"Если заточку из напильника под ребро – это верняк!" / Обмен опытом в камере/.
– Прежде чем заняться Вами, можно поинтересоваться, что такого замечательного совершил молодой человек, которого Вы сейчас с таким энтузиазмом приветствовали? Да не стойте, садитесь.
– Спасибо, уж насиделся. Удивительно, вся тюрьма, любая камера Сашку знает, а Вы – нет? Да для меня он – настоящий герой! Так смело выступать в зоне против беспредела начальства, что те даже боялись его и потому без конца прессовали, мстили, морили парня карцером...
– Ваш правдолюбец случаем не правнук Чернышевского? За правду томится?
– Шутите? Неважно за что, – Россия. Был бы человек – статья найдётся. Знаете почему он в Крестах? Нет? Так вот, к ним в камеру, где все «крутые», подсадили одного гада, который в другой колонии фискалил, своих закладывал. Когда подлеца там высчитали, мужики, понятно, решили с ним разобраться. Он почувствовал – пахнет жареным, струхнул – и к начальству. Спасая осведомителя, спихнули его, как там принято, в другую зону, в Горелово, туда, где Сашка срок отсиживал. Там дубари – оперативники не придумали ничего умнее как спрятать своего кадра подальше, в штрафной блок, к бунтарям, где его-то меньше всего ждали. Вы, наверно, знаете, по неписанным тюремным законам нормальные зеки не могут и не станут сидеть вместе с «козлом»? Это значило бы – признать его за равного, что, невозможно. Стукача честно предупредили: он должен смыться от них любым способом и пошустрее, иначе будет плохо. Тот всё понял – порезал вены стёклышком. В санчасти его заштопали и бросили обратно в ту же камеру. Ну, что ж, судьба. Ночью его помяли всей хатой, правда, перестарались. Подвесили уже мёртвого. Думали, сойдёт за самоубийство, не вышло, на вскрытии всё всплыло. Так вот, на следствии Сашка, мой тёзка, взял всю вину на себя! Заявил – остальные, мол, спали, ничего не видели. Судьи не поскупились и дали ему двенадцать лет особого, «полосатого» режима, из них три года в «крытке», в тюрьме, значит. Считай полжизни. Ну, скажите, разве не герой?
– Вы были вместе в той камере?
– Нет, но...
– Тогда откуда такие подробности?
– Все говорят, отличный парень, я на воле таких не встречал!
Мне трудно было разделить его восхищение, я промолчал. На самом деле на «героя» мог выпасть жребий или его просто заставили, потому как криминальный мир на нет исключает благородство, а мой собеседник выглядел непривычно романтичным для обычного уголовника.
Я поинтересовался из какой он семьи и как дошёл до жизни такой.
– Если интересно, расскажу. Родители мне достались хорошие, чадолюбивые, но – образцовый «совок», ни черта не имели и всем довольны, плюс бесконечное ожидание светлого будущего. Целых две комнаты в коммуналке, а что пять соседей, три плиты на кухне и очередь на горшок по утрам-вечерам, для моего отца – доцента вуза – нормально, привычно с детства. Газету «Правда» старик изучал от корки до корки и, представьте, верил. Сахарова вместе со всеми порицал, а то, что мы влезли в Афганистан – одобрял. Но почему я, заработав золотую медаль в школе и, отучившись три курса в университете, всё бросил и якшался с иностранцами, понять никак не хотел и злился. Я к тому времени успел уже кое-что повидать и понять, и мне захотелось, чтобы предки, он в первую очередь, были бы на моей стороне. И устроил им частное приглашение к отцу моего партнёра в Финляндию. Тот, как и мой, был инженером-электриком, но не остепенённым, а, так, простым. Встретили прекрасно: «Доктор Богданов, доктор Богданов...» И увидел доктор, не веря глазам своим, что господин Хекконен живёт иначе – в уютном, похожем на виллу доме на берегу озера, две машины, яхта, катер с каютой. Рыбку они вместе половили, полакомились. Отец всё спрашивал, переспрашивал на ломаном английском, потом перешёл на русский. Коллега знал пять европейских языков. Приехав домой, отец стал задумываться, перестал обзывать меня фарцовщиком, пытался понять чем я занимаюсь: «ну, как дела, коммерсант?» Дела шли неплохо – фирма «купи-продай» своя, да и с деньгами нормально. В КГБ кое-что про меня знали и любили как врага народа, а зацапать – мозгов у них не хватало. Вот и подловили по-своему...
