"Если заточку из напильника под ребро – это верняк!" / Обмен опытом в камере/.
Союз Нерушимых тогда совсем уже дурно пахнул, но ещё не скончался. И попал я ненароком в незнакомую компанию. Пригласил сосед по даче Алексей Степанович. Немолодой и рассудительный, работавший бригадиром на стройке и мне, к ручному труду малоспособному, не раз приходилось просить его о помощи. А повод - 9 Мая, День Победы - не откажешься. Собралась вся его бригада, человек десять. Мужики, привычно сочетая праздник с субботником, полдня усердно отпахали - рыли и прочищали канавы на участке шефа, Степаныча.
К обеду замотавшаяся соседова жена Раиса кончила хлопотать с винегретами и соленьями, варкой картошки в ведре, жаркой котлет на огромной сковороде и прочими дачными немудрёностями. Стол, накрытый клеёнкой с изображением ананасов, бананов и другой заморской невидалью установили в почти голом ещё весеннем садике. Я пришёл со своей бутылкой, но там уже красовался целый ящик водки. Работяги, оживлённо переговариваясь, пофыркали под рукомойником, покурили и, усевшись, разлили по первому стакану, - «за нашу победу,» - конечно. Потом по второму, и пошли свои разговоры, почему-то в основном на тему – кто, где, что достал или же стащил для собственных нужд. Особое одобрение вызывали хитрости типа «приготовил... а ночью... и полбанки сторожу...». Забыв зачем собрались, сердито поносили начальство, почитая их ворами, только куда большего чем они, работяги, масштабами, да ещё и безнаказаннымими. «- Они там, бля, промеж собой все повязаны. Беспредел, короче бля, хоть и партийные...». Досталось всем властям нещадно. Тон разговоров, подогреваемый подливаемым и щедро перчённый матом, накалялся и был чуть не революционным.
И захотелось мне по этому поводу пересказать одну историю, которую я, будучи одно время тюремным врачом, услышал от узника, ставшего в дальнейшем известным «новым русским». Вот его, почти дословный, рассказ:
- Накрутившись по делам моей фирмы «купи-продай», где я был один во всех ролях, решил отдохнуть в «Европейской» - лучшем тогда интуристском ресторане Питера. Небольшой уютный зал на пятом этаже, известный постоянным посетителям названием «Под крышей». Вечер, негромко играет джаз, неяркий свет, уютно. Поужинав, я достал деловые бумажки, делаю понятные мне пометки, жду кофе. Закурил, оглядел публику. Вот две знакомые проститутки обхаживают папашу, похоже немца или датчанина. Морда у того красная, глаза соловые - значит готов. Вот фарцовщики, все в джинсах, нервно шепчутся, озираются – небось, обмывают партию жевательной резинки или кроссовок. За несколькими столиками дремлют богатенькие старички за одинокими бокалами вместе с увядшими, увешанными буклями и дорогими побрякушками спутницами - путешествующие интуристы, для которых столицы и рестораны наверно уже и не различимы. За столиком у выхода на кухню скучает известный постоянным гостям дежурный кагебешник. Делать ему явно нечего. В общем обстановка нормальная, привычная, все свои.
Тут открывается дверь и впархивает группка, человек восемь, финских рослых девушек, похоже гимназисток - старшеклассниц. Им весело, они молодые. Сели за большой стол, сами подставили недостающие стулья. Заказали воду и бутылку вина на всех. Хихикают, шепчутся, чувствуют себя как дома. А вот появилась фигура весьма необычная: молодой человек в заметно тесноватом костюме, сработанном, похоже фабрикой «Большевичка» и полуботинках комбината «Пролетарская победа». Рубашка, синтетический галстук и, что вовсе поразительно, с комсомольским значком на лацкане. Стесняется, видать, здесь он впервые. Растерянно остановился у входа в зал, не знает куда сесть. Вальяжной походкой барина подходит к нему халдей - Петрович, молчит. Парень, краснея ушами, что-то спрашивает. Халдей под пристрелом многих глаз отводит его за пустой столик рядом с молодыми финками. Те защебетали ещё пуще.
