедурах большое удовольствие. Особенно от общения с Романом. А тот на руках его благородия абсолютно освоился: гулькал, пищал и что-то лопотал с умным видом. Общался на полную катушку. Причём херр Теодор Бургхардт ухитрялся с ним беседовать даже по-немецки.
– Он же ничего не понимает. Не надо приучать его к немецкой речи. Она ему уже не понадобится, – мимоходом нарушила идиллию практичная Ромкина мама, с большим трудом сравляясь с копной длинных и густых русых волос.
– А вот и понимает, – тетешкал малыша старый холостяк вечным движением взрослого с младенцем. – Всё он понимает. Я с пятью языками не потерялся. Почему ему немецкий не пригодится? – Херр Теодор усадил гостя на стол и тот немедленно швырнул на пол игрушку. Херр хозяин её сей момент поднял. Игрушка тут же пролетела мимо его носа и опять загремела по полу. Юный психолог внимательно глядел в лицо испытуемому. Недоумевающий хозяин обратил синие глаза на Софью.
– Не приучайте его. Иначе он будет бросать до морковкиной заговни. Запаритесь кланяться. Ишь, психолог-испытатель, – строго нахмурилась Ромкина мама.
– Ничего не понял, – констатировал херр Бургхардт. – Почему будет бросать и что есть «морковкина… как это?
– Морковкина заговня – народное сокращение «морковкина заговенья» от слова «говеть». Фраза такая, означает, что очень долго придётся ждать. А бросать игрушку и смотреть, как взрослые ее поднимают – у всех детей любимое развлечение. «Запаритесь» – взмокнете, как в парной бане. Устанете. – Софья вздохнула: странные всё же здесь в Германии люди.
Затем Роман кормился, а хозяин замка тихонько восторгался. Издали. Чтобы не отвлекать. Следующими завтракали остальные, а потом всем гамузом поехали в какой-то большой магазин, где, как сказал герр Бургхардт, «есть всё». По дороге он признался, что сам там никогда не был, но у него есть консультант, который обо всём всё знает.
В огромном магазине ходили толпы измученных сомнениями покупателей подарков, и уставших от праздника продавцов, одетых Вайнахтсманами.
То ли Вайнахтсманы, то ли Николаусы сидели на всех этажах. Нежно звенели колокольчики, славящие младенца Христа. Впереди большой коляски для товаров, взрослые посадили обезумевшего от восторга Ромку, потом туда загрузили тонну свечей, упаковки с детским питанием с надписью «Алете» на этикетках, огромного, мягкого как пух, белого медведя в закрытой упаковке. Цена медведя прямо-таки сшибла с ног Ромкину маму. Она попыталась было хватать за руки херра Теодора, но он так взглянул на неё, спокойно сообщив, что у ребёнка день рождения и, вообще, праздник, и он обязан ему что-то подарить. Один год – это юбилейная дата. Затем из детского отдела принесли какую-то одежду. Не стирать же, в самом деле, в замке. Действительно. И ещё, на всякий случай, памперсы и игрушки. У Софьи закружилась голова. – Лучше бы я уехала, – пробормотала она.
Последней в багажник серебристого коня поместили маленькую ёлочку и игрушки. День стоял ясный, с лёгким морозцем. Троица прокатилась по праздничным улицам и белому полю. Мерседес вихрем взлетел на верхнюю площадку замка и хозяин, отворив дверцу Софье, попросил её пройти открыть ему ворота. Важный Роман восседал, привязанный в новокупленной ладье. Соня удивлённо взглянула на херра Бургхардта.
– А я боюсь, – дурашливо заявил он, садясь за руль.
