Позвал меня Денисыч зимой на рыбалку на Цюрихское озеро. Какая рыбалка? Зимой? Брр... Если к тому же прямо в Цюрихе – гнуснее не бывает. «Никаких Цюрихов!» – говорит Денисыч. – «В Веденсвиль поедем.»
Вы бывали в Веденсвиле? Нет? Много потеряли. Цюрихское озеро в этом районе – единственное место, где оно зимой замерзает. Везде вода – а там лёд толстый. И мороз минус 30. Я всё не мог понять, почему. Знакомые синоптики объяснили, что озеро у Веденсвиля считается швейцарским полюсом холода. Немало этому способствует и труба, проходящая по дну от одного берега к другому, по которой подается холод для поддержания льда соседнего ледового спортивного комплекса. В общем, место – почти Заполярье.
Вот туда-то меня Денисыч и завлёк. На подлёдный лов. И... заболел я этим делом. Не знаю, как с работой быть.
Вообще-то у меня работы нет, но нанимают меня зимой местные крестьяне, что вблизи горнолыжных курортов живут и которым эти лыжники вот уже где. Платят мне исправно, только все время приходиться в костюме с подогревом прыгать. Чем занимаюсь? На пеньке в лесу сижу, да лыжников поджидаю. Только они к моей территории подойдут – я как заухаю филином или начну утробным голосом вещать «Грюци, грюци...», потому как по-швейцарски больше ничего не знаю. А чтоб послышнее было – так я через мегафон, да еще запись пущу – с ведьмами, лешими и упырями. Лыжники сразу и убегают. Так и работаю пугалом весь лыжный сезон. А тут эта рыбалка зимняя!..
Выезжаем обычно часов в пять, чтобы к шести на месте быть. К шести Матрёна приходит. Она там палатку приспособила: у нее и стопочку «Аппенцеллера» пропустить можно, огурчиком малосольным закусив, и чайку выпить с баранками, и блинка съесть для затравки. Матрёна тоже без работы сидит. Палатка-то у неё вроде бы без разрешения, да ей что – местные зимой все равно не ловят.
И вот подтягивается наша компания: Поликарпыч – он давно здесь живёт, говорят, сразу после семнадцатого и причалил, веку он древнего, но жилистый, Спирька-партизан – его во время войны контузило – так он до сих пор партизанит: как услышит немецкую речь – сразу в лес, а по ночам машины взламывает – нет, не угнать – спать где-то надо, у него ни жилья, ни документов, зато по-швейцарски он здорово научился, где – не говорит, молчит как партизан, Никодим-живодёр – он всех собак окрестных переловил (потому в Веденсвиле всегда такая звенящая тишина) и в Тессин корейцам-кулинарам сдал – там у них ресторанчики экзотические для местных толстосумов – вот кушают себе собачатину под видом утки по-пекински, а шерсть на унты идет – местные горцы без них не обходятся.
Остальных перечислять не буду – человек двадцать обычно приходит. Это постоянные. Есть и переменный контингент: студенты, в основном, – рыбы наловят – и на рынок в Цюрих, а то Матрёне тут же продадут, правда, она много не даёт, да они много и не просят.
Собрались, выдолбили лунки – Никодим электролом с собой всегда таскает (он у него на аккумуляторах) – бросили снасти – сидим, греемся – об этом Матрёна заботится –всем подносит (берет недорого, ей НДС не платить). Если у кого клюнет и не сорвётся – результаты улова записываем мелом на доске – она прямо на льду и стоит. Можно, как на ипподроме, ставки делать (у кого на казино в соседнем Пфеффиконе денег не хватает) – нам публика не мешает: рыбка клюёт, Матрёна подносит, тулуп (с подогревом!) греет. Так вот к обеду ведра по два на брата и вылавливаем. Плотва, караси – этого добра счесть-непересчесть, ёршики, карпы да подлещики попадаются значительно реже. А уж щуку поймать – тут уж надо хорошо постараться. Один раз даже сом был – большой такой сомище! Всю неделю с Денисычем его ели, а из головы уху сварили отменную.