«Кто же он?» - прикидываю. Осмотрел - так, руки загрубелые, лицо обветренное, сам сухой, жилистый. Видно где-то своими мозолями заработал, решил красиво покутить. Надо же, куда только людей не заносит! Даже интересно. Нет, чтоб у себя в общаге или в столовке поддать и про туманы под гитару погорланить, так его в «Европейку» занесло! Впрочем, а почему бы и нет? А парень, загибая пальцы, заказывал столько, что у Петровича брови кверху поползли. Официант что-то спросил и наш комсомолец вынул из кармана пачку денег, перевязанную резинкой - и гордо показал, что ему есть чем платить. Вскоре заставили едой весь стол, поставили по бутылке водки и коньяка, да ещё шампанское в ведёрке со льдом, что привело соседок в птичий восторг. Пошла молодая перестрелка взглядами. Вижу, наш комитетчик просыпается, принюхивается. Музыка, между тем заиграла громче, живее и посетители пошли танцевать. Девчонки, опустошив единственную бутылку вина, образовали пёстрый вертящийся кружок. А наш герой, попив водки и коньяка, порозовел, охрабрел и вошёл, диковато крутя бёдрами, в молодой их круг. Потанцевав, он пересел к ним, прихватив свою, а потом заказав ещё бутылку шампанского. Почти сразу стало заметно, что он привечает одну из девушек, и интересно, - она тоже охотно откликается на понятном им языке жестов. Удивительно как они почувствовали друг друга, но вот они танцуют уже только вдвоём, и всем, кто это наблюдал, могли заметить, что им очень хорошо вдвоём, и они танцевали всё ближе, тесней и, распаляясь, начали уже целоваться. Это, как в кино, было похоже на увлечение с первого взгляда. Я посмотрел на комитетчика. Тот стоял полуприкрытый ширмой и докладывал по телефону. Глаза его горели волчьим огнём. Он предвкушал и вызывал подмогу. Вскоре в дверях появились два мента в форме. Едва закончился танец, он почти строевым шагом подошёл к комсомольцу и, взяв за локоть, властно указал на дверь. Но тот вовсе не хотел уходить, вырвал руку и, не понимая на кого, замахнулся. Мгновенно менты и переодетый старлей сбили его с ног, расквасили нос о паркет, заломили руки, для порядка попинали ногами, ловко надели наручники и поволокли мычащего, ничего не понимающего парня к выходу. Сбившиеся в кучку девушки, с ужасом смотрели на эту сцену. Предмет его симпатии, забыв про финскую сдержанность, размазывая тушь, громко рыдала. Её трясло.
- За что его так, Киска? - лениво спросила одна из проституток, перегнувшись к соседнему столику.
- А чтоб всякие сюда не шлялись и не приставали к нашим иностранцам, - ответил ей в тон нарумяненный с косичкой фарцовщик.
И добавил авторитетно:
- Хорошо, если пятнадцатью сутками чувак отделается, а то за сопротивление ещё и срок намотать могут.
Закончив рассказ, я всмотрелся в притихших слушателей.
Мужики, не глядя на меня, сосредоточено курили.
- Выходит, рабочий человек хуже пришлого туриста, ниже барыги и девок гулящих, - подзадоривал я.
Народ безмолствовал...
Степаныч, придавил сапогом «беломорину» и веско заключил:
- Всё нормально и путём. Нехрена твоему комсомольскому мудаку соваться, куда ему не положено.
Гости оживились, согласно закивали и с облегчением разлили по новой.
Кто-то произнёс со значением:
- За того, кто нас к победе привёл!
Бригада, вместе с усталой, пропахшей котлетами Раисой, в понятном им едином порыве, подняли стаканы.
Раздался дружный стеклянный стук.