– Странно, – пожала плечами Софья, берясь за воротины. Из-за древних ободранных досок раздался истерический лай. Так лаять мог только Монморенси. Соня вылетела из тоннеля. В залитом солнцем дворике рвался с привязи ошалевший от счастья пёс. Пока Соня целовала крутые кудряшки на упрямом лбу, гладила колючую спину и истекала словесной лаской: рыбка, птичка, сладкая умница косматая. – Бургхардт с Ромашкой въехали во двор и принялись разгружаться. Софья подвела пса знакомить с хозяином замка, но старые холостяки посмотрели друг на друга с большим сомнением, а четвероногий ещё и с недоверием. Перенося в гостиную донжона многочисленные покупки и Романа, Соня ворчливо пропыхтела:
– Зачем Вы взяли собаку в гости? Спасибо, конечно, но у них начнутся каникулы, возвращать будет целая проблема. И для пса испытание. Он же живая душа. Бедняга совсем измучился от тоски, есть перестал.
– А я его не в гости взял. Я говорил, что заведу собаку. Вот и завёл вашу. Как-нибудь привыкнем, – херр Теодор был невозмутим.
Соня не нашлась, что сказать, только пооткрывала розовый ротик на манер рыбы в аквариуме и продолжила бытовые работы.
– Зачем всё это на один день и одну ночь? – недоумевала она и пожимала плечами. Со стороны на её мимические упражнения жадно глядели синие глаза хозяина старого замка. Эрдель, обнюхав знакомого Ромку, презрительно фыркнул и вернулся к исключительно важному занятию, изображать хозяйкину тень. Он ходил за ней, как приклеенный, только когти громко цокали по древнему полу.
Между тем юный Фальк уже вольготно ползал по одеялу с подогревом, гоняя игрушки, а хозяин устанавливал и наряжал ёлочку.
К вечеру маленькая компания успела и поесть, и попеть. Причём лично херр Бургхардт научил Ромку подпевать: «А-а-а-а...». и даже несколько раз у него получилось «ля – ля – ля...», отчего оба пришли в совершенный восторг, будто, по-меньшей мере, Паваротти перещеголяли.
Но оказывается, Рождественские чудеса только ещё начинались.
Когда багровое светило закатилось за пылающий разноцветьем от нежно-розового, лимонного и пурпурного горизонт, а в сгустившихся сиреневых сумерках вдруг мягко повалили на белую землю крупные снежинки, прямо над стенами замка с шелестом разлетелись пучки звёзд. Хозяин замка, на ходу одевая, вывел своих гостей (кроме Монморенси) за ворота. Софья ахнула от восторга.
На землю вокруг ещё опускались горящие звёзды, а прямо перед мостом стояла четвёрка северных оленей. В мерцающих белым инеем и синим льдом санях с фантастическими загогулинами, размахивал рукой и орал басом: «Гей! Гей! Гей!» – дед Мороз-Вайнахтсманн-Николаус с окладистой кудрявой бородой, в роскошной красной шубе с пушистым белым мехом. Это чудо вручило всем по великанскому носку с подарками, и херр Бургхардт стал строго загонять Софью в помещение, мотивируя тем, что Ромка простудится на ветру. Счастливая троица побежала в замок, в тепло донжона. Теодор остановился запереть огромные воротины. Помахал появившимся, откуда ни возьмись, четверым неслабым мужчинам, сразу прихватившим сани и оленей, и начавшим всё это хозяйство медленно спускать по крутой дороге к внешним воротам. Вайнхтсманн отсалютовал хозяину замка и пошёл следом, перекладывая из рукавицы в бумажник чек с немаленькой суммой.
Одно чудо из тех, что устраивал им во времена его детства отец, Теодор Бургхардт уже сотворил. Правда для этого ему пришлось обращаться в зоопарк, театр и знаменитую фирму по бытовым услугам, но игра, которую он затеял вместе с Рождеством, стоила свеч.
В положенный час все сели за стол. Обвязанный салфетками Роман самостоятельно лупил ложкой по пластмассовой чашке с фруктовым пюре и по столику высокого стульчика, на котором сидел. Пюре летело во все стороны к востору Монморенси и хозяина замка. Правда, после первых проб восторга у пса поубавилось: Ромкина мазня ни мёдом, ни мясом не пахла, и эрдель с достоинством обрушился у ног Софьи. Хозяин ничего не пробовал, однако когда он начал нарезать индейку «с пылу-с жару», и по древним стенам, будоража привидения, поплыл восхитительный аромат, тяжелая лапа с корявыми когтями легла на его колено.