- Каким образом?
– Каким? Подлянкой, как у них принято. Спускаюсь однажды по эскалатору в метро. Народу полным-полно, внизу встречают два переодетых мента, – «пройдёмте, Богданов». Прошёл. – «Выворачивайте карманы». Вывернул. «Что за порошки?» – «Не знаю, сам впервые вижу». – Видно на эскалаторе в толчее подсунули. – «Ага, кокаином торгуете!» – «Какой кокаин, причём тут кокаин?» – Это их метод. Занимался бизнесом, хватают за наркотики, а я от них как от чумы сторонился. Растоптать гады хотят, но я не дамся. Отец за меня хлопочет, лучших адвокатов нанял... Доктор, вижу что-то вид у Вас очень бледный. Проблемы со здоровьем? Нервишки наверно? Малокровия нет? Могу помочь – достану любые лекарства, витамины импортные, наилучшие. Да Вы говорите, не стесняйтесь. Мне, знаете ли, привычно помогать хорошим людям.
Я рассмеялся, – впервые не у меня что-то просят, а мне помощь предлагают. И кто? Узник до предела перенаселённой, почти безвоздушной камеры ленинградских «Крестов»!
– Вы-то, благодетель, зачем ко мне пожаловали?
– Так, ни зачем. Просто выйти-пройтись вздумалось, проветриться, с интеллигентным человеком пообщаться. Ладно, я пошёл. Зовите эту вашу провожатую девочку. А если нужда в чём, Вы уж не стесняйтесь, помогу. Связи в городе надёжные, всё достану. Да и здесь я долго задерживаться не собираюсь, надоело уже.
Оглянувшись на дверь, он вынул из кармана почтовый конверт.
– Бросьте, пожалуйста, весточку родителям в почтовый ящик.
– Вы отлично знаете, запрещено.
– Ну запрещено, так запрещено, другие найдутся, отправят, – и он подарил на прощание голливудски обезоруживающую улыбку.
"Ну и пройдоха," – подумал, – теперь понятно зачем он ко мне явился! Прощупать. Хотя стоит ли осуждать? Будь я на его месте, разве не пытался бы связаться с волей?" Но за подобное «почтальонство» у нас можно было не только места лишиться, а и под суд угодить. Такая уж работа, тюрьма...
...Прошли годы. Помните, как праздновали мы, советские служащие, семейные даты в затянувшиеся годы брежневского правления? Перед каждым таким событием я, мобилизуя связи, то есть бывших пациентов, доставал «дефицит», а жена, взяв пару дней в счёт отпуска, вступала на трудовую вахту на кухне и вкалывала у газового горнила часов этак по двенадцать, удивляя потом гостей своими кулинарными произведениями. Выбравшись из-за стола, закормленные мужчины осоловело пересаживались за шахматы, а раскрасневшиеся женщины, говоря все разом, занимали себя беседою. Для иных развлечений места у нас не хватало.
Но жизнь продолжалась, настали времена горбачёвские. Я сменил государственную службу на медицинский кооператив. Денег появилось больше и мы решились очередную круглую дату отпраздновать в ресторане. Оказалось, цены вполне доступны и администратор «Пулковской», дама любезная, дала нам небольшой банкетный зал. Гостям впервые просторно, и непривычно свободно. Единственное неудобство – танцевальная площадка в соседнем, через вестибюль, большом зале. Проветриваясь между танцами в этом вестибюле, я и не заметил, что заслоняю вход в лифт. Слышу, с мелодичным звоном открылись за спиной дверцы, и стройный мужчина в модном сером костюме с галстуком-бабочкой, вежливо:
– Разрешите?
Прошёл мимо, оглянулся и с широкой улыбкой, протянул мне руку,
– О-о! Здравствуйте, доктор! Такая встреча! Как поживаете? Чем могу быть полезен?
Я не мог сразу его вспомнить, хотя приметная «голливудская» улыбка показалась знакомой.
– Я Александр Богданов. Неужто не признаёте? Так уж изменился? Служите, простите, всё там же?
Теперь и я узнал его, не скажу, чтобы обрадовался. Встреча как - то не ко времени, тем более за последние пять лет, что не работал в тюрьме, подсознательно задавливал воспоминания об этом малоприятном учреждении. Он, несмотря на тени под глазами и наметившиеся морщинки, сохранял что-то юношеское в облике.
– Вспомнил. Я давно уже не там. Как Ваши дела? Сейчас, надеюсь, всё в порядке? – кивнул на его наряд.