После обеда – всё – домой надо (по традиции пропустив у Матрёны на посошок). Дома сушиться, греться, рыбу чистить – тут уж вся семья на подхвате. Затем готовка. Когда все доварится, дожарится, допарится, довялится и досолится – сидишь себе, рыбку неспеша кушаешь, «Аппенцеллером» запиваешь и думаешь: «Хороша страна Швейцария!»
Узник Шагала
Он сидел на парапете на берегу реки в центре города. Наконец-то он в Цюрихе – долгожданная цель достигнута. А что дальше? Денег не было. Оставалось, правда, еще самое заветное – посмотреть Шагала в церкви, а потом уж, действительно, всё. Вот он и сидел, оттягивая эту минуту, когда надо будет встать и пойти. Он даже знал, в какую церковь, вот в ту, ближнюю. Так прошло несколько часов. Когда совсем стемнело, перед ним выросла, будто из-под земли, мужская фигура преклонного возраста, одетая в чёрное. Неожиданно фигура заговорила по-русски:
- Я вижу, Вы никуда не спешите.
- Нет.
- Вам, видимо, ночевать негде?
- ...Негде..., – выдохнул он.
- Пойдёмте.
И они пошли в сторону той самой церкви. Потом они подошли к ней с боковой стороны. По стене вилась винтовая лестница. («Пожарная, что ли?» - мелькнула мысль.) Поднялись по лестнице до железной двери. Человек достал ключ и открыл её. Вошли в небольшую комнату: кровать, стол, умывальник, небольшой шкаф, в углу – унитаз. И ровный синезеленый свет, освещающий помещение. Повернув голову направо, откуда этот свет исходил, он оцепенел: свет излучали витражи Шагала, вернее, пропускли через себя освещение.
- Да, да – это он, а Вы теперь под его покровительством. Мы в тайнике, о нем мало кто знает, а за стеной – сам храм и я в нем пастор. Не удивляйтесь моему русскому. Здесь это не редкость. А сейчас мне пора. Ужин на столе и спокойной ночи, – ушёл, заперев дверь на ключ.
Свечение исчезло, стало совсем темно.
На следующий день его разбудил громкий женский голос и гул толпы. Не сразу поняв, где находится, он сначала заволновался, но, взглянув на Шагала, вспомнил и успокоился. Прислушался. Голос по-русски объяснял что-то про Шагала. В храме шла экскурсия, понял он. Захотелось есть. Пастор пришел к обеду, принес свёрток с едой, извинился, что очень спешит, и ушёл.
Так прошел день. Потом еще один. Затем неделя. Пастор приходил регулярно к обеду, приносил еду и, иногда, бутылку «Аппенцеллера», долго не задерживался, уходя, всегда запирал дверь.
Сначала он не задавал себе вопросов: каждый день – пища, каждый день – Шагал, источающий это дивное излучение – пастельное бледнозеленосинее днем, обретающее вечером яркий сочный колорит. Потом вопросы стали появляться: «Где я? Что со мной? Зачем все это? Пленник я ему, что ли! Вот возьму и уйду!» «Куда? – отвечал он самому себе. – На улицу? И что дальше?» Он не мог ответить на этот вопрос, как не мог уже отдалиться от открывшегося ему (и только ему!) шагаловского чуда.
Так проходили недели, месяцы, годы... Как-то пастор скзал, что не может приходить каждый день, силы уже не те, и стал приходить сначала раз в два дня, потом раз в три дня, затем раз в неделю.
А потом пастор перестал приходить совсем. Когда с последней крошкой хлеба растаяла последняя надежда, дверь внезапно отворилась и вошел крепкий розовощекий господин средних лет.
- Предполагая, что языком Вы не владеете, я взял с собой переводчика, – он кивнул на сопровождавшего его молодого человека. – Видите ли, любезнейший, Ваш благодетель, назовем его пастор Шлак (так для Вас понятнее), намедни преставился. Я же не страдаю филантропией к Вашим соотечественникам, в отличие от моего предшественника – у него на это были свои причины. Поэтому, будьте любезны! – и кивок на дверь.
Бросив последний взгляд на Шагала, он повиновался. Переступив порог и вдохнув свежего воздуха, спустился с лестницы и тихим шагом побрел в сторону реки.
Щвейцарский Монте-Кристо был задержан полицией через 10 минут на ближайшем перекрестке: обросший, в полуистлевшей одежде. После необходимых допросов и прочих формальностей 19 августа 1991 года он был выслан на родину.