– В чём дело, друг мой? – любезно осведомился занятый делом потомок аристократии.
– Фу, Ренси, – отреагировала Софья.
– Ну, можно, наверное, изредка. Ради встречи и Рождества?
– Нет, – сурово отрезала нежная молодая хозяйка, но опоздала. Хороший кусок поджаристого, слезящегося ароматным жиром и яблоком бока упал на пластмассовую тарелку у ножки стола.
– Ах, – возопила хозяйка, – надеюсь, там не было костей? Это опасно для жизни. – И необразованный херр Бургхардт прослушал короткую, но содержательную лекцию о питании и воспитании четвероногих друзей хомо сапиенса.
Перекусив, взрослые повели Ромку к ёлке за медведем. Молодой человек неверно держался на толстеньких ножках в элегантных ползунках и новых ботинках с уже покусанным помпоном.
Он всё пытался приседать, словно его отягощённая памперсом задняя часть никак не могла забыть о законе земного притяжения. Взрослые, инфернально взирая со стороны, не педагогично позволили ему с восторгом раздирать обёрточную бумагу, только строгая мама слегка поморщилась, слушая индейские вопли.

Медведь, на голову выше своего владельца, вкупе с прочими неистовыми ласками, удостоился старательных и очень мокрых поцелуев. Следующим выпросил поцелуй гостеприимный даритель. Мама сама стала целоваться и унесла юбиляра умывать, переодевать и кормить. Состроив невозмутимую мину херр Бургхардт быстро подставил под Сонину ногу скамеечку и опустился в соседнее кресло. В тот же миг с другого её бока загрохотал, падая на все четыре, эрдель, Положил голову на лапы и удовлетворённо вздохнул. Наблюдатели заняли свои места.
Софья взглянула направо, налево и прыснула.
Умаявшийся Ромка сосал вяло, и у второй груди уснул, не доев. Она хотела нести его наверх, но хозяин попросил положить мальчика пока, как вчера, на диван – боялся оставить ребёнка в спальне одного. Софья внутренне улыбнулась. Вообще ей казалось, что с этим редкой красоты мужчиной, о котором она почти ничего не знала, она знакома давно и очень близко. Рядом с ним было надёжно, спокойно, иногда очень смешно, иногда, от тепла, разливающегося в душе, томительно душно. Исходящая от него эманация властности и силы ей, вечно в себе сомневающейся, нисколько не мешала. Наоборот импонировала.
Они опять довольно долго сидели у камина и говорили о детстве, о родителях, о музыке и природе. Какая-то игрушка на ёлочке каждые двадцать минут начинала тоненько вызванивать Джингл белл, и собеседники улыбались. Совсем поздним вечером Теодор пригласил Монморенси на прогулку, Соня подтвердила приглашение и эрдель снисходительно отправился с ним на улицу.
Мужчины медленно обошли оба дворика и постояли на стене, глядя на ясные звёзды Рождественской ночи.
– Как думаешь, получится? – спросил Теодор эрделя по-немецки. – Ты её лучше знаешь.
Неподатливый пёс ответил суровым молчанием, он и ухом не повёл, попросту не зная немецкого языка. Как он только языковый тест проходил? Эммигрант.
Вернулись они совсем холодные и ещё чуть-чуть посидели с Софьей напротив камина, посреди волшебной ночи. В гостиной пахло печёным с ванилью и корицей, яблоками и индейкой, апельсинами и хвоей. Исходили душистым ароматом и потрескивавшие в камине дрова.
– С того времени, как я вырос, такого Рождества у меня не было, – вздохнул Теодор. – Вы не очень жалеете, что остались, Софи?
– Провокатор, – улыбнулась Софья. – Вы же сами знаете, что у меня такого не было никогда. В детстве этот праздник запрещали, а потом как-то всё мимо проходило. Ни я ни для кого, ни мне никто праздников не устраивал. Спасибо вам, Тео, за Ромашку, за Рэнси и за меня. Я вас никогда не забуду.– Теодор молчал, глядя на огонь. Полешки цвели, покрывались чёрной коркой, белой. Корки осыпались, и угли опять сияли жарким огнём.