– Всё складывается отлично, даже жаль уезжать! У Вас здесь тоже отвальная?
– Нет, юбилей. А Вы, извините за любопытство, далеко собрались?
– Америка, Америка – далёкая страна, – напел он слова модной тогда песенки.
– Меняете нищую Россию на богатую Америку, тогда почему в глазах печаль. Может, покидать жаль?
– Слышали анекдот – как живут новые русские? – Хорошо, но... коротко.
– Боитесь?
– Что Вы, шутки сейчас такие!
Он протянул пачку дорогих импортных сигарет,
– Угощайтесь.
– Спасибо, не курю.
Александр закурил. Беспокойные глаза и пальцы выдавали его.
– Расслабьтесь и улыбнитесь молодой человек. Тогда, помнится, Вы мне казались веселей и уверенней.
– Зелёный был. Карась-идеалист. Вот так, завтра улетаю. И билет в кармане, а сам толком не понимаю, вовремя я или паникую...-
Взглянув на меня искоса, спросил подковыристо:
– Значит, ещё не отваливаете? Думаете, не пора?
– Зачем? Мне пока и здесь неплохо. А Вы, если сомневаетесь, можете последовать совету Остапа Бендера Паниковскому, спасавшемуся с ворованным гусём в руках от преследователей.
– Не помню, что за совет?
– Бросьте гуся! - кричал ему мудрый Остап.
– Гусь?! Ха-ха! А Вас здесь тоже гусь какой или, может, гусыня держит?
Он замер, зачарованно провожая проплывающие мимо призывные бёдра на точёных ножках.
– Чёрт! Где ещё такое обалденное и почти бескорыстное встретишь!
– Тогда, бросьте мучиться, Александр, плюньте и оставайтесь!
Он вздохнул и потряс медными кудрями.
– Нет, наверно, пора линять. Чутьё, обстоятельства, да и предки одни за океаном, заждались. Хотя, зачем Вам всё это? Доктор, давайте полетим вместе. Загуляем!
Мы посмеялись, его лицо, как прежде, стало мальчишески живым и лукавым.
– Александр, если не секрет, Вы по-прежнему романтичны и готовы восхищаться тюремными героями?
– Прошло. У меня с местными Крёстными отцами и паханами серьёзные разногласия. Не нашёл я среди них, увы, ни Робинов Гудов, ни даже Лёнек Пантелеевых. Одни волки и шакалы. Нелюди. Всё. Прошла любовь, завяли помидоры. Надо не хапать и отстреливать, а заниматься маркетингом и программированием. Попробую по-своему наладить нормальный бизнес с Россией.
– Поздравляю! Приятно слышать речь не юноши, но мужа!
– Спасибо. Пора мне, доктор, должен откланяться. Может и встретимся, шарик маленький. Я ищу администратора. Один американский бизнесмен попросил помочь. Ему не продлевают проживание в гостинице. Он не понимает, этого прохиндея надо элементарно купить, притом любой валютой. Они всеядны. Сказать на прощание, чего я хочу? Пожить в Париже, Нью-Йорке, Токио, поучиться и в других финансовых столицах мира, чтобы потом вернуться домой и организовать настоящее большое дело. А длинноногих красавиц, если поискать, на наш век хватит. Гуд бай!
Попрощавшись, он пошёл через зал, рассекая толпу, которая, будто расступалась перед ним, молодым, стройным, рыжеволосым, уверенно и легко идущим, и серый костюм прекрасно сидел на нём. Невольно залюбовавшись, я тихо позавидовал ему. Он был человеком уже совсем другого поколения.
И вдруг всё резко изменилось. Кого-то заметив, он явно испугался, засуетился, съёжился. Сделал несколько торопливых шагов к выходу, но оглянувшись на лифт, ринулся к нему, раздвинул закрывающиеся створки, и тут, некто тёмноволосый в джинсовом костюме «варёнка» настиг и на секунду прилипнул к его спине. Преследователь правой рукой сделал резкое движение вперёд и вниз, будто что-то втыкая и ломая, Александр закричал высоким детским голосом. Черноволосый тенью метнулся к выходу и исчез в темноте. Лифт закрылся, послышались крики и женский визг, а через несколько секунд дверцы вновь открылись и, как мне показалось, медленно, будто в кино, спиной вывалился Александр Богданов, глухо стукнувшись головой о пол. Серые глаза его были широко открыты, в них застыло удивление.