Много метров над уровнем моря
Маринка с Илюхой – нормальные ребята: звонят как-то в субботу в семь утра:
- Ну, ты готов? Так мы через полчаса подъедем!
- ...?
- Ты что примолк, – спрашивают, – мы же вчера договаривались на Ибриг поехать!
В голове тут же прокрутилось: «Ибриг, Ибриг, где ты был...»
- Какой Ибриг? В такое время!
- А иначе всё не успеем! Ну, мы выезжаем. Зимние вещи только не забудь! Дублёнку, сапоги, варежки...
«Дублёнку? В июне? Что вчера вообще было?» Но не до раздумий. Они разыгрывать не будут. Значит, и правда договаривались... Покидал скоренько все в рюкзак, бегом в ванную, оделся – через полчаса как штык у подъезда. А вот и они: недавно машину купили, вот и обкатывают потихонечку, пугая местное население, я им, конечно, этого не говорю. (Привет – привет, чмок-чмок – поехали.)
- А где этот Ибриг? Запамятовал я.
«И что это такое?» – про себя.
- Да недалеко, полчаса езды.
Полчаса не получилось. Видимо, в этот день на нас решили посмотреть все коровы Швейцарии, и вышли аккурат на ту дорогу, на которую и нам надо было. Так что ехали неспешно, но со звоном. Колокольчиков. Несмотря на утро, в голове почему-то вертелся «Вечерний звон».
Наконец, приехали. Остановились у какого-то стального каркаса.
- Это и есть Ибриг?
- Нет, это автостоянка. Ибриг – вон гора, видишь?
- Вижу.
- Тогда пошли.
И мы пошли. Сначала к подъемнику. Билеты, турникеты – забились в кабину. Поехали. Приехали, встали, вышли. Уже на горе. А народу-то, народу... Вот и знакомые:
- Здрасссьте! – и поклоны в разные стороны.
- Да тут весь Цюрих!
- Весь – не весь, а половина – точно. И так каждую субботу, когда погода нормальная. Ну, пошли дальше.
- Куда дальше-то?
- А, увидишь...
И мы пошли дальше. Подошли к другому подъемнику.
- Теперь на Большой Ибриг поедем. Только ничему не удивляйся.
На этот раз поднимались медленно. Можно было разглядывать окрестности. Сначала были деревья и кусты, обычные для этих мест, потом пошли густые лиственные леса, затем елки, сосны и пихты стали попадаться. Дальше – прямо тайга какая-то. Потом леса кончились, местность стала какой-то болотистой. Похолодало.
- Надеваем свитера и куртки! – скомандовал Илья.
Надели. Когда начали проезжать тундру – внезапно повалил снег, сначала мелкий и неприятный, потом крупный – мягкий и пушистый. Пришлось надеть дублёнки, зимние сапоги, шапки и рукавицы. Когда в рюкзаках ничего не осталось – под нами простирались безбрежные снежные просторы.
Сколько времени прошло – не знаю. Я всё старался не удивляться, хотя очень хотелось. Не помню даже, о чём болтали всё это время. Но вот приехали. На самой вершине стояла обыкновенная юрта (или чум?) народов Севера, а рядом с ней – один из их представителей, сразу подбежавший к нам.
- Давайте скорее, а то замёрзнете, однако, – подтолкнул он нас в юрту.
Когда немного отогрелись в юрте, я познакомился с хозяином – мои друзья его уже давно знали и иногда к нему в гости заглядывали. Звали его Колей, жил он здесь давно, а сколько времени – он и сам не знал. Напоив нас чаем с «Аппенцеллером», настоянным на каких-то неведомых травах, он показал своё жилище. Что там в этой юрте было – не запомнилось. Внимание привлёк стоявший в центре прибор, похожий на телескоп.
- Что это?
- О! Через него можно увидеть любую точку земного шара. А если повезёт – он показывает прошлое. Только никому еще пока не повезло.
- Ну-ка, ну-ка..., – глаз припал к окуляру. – Вижу Эйфелеву башню! А вот – статуя Свободы! А вот – Кремль и Красная площадь, а по ней люди гуляют... Здорово!
- Дай-ка мне! – Илья прильнул к прибору.