– Софи, может быть вам и не придётся помнить меня. Трудно забыть человека, рядом с которым живёшь. Я предлагаю вам выйти за меня замуж.
– Вы шутите? – выпрямилась Соня.
– Я серьёзен, как никогда, – повернул к ней лицо Теодор. – Не торопитесь возмущаться. Выслушайте меня, девочка. Окончательный ответ вы дадите завтра утром. Но это не значит, что при отрицательном отменяются визиты ко мне и в собор.
– Я вас не понимаю, – пролепетала Софья.
– Дорогая моя, вчера в одной известной клинике один известный профессор, после длительного обследования сообщил мне не очень приятный диагноз. У меня, мужчины абсолютно здорового физически и психически, никогда не будет детей. Финита. Отец мой стар и слаб. Братья и мать погибли в автомобильной катастрофе. Я никогда не был женат. Есть давнее и прочное дело, немаленькое состояние. Я содержу исторически очень ценные здания. Мы с отцом живём в родовом замке-дворце Фалькенштайн. Для старика мой диагноз – страшный удар. Для меня, тоже не сказать, чтобы приятный сюрприз на подходе к сорока годам.
И вот, когда я в депрессии приезжаю в пустующий Хоенфалькенштайн, кляня своё легкомыслие, несчастный случай, жизнь ради бизнеса – бездумную её трату. Понимаешь, девочка, жизнь потеряла для меня цену, будущее. Что-то во мне сломалось. И тут через несколько часов, буквально сразу после этого удара, судьба приводит к моей двери юную очаровательную женщину – мать великолепного мальчишки, который, (о чудо!) не нужен его собственному отцу. В первый момент я ничего не понял, но когда ты приложила к груди сына, у меня словно раскрылись глаза. Рождество, не очень счастливая мать с ребёнком, которому в этот день исполняется год. Таких случайностей не бывает. Известный классик сказал, что случай – это псевдоним Господа Бога, когда он желает оставаться в тени. Судьба предложила мне подарок – жену и сына. Она смотрела со стороны и ждала, пойму ли, оценю?
Я понял и прошу вас остаться со мной. Тем более, знаешь ли ты, что бунгало под разрушенным замком было вчера снято кучкой интернетовцев? Они празднуют там до сих пор. Почему вы с таксистом попали в пустой дом? Повторяю: я здоровый, нормальный мужчина, прошу вас остаться. Я обещаю сделать всё, чтобы ты могла полюбить меня. Очень постараюсь, чтобы ты и наш мальчик были счастливы и этот кобель – тоже. – Теодор Бургхардт повернулся к огню. – Если не сойду с ума за ночь, буду ждать твоего решения до утра.
Под недоверчивое сопение телохранителя с благородным именем, Теодор отнёс Ромку наверх и спустился в гостиную. В старой спальне донжона, повидавшей много горя и земных радостей, на древней кровати легла спать его судьба. В ногах громадной кровати, поверх пушистого одеяла, скромно притулился осчастливленный им охранник.
Софья приготовилась не спать всю ночь, – думать, взвешивать, страдать. Она уснула, едва положив голову на подушку. В самом тёмном углу, в такт её дыханию, тихо колыхались призрачные латы и дымчатые перья. Никого, кроме старого пса, неощутимое присутствие призрачного нечто, абсолютно не тревожило.
Внизу в гостиной не спал, нервничал и страдал хладнокровный и властный, очень самодостаточный мужчина – акула бизнеса, а так же потомок германской аристократии – барон Теодор Бургхардт фон Хоенхайм.
Утро началось с уже привычных гигиенических процедур, потом всё общество село за стол завтракать и делало это с застывшимим лицами, в натянутой обстановке, пряча глаза, словно сотворили что-то нехорошее и теперь стыдились этого. Теодор почему-то не решался повторить своё предложение и задать вопрос, а Софья едва могла раскрыть рот. Тем более, что сладко проспала всю ночь и ничего не решала. Даже не думала. Во всеобщей тишине послерождественского утра, еле слышно тенькнула игрущка на ёлке. Тенькнула и замолкла, опять тенькнула и вдруг сыграла весь свой Джинглбеллс тихонько, но очень ясно. Ромка запрыгал в стульчике, просясь на пол. Софья вынула его и поставила на ненадёжные ножки. Теодор уже рассматривал у ёлки игрушку, которая по идее давно должна была замолчать, он обернулся и протянул руки малышу. Ромка, залившись счастливым смехом, внезапно затопал им навстречу. Он радостно басил: «На-на-на...» – и очень торопился. Роман Фальк пробежал свои первые почти пять шагов. Надёжные сильные руки подхватили его и подкинули ужасно высоко. Наверное, очень давно стены древнего остывшего замка не видели такой радости, не слышали такого счастливого визга и смеха.
– Пошёл! Пошёл!!! – восхищалась молодая женщина.
– Пошёл, – подтверждал, тихо смеясь, мужчина. Оглушительно лаял эрдель, внося в общее веселье свою лепту. Софья схватилась за сына, но Теодор продолжал тоже держать его на руках. Когда она, целуя родную щёчку, слегка прижалась, прижалась и к незнакомому телу приютившего их хозяина. На мгновение оба замерли. Потом горячая мужская рука скользнула по изогнувшейся Сониной спине и замерла на изгибе.
Ромка ещё прыгал и пищал между ними, а две пары глаз неотрывно глядели в прозрачную глубину друг друга.
– Ну что? – почти одними губами спросил Теодор. Софья скромно отслонилась и отвела взгляд. Она уже приготовилась мудро ответить «нет», но в последнее мгновение увидела в невозможной синеве напротив такую боль, что совершенно неожиданно для себя, глядя в упор, чётко и ясно произнесла: «Да».
Чтобы прижаться губами к губам, находясь на расстоянии полушага, большого труда не надо.
Поцелуй едва трепетал на их губах, он был нежен и несмел и весь обещание будущего...


Эпилог.

После обеда следующего дня, когда Софья вышла с сыном на короткую прогулку по солнечной галерее замка-дворца Фалькенштайн, в кабинете старого хозяина продолжался начатый два дня назад разговор акулы бизнеса – молодого барона Хоенхайма со старым.
– Отец, ты когда-нибудь видел наше знаменитое привидение – рыцаря фон Бургхардта фон Хоенфалькенштайна?“ – повернулся к старику Теодор.
– Да, за всю жизнь два раза. Но никогда не испытывал желания беседовать об этом. А почему ты спрашиваешь, Тео? Он посетил тебя?
– Нет, – Теодор усмехнулся, – но он весь вечер и всю позавчерашнюю ночь не отходил от Софи. Я обманул ее, и она ничего не поняла. Так что, прошу тебя, не выскажись. Вопреки всем каверзам судьбы я немедленно женюсь, и у меня будет юная, совершено очаровательная жена и не менее законный восхитительный наследник. Кроме того, отец, у нас будет собака. Большая. Вон тот старый ревнивый кобель-эрдель. Огромная проблема.
Оторопело молчащий старый барон ожил:
– Что?!
– Не волнуйся, отец. Ты всегда говорил нам, что проблемы создаются для того, чтобы их решать, а без проблем жизнь останавливается. В тот же миг, как явится бумага из суда, я немедленно женюсь, и мы всей семьёй уезжаем на виллу к тёплому морю.
Барон откашлялся:
– А этого, старого кобеля вы тоже возьмёте, или оставите на нас с Густавом?
– А как же?! –- возмутился, глядя в окно на гуляющих, Теодор Бургхардт фон Хоенхайм. – Моя супруга просто обожает своих мужчин. Без Монморенси – никак.
– Что? – переспросил отец, – он так знатен? А тебя она тоже обожает?
– А как же? – задумавшись, повторил баловень судьбы. – По-крайней мере, непременно будет. Я очень постараюсь для этого, папа. И попрошу без ехидных намёков. – Сын немного помолчал. – Знаешь, мне кажется, верно говорят, что Рождество – время чудес. Жаль, что оно так коротко. А впрочем, это тоже мудро.







О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"