Внезапно он побледнел, отодвинулся и стоял в полном молчании.
- Что? Что? – не выдержала Марина.
- Только что я видел Кибальчича. Он шёл по Дворцовой площади и, прежде чем завернуть за угол, обернулся и помахал мне рукой.
- Тебе очень повезло, однако. Кибальчича увидеть – дано не каждому, – в задумчивости произнёс Колян.
Свадьба по-швейцарски
Она проходит следующим образом. Сначала – в ЗАГС. Это событие отнюдь не примечательное и поэтому носит характер легкой обязаловки. Прихватываются попавшие под руку свидетели, ловится такси – и на роспись. После выпивается бутылка-другая «Аппенцеллера» – и по домам.
Настоящее же действо происходит позднее. К нему готовятся тщательно и основательно. На определенный день созываются многочисленные родственники, включая шуринов, деверей, золовок, свояков и своячениц, а также кумовьёв и прочих, ближних и дальних. Если таковых наличествует не очень густо, принято звать соседей или просто проходящих в этот момент мимо. Народу в этот день собирается столько, что создаётся впечатление, будто маленькая страна в очередной раз хочет показать свое величие. Все чинно подтягиваются к дому жениха. В том числе и невеста. Как правило, она давно в этом доме живет. Так принято. А вот что не принято, так это приезжать в этот день на машинах или общественном транспорте. Идут пешком, а кто издалека – нанимает (если своей нет) телегу, запряженную лошадями, коровами или, в крайнем случае, волами. Ослы тоже подходят. После этого все окрестные дороги благоухают естественными отходами вышеупомянутого транспорта, что в народе получило название свадебного непотребства. Собрались – и сразу все в соседнюю церковь. Вроде как венчаться. Обычно все в церковь не помещаются, большая часть остаётся на улице и слушает процедуру через динамики.
Те, кому повезло попасть внутрь, наблюдают следующее. Появляется священнослужитель, который сначала долго и пространно рассуждает о международном положении – за мир во всём мире, лишь бы не было войны и т.д., потом переходит к положению в стране – вести с полей, гордость нации и т.п., затем желает молодым здоровья, счастья в личной жизни, успехов в работе и т.п. Говорить ему приходится сразу на трех языках – так здесь принято – поэтому непосвященным процедура может показаться долгой и утомительной.
Затем – все туда, откуда приехали – домой к жениху. А там уж столы накрыты с закуской-выпивкой прямо перед домом. Подходи любой – пей-закусывай за здоровье молодых. Сразу и игрища начинаются всякие-разные. Можно сплясать, спеть, в дудку подудеть в большую, на землю поставленную, или посадить невесту в тачку и отвезти до ближайшего коровника – благо коровники здесь на каждом перекрестке, а в больших городах – во внутренних двориках скрыты – но свои-то знают! Можно еще запустить шары в небо и стрелять по ним из ружей, оставшихся после армейской службы. У кого нет ружья – сразу видно, откосил.
Набегались, напрыгались и – всей гурьбой в ресторан. Ресторан непременно с индусом должен быть. Он здесь роль свадебного генерала исполняет. Сидит себе между женихом и невестой в белой чалме и за порядком следит. Как только гости «Горько!» начинают кричать, он сразу грозно палец поднимет. Потому как «Горько!» кричать здесь не принято, а некоторые забываются, вот он и призывает к порядку. Пьют в ресторане исключительно «Аппенцеллер». С него начинают, им и заканчивают. Пьют не просто так, а под гармошку, в кантонах, прилегающих к северному соседу – под губную. Едят много и всё вперемешку, при этом танцуют с подпрыгиванием, чтобы утряслось. По морде никому не дают. Не принято. А вот песню затянуть за полночь – «Когда б имел я златые горы» или на худой конец – «Сегодня свадьба в доме дяди Зуя» – это можно. Потом все разъезжаются. Приехав домой, новобрачные обычно обнаруживают отсутствие кровати, загаженные навозом ванну, раковину и унитаз, а также испуганно кричащего в дымоходе пеликана. Так здесь принято. Пока все приведут в порядок, спустят с крыши кровать и достанут из дымохода пеликана, наступает утро – брачная ночь прошла – пора на работу. Если свадьба гостям понравилась – молодожёны потом от них подарки получают. По почте.